Алевтина цукор, осмысление романа и. машбаша адыги

АДЫГИ

В романе «Адыги» автор отсылает читателя  к событиям  XVI  века, когда разоренные племена адыгов решали судьбу своих территорий.
Действия в романе разворачиваются так, что изнуренные непомерными поборами крымчаков, адыгские князья решаются на переговоры с сильными государствами, чтобы войти в них и на правах вассалов получить надёжную защиту.  В размеренную жизнь адыгов, в каждый аул,  в каждый дом ворвался жизненно важный вопрос: Турция, Крым, Русь или  объединенная Черкесия?
Писатель, размышляя о сохранении своего народа, обращается к двум  определяющим принципам – адыгству, выраженному в соблюдении законов Адыгэ хабзэ, и объединению  племен в единый союз. Если соблюдение адыгства – дело внутреннее, и проблема лишь в том, что закон все чаще ослабляется  в угоду чьим-то интересам, то объединение – дело насущное. Черкесия испытывает давление   соседних государств  с уже централизованной властью. В связи с этим возникает вопрос: создать ли свой  адыгский союз-государство и выделить единого предводителя, либо признать могущественного союзника, который  силой политического  и военного влияния укрепит власть одного – наместника, подчинив ему остальные княжеские уделы.
Медлить было опасно: повсеместно шла  «централизация» племенных союзов не только у оседлых племен, но даже кочевников. И хозяйства адыгских разрозненных племен, их благодатные земли могли быть для агрессивных соседей хорошей добычей.
Адыгские князья единством взглядов не отличались. Влиятельные «великие» князья и мелкие аульские зиусханы, уорки – землевладельцы-двряне и свободные крестьяне-тфокотли имели не вполне определенные мнения в отношении выбора покровителя: кому-то нравилась Турция, кому-то Крым, кому-то Русь. 
Великие адыгские князья, имевшие  подвластные им уделы, даже не мыслили ни о том, ни о другом. Они хотели жить как жили – сами по себе. Но время диктовало  новые условия.
Еще в начале XIII века началась централизация власти в Средней Азии с объединением моголов в Золотую Орду. Очень скоро военная лавина Орды хлынула на соседние территории и благодаря притоку покоренных народов превратилась в империю. Особую часть в этом пополнении составили тюркоязычные народы Средней Азии, называемые татарами. Чингизиды, именуемые монголо-татарами властвовали  на огромных пространствах на протяжении трех веков.
Планомерное покорение чингизидами Северного Кавказа  началось после завоевания ими Руси, с 1237 года. Монголо-татары направили основной удар на мощный союз аланов, в который входила часть адыгских племен. Однако по причине рассеянности адыгских племен монголо-татарам так и не удалось  полностью покорить адыгов: даже после разрушительного набега или до него они уходили в труднодоступные горные или лесистые места.
Во второй половине XIII  века купцы генуэзцы с разрешения хана Менге-Тимура прочно обосновываются по всему побережью Черного моря. Несмотря на то, что монголо-татары грабили их, колонии стремительно разрастались, образовывая фактории, которые строились в местах компактного проживания адыгов (черкесов).
Генуэзцы  продавали  черкесам ходовой товар – оружие, ткани, предметы быта, украшения, вели мену или скупку товаров у черкесов. Те поставляли меха, кожу, шерсть, лес. На этих рынках процветала и работорговля. Особенно ценились черкесские дети. Девочки пополняли османские гаремы, мальчики перепродавались в Египет, чтобы пополнить ряды воинов-мамлюков. В романе Исхак Машбаш этой теме посвятил  не одну страницу.
Исхак Машбаш проводит глубокое историческое исследование, в котором с полной ясностью обозначились интересы тех стран, которые каким-либо образом соседствовали с адыгами. И как интересы этих стран отражались или влияли на интересы адыгов. И что получалось в ходе столкновений интересов.
