Бутылка

Февраль, +25, 1993 год. Мы с Андреем делаем аллюминиевые окна и устанавливаем их по всему Эйлату. Хозяин мастерской, выходец из Марроко Габи внимательно следит чтобы мы за нашу скромную зарплату выкладывались на все сто. Но нас это особо не огорчает, мы молоды, полны сил и веры в лучшее будущее. В Эйлате строительный бум. По всему побережю отели растут, как грибы и мы часто выезжаем с братом Габи, Моше на его новеньком пикапе JMC устанавливать в них наши окна.         
Выполняя эту не самую лёгкую работу мы нет-нет, да бросаем взгляд на окружающую панораму. На яркосинюю гладь Аккабского залива с бороздящими его яхтами, на светлокоричневые голые горы на иорданской стороне и на вечно безоблачное небо. Мы уже давно привыкли к вездесущим пальмам, к эмоциональной манере общения местных, и к скандинавским старухам с голыми обвисшими сиськами, заполонившим все пляжи. Я уже давно изучил с маской и трубкой вдоль и поперёк весь коралловый риф у египетской границы, от огромных зелёных рыбин, до последней мурены. И это в то время, когда подавляющее большинство русскоязычного населения планеты даже не подозревало о существовании Хургады и Шарм-эль-шейха.               
Ровно в 12:00 Моше везёт нас в дешёвый ресторанчик в промзоне, где нас безплатно и обильно кормят простой, но довольно вкусной пищей типа котлет с картофельным пюре. Напитки, правда, надо покупать самим. Но вот после обеда у нас есть минут 10-15 на общение. Мы усаживаемся на лавочке в тени пальмы и закуриваем.                Знаешь, начал Андрей, затянувшись дешёвой сигаретой, мы ведь тогда в Керчи, пред отъездом совсем в нищете жили. Мы же с Фирой оба в школе работали, а какая у учителей зарплата? Да ещё в наше время. Так ведь и платили невовремя. А тут ещё Ленка к нам Лёшку привела, вот мол, твой сын, ты его и содержи, а мы с Танечкой уж как-нибудь, всеравно эти твои алименты, что они есть что их нету. С тех пор, как за два года до этого, я ушёл от неё к Фире, ещё до этой долбаной революции, мы особо не враждовали, расстались мирно, просто у нас как-то не  сложилось, я даже думаю у неё тоже кто-то был, хотя и не факт. Она моим встречам с Лёшкой никогда не препятствовала. А Лёшку я всегда очень любил, Таньку как-то не так, капризная она какая-то, да и всё больше к матери льнула. А с Лёхой мы всегда вместе и за орехами и на рыбалку и так вообще. Ну вот, стали мы значит вчетвером жить, я, Фира, её Инна и Лёха. Они с Инной одногодки, обоим сейчас по десять. Ну а с деньгами просто беда. А тут ещё всякое барахло заграничное стало в продаже появляться. А детишкам ведь всего хочется. Ну вот я раз поднатужился и купил им литровую бутылку колы. Сейчас-то смешно вспоминать, а тогда сколько радости было! Они её наверное недели две пили. Нальют с треть стакана и тянут долго через трубочку. А когда бутылка закончилась, Лёшка её выбрасывать не стал, а поставил у себя на полочку и набирал всегда в неё воду, если мы на море или куда на природу шли. Носился с этой бутылкой прямо как с писаной торбой, и в школу ему Фира в неё морсу наливала или если куда с пацанами шёл. Прямо так к ней прикипел, даже другим и подержать не давал. И вот пришло время нам уезжать. Документы все оформили, барахлишко своё жалкое собрали. Что можно – продали, остальное повыбрасовали. Дошла очередь до лёхиной бутылки. Послушай, сынок, говорю, там же Заграница, там, наверное, таких бутылок полно, ну куда мы её денем, и так места нету. А Лёха у меня парнишка добрый такой, послушный. Посмотрел на меня грустно так... Ну чтож, говорит, ты, папа конечно прав, но всёравно жалко, привык я к ней. Так до последнего дня с ней и не расставался, а потом другу своему Кольке из второго подъезда подарил.               
Ну вот, прилетаем мы, значит, в Бен-Гурион, шум гам, оформление всех этих бумажек, ну ты знаешь. Садимся в это безплатное такси. Шофер когда адрес увидел, проворчал что-то. Ну ещё бы, даль такая. Но мы же Эйлат не просто так выбрали, хотелось чтоб как у нас в Керчи, и море и горы, хоть с этим не прогадали. Ну отехали мы немного от аэропорта, сидим все вчетвером, на окружающий пейзаж как болваны пялимся, на все эти машины американские да японские, на пальмы, на девок в униформе с автоматами. Вдруг Лёха как заорёт, шофер аж обернулся и что-то буркнул на своём, явно матерное. Папа! Папа! Ураааа! Есть бутылки! И показал пальцем на точно такую же бутылку, как была у него, валяющуюся в кювете среди прочего мусора.               
Неуспел Андрей закончить свой рассказ, как раздался голос Моше: ялла, ялла! Это, одно из немногих слов перенятых израильтянами у арабов, означало нечто вроде «раз-два, взяли!». Давайте в пикап, я чтоли за вас работать буду? Нам ещё на «Кинг Давид» сегодня пять окон надо установить! И мы поплелись в машину.               
Лишь только мы немного отехали от промзоны, как Моше вдруг громко заржал и даже притормозил у обочины. Сыбыр! Смотрите, Сыбыр! Это было единственное слово кроме «вотка» и «корбатёв», которое он знал по-русски. Мы глянули в ту строну, куда смотрел он, и тоже не удержались от улыбки. Нам навстречу, вверх по улице, идущей подуклон к морю, шествовало семейство новых репатриантов. Похоже их только что привезли на самолёте, наверное была пересадка в Тель-Авиве на местный рейс. И теперь они, видимо сходив помотреть на Красное Море, возвращались назад. Но весь юмор был в том, что они ещё так и не поняли, куда попали! Видимо в их сознание ещё не проникла простая мысль, что зимы бывают разные, где-то -25, а где-то и +25. Все они были в зимних пальто нараспашку, младшая девочка и мамаша в шубах, а дедушка, явно бывший крупный начальник, в драповом пальто с большим светлым каракулевым воротником и такой же каракулевой шапке-пирожке. У всех от жары по раскрасневшимся лицам обильно стекал пот.               
Но сколько счастья было в их глазах!

                2018