Счастливый день

Вы когда нибудь встречали счастливого человека? Мне однажды довелось. Я до сих пор частенько вспоминаю ту встречу.
   Шли «лихие девяностые»… Самое начало хаоса вселенского масштаба. Толпы потерянных, безработных, несчастных людей с мрачными лицами ходили по улицам своих городов,
создавая броуновское движение, с одной единственной заботой - чем сегодня накормить семью. Города за несколько считанных лет превратились в самоорганизованные рынки -
 барахолки, где вчерашние врачи, учителя и инженеры, замотанные, в невесть когда успевшие износиться, платки — шали, торговали всем подряд, подсчитывая замусоленные рублевки, притопывая на месте от мороза, дуя на окоченевшие от холода пальцы. Покупающих было немного — повсеместно месяцами не выплачивались зарплаты.
    А, ещё только вчера бойко вещавшие с экранов телевизоров и учившие всех жить руководители и партийные деятели, без зазрения совести паковали чемоданы и, вспомнив внезапно о своих национальных корнях, забрасывали куда подальше тома с идеями марксизма-коммунизма, доставали, запылившиеся на полках, торы и библии, вынимали из чулок и матрасов свои честно заработанные чтением лекций по марксиско — ленинской философии сбережения, отъезжали к теплым берегам, оставляя на верную погибель своих, теперь уже бывших, сограждан, тех, кто поверив в царство справедливости на земле, не был озабочен накопительством, и соответственно возможности уехать не имел.
    Я заканчивала мединститут, который, несмотря на отсутствие зарплат преподавателям и стипендий студентам, по непонятным причинам продолжал работать.
    Помню в тот день я долго ехала в холодном трамвае на практику по психиатрии, которая проходила в известной всем коренным питерцам психбольнице « На пряжке» или просто в «Пряжке», по названию рядом расположенной речки.
   В заиндевевшем окне была проделана тёплой ладонью дырочка, через которую я смотрела на прохожих.
   В моей сумке - студента был термос с горячим чаем, пара бутербродов их хлеба и  плавленного сыра и их наличие в сегодняшнем дне, было единственным, что немного подбадривало мой унылый дух.
   Я смотрела на проходящих людей, размышляла мысленно о жизни, неведомо кому обращая ни то вопросы, ни то претензии. Нельзя сказать, что они были обращены к Богу. Но все же эти размышления были похожи на молитвы именно к Нему.
     «… Почему все так в жизни, Господи? Почему все люди не живут, а выживают и мучаются? Почему так несуразно устроен наш мир? Вот некоторые говорят — по грехам… Но зачем же Ты нас создал такими неразумными, что мы принимаем неразумные, неправильные решения, а потом страдаем? И разве может быть грешным целый народ? Ну посмотри на всех людей, на этих вот прохожих… Все идут, бредут, как поморенные тараканы, каждый погружен в свою думку, в свою беду. А ведь ни один из них не рассчитывал в жизни быть несчастным. Все, все люди стремятся к счастью. И где оно? Ну увидеть бы хоть одного счастливого человека. Показали бы мне его. Как оно выглядит это счастье? Кто он этот счастливый человек? Кого ты наделил этим даром? Неужели все люди несчастны?»
   Подобные размышления, я помню, занимали у меня большую часть незанятого времени. С друзьями, сокурсниками постоянно велись разговоры и споры о смысле жизни, о самой  возможности счастья в жизни. Иногда предметом спора была прочитанная статья в газете или интервью с какой нибудь знаменитостью.
    Начинался этап « перестройки» и «гласности». Среди разрухи и голода людям без опаски позволялось высказывать вслух свои мысли.
    Помню как однажды в дружеской, студенческой компании обсуждалось интервью с женой Мандельштама, в которой она рассказывала, как муж неоднократно, при любых её сетованиях на жизнь, повторял вопрос: « А кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива?»       
Она считала, что в этом вопросе было «всё Осино христианство». И поясняла: « Ведь земное счастье не должно быть целью жизни христианина...»
   Тупиковый всё же вопрос, согласитесь...
Старый трамвай со скрипом, трясясь и повизгивая, неловко поворачивая корпусом, скрылся за поворотом, оставляя меня на не расчищенной, занесенной снегом остановке. 
   Я брела по полусонному городу, становясь частью несчастных, угрюмых людей, на которых мне так больно, еще минуту назад, было смотреть через маленькое отверстие в заиндевелом трамвайном окне.