  Несмотря на то, что в течение трех веков  по землям адыгов проходили орды Батыя, Тимура, Тохтамыша и народам Северного Кавказа был нанесен существенный ущерб в народонаселении, в хозяйстве, в ремеслах и в укладе жизни в целом, покорить  адыгов монголам не удалось. Золотая Орда, которая три века перемалывала  судьбы многих народов, к началу XVI века сильно ослабла и распалась на три ханства – Казанское, Крымское и Астраханское.
Крымское ханство оказалось на землях, лежащих близ исторического проживания адыгов, и стало для них источником постоянной угрозы. Крымские ханы – наследники Большой Орды захватывали земли и облагали данью народы.
Из золотоордынского корня Хулагидов – южной ветви древа монгольских ханов, господствующих в Иране и Закавказье в Иране образовалось несколько ханств на территории  нынешнего Азербайджана. Они стали вассалами иранских шахов и пополняли свою и шахскую казну набегами в Закавказье.
На развалинах Византии укрепились сельджуки. Они создали могущественное агрессивное государство – Османскую империю – Блистательную Порту. Крымское ханство, населенное этнически близкими туркам единоверцами татарами, вошло под крыло этого заморского государства-соседа и стало его верным вассалом.
Итак, Османская империя и Крымское ханство грабили народы Кавказа, а крымчаки вдобавок грабили набегами южные пределы Руси.
Кроме Османской империи и Крымского ханства, во время распада Орды на территории Кавказа образовалось еще одно ханство – Ногайское, состоявшее из татар, откочевавших от большой Орды в 1500 году в районе «пяти гор под Черкассы» (Б. Мальбахов, А. Эльмесов «Средневековая Кабарда»).
Что касается Руси – это было время царствования русского царя Ивана Васильевича прозванного в народе Грозным. К тому времени он завоевал Казанское и Астраханское царства, тем окончательно освободил Русь от татаро-монгольского ига. Оставалось еще донимавшее с юга Крымское ханство, но война с Польшей и Ливонией оттягивали поход на Крым. Русские бояре требовали добить Девлет-Гирея (Давлет-Гирея), пока он слаб, чтобы выступить против Руси. Русский юг был малозаселенным, плодородные земли не интересовали кочевников, промышлявших набегами, поэтому война с Гиреем могла подождать,  Иван Грозный  пошел воевать Польшу и Ливонию.
В это время адыги, великие князья уделов Жанеи – Сибок Канашуков, Малой Кабарды – Темрюк Идаров, Беслинени – Машук Каноков сторонники слияния с могучей Русью задумали встретиться с русским царем и вступить с ним в переговоры о союзничестве.
Они собирали хасэ, слушали мнение народа, давали высказаться всем. Конечно, среди демократически настроенных адыгов, мнения были разные. Одни высказывали трезвые суждения, мол, Русь покорила Казанское, Ногайское, Астраханское ханства,  успешно ведет войну с Польшей и Ливонией, так что окончательный удар по Крыму у царя Ивана Васильевича был делом времени. Зачем ходить окольными путями, если все равно рано или поздно придется столкнуться? Другие разливались в бесплодных жалобах и упреках в ответ на  предложение великих князей и их сторонников. Вспоминали прошлое и  упрекали в предательстве наказов предков. Они  ворчали, что новые поколения всегда вносят в жизнь смуту, меняют прежние порядки. Ну, платили крымцам дань, что в этом такого? Какой податью обложит адыгов русский царь еще не известно. И вообще все делается не так, как нужно, и надо потребовать именно утверждения старых порядков. Водворить старый порядок, значит вернуть старый, созданный их предками мир.
Молодежь втихомолку посмеивалась над  ворчунами и склонялась к мнению соглашения с Русью. Они, как никто противились вести дело по старине, им не терпелось перемен,  жаждалось вложения своих сил и энергий во что-то, где они сумели бы проявить себя, возвыситься. А то пока старики отойдут от дел, они, молодые, уже состарятся. 
