служу Советскому Союзу

 Служу Советскому Союзу

-Мишу? –Сейчас я посмотрю или он дома. Розалия Моисеевна пошла звать к телефону внука.
-Миша! Тебя этот рыжий бандит звонит. Так ты таки дома или как?
У Леонида в кармане лежала повестка из военкомата. До трех часов дня надо было как-то убить время и они с Мишей пошли в кино.
-А что от тебя хочет военкомат? Ты же говорил. что тебе призыв отложили на осень.
-Да сам не знаю. Сегодня 30 мая. Завтра последний день весеннего призыва. Наверное, опять на какую-нибудь комиссию или на допризывные курсы направят.
В военкомате Лёне выдали повестку, предписывающую явиться завтра в 6 утра на сборный пункт с вещами.
В начале 70-х советских евреев стали дозированно выпускать из страны. В связи с этим, в армию их призывали в нестроевые части или же в секретные, где, как правило, "народ книги" и на пушечный выстрел не подпускали ни к каким военным тайнам. Служили они тихо-мирно, километрах в 50-ти от "точек". Это сводило на нет возможность положительного ответа от ОВИРа в будущем. В случае призыва в нестроевые войска (то есть в стройбат) шансы "свалить" удесятерялись.
На призывном пункте был явный перевес призывников - “переростков” таких как Леонид парней 18-19 лет было совсем немного. Он слышал, что в стройбат призывают людей с судимостью. Но чтобы столько!
Ближе к ночи их погрузили в вагоны.
Часа через два трезвых практически не осталось. Этот пьяный в хлам, заблеванный, воняющий мочой вагон вез к месту службы новоиспеченных “защитников отечества”.
Прибыв в часть, расположенную в Подмосковье, они 2 недели учились ходить строевым шагом, чистить сапоги и бляхи, “отбиваться” за 45 секунд, правильно наматывать портянки и другим солдатским “премудростям”.
Прапорщик Ходжаев, человек ниже среднего роста, с “римским” профилем и четким зычным голосом услышав вопрос “когда будем учиться стрелять?” искренне возмутился: “ вас государство призвало в строительные части именно потому, что вам нельзя доверять оружие. Ваше оружие - лопата”.
Ходжаев был хорошим старшиной. По мелочам солдат не «дергал», но порядок в его роте был идеальным. Зачастую прапорщик ночевал в казарме-говорили, что у него нелады с женой и они вот-вот разведутся. Дружил он с начальником клуба прапорщиком Николаевым. Внешне они резко контрастировали: маленький крепыш «бакинской национальности» и 2-х метровый гигант, с очками в золотой оправе и лицом питерского интеллигента в пятом поколении.
На утренних разводах Леонид несколько раз слышал, как они переговаривались. Например: «Страна проснулась?»-спрашивал Ходжаев.
-Под звуки гимна! – отвечал Николаев.
Или. Николаев: «Каков диагноз, профессор?»
-Только хирургически! - отвечал Ходжаев. Это означало, что оба к вечеру будут навеселе. А «грустный» -кавказец опять останется ночевать в роте, подальше от глаз жены.
  В сентябре 1972 года сборная СССР по хоккею проводила серию матчей с «канадскими профессионалами» как их тогда называли. Во время трансляции одной из первых игр Леонид, как раз, «дневалил». В роте никого не было, кроме Ходжаева, который смотрел матч. Леонид мыл пол и украдкой бросал жадные взгляды на экран.
-Ну, чего маячишь? Садись-смотри. Успеешь полы вымыть. - Пригласил прапорщик.
Во время массовой драки на льду, Озеров произнес свою знаменательную фразу: «Нет, такой хоккей нам не нужен!» В это время камера переместилась в угол площадки где кто-то из советских хоккеистов «молотил» канадского с обеих рук. Озеров молчал. Ходжаев, как-то опустошенно-меланхолично спросил: «А такой нужен?». Почему-то Леониду этот эпизод запомнился навсегда.
