В прошлое и обратно

Отпуск

В тот год начало лета на Балтике выдалось аномально жарким. Я порадовался, что наконец то пойду в отпуск в тёплое время. Начало июня – здорово! А то, всё как-то дожди-дожди. Ехать далеко особо не хотелось. К родителям в Воронеж я собирался съездить попозже, где-то ближе к концу отпуска. Отлежался пару дней на диване, посмотрел не много «ящик», полистал старые журналы, поскучал, а потом понял, что ещё чуть-чуть и затянет. Проведу весь отпуск на диване. Ну, нет! Так не пойдёт. В воскресенье ехать на море не с руки, народу много, а вот во вторник – самое то. Съезжу-ка я на Косу. Давно обещал сотоварищам по Баку Пейджес сделать толковые фотки Куршской Косы и Танцующего леса, да всё никак. Один раз сделал, но как-то скомкано получилось. Теперь точно буду знать что снимать и как снимать. Но, во вторник не получилось. Нашлись срочные дела. Съездить за водой, забрать обувь из починки, в общем чепуха всякая. И в среду не получилось и в четверг. В пятницу раненько, по холодку заявился в гараж, проверил масло в своём Мицике, бензин и «Здравствуй, дорога». По пути заскочил на заправку, залил полный бак. Ого! Тысяча рублей за 40 литров! Записал в бортовом журнале: «13 июня 2008 - 40 литров, километраж 12550». Сразу подумалось: был обычный день – пятница 13 число, високосный год. М-да! Меньше часа езды по узким калининградским дорогам и вот я уже перед шлагбаумом заповедника. Позади остались ямы и колдобины, ремонты дороги, объезды, ограничение скорости и «гаишники». Впереди – природа. Я пошире приоткрыл окно, чуть добавил громкости, чтобы «Золотой голос» Пресли не заглушался шуршанием шин и свистом ветра, снял машину с ручника и вот я в ОТПУСКЕ!!!
Я по натуре человек ленивый. А от моей лени и неприхотливый. Мне лень было брать путёвку на «Дюны», поэтому решил обойтись однодневной экскурсией. Сегодня у меня по плану Танцующий лес. И только он. Никуда не тороплюсь, не спешу. Снимаю всё сколько надо. Только бы не прозевать поворот. Ага! Вот он. Приличная парковка, несколько дорогих машин с ненашими номерами и я на свежем воздухе. Лес встретил меня необычной тишиной. Ни пения птиц, ни шелеста деревьев. Только в ушах тишина гудит как-то странно. Как высоковольтные провода. Сразу вспомнился детский фильм, где солдат зашёл в заколдованный лес. Назывался, кажется, «Марья - искусница».
После второго часа ходьбы по сравнительно небольшому участку леса я решил, что пройдусь в последний раз по периметру и в машину. Что-то кушать захотелось. И от тишины уже голова раскалывается. Вечно у меня всё не так. Ждёшь, ждёшь этого отпуска, а он приходит и всё так прозаично и быстро заканчивается. Так рассуждая я вышел к небольшому оврагу, спустился вниз. Чуть прошёл и увидел то, что давно искал. Отличный кадр! И как это я его раньше не увидел? Три сосны-рогатки стояли на одной линии с равными промежутками, а между ними сосны-змеи. Здорово! Я присел чтобы лучше оценить перспективу, а когда стал выпрямляться, почувствовал головокружение. Чёрт! Доигрался. Опять начинается. Стоит только во время не покушать голова начнёт болеть и голова кружиться. Я потянулся за фотоаппаратом и вдруг услыхал за спиной возглас «Хальт!».