Адыгские князья Кайтукины, Тахо и Цахо, имевшие прочные связи с Крымом ратовали за сближение с Крымом и Турцией. Они понимали Крымское ханство как щит от русичей, кроме того, в силу разрозненности адыгских племен, покровительство крымского хана усилит влияние внутри страны и  позволит им, равным среди равных, главенствовать.
 Они так же были не прочь отступить от  нерушимых порядков старины, попробуй сейчас научить неопытных, они тебе на одно слово два скажут. Тут нужны другие бразды, не словесные, а привилегированные, возвыситься до такой силы, когда твое слово будет как закон. Хотя с пожертвованием форм прежнего самоуправления. В узости и грубости собственного эгоизма, каким наполнены мозги каждого,  многого не добьешься. Тем более общие убеждения не так  твердо управляют их жизнями. Вот, князья   Канашуков, Идаров и Коноков собрались с челобитной к царю Ивану. А если он действительно потребует от них унизительных земных поклонов? Или оскорбительных наказов за заступничество, идти им его волею против своих народов?  Сейчас они заботятся о единстве, да как бы ни пришлось им утратить его в конец, рассориться между собой как кошка с собакой.  Так что свой единоверный сосед, хоть хитер, коварен и зол, его можно обскакать на повороте. С такими мыслями  князья решились на встречу с Девлет-Гиреем.
Московское царство само искало зацепку на Кавказе. Потому прибытие посланцев гор в лице жанеевского князя Сибока Канашукова для русского государя было весьма кстати. С адыгами пришла возможность создать буферную зону и укрепить границу от Крыма, что для Ивана Грозного было делом очень важным. Победив Литву, он усмирит крымского хана Девлет-Гирея.
Сибок Канашуков был из уорков – адыгских дворян-землевладельцев. За мужество, честность и отзывчивость крестьяне возвысили его деда, сделали своим предводителем, нарекли зиусханом – великим князем Жанеи. Сибок получил согласие  хасэ (всеобщего собрания) отправиться на встречу с русским царем, чтобы говорить с ним о защите пределов Жанеи от крымского хана и турецкого султана.
Месяц  посланцы Жанеи были в пути. Боярин Щепотев, хороший толмач, знает язык адыгов. Было о чем поговорить, о чем расспросить боярина Андрея.
Много дум передумано было за этот месяц. Конечно, Руси нужны добрые друзья на Кавказе, чтобы противостоять Турции, Крыму, тем более, что Казанское и Астраханское ханства, Большая и Малая Ногайские орды под российским щитом. Тут у Сибока твердость под ногами. Но не утратят ли они свою драгоценную свободу, которую деды-прадеды берегли из века в век? И эту же свободу не хотят утратить великие князья, уорки и свободные крестьяне сейчас. Демократия, основанная на адыгстве, пронизывая все общество от аристократической верхушки до тфокотлей – высшее достижение и главная ценность адыгов. Он видит, что холопство волей государя сковало сверху донизу общество Руси. Не перенесется ли оно на вольные земли Черкесии? Насилие, которое испытывает русский народ, превратилось у них в образ жизни, въелось в нравы, стало нравственной болезнью.  Страх и повиновение стали извечными спутниками русичей, согнули их спины в холопских челобитьях и поклонах.  Даже на простые вопросы боярин Щепотев не волен ответить по сердцу: «Не обижайся, на меня, князь, ведь Рсью правит самодержец, только он властен сказать последнее слово в каждом важном деле, а Кавказ – очень важное дело! Я буду стараться помочь тебе, но ты ведь не самодержец Кавказа, даже одной Черкесии».  В том-то и заключается главное беспокойство Сибока.
Царь принял депутацию, выслушал прошение, окончательного ответа не дал, взял время обдумать. Не в правилах русского царя сразу делиться выгодами и личными вкусами. Покорствовать должны все и результат будет.
Сибок был смущен. Думал князь посидеть за беседой за царским столом,  как велит адыгский закон гостеприимства, но царь сдержанно встретил, принял от Кудадека княжеские дары, едва прикоснувшись к ним, сдержанно проводил посланников.