   Эта бесконечная питерская зима. Какая то вялая, серо бежевая, промозглая хмарь. То ледяной, колючий ветер, то сковывающий, сиротливо прижимающиеся друг к другу дома с колодцами внутри, беспощадно жестокий северный мороз.
   Скучно, монотонно проходили занятия по психиатрии. Преподаватели читая лекции в тесном, обшарпанном, не ремонтированном наверное со времен первой пятилетки, кабинетике, часто поглядывали на часы.
   После лекций был выпит горячий чай из термоса и съедены все бутерброды… Радости в сегодняшнем дне больше никакой не предвиделось. Дома на ужин ждал постный не сытный борщ с хлебом, но до него еще нужно было дожить.
   «Нужно жить что бы выжить» - так о смысле жизни ляпнул белиберду недавно, в перерыве между лекциями, один сокурсник… На, что другой сокурсник процитировал высказывание Зигмунда Фрейда о том, что здоровый психически человек о смысле жизни много не размышляет, это свойственно депрессивным людям… И это вызвало всеобщий смех. Друзья, мы все больны...Всё общество находится в клинической беспросветной депрессии.
    После небольшого перерыва нас повели по палатам. Осмотр целой палаты занимал минут десять — пятнадцать, затем мы возвращались в свой учебный кабинет и проводили что - то
вроде клин разбора, по каждому интересному пациенту задавая вопросы преподавателю.
Оставалась не осмотренной одна последняя палата…
   Старый, усталый, седой преподаватель в обветшалом, мятом, серого цвета халате, докуривал в коридорную форточку зажеванную беломорину. Выпуская струйкой едкий дымок, он, при этом, тихо говорил ни то нам — студентам, ни то самому себе:
      «...Сейчас пойдем к нашей Светочке… С этой пациенткой я стараюсь общаться после общего обхода… «наверхсыт», как в детстве мне говорила моя деревенская бабушка, давая конфетку после обеда… Настроение надолго улучшается после общения с ней, со Светочкой… Потом, после осмотра её обсудим… Она у нас на особом положении числится и в палате одна лежит… Да не лежит даже, а просто живет… Здесь вся ее жизнь прошла...»
   Он затёр окурок о дно консервной банки, с служившей пепельницей.
   Мы заинтригованные пошли вслед за ним в палату к загадочной пациентке - Светочке, которая непонятным образом улучшала медперсоналу настроение.
    Собственно здесь и произошла моя встреча с самым счастливым человеком на свете…
Единственная встреча за всю мою теперь уже, как оказалось, достаточно долгую жизнь.
В просторной палате было светло, чисто и тихо. Слева от входной двери сидя на табуретке дремала старенькая санитарка с повязанной белой хлопчатобумажной косыночкой на голове. При появлении преподавателя с группой студентов она, как птичка на ветке, встрепенулась, и вставая с табуретки приветливо, как близкому родственнику закивала, ласково приговаривая в его адрес:
- Заходите, заходите, Пётр Ильич, милости просим… А я тут немножко подремала у Светочки. Она голубушка мне песенки пела я и задремала. Сейчас пойду ваш учебный кабинет протру, пока вас там нету…
 И, покряхтывая, вышла из «Светочкиной» палаты в коридор.
    На пружинной кровати у окна сидела миловидная, полноватая женщина лет пятидесяти.
На ней был одет теплый фланелевый халат в фиолетово — розовых разводах. Я сразу обратила внимание на две аккуратно заплетённых косички на её голове. Мне это показалось
немного забавным и нелепым. В остальном никаких странностей в её внешнем виде или поведении я при первом взгляде не заметила.
   На тумбочке рядом с кроватью лежали два румяных яблочка и пара конфет. На постели были разбросаны блестящие фантики от конфет с какими то недоделанными из них фигурками по типу оригами.
    Мы встали вкруг кровати, Пётр Ильич сел на табурет рядом с её постелью.
Он довольно долго молчал. Молчала и Светочка, спокойно и приветливо глядя ему в глаза.
    Эта затянувшаяся пауза к удивлению никого не смущала. Казалось со Светочкой молчать можно было бесконечно. Спустя непродолжительное время Светочка перевела взгляд на нас -
студентов и стала по очереди переходить взглядом с одних глаз на другие. 