Присягу принимали в торжественной обстановке в присутствии всех штабных офицеров во главе с командиром полка. Нескольких солдат специально готовили к тому чтобы они прочитали текст присяги грамотно и с выражением. После них подходили остальные солдаты, зачитывали первый и последний абзацы присяги и расписывались. В руки им давали автомат с залитым свинцом стволом. Последними “приcягали” представители народов Средней Азии, которые по русски знали только несколько нецензурных слов, не имеющих отношения к исполнению “священного долга”.
Леонид попал в бригаду маляров. Командиром отделения был Коля Онищенко - крупный парень с пудовыми кулаками, с большим трудом облекающий свои примитивные мысли в нечленораздельную речь. До призыва Коля успел отсидеть 2 года. Леонид сразу встал ему поперек горла. Он ну, никак не хотел признавать Онищенко своим командиром. На каждое замечание зло огрызался. Николай исправно всё докладывал командиру взвода и Леонид получал, чуть ли не каждый день, наряды “вне очереди”. Ночами он чистил овощи на кухне, а утром шел на работу. Так не могло продолжаться долго. Однажды, заснув во встроенном в стену шкафу, он проснулся от яркого света. Перед ним стоял ротный командир. После этого случая Леонида направили обслуживать калориферы.
А это был, по армейским понятиям, “дембельский кусок”. Его перевели в другой взвод, где дослуживали литовцы. Сначала на него взъелись. Салага, а на такую работу назначили. Потом, узнав, что он сам не напрашивался - успокоились.
Литовцы жили одной семьей, со всеми вели себя корректно, но близко не подпускали. Иногда разыгрывали “салаг” довольно зло.
Рядовой Хатамов жаловался на то, что у него престарелая мать в Узбекистане и он должен ехать домой помогать ей по хозяйству, а не строить жилые дома в холодной России. Литовцы написали за него заявление (не рапорт!) “прошу уволить меня из вооруженных сил по собственному желанию”. Хатамов понес этот “документ” начальнику штаба. Такого отборного мата даже от сквернослова, каким был подполковник Жихарев, никто еще не слышал.
-Ну что, немцы, (далее непечатно) то, что это вы написали за этого придурка, я знаю! Сгною на гауптвахте! У вас будут бороды как у Фиделя Кастро! (Бриться на “губе” подполковник запрещал).
 Начальник штаба иногда назначал 15 суток ареста, на что не имел права. Это была провокация. Если попадался грамотный воин и говорил, что больше десяти нельзя, Жихарев быстро соглашался: “ хорошо десять”.
По прошествии 10 суток встречал солдата у дверей гауптвахты
-Почему не брит?
- Так не дают.
- Трое суток!
- Почему не чищены сапоги?
- Сказали-не положено.
- 5 суток! Кругом марш!
И так несколько раз. В результате получалось больше 15 суток.
Воины тащили со стройки все что под руку подвернется. Жилой дом, на строительстве которого трудился Леонид, вплотную примыкал к железнодорожному полотну, по ту сторону которого находились частные дома. Однажды он с верхнего этажа увидел, как 2 солдата несли в поселок ванну. Тут, откуда ни возьмись, 2 офицера. После оживленных дебатов солдат отпустили с миром. Вместе с ванной. Все эти 2 года люди, служившие с Леонидом, пили, дрались, устраивали массовые побоища на национальной, “земляческой” и любой другой почве.
Как- то придя в часть после работы, Леонид с удивлением обнаружил, что на КПП никого нет. Навстречу бежал замполит полка майор Кустов с разбитым лицом и без фуражки. На гауптвахте были вынесены двери. На плацу дрались “стенка на стенку”. Через некоторое время подъехали внутренние войска. Автоматные очереди в воздух, приказы в мегафон разойтись и минут через 15 все затихло.