Наваждение

«Туристы», подумал я, обернулся и увидел странного мужика. Я готов был поклясться, что когда я спускался в овраг рядом не было никого и овраге тоже. Мужик по виду деревенский житель. Одет в чёрный холщёвый костюм. Не то форма, не то спецодежда. Брюки заправлены в сапоги. Кожаный ремень с бляхой и фуражка дополняли портрет. Одежда ношеная, но аккуратно постиранная и заштопанная. Незнакомец стоял метрах в пяти от меня и смотрел с каким то странным выражением лица. Смесью удивления, испуга и любопытства. Я тоже некоторое время смотрел на него. Сразу мелькнула мысль. Отличный типаж для фотографии. Я улыбнулся как можно приветливее и потянулся опять за фотоаппаратом.
- Хальт! опять воскликнул незнакомец и вскинув винтовку прицелился в меня.
Чёрт, откуда у него винтовка? Наверное, за спиной прятал. Лесник? Тогда почему по-немецки? Он что больной целиться в безоружного? Всё это в мгновение пронеслось у меня в голове. Теперь, наверное я был похож на него, стоящего здесь секунду назад. Немец что то залопотал.
- Их нихт шпрехен зи дойч. Это единственное, что я знал из немецкого.
Немец опять что то сказал и махнул стволом в сторону выхода из оврага. Маньяк какой-то, наверное хочет чтобы я вышел. Ладно выйти, так выйти. Я начал взбираться по стенке оврага, пока ещё не крутой. Когда склон пошёл круче, пришлось цепляться руками, а тут ещё фотоаппарат мешается. В порыве раздражения, я хотел забросить его за спину. Взялся рукой и обмер. Вместо моей новенькой «Соньки», на груди висела допотопная бандура. Чёрная и какая-то вся угловатая. «Лейка» – с трудом прочитал я. Тут взгляд упал на мои ноги. Вместо кроссовок на ногах белели какие то парусиновые туфли. Вместо майки с надписью Wrangler аккуратненькая белая рубашка с коротким рукавом. Мои льняные брюки хоть и остались льняными были уже не моими. Исчез с пояса и мобильник в чехле. Пока я рассматривал себя «Лесник» топтался внизу. Потом ему видимо надоело и он уже раздражённо крикнул: лоз, лоз, шнель. Какое сегодня число? Я глянул на свои «вечные» часы на солнечных батарейках, но увидел только какой-то «бимбар». «Павелъ Буре» прочитал я. Ни хрена себе! Это что, я сплю? Но, приличный тычок в кобчик стволом винтовки уверил меня в обратном. Мы выбрались на поляну и пошли в сторону стоянки. Как и следовало ожидать стоянки не было, как не было и ни одной машины. У оградки понуро стояла кобыла запряжённая в телегу. Немец указал на телегу. Я хотел усесться сзади, но Лесник указал стволом на передок. Я не стал испытывать судьбу. Спереди, так спереди. Я вообще человек покладистый. Лесник уселся на противоположную сторону телеги, винтовку положил себе на колени, разобрал вожжи и мы тронулись. После часа тряской дороги мы наконец прибыли к сторожке. Навстречу нам вышел какой то толстяк в такой же форме, что и Лесник. В руке он держал ломоть хлеба на котором что-то лежало. Мясо или сало? Мне сразу же захотелось есть. Я вспомнил, что с утра ничего не ел. Толстый спросил что-то у моего сопровождающего. Тот начал рассказывать. Толстяк вначале слушал вроде рассеяно, потом перестал жевать. Воззрился на меня. Долго смотрел, потом рассмеялся. Смеялся долго, хлопая себя левой рукой по пузу. Что то спросил у Лесника. Тот обиженно засопел, потом буркнул «найн» и ушёл распрягать лошадь. Толстый жестом пригласил меня в сторожку. Сторожка внутри оказалась неплохим двухкомнатным домиком с большой изразцовой печью. Рядом с окошком стоял топчан, два стула и стол приличных размеров. В углу шкаф до потолка и какие-то ящики. На столе лежал