Боярин Вишневецкий, которому Сибок пожаловался на холодность встречи царем, отнес княжескую обиду к горской спеси: мол, к царю как к  ровне намеревался идти. Сибок же,  человек пожилого возраста, был обескуражен тем, что Иван Грозный, будучи значительно моложе его, не проявил должной учтивости к нему.
Ему уже кажется, если он сам признает над собой законы русского царства, то его самооценка, его важность в его среде сильно пострадают. Потому что самодержавие бывает в противоречии здравому смыслу, какими адыги руководствуются в своих устоях. Как дым в сердце клубиться недовольство собой, царем, решением приехать у Сибока. И что за сердце такое! Сегодня радость, завтра печаль от одного и того же. Тяжело ему будет расплочиватьс, если он совершает ошибку, если все сложиться хорошо, то это хорошее обернется  для него почетом. А если нет, то неминуем позор…
Автор романа «Адыги» вкладывает в мысли  князя Сибока самые сокровенные вековые думы черкесов. Почему он для таких дум выбрал жанейского предводителя? Видимо,  потому что князь Сибок еще не оторвался своими корнями от земли. Он прямодушен, открыт для любого человека.
Нет, убеждал себя Сибок не на заклание пришел он к царю московскому. Воспрянем духом, наполнимся силой,  освободимся, отдышимся от поборов ханских и султанских, а там поглядим, кто и как послужит Черкесии! Не веру чужую перенимать пришли! Никто не приневолит к этому! И все же что-то подсказывает ему, что все будет хорошо, что укроет русский щит его народ,  как укрыл теперь казанцев и ногаев.
«На исходе третьего, назначенного царем дня, в гостиницу к посланникам пришли боярин Щепотев и воевода Вишневецкий. Боярин прямо с порога заговорил:
- Князь Сибок, вашу просьбу удовлетворил великий государь всея Руси Иван Васильевич. Но наши народы должны породниться.  Для начала оставите в нашем стольном граде двух из своих посланников – князя Дударука и  княжича Кудадека. Такова воля царя…»
Конечно, Сибок знал, что соглашения подобного рода, как правило, скреплялись родственными связями. Пример тому Темрюк Идаров, породнившись с ханами Астрахани и Ногаи, где его сыновья возвысились,  стали ханами. А теперь метит породниться с московской знатью, готовит сына и дочь показать русскому царю. Воевода Вишневецкий сказал Сибоку по князя и княжича, что они будут служить в русском войске,  станут воеводами, будут защищать всю Русь, частью которой, станут и земли далекой Жанеи и Абазии. Как ни  больно Сибоку расставаться, но перспектива для сына стать русским воеводой слишком заманчива, это, можно сказать – торжество здравого смысла всего предприятия лично для Сибока, Кудадека и Дударука. 
Князь Дударук и княжич Кудадек восприняли повеление царя с высоким подъем духа, как великую миссию, возложенную на них их народом. Стать русскими ратниками, жить в стольном граде, быть почти рядом с самодержцем, тут любому молодому человеку «снесет крышу». Но Сибок стреляный воробей, он радовался и огорчался одновременно, думая о том, что же это принесет Черкесии: уменьшение произвола и увеличение прав, или наоборот?

Тем временем наследник крымского хана Адыль-Гирей, ринулся с отрядом вдогонку за посланниками в Московию. Не нагнав жанеевских путников, в отместку им разорил четыре адыгских селения. Они прихватили адыгских мальчишек и девчонок, забрали добро и сказал: «Этим зазнавшимся бородатым балбесам – это только малое наказание, пусть признают ханскую беспрекословную власть». Исполнил все так, как напутствовал хан.