А случилось вот что. В одном из городов северного Казахстана находились 2 военно-строительных полка, которые не дружили между собой на национальной почве. Локальные стычки однажды переросли в жуткое побоище с человеческими жертвами. Был суд и многие вместо “дембеля” поехали на зону. Остальных разбросали по разным частям дослуживать. Человек 60 попало в ту часть где служил Леонид. Их привезли ночью и поселили в клубе до утра. Потом начали разводить по ротам. Многие из них были пьяны уже спозаранку. Началось кровопролитие с того, что дневальному - узбеку разбили голову табуреткой. Ну и пошло…
На новый 1973-й год к Леониду приехала мать. Пока выписывали увольнительную, закончился развод и “ служивые” пошли на работу. Леонид, выйдя из ворот части застал маму в растерянности.
-Леня, куда ты попал? Те же лица! (его мать преподавала в вечерней школе в колонии строгого режима)
Карьера оператора калориферов закончилась месяца через три. А случилось это вот почему: Леонид обслуживал калориферы на строительстве завода. В комнате, где он переодевался, отделочники хранили облицовочную плитку. Ключи были у него и у прораба. Как-то к Лене подошел гражданский сварщик и попросил продать ему ящик облицовочной плитки. Леонид отбивался как мог. В конце концов сварщик таки “достал” его и Леонид отдал ему плитку за 8 рублей. На следующее утро к Лёне стали наведываться строители с аналогичными предложениями. Они довели его, чуть ли не до бешенства, пришлось их всех односложно посылать в известном направлении. Время от времени на объекте появлялся командир взвода сержант Беспалов. Это был здоровенный детина на 6 лет старше Леонида, успевший до армии «отметиться» на «малолетке». Командирами взводов в стройбате 70-х, были сержанты срочной службы, как правило, ранее судимые. Этот сержант сразу «поймал волну» и продал три ящика плитки не задумываясь.
- А если досчитаются? –спросил Леонид.
-Кто? - Пока это завод построят половину стройматериалов растащат. И никто не «чухнется». Всё вокруг- народное, всё вокруг-моё! Учись салабон! После этого сержант несколько раз посылал Леонида в магазин за вином. На КПП Беспалова «тормознули» и он сказал, что  пил с рыжим «салабоном»
В январе 1973-го Леонида перевели в военно-строительный отряд на Урал.
Все обмундирование: ватные штаны, сапоги, валенки, шапки выдали на руки. Еще до Москвы часть этого “добра” была продана и пропита. Когда кончилось свое обмундирование, пошло воровство и откровенный отъем у тех, кто не успел еще ”расторговаться”. Офицеры не вмешивались-себе дороже. Народ невменяемый, того и гляди с поезда сбросят.
На новом месте Леонид пересмотрел свое поведение и стал служить “тихо”, считая дни до “дембеля”. Работал как все. По выходным -библиотека, кроссворды, письма.
В 1973 году в Израиле началась очередная война. Идеологические работники сразу зашевелились, достав из пыльных чуланов старые клише о "сионистском агрессорах" и борющихся за свою независимость палестинцах, страдающих под гнетом кровожадных "детей Сиона".
Комсорг полка Миша Клямкин стал создавать актив из своих соплеменников и собирать подписи под каким-то паскудным письмом в поддержку палестинцев. Подписали немногие. Инициативу быстро забыли. Видимо наверху не захотели ввязывать в это "благое дело" насквозь  криминализированный стройбат.
В конце 1973-го отряду присвоили звание полка. Зачитывать приказ приехал генерал-майор из Свердловска. Леонид как-раз был дневальным. Выглянув в окно увидел забавную картину. Вся штабная “шобла” во главе с командиром отряда сопровождала гостя. Генерал был почти что карликом с лицом цвета пионерского галстука-он был сильно пьян. Два раза его вынимали из сугроба.

Утром на разводе этот “гномик” зачитывал в микрофон приказ. В утреннем тумане лицо его светилось как семафор. Стоявший на фланге рядом с Леонидом прапорщик не оборачиваясь, сквозь зубы спросил: “Ты понимаешь на каком языке говорит этот мудак?” Действительно, разобрать можно было только отдельные слова.Замполитом роты был дважды разжалованный конченный алкоголик младший лейтенант Силаев. Политзанятия под его руководством, как правило, проходили так-он заявлялся уже навеселе и говорил, что ему нужно отлучиться в штаб минут на 40.