красивый шпик, бутылка с красноватой жидкостью, стакан и полкраюхи ноздреватого деревенского хлеба. У меня потекли слюнки. Толстый проследил взглядом, потом махнув рукой на стул сказал: зицен зи. Я уселся на стул. Толстый отрезал кусок хлеба, шпика, положил сало на хлеб и пододвинул молча мне. Я взял бутерброд в руки. М-м-м запах. Данке шён! Бутерброд проскочил как то незаметно. Немец молча смотрел на меня. Когда я закончил – спросил: вас из дас? Я ответил: их бин русише туристн. И подумав добавил: их нихт ферштей зи дойч. Видимо немца что то рассмешило в моём ответе. Он опять долго и заливисто смеялся. Потом опять что то спросил. Я виновато посмотрел на него и развёл руками. Немец встал, походил молча по комнате, подошёл к окну. В это время в комнату вошёл Лесник. Что-то сказал Толстому. Тот посмотрел на меня, ответил ему и вышел наружу. Лесник остался в комнате, прислонился к косяку и уставился на меня неприязненным взглядом. Спустя минут 20 со двора послышался шум мотора, затем в комнату вошёл Толстый. Махнул мне рукой, дескать на выход, сказал «ком» и вышел. Во дворе стоял грузовик с работающим двигателем. Такие грузовики я видел только в кино. Тупорылый и огромный. Толстый стоял возле заднего борта грузовика и махал мне рукой. Я подошёл к нему, и он помог мне забраться внутрь. Внутри сидело несколько человек. Первый, судя по всему, почтальон. В форме, с большой сумкой через плечо. Два солдата без оружия и еще, какой то крестьянин. В простой линялой рубашке, пиджаке и брюках заправленных в сапоги. Толстый что-то стал объяснять солдатам. Один из них с нашивками на рукаве несколько раз сказал «Яволь!», потом посмотрел на меня и кивнул головой. Толстый посмотрел на меня помахал рукой. Я сказал ему «Ауфвидерзейн», он опять засмеялся и пошёл к дому. Грузовик тронулся и мы поехали. Куда? Судя по направлению в Кёнигсберг.

Кёнигсберг

Поездка по городу оставила странное чувство. В памяти всплыла фраза: весь мир крутится вокруг меня. Перед лицом мелькали чужие лица. Стрижка под бокс, усики а-ля Гитлер, полувоенные френчи. Немки в непривычных платьях, и каких то платках-тюрбанах на голове. Смех, настороженные взгляды, немецкая речь. А сколько в городе роз! В каждом палисаднике, на каждом газоне. Привезли меня в серое неприветливое здание красивое, но какое-то угрюмое. С трудом я определил, что в этом здании после войны будет располагаться ФСБ. На входе молчаливый офицер тщательно обыскал. Забрал всё: от фотоаппарата до зубочистки, которая завалялась в кармане. Забрал и ремень. Благо, что брюки не падали. На два дня про меня просто забыли. Наверное, были выходные, все сотрудники отдыхали. Камера приличная. Хоть есть топчан. Отоспаться можно. Регулярно приносили баланду с маленьким кусочком хлеба. Утром третьего дня дверь в камеру распахнулась, в дверях появился солдат в чёрной форме. Мотнул головой: на выход. Небольшой переход по коридору, поворот на лево, пять лестничных пролётов, опять налево, чёрт, сбился. В общем, оказался в просторном кабинете. За столами сидят три человека. Прямо передо мной, спиной к окну похоже, какой то важный чин. Надутый, с толстыми губами и спесивым выражением лица. С какими то нашивками и крестом на груди. За спиной у меня оказался молодой офицер, который что-то постоянно записывал. Тоже мне – Библиограф. Его я толком не рассмотрел. В правом углу, немного в тени сидел переводчик, в гражданском костюме. Начальник что то спросил меня. Я ляпнул заранее заготовленную фразу: их нихт ферштей зи дойч. Тот в гражданском сразу подал голос.