Требовать от крымчаков соблюдать права и свободы адыгов, уважение к народному решению, протестовать против насилия и произвола – это по тем временам высокий политический политес даже для европейских государств, типа современного высокого Лондонского суда. Здесь же права веками оставлялись за скобками, учитывались лишь возможности. И упустить вотчину для грабежей,  потерять данников и прекратить насилия для ордынцев, которые более трех веков промышляли именно этим, было делом вне рассмотрения. Нравственная сторона никогда не учитывалась, житейская, экономическая – да. И это нельзя было назвать безответственностью, они были как наркозависимые от добычи. Материальное обеспечение шло по единственному каналу – добыча. Они даже не мыслили про отвлеченные права, не говоря уже о правах моральных.

Турция – извечная соседка Черкесии. Под давлением мусульманского мира адыги оставили веру предков и приняли ислам.  Тем не менее, крепкого, устойчивого мира между соседями так и не сложилось. Тлимаф, один из героев  романа, так характеризует отношение черкесов и турок: «… ведь они приходят к нам только грабить, убивать нас, разорять наши дома. Мы видели их только врагами, людьми, одержимыми злом…».
Вот и теперь, в дни путешествия жанеевских посланников, очередной причиной всенародного возмущения стала смерть адыга, сына турецкого султана и черкешенки, которого отец велел повесить. «Убить своего сына! Такого даже звери не делают!» Посольство черкесов, поехавших искать правды и справедливости, султан ко двору не принял. Причину свершившейся трагедии высказал грубо, оскорбительно: «Дочь адыгов должна был воспитать сына верным султану, верным Турции, а она воспитала его адыгом, потому что сама по духу была черкешенкой»,
 Даже для  могучей Руси Турция была  сильным и опасным врагом. Адыги знали, что Турция склонна изменять решения, предложи ей более выгодные условия, она даже постоянные платежи готова взимать дважды в год. Что она и делала, использую крымское ханство как бич. Крымские ханы по наущению султана созывали орду и опустошали соседние земли.
Исхак Машбаш показывает нам крымского хана Давлет-Гирея как хана и человека, как отца: его мнительность и подозрительность, его раскаяния и сожаления. Он знал о результатах поездки жанейского князя в Москву больше, чем сам князь. Его осведомили, что  в Жанею выехал  из Московии воевода Вишневецкий. В связи с этим Давлет-Гирей решил навестить султана Сулеймана в Истамбуле.
Сулейман старше крымского хана, он был сильным и коварным правителем. Покорив Палестину, Сирию и Египет, именно он укрепил Османскую империю, заставил с собой считаться могущественных правителей Востока и Запада. Давлет-Гирей буквально вырос в семье султана, получил образование, был на его свадьбе, когда тот женился на черкешенке. И теперь, считая его «старшим» другом и советчиком он рассчитывал получить ответ на вопрос: что делать с жанеями и Вишневецким. Но его сразу не приняли. Крымский хан понял, что во дворце чей-то посол. Но чей? Осведомители сообщили: русский. Разочарование, которое испытал Давлет-Гирей, было шокирующим. Ударом в самое сердце. А что можно было ожидать от человека, думал он, расхаживая по покоям дворца, убившего своего родного сына? И тут же возникла другая мысль о собственных подозрениях: не является ли его сын заговорщиком, не метит ли на его место? Больно прыток и резов, как говорят в огонь и воду по мановению его, ханского пальца. Ему следовало бы быть поленивее, повдумчивее, похитрее. Уже поговаривают, что Адыль-Гирей под стать отцу. Да не тут-то было. Отец образован, а сын дурак дураком. Тщеславен не в меру…  Он, хан, знает степень риска и никогда не станет махать мечом для тщеславия: расчет и выгода его главные мотивы в решениях. А для того степень риска чем выше тем лучше, считается проявлением мужества и отваги. Вот и сложит голову в  стычке не сегодня, так завтра. И не станет хан марать руки в сыноубийстве.
Возникшее в сердце хана разочарование говорило, что надежда на вечную дружбу с человеком нет. Что же хан меняет тактику: если султан скажет о русском после, хан тоже откроет рот, а если нет, то Давлет-Гирей увезет вопросы  домой.