    Много позже подобный взгляд я увижу в фильме «Граффити» Игоря Апасяна. В сцене где героиня — деревенская сумасшедшая Мария, замечательно сыгранная Ларисой Гузеевой, смотрит на влюбленного в неё водителя - «говновозчика» Дмитрия.  В том месте, где она танцует для возлюбленного свой невероятный по энергетике танец «любви и страсти» и смотрит ему в глаза через лобовое стекло машины.
    Её взгляд полный сострадания и любви минует все условности, все человеческие поведенческие стереотипы, отметая понятия «прилично», «неприлично» и смотрит не в глаза, а прямо в душу…
     Фильм, кстати сказать, многими признаётся лучшим из всех снятых после перестройки отечественных кинофильмов, несмотря на обилие нецензурных выражений и количество выпитой героями фильма водки … Ну, а как иначе достоверно передать атмосферу русской провинциальной жизни? Весь её абсурд, беспросветность, отчаяние и в то же время любовь, милосердие, бескорыстие, когда святость и порок так переплетены в людях, что трудно разобраться где тут добро, а где зло.
    Пётр Ильич тихим голосом обратился к пациентке:
- Доброе утро, Светлана! Как Ваше самочувствие? Как настроение?»
Светочка, казалось, вся сияла от счастья:
- Пётр Ильич, спасибо Вам за заботу… У меня всё очень, очень хорошо… Я Вам говорила не раз уже, что в моей душе столько счастья, я просто не знаю как мне его вынести… Меня переполняет любовь ко всем людям, понимаете? Ко всему живому... И радость…. Такая радость… - Светочка на минуту замолчала, переведя взгляд вниз и, казалось, задумавшись чему то сокровенному в себе, сидела так какое то время, продолжая улыбаться.
   Тут Пётр Ильич стал задавать, как мне показалось, несколько провокационные вопросы, возможно с целью разговорить Светочку, что бы нам студентам стало понятно, что мы имеем дело не просто с самым счастливым человеком на свете, а в этом уже ни у кого не было никакого сомнения, но всё же с человеком душевнобольным:
- Светлана, а скажите, как Вам кажется, чем вызвана Ваша радость? Может быть что - то очень хорошее произошло в Вашей жизни?
- Ну как же Пётр Ильич… Много, очень много хорошего. Вчера вот к примеру папа ко мне  приходил, представляете… принёс мне целую сетку апельсинов. Я ведь Вам уже рассказывала, что у нас на Новый Год всегда в доме ёлка в игрушках и гирляндах… И обязательно апельсины на столе…Папа сказал, что на праздник меня заберёт домой… - Светочка опять замолчала, она в каком то внутреннем умилении смотрела в никуда и рукой теребила свою косичку. - А ещё, чуть не забыла, Вы не поверите, ко мне в форточку сегодня влетела целая стая красивых больших бабочек, они летали по моей чудесной комнате… Это было так восхитительно, я не удержалась и стала петь и танцевать. Как всё хорошо, как же это всё чудесно…Какой сегодня счастливый день! Самый счастливый день!
     Затем произошло то, что видимо не входило в планы Петра Ильича, но он не стал вмешиваться, наблюдая на происходящее со стороны... Светочка, вдруг, встала с кровати и медленно, всё так же не переставая улыбаться и пронизывая насквозь, обжигая своим взглядом, подошла с одному из студентов.
Как ни странно, казалось, он не почувствовал никакой угрозы с её стороны и не стал удаляться и отводить глаза от её пристального взгляда. Светочка подошла к нему в плотную и тихо проговорила:
- Я знаю, что тебе сейчас трудно, но ты знай, что все трудности временны, всё пройдёт, всё
у тебя будет хорошо, вот увидишь… - она ласково прикоснулась к его руке.
   Тут произошло нечто неожиданное… Это длилось не более двух секунд, но всё же с очевидностью было подмечено мною… Студент — Пашка сделал жест… Вернее не жест, а движение - полунаклон головы в сторону Светочки, и тут же взяв себя в руки немного отступил от неё, переведя свой взгляд на стену. И в этом движении угадывалось желание положить голову на плечо Светочки и по детски заплакать.
   Все знали, что Пашка работает ночами и у него на руках больная мать и младший брат.
 А Светочка, оставив его стоять повернувшимся к стене, с невозможностью справиться с нахлынувшими эмоциями, шла по кругу дальше, заглядывая в глаза каждому и что - то при этом приговаривая.
Дошла очередь до меня… Светочка посмотрела мне в глаза и всё в моей бедной душе сжалось от какой то невероятной боли… Я была нага, безоружна, беспомощна перед её пристальным, пронзающим взглядом. Мы обе молчали. Светочка взяла мою руку, погладила ладонь…
- Тебе трудно, родная… Я знаю… Тебе очень трудно. Но это пройдёт. Счастье есть. Всё у тебя будет хорошо. Всё будет очень, очень хорошо…
- Спасибо, Светочка! - тут я наклонилась над её ухом и сказала слышно только ей — мне тебя
сегодня Бог послал… Даже не знаю как бы я дальше жила без этой встречи. - Светочка улыбнулась, ласково посмотрела ещё раз мне в глаза и пошла к другим моим сокурсникам с благой, радостной вестью, что счастье есть и, что обязательно всё у всех будет хорошо.
     Мы, потрясенные, вернулись в учебный класс. Пожилая санитарка домывала пол уже на выходе из кабинета и закивала нам как своим старым знакомым:
-Проходите, проходите голубчики, не стесняйтеся… Я маленько протёрла, уже почти сухо.
Мы молча рассаживались вокруг стола. Пётр Ильич встал у окна и вдруг обратился, к ещё не успевшей уйти, санитарке.
- Зоя Васильевна, а что вот лично Вы о Светочке думаете?
Санитарка выпрямилась, поправила платок и неожиданно приняв серьёзное, даже суровое  выражение лица, немного подумав ответила:
- Нет у неё, Пётр Ильич, никакой Вашей «френии», а просто блаженная она… вот и всё… Я думаете почему на пенсии через весь город сюда мотаюсь? Думаете рядом с домом такой бы работы не нашла? Да я же только из - за Светочки… У меня рядом с ней душа отдыхает, оттаивает.  Ручку голубушка погладит, в глаза ласково поглядит и скажет «все будет хорошо, счастье есть» И я летаю на крыльях весь день… Кругом ад кромешный, а у меня в душе благодать. А то, что бабочки к ней прилетают… так это анделки её тешат, забавляют. Душа святая, чистая… Дитя дитём… Вот Вы не верите, а батюшка Андрей, который её причащать приходит, он мне так и сказал: «Это тебя Господь сподобил остаток жизни при Светочке келейницей побыть...» - она ведь и батюшку Андрея утешает, подбадривает...»
Зоя Васильевна вышла из кабинета… Пётр Ильич продолжал задумчиво смотреть в окно…
Потом повернулся к нам:
- Ну на сегодня хватит… На завтра почитайте паранойяльный синдром.
В кабинете стояла тишина никто не собирался уходить. Послышался голос Пашки:
- Пётр Ильич, скажите, а ей действительно отец апельсины приносит? Ну и то, что он домой её на праздник заберёт?
- Нет...Что Вы… Конечно нет… Это часть бреда… Она была девочкой девяти лет, когда её родители погибли. Сначала была долго в ступоре, позднее вышла из ступора с синдромом эйфории, была помещена в детскую психиатрическую больницу, потом уже во взрослую  перевели. Родственников у неё никаких нет. У неё редкое течение заболевания. Нетипичное… Непреходящая эйфория. Редко когда такая стойкая эйфория встречается.
Пётр Ильич ещё что - то говорил и говорил… А у меня в душе неизвестно от куда вдруг появилась радость… В моей душе наступило лето, засветило солнышко, запорхали невидимые никому огромные, невероятной красоты бабочки… Мне было стыдно за свою такую неуместную радость. Я уже еле её удерживала. Мне хотелось вскочить и обнять Пашку, Петра Ильича, Зою Васильевну… и побежать, от радости пританцовывая, по коридорам этой чудесной, замечательной, волшебной больницы...   
 Я возвращалась домой в мчащем меня на всех парах весёлом, звенящем трамвае… На улице пушились заснеженные ёлочки, прохожие были совсем не так угрюмы, какими казались мне сегодня утром…
Скоро Новый Год! В моём доме обязательно будет ёлка с гирляндами и игрушками! И непременно на столе будут апельсины… Да, что там апельсины...Может быть даже салат оливье! Счастье есть!!! Есть!!!  Его на всех хватит... И оно очень заразительно… Сегодня  самый счастливый день!