- Фамилия, имя, год рождения.
Называться настоящим именем я, естественно не собирался. Поэтому выдал:
- Иванов Пётр Сергеевич. Год рождения… э-э-э  в общем 41 год, а какой теперь год?
А год рождения? Чёрт, вот это попал. Переводчик удивлённо посмотрел на меня, видимо на ожидал такой наглости.
- 16 июня 1941 года. А у Вас что, неладно с памятью?
Говорил он достаточно чётко и ПРАВИЛЬНО. Но, мне показалось, что я не понимаю его. Этого не может быть! Всё гораздо хуже, чем я предполагал. Через неделю война и всё. Плен и может даже, расстрел за шпионаж. Я начал лихорадочно считать, когда я родился если сейчас 1941. Вот идиот! Я же ровесник века!
- Ну, что Вы молчите? Не можете сосчитать?
- 18 сентября 1900 года.
- Что Вы делали в заповеднике? Как туда попали? Что фотографировали? Кому должны были передать фотографии? Отвечайте.
Я начал вешать им, заранее приготовленную, лапшу по поводу того, что я отбился от туристической группы. Потом меня обокрали, причём самым бандитским способом. Ножом к горлу! Потом вывезли куда-то с завязанными глазами и там бросили. Рассказывал красочно, с подробностями, сам себя искренне жалея.
- А как же фотоаппарат и часы? Уж это взяли бы в первую очередь.
И то правда. Лоханулся.
- Вот я и говорю – провокация. В то время как наши народы сближаются на взаимовыгодной основе, ко мне как гражданину СССР такое отношение.
Я выдохнул воздух. В комнате повисла тишина. Потом Переводчик что-то стал говорить Начальнику. Начальник медленно, как Ил-76 на взлёте стал подниматься из-за стола. Переводчик встал из-за стола изящно, с достоинством. Теперь я его внимательно рассмотрел. Что называется, славянский тип лица. Но, вроде из благородных. Высокий, худощавый. Высокий лоб, средний прямой нос, Глаза серые внимательные и серьёзные. Лицо не толстое и не худое. На подбородке маленькая ямочка. Оба подошли ко мне, уставились в упор, глядя в глаза. Начальник стал медленно говорить, а Переводчик переводить.
- Вы- русский шпион. Вас опознал Ваш «контакт». Вы прекрасно знаете, что в этом месте находится секретный военный объект. Вы его искали, но не нашли. Поэтому Вам повезло. Если бы в Вашем фотоаппарате нашли бы хоть один снимок, Вас расстреляли бы непременно. У Вас есть только один путь: немедленно всё рассказать. Цель задания, имена, пароли, явки, тайники, способ перехода границы. После этого германское правительство будет решать, как с Вами поступить. Расстрелять, посадить в тюрьму или передать в Россию. А может, Вы захотите остаться? Вы ведь, прекрасно знаете, что такое ГУЛАГ?
- Я уже всё сказал. Свяжитесь с нашим посольством. Я советский гражданин и требую консула!
Мне вдруг стало абсолютно всё безразлично. Неделю они всяко, сумеют проволындать. А там плен и дальше по тексту… Офицер еще, что-то говорил, потом орал, брызгал слюной. Переводчик добросовестно переводил. Я молчал. Потом Начальнику вдруг всё надоело. Он что-то буркнул. Библиограф подскочил, открыл дверь, что сказал. Вошёл давешний конвоир.
- Посидите немного в камере, подумайте. Может что и вспомните. Мой Вам совет – вспомните всё и побыстрее. Времени может оказаться очень мало.
- А что начнётся война между СССР и Германией?