Беседа прошла в обычном русле о Черкесии и черкесах. И Давлет-Гирей понял, что новость, с которой приехал он к султану для него давно не новость. Странность этой беседы была в том, что султан говорил о свободе адыгов. Настаивал на суверенности их территории, хотя крымчакам и туркам не возбранялось промышлять набегами. Советовал только быть сдержаннее, не разорять селения дотла. О госте из Московии султан промолчал, Давлет-Гирей понял, что между ними отныне только тонкая нить дипломатии…
 
Служба Кудадека и Дударука московскому царю стала для адыгов мощным политическим фактором первостепенного значения. Этот фактор заставил всполошиться Крым и затаиться Турции. Сибок Канашуков успокоился, пройдя все сомнения и томление души,. Его поддержал народ и великие князья.  Теперь он думал о службе сына иначе: оно позволит Кудадеку встать даже в головные отряды господствующего класса, потому что воеводы – его военный авангард. Русская рать была государю гарантом власти и интересов Руси.
 Вот по велению русского государя Сибок вновь едет в Москву.  Встречи с сыном и Дударуком не получилось, те были вместе с воеводой Вишневецким на войне, зато царь прислал Сибоку, чтобы тот осмотрел Москву,  проводника и собеседника сына кабардинского князя Темрюка Идарова – Султана. Сибок понял, что Темрюк Идаров в чести у царя, коль его сын в прямом услужении царю, да преданность или хитрость Идарова будет вознаграждена. Каков! Всех детей пристроил, да так! И никаких сомнений и переживаний, какие гложут сердце Сибока. Надо обязательно навестить Идаровых, потолковать с ним по сердцу, развеять страхи и действовать без оглядки на прошлое. И на душе Сибока потеплело.
Встреча с царем прошла  без той торжественности и церемониальности как в прошлый раз. Принимал царь князя в Грановитой палате, пригласил сесть против трона.
«– Ты умеешь держать слово.  А это очень важно. Я благодарю тебя, что ты привез в Москву своих воинов. Пусть знают немцы, эстонцы, литовцы и шляхтичи, пусть всезнают, что мы дружим с народом Кавказа – черкесами. Вам совсем не надо ввязываться в войну, надо, чтобы просто вас увидели, узнали.
Сибок поднял руку:
– Великий царь, ты не говорил этих последних слов, а я их не слышал. Мы приехали не показывать себя, свое достоинство и красоту, мы приехали делать мужское дело вместе с вами. Не похвалюсь, а скажу как оно есть, и ты в этом убедишься: если мы поднимем меч на врага, то или победим, или перестанем быть. Когда прикажешь отправляться в дорогу?»
Через неделю черкесская дружина под предводительством  воеводы Ивана Богучарова и князя Сибока двинулась в Ливонию, на Мариенбург.

За объединение адыгов в самостоятельное государство ратовал свободный тфокотль Калакут. Сколько бы он не объезжал собраний, во всех двенадцати родах его идея терпела полный провал. Автор романа вкладывает в него черты народного героя.  Но кто будет разговаривать с простым землепашцем? Кто пойдет за ним? Разве великие князья унизятся до соглашения с крестьянином?  И Калакут разочарованный отказами, сам думал о том, что князья пекутся только о своих выгодах. Но как жить без мысли о могуществе Черкесии? Как прожечь косность княжескую, как возвысить их дух к подвигам? Тут нужно божье предназначение, предначертание. Какое счастье жить с великой страстью и великим планом! Жить так, чтобы с душой сладу не было. В этих возвышенных мыслях Калакуту открылось одно: если нужен  предводитель, за которым встанет народ, так почему им не стать Калакуту? Если поднимать народ на единение, так почему не повести за собой?  Тем более, первых верных последователей он уже нашел: рядом Даур, Хатай, Ванатуг. Они избрали его дорогу, его судьбу. Так писатель выводит нового героя, который в отличие от привилегированного класса адыгской аристократии осознал себя создателем нового и небывалого.  Он куда меньше связан с бытом, предан будущему. Он был человеком реформ, как жизненного принципа.
И пока жанеевский великий князь с дружиною воевал, Калакут в Жанне собрал всеадыгское тфокотльское хасэ.  Пригласил на него зиусханов и уорков. Ноприехали не все.
У Калакута все помыслы о том, как расшевелить своими устремлениями народ. За последние дни он укрепился в своих убеждениях.
Тфокотли, растревоженные решительностью Калакута и обеспокоенные его напором, с интересом следили за тем, что он говорил. В нужное русло разговор входил постепенно: после призывов Калакута каждому участнику не терпелось высказаться. Одни задавали каверзные вопросы, другие выражали сомнения, третьи просто выговаривались, изливая свою тревогу, говорили о том, что их больше всего волновало.  На какой основе объединяться? Как поступить с зиусханами приглашать их или оставить в покое? Не будет ли это выглядеть мятежом? Выступить на открытую и прямую борьбу решимость ни у кого нет. Общество должно оставаться цельным и нежно как-нибудь обмануть наступающее тревожное время. Такие времена бывали,  о них они слышали от стариков, потому что всегда  за волной приходит другая волна, может и теперь схлынет? Может, не нужен такой напор, будто земля пошатнулась под ногами, не нужен и похоронный тон, который присутствует у некоторых. Мрачные времена, как непогода, сколько бы она не длилась, солнце выходило из-за туч и освещало землю.
Калакут был сумрачен, но спокоен, терпеливо  ждал исхода хасэ, отвечал прямо, чем вызывал одобрение. Зачем ходить кривыми дорогами? Только родовитые больше молчали, кривили в ухмылке губы.
Князь Ацамук был смирен, держался скромно не вызывающе. Под стать ему  был Балгайрук. Благородство и выдержка позволяли им увидеть и почувствовать, что на хасэ вершиться что-то серьезное, чего не бывало на собраниях зиусханов. Тфоколи были способны слышать друг друга, слышать и понимать то, о чем говорит предводитель. Видели адыги, что Калакут крепок духом, неопрометчив, не закусывает удила. И князья понимали, что слова, набиравшего силу народного героя, не разойдутся с  делами, а дела были не без далеко идущих планов.
«Калакут просто светился от радости, пднявшись на возвышение он спросил:
- Теперь, уважаемое хасэ, вы должны сказать свое твердое слово: хотите создать  адыгское государство, призвать всех зиусханов  обсудить это на своем хасэ?
Над поляной взвились и засверкали обнаженные кинжалы:
-  Согласны, хотим!
 Ацамук и князья, стоявшие с ним рядом, с некоторым  промедлением, но все же  подняли свои кинжалы.
Хасэ завершилось, видя взметнувшиеся кинжалы, Калакут понял, что сегодня он приобрел немало союзников».

Но к какой форме государственного правления тяготели адыги по  духу? Как писал последователь, ученик Сократа Платон в своем труде «Государство» власть аристократии – это власть мудрых, но вырождение мудрых, по его словам, влечет за собой утверждение частной собственности и обращение в рабов свободных землевладельцев. Аристократия мудрых прекращается, когда аристократы духа, вырождаются в аристократов крови.
Тимократия —  форма правления, при которой государственная власть находится у привилегированного меньшинства, обладающего высоким имущественным цензом. Является одной из форм олигархии. По Платону тимократия — власть честолюбцев, как правило, принадлежащих к классу военных, является отрицательной формой правления, наряду с олигархией, демократией и тиранией. Тимократия по Платону имеет тенденцию перехода в олигархию по мере накопления богатства правящим классом.
Следующий вид государственного устройства — олигархия. Появляется  она в результате скопления богатства у частных лиц. Этот строй основан на имущественном цензе. Власть захватывают немногие богатые, тогда как бедняки не участвуют в управлении. Олигархическое государство, раздираемое враждой богачей и бедняков, будет постоянно воевать само с собой.