-А вы сидите тихо пока не приду.
Всё. Больше его в этот день не видели. А солдатам даже лучше. Чем слушать бред об исторических решениях очередного съезда партии, “сионистских агрессорах” или кровавом режиме Пиночета, лучше письмо домой написать.
Силаев грешил ещё и вымогательством. У солдат, отслуживших год и более, на счетах накапливались деньги. После вычетов за питание, обмундирование и выдачи зарплаты, остаток рос с каждым месяцем. По какой- либо нужде, солдат мог снять небольшую сумму. Подавался рапорт в финчасть, завизированный ротным или его заместителем. Силаев такие рапорты подписывал «за долю». В этих войсках крутились немалые деньги. Стройматериалы, бесплатная рабсила и ещё много чего. Начальник складов, прапорщик Алексеев, ездил на черной «Волге». Откуда бы?
Силаев, вдруг, куда-то пропал, а на его место пришел молодой лейтенант. Однажды, уже перед «дембелем», Евгений встретил его в городе. Он был в милицейской форме.
Показательные суды в полку были частым явлением. Иногда они заканчивались весьма суровыми приговорами. Некоторые подсудимые специально «раскручивались» на «зону»-дисбата боялись больше тюрьмы. Случались довольно трагичные истории. В одной из рот служили рядовой Федотов и ефрейтор Гурский. Развлекались они тем, что провоцировали, не понравившегося им чем-либо солдата, на адекватный(словесный) ответ. А ночью, после отбоя, вытаскивали несчастного из кровати и избивали до «отключки». Но если была вероятность, что за парня кто-нибудь «впишется», то «экзекуция» отменялась. Позже оба сели. Федотова поймали в «гражданке» на конопляном поле где-то в Краснодарском крае, куда он, оказывается, частенько наведывался, пользуясь тем, что работал кровельщиком в ночные смены и его отсутствие на вечерней поверке было естественным. Гурский же, как-то раз изрядно накачавшись алкоголем, стал угрожать топором сослуживцам, работающим в котловане. Рядовой Ишхнели, стоявший к нему спиной, послал его туда, куда обычно посылают в таких случаях. Гурский замахнулся топором, кто-то крикнул: «Берегись!», Ишхнели чудом ушел от удара и в ту же секунду ударил Гурского по голове чурбаком, которым уплотняют бетон. Результат: у Гурского тяжелая черепно-мозговая травма и за покушение на убийство длительный срок заключения. У Ишхнели- 6 месяцев дисбата, якобы за «подстрекательство к действию». Через 4 месяца Ишхнели появился в части и был демобилизован со своим призывом, не дослуживая.
В стройбат «просто так» никто не попадал, кроме «подозрительных» наций-евреев, немцев, литовцев и т.д., были ещё призывники из Средней Азии и Горного Кавказа, которые в недостаточной степени владели русским языком, чтобы охранять ракетные точки или служить в ВДВ. Конечно же контингент с «легкими» судимостями, но были ещё и отдельные случаи. Иван Сорыч родился в 1953 г. в семье родного брата «бандеровца», за что попал под вечное подозрение «органов». Асан Селяметов-крымский татарин, семья которого каким-то чудом избежала депортации, тоже служил в строительной части не подозревая за что ему такая «честь». И таких людей, наверняка, было немало.
  И всё же, как ни старался Лёня служить «не высовываясь», месяца за три до увольнения в запас, у него был реальный шанс отправиться в дисбат, а не домой. Однажды к нему подошел старший сержант Омар Чихладзе. Он был командиром взвода в другой роте. Всегда в отутюженной гимнастерке, начищенных до солнечного сияния сапогах, приветливый, улыбчивый Омар, как будто сошел с обложки журнала «Советский воин». Они были с Леонидом одного призыва, но как-то не пересекались. –Здоров. Как дела?-Пока-вот и все отношения. У Чихладзе к Лёне появилось интересное предложение.