Переводчик отпрянул, будто его ударили. Побледнел. Потом мотнул подбородком. Я развернулся и пошёл на выход. Опять обратный путь. Путанные коридоры. Лестничные пролёты. Когда входил в камеру, конвоир, вот сволочь, толкнул меня кулаком в спину. Я обернулся, чтобы возмутиться, но не успел. Удар в лицо опрокинул меня на пол. Я пытался подняться. Ну, гад, сейчас я тебе! Но, конвоир похоже был опытным. В общем подняться я не смог. Осталось только прикрыться руками. Когда конвоир вышел, я стал себя медленно тестировать. Так, голова – нормально, только с рассечённого лба сочится кровь, глаза, уши нос целы. Болят рёбра, особенно справа. Руки, ноги вроде целы. Я медленно взобрался на лежак. Ладно, как-нибудь оклемаюсь.
Эти три дня стали сплошным кошмаром для меня. В обед принесли обед – кружку вонючей воды и ломтик хлеба. На следующий день тоже самое. И на третий день тоже самое. Но, самое паршивое не давали спать. Нет, лежать я мог, но стоило закрыть глаза, как лязгал засов, открывалась дверь, входил охранник, орал «Штей ауф!». Я поднимался, он уходил, я опять ложился. И так до бесконечности. Один раз мне это надоело и я решил не подниматься больше. Пошёл он к чёрту. Но, дубинка в его руках оказалась слишком тяжёлая и жесткая, поверьте мне.
Я потерял счёт дням. Уже на рассвете четверга (?) меня вывели во двор. Опять грузовик, только уже с тентом. Опять солдаты-конвоиры, только уже с карабинами. Опять поездка, только спать хочется ужасно, а эти гады не дают. Стоит только прикрыть глаза, тычут стволом в рёбра, а особенно в правое. Больно, блин! Привезли непонятно куда. Большое здание. Много народа. В основном военные и в чёрном. Эсесовцы, что-ли? Беготня туда-сюда. Суета. Со мной остался один конвоир, второй остался в машине. Мы присели на какую-то скамью. Тут какой-то офицер, который тащил огромный ящик мимо нас, что сказал конвоиру. Тот замялся, посмотрел на меня, потом на офицера. Тот нетерпеливо, что-то добавил. Конвоир забросил винтовку за спину, подхватил ящик с другой стороны и они поволокли его вдоль по коридору. Я провожал их взглядом, когда услыхал не громкий оклик. «Эй, рус, ити, ити.» Дверь в кабинете через две двери была приоткрыта. Оттуда наполовину высунувшись смотрела симпатичная немочка. Я встал и медленно пошёл к ней. «Шнель, шнель, бистро!». Я прибавил ходу и вошёл в кабинет. Немка (хм, а она очень даже ничего!) ухватила меня за рукав и потащила куда-то. Открыла вторую дверь в кабинете. Затащила меня. Закрыла дверь на ключ и потащила дальше. Вскоре мы оказались на какой-то лестнице. Чёрный ход, что-ли? Опять коридоры, лестницы. Чёрт, этого я никак не ожидал! Переводчик! В эсесовской форме. Он ухватил меня за второй рукав и потащил дальше. Немка меня отпустила, остановилась, глядя нам в след.
- Ауфвидерзейн, фройляйн, данке шён!
- Потом будете любезничать, Пётр Сергеевич. Время, время!
- А Вы думаете будет возможность?
Он посмотрел на меня как на психа.
- В общем так. Выходим на улицу. Я первый. Вы за мной. Идите спокойно, не оглядываясь. Дистанция пять шагов. За углом машина. Сядете на заднее сиденье и сразу на пол. Все разговоры потом. Поняли? Главное ведите себя адекватно, не дёргайтесь.
- Понял. А Вы кто?
- Все разговоры потом.
А я и не дёргался. Я был в какой то прострации. Видимо сказались бессонные ночи и недостаток еды. Мы вышли из здания уже далеко от центрального входа. До угла было рукой подать. Дошли без происшествий. За углом стояла длинная чёрная машина. За рулём Переводчик. Задняя дверь слегка приоткрыта. Когда я упал на пол, машина плавно тронулась. Господи, да на полу было столько места, что можно… Что можно было я не успел додумать. Провалился в чёрную бездонную яму.