Победа бедняков приводит к установлению демократии — власти народа. Общественные должности при демократии  производятся выборным путем, вследствие чего государство опьяняется свободой в неразбавленном виде, сверх всякой меры. В демократии по-Платону царят своеволие и безначалие. Наконец, чрезмерная свобода обращается в свою противоположность — чрезмерное рабство.
Далее устанавливается тирания, как наихудший вид государства. Власть тиранов держится на вероломстве и насилии. Тиранический строй — это самое тяжелое заболевание государства, полное отсутствие в нем каких бы то ни было добродетелей.
 Идеальное государство по Платону это правители – аристократы-философы (мудрецы), воины, признанное защищать государство,  крестьяне и ремесленники, которые делают свое дело. Каждый на своем месте и никто никому не мешает.
Все виды государственных правлений налицо, но какая из них ближе адыгам: власть аристократии (олигархии), завуалированная под демократию. Народное собрание, хасэ, разговоры по душам, встречи предводителей – это народная демократия. Но вопрос в том, что к единому мнению народ приходил редко, потому что (так есть до сегодняшнего дня – люди договариваться по-настоящему не умеют), каждый делегировал свое мнение, которое отличалось от мнения других. И в решениях, когда нужен был однозначный ответ, например: ехать в Московию или нет?  Выигрывало большинство. И только время показывает, как идет расслоение мнений в дальнейшем. Сомнения, шатания, болезненное самолюбие, страх ошибок,  ревность и зависть, чувство обделенности, отведение вины от себя,  поиск виноватых, презрение, ненависть,  мстительность… Насколько прочна народная демократия и насколько  гуманна? Было время, когда Сократа считали кумиром тысячи сограждан, но пришло время его предали даже ученики. И это в элитарном афинском обществе, где правили философы, которые считали себя мудрецами. «Бойся любви народа, ибо народ в одно мгновение превращается в толпу!», «Не сотвори себе кумира». Мудрые знали, что говорили, ибо они всегда испивали чашу яда до дна.

Воевода Вишневецкий сообщил Сибоку новость: его дружина с жанеевскими черкесами  отправляется из Ливонии на Кавказ. Не знал Сибок радоваться ему или горевать? Что принесет дружина  царского воеводы? Как примут ее земляки? Что скажут враги и противники?
Присматривался Сибок и к своему сыну Кудадеку. Возмужал, стал настоящим мужчиной. Но появилось в княжиче что-то, что не нравилось Сибоку.  Заносчивость, что ли? Вольность мысли? Словно сбилась  стрелка адыгской натуры и теперь все время дает погрешность. Б эту погрешность и бьется князь. Княжич Султан сын Темрюка, тот как-то ближе к  адыгству, уважительность и  почитание сохранил в крови. А этот больно прыток на решения, на язык.
Исхак Машбаш накаляет обстановку вокруг  Сибока до предела. С одной стороны бурлит котел, заваренный Калакутом, с другой треплют нервы Тахо и Цахо с мыслями о Крыме. Ударит ли он грозной силой русского оружия по своим политическим противникам, как делает царь Иван протии своих бояр? Дружина воеводы Вишневецкого под властью князя.
Младший брат Ацамук и Кудадек спелись, и если младший брат молчит, то желторотый сын не щадит отца. Соль сыплет, не скупясь:
«  - … Я слышал, как один седобородый тфокотль в разговоре со своими друзьями сказал: Тахо и Цахо – никакие не зиусханы. Они занозы в теле адыгов, их надо выковырять и сжечь. Как рассказывают, Темрюк именно так поступил с занозистым Пшиапшлоко. Ты знаешь, именно так со своими недругами поступает царь всея Руси Иван Васильевичем. Сила государства, говорит он, в строгости и порядке…»
Мысли  младших князей стали для Сибока ясными: они склоняют его пролить адыгскую кровь ради бессмысленного возвышения и совсем не над крутыми горами. Их и горками не назовешь. Молоды еще князья, что брат, то сын..»
(Продолжение следует)