-Ваше отделение постоянно работает на стройке клуба кирпичного завода?
-Да.
-Там на тебя одна «телка» глаз положила. Она с моей девушкой в одной общаге  живет. Сходим вместе?
- Как?
-Как,как?  Как обычно-через забор.
-Ну, давай.
«Тёлка» оказалась разведенной, бездетной женщиной лет на 12 старше Леонида. Ну, да и на том спасибо.
Продолжались совместные походы недолго Как-то в воскресенье ротный вызвал Леонида в канцелярию.
-Ну, что, воин? Будим документы подавать?
-Куда?
-В трибунал. Дисбат по тебе плачет.
-За что?
-За 18 самоходов и это только то, что я знаю
Кто-то исправно «закладывал» Леонида. Кончилось всё ничем.
Омару из родного Сочи регулярно подсылали деньги для поддержки «отношений» с ротным начальством. И его «отмазали» ну, заодно, и Лёню-куда ж деваться?
На подходе был новый 1974-й год- “дембельский” для Леонида. Встреча нового года в полку -это было нечто! Поэма. Воины начинали сносить и прятать спиртное еще за неделю до праздника. Кто поопытней- дня за 3-4. Как раз тогда тотальный шмон на КПП стихал. Чтобы начаться с новой силой 30-31 декабря. Всё что находили на хоздворе, в трансформаторных шкафах и в других укромных местах,  разбивалось на  глазах у всего полка на утренних разводах. Наконец 31-е декабря вечер. Дежурными по части назначали в новогоднюю ночь кого-нибудь из “молодых” офицеров и трех прапорщиков по одному на две роты.

Прапорщик Сироткин, зайдя в роту часов в десять, с удивлением обнаружил что пьяных пока нет.
-Отстаете товарищи, отстаете! В третьей роте уже почти все спят. Не дотерпели до курантов.
Тут же послышалось громоподобное хоровое пение.
-О! Заспивалы козаченьки! Это хохлы из второй роты празднуют. Пойду поздравлю.
После часу ночи выходить из роты было просто опасно.
Наконец-то настал день, когда Леонид услышал свою фамилию в списке увольняемых в запас. Быстро подписал обходной лист. Но вдруг уперся комсорг полка
-Комсомольский билет
-Нету
-Как это нету? Ты же комсомолец!
-Нет
-Не может быть
-Может
После долгих выяснений подписал.
-Почему не вступил?
-Недостоин. не оборачиваясь ответил Леонид.

На вокзале, прощаясь, ротный сказал: “ты отслужил нормально. не хорошо и не плохо. Нормально. Отслужил? А теперь забудь. Эти два года для многих лишь перерыв между судимостями. У тебя, надеюсь, другое будущее.
Часть “дембелей” напилась до невменяемости уже на вокзале. Их погрузили и повезли обратно в полк отсыпаться.
Военкомат не беспокоил Леонида. За многие годы он получил лишь 2 повестки. в первый раз ему заменили мобилизационное предписание. А во второй раз поставили штамп в военном билете с вписанными от руки размерами одежды, обуви, головного убора, противогаза.
И вдруг, в 1986 году Родина о нем вспомнила. Нетрудно было догадаться что означала эта повестка. Он почувствовал почти физически когтистую лапу отчизны на своем горле. У него был выбор или явиться и поехать в Чернобыль на верную, возможно медленную смерть или, вероятнее всего, сесть в тюрьму за уклонение от воинских сборов. Леонид без колебаний выбрал второй вариант. Но, благодаря фантастически благоприятному стечению обстоятельств, он избежал обоих вариантов.
Воспоминания о службе и чуть было не произошедшей личной трагедии, как ее последствия, становились с годами все менее отчетливыми.
Ну и Бог с ними.