Очнулся от одуряющей духоты. Пошевелился и понял, что накрыт с головой каким-то одеялом. Скинул одеяло, прислушался. Машина стояла. Я выглянул в окошко. Машина стояла на обочине. Неподалёку текла небольшая речка. Переводчик, видимо, только что умывшись растирался. Я осторожно вылез из машины.
- А, проснулись? Сейчас слегка перекусим. Ну, Вы и поспать! Как спалось?
- Нормально. Вы кто?
Переводчик усмехнулся. Подошёл к машине, открыл багажник, достал чемоданчик.
- Какой Вы любопытный, Пётр Сергеич. Зовите меня «господин гауптштурмфюрер». А Вы действительно Пётр Сергеич?
Так потихоньку приговаривая Переводчик открыл чемоданчик. Там оказались столовые принадлежности и непосредственно ЕДА! Я заворожено наблюдал, как он режет хлеб, ветчину, сыр. Достаёт баночку с маслом, наливает дымящийся кофе. К утренним свежим запахам добавился запах ветчины и крепкого хорошего кофе. Всё это он разложил на маленькой скатерти на маленьком раздвижном столе.
- Прошу к столу! Извините, есть придётся либо стоя, либо сидя на траве.
- Посидим, чай не бояре! – пошутил я.
Переводчик глянул на меня как-то странно. Мы принялись за еду. Он ел мало. Так, за компанию. В основном на еду налегал я.
- Вы ешьте, ешьте. А я пока буду говорить. Сейчас я Вас привезу к реке. Это Буг. У меня есть способ добраться до реки. Вам нужно будет перебраться через неё. Вы плавать умеете? Хорошо. Река в этом месте широкая, зато течение не сильное. Справитесь как-нибудь. Доберётесь до ближайшей погранзаставы и скажете…
-Знаю, 22 июня в 2 часа ночи, по всему фронту, от Белого до Чёрного моря, Германская армия в наступлении и дальше по тексту.
Переводчик грустно посмотрел на меня.
- Вы всё знаете, но не верите. Если Вы действительно разведчик и у Вас есть свои каналы передачи информации, бейте в колокола, срочно. Потом будет поздно. Нужно убедить ставку. Хотя, теперь уже поздно. Не поздно, лишь, вывести войска из расположения части. Вывести их из под обстрела. Вывести технику из парка. Уйти из под первого, самого мощного удара. Этим вы спасёте тысячи жизней. Возможно, Центр мне уже не доверяет. Два раза уже вызывали в Москву, а я не поехал. Знаю зачем. У меня чутьё, как у лиса. На днях потерял «связь». Связника брали с рацией. Я не успел помочь, а он застрелился. Я ведь из «бывших». Дворянин. Возможно, Ваша переброска – моя «лебединая песня». В такое время отлучиться на три дня… Хотя, у меня есть алиби и довольно мощное. Ладно, времени в обрез. Доели? Собираемся и в машину.
Ё моё, я общаюсь с настоящим разведчиком, может даже с «легендой». По виду он не такой уж и старый. Может мой ровесник. Сказать ему правду? Стоит ли?
- Я не разведчик. Я родился 18 сентября 1963 года.
Он наклонившись упаковывал вещи в багажник. Потом медленно выпрямился.
- Когда?
- Да, Вы не ослышались. Я ещё не родился. Я поехал на экскурсию на Куршскую косу и там «провалился» во времени.
- Да, я слыхал что-то о чертовщине там, но всегда думал, что это- бред.
Он говорил медленно, растягивая слова, глядя на меня внимательно. Наверное, соображал, как ему дальше вести себя со мной.
- Ладно, давайте в машину.
Мы сели в машину. Он за руль я на переднее сиденье.
- И как «там» будет? – спросил он недоверчиво.
- Всё начнется, как и запланировано. До ноября 1941 года. Потом у немцев пойдут проблемы с финнами, румынами, Генералом Зимой и т.д.
Я подробно описал ему всё что знал, вплоть до 2008 года. Он внимательно слушал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Потом скривился как то странно.
- Выходит, если я доживу до 1990 года, я смогу спокойно приехать в Россию и меня никто не тронет? Бред! Хотя на тот момент мне будет 90. Может, пожалеют. В любом случае, если Вам удастся попасть в Москву, попытайтесь попасть к Меркулову. Это с ним я работал. Скажете от Монаха. Ключевая фраза – в Германии машины ездят быстрее, чем у нас. Только говорите не в лоб, а в процессе беседы. Расскажете всё. Он руководитель толковый – поймёт.
- Пожалеют! Сейчас многих «бывших» награждают по справедливости. Можно, конечно и после Хрущова приехать, но маленький риск. А после Горбачёва – нет проблем!
Некоторое время мы ехали молча. Видимо, он о чём-то думал. Потом свернули по неприметной дорожке в лес. После часа езды по лесной дорожке подъехали к домику, примерно такому, какой я видел на косе.
- Посидите пока.
Переводчик вышел из машины и направился в сторону избушки. Через несколько минут вышел оттуда, подошёл к машине.
- Выходите, дальше пешком. Проводника сегодня не будет, но я хорошо помню дорогу. Оно и лучше. Вашего лица никто не увидит.
Прощались мы на берегу реки. Место красивое. Лес вплотную подступает к воде, вода тихонечко, успокаивающе журчит. Толстое бревно полуутоплено в воде, как бы приглашая порыбачить или прыгнуть с него в воду. Будто и нет на свете ничего страшного. Будто не будут тут рваться бомбы и снаряды через несколько дней и литься кровь. Я уже на берегу. Стою в чёрных сатиновых трусах, о которых помню только отрывочным детским воспоминаниям. Вся одежда сложена на коряге. Я должен буду проплыть эту речку толкая перед собой корягу с вещами, а там быстренько переодеться в сухое. Ну, да не привыкать. В 6 классе недаром занимался водным поло.
-Ну, в добрый путь! Да, хранит Вас господь!
Переводчик легонько подтолкнул меня, потом перекрестил некоторое время смотрел как я вхожу в воду, потом резко развернулся и скрылся в зарослях орешника.

Здравствуй, СССР!

Вода обожгла меня своим холодом, потом ноги чуть привыкли. Да, почти Балтика. Немного проплыв понял – привыкаю. Стало даже приятно. Потом стал понимать - сносит течением, всё же. Течение хоть и небольшое, но есть. Я активнее заработал руками, потерял бдительность, слишком поздно увидел небольшой водоворотик. Меня резко развернуло и стало крутить на месте. Да, вот уж фиг тебе – выплыву! Ещё усилие и я вырвался из объятий водоворота. А где бельё? Блин, пустая коряга крутилась на месте, а вещей на ней не было! Я поднырнул, но своих штанов и рубашки нигде не увидел. Вода мутная. Расстроенный и злой вылез на берег. Продрался сквозь кусты и тут услыхал окрик «Стой! Кто идёт?». Ну вот я и у своих. Хотя как они меня встретят?
Молоденький пограничник легонько втолкнул меня в комнату.
-Разрешите войти, товарищ командир? Вот взяли. Если он стреляет так же как и плавает, значит точно - шпиён.
- А, наконец-то! Кто таков? А тебе, Андросов, я давно говорил учись плавать. Пограничник должен уметь всё!
- Товарищ командир, разрешите переговорить без свидетелей?
- Ну, можно и без свидетелей. Андросов, выйди.
Пограничник козырнул, чётко повернулся и вышел. Командир, наверное, привык к подобным посетителям, посмотрел ему в след, потом перевёл взгляд на меня.
- Ну, и что ты хотел мне сказать?
Командир что-то слишком молодой. Лет 20 не больше. А, если ещё усы сбрить, которые он отпустил, наверное, для солидности и вообще 18 будет. Невысокий, хотя и крепкого телосложения. Наверное, «вьюнок» какой-нибудь.
- Как мне к Вам обращаться?
- А это в зависимости от того кто ты. Если вражеская контра – гражданин начальник, если наш разведчик – товарищ командир. Ну, а если просто гражданский – Николай Николаевич.
- Так вот, ТОВАРИЩ КОМАНДИР, мне нужно срочно в Москву, на Лубянку.
- А мне в Вологду. Представляешь два года не был в отпуске. Нет замены.
И внезапно сменив ёрнический тон на угрожающий медленно и зло проговорил:
- Говори, шкура кто ты, зачем здесь, а не то – живо к стенке, ну!
- А с чего Вы взяли, что я шпион?
- А ты думаешь мы не видели, кто тебя провожал на том берегу? Один эсесовский офицер на берегу и ещё двое в машине на полянке!
- Что!? Вы точно видели, что ещё в машине были!?
У меня внутри всё упало. «Засветился!» неужели Переводчик попался? Или это Вьюнок «на понт берёт»? Должно быть я слишком эмоционально отреагировал. Вьюнок даже оторопел от такого напора.
- Да, ещё двое в машине на полянке…
- Эх, пропал хороший человек. А Вы, что думаете, что меня через речку будет переправлять наш посол? Или наш разведчик одетый в красноармейскую форму?
- А ты мне не зубы то не заговаривай – пробормотал командир.
Задумался, постучал легонько карандашом по столу.
- В общем так. Отправлю - ка я тебя в отряд. Процедура стандартная. Завтра, в субботу, пойдёт машина в отряд заодно отвезёт и тебя. Знаешь сколько за последние дни «бегунков» с того берега?
- Знаю, много.
- Да ни хрена ты не знаешь!
- Знаю! И знаю о чём говорят. Что 22 июня война начнётся. Правильно?
- !?
- Правильно говорят. Вы бы, командир, вывели своих людей на ночь из городка, на учения. Никто Вас за это не осудит, мало ли командиру приспичило поднять боеготовность, а люди целые останутся. Даже если ничего не произойдёт, хуже от этого не будет. Кстати, может так получиться, что не сегодня, завтра из отряда позвонят и скажут что-то в этом духе… если уже не позвонили.
Вот теперь я его точно озадачил. Видимо звонили. Он смотрел, на меня точно увидел приведение, при всём своём атеистическом воспитании. Потом пришёл в себя. Негоже КОМАНДИРУ показывать перед непонятно кем свою растерянность.
- Ладно, можешь идти, отдыхать… Дневальный!
В комнату вошёл боец восточного вида, отдал честь и молча воззрился на командира. Командир поморщился, показал на меня и сказал громко и раздельно, будто разговаривая с глухим:
- Джабраилов, отведёшь этого человека к старшине, скажешь, чтобы запер его, пока, на гауптвахте, дал обмундирование какое-нибудь старое, обувь и накормил. Запомнил? Иди!
Уже уходя слышал голос командира: «Алё, алё, девушка, дайте отряд!»
На «губе» мне понравилось. Тепло, сухо. Форма, хоть и ношенная, но аккуратная пришлась по размеру. Глаз у старшины намётанный. Старшина одобрительно глянул, как я ловко замотал портянки и вышел. Недаром, всё же восемь лет в сапогах отходил. А после вкусного обеда и вовсе разморило. Сколько спал не знаю. Проснулся от шума за окном. Ржали кони, ругались мужские голоса, звякало железо. За окном ничего не было видно. Окошко слишком высоко. Наверняка проняло командира. Ладно, пусть чуть-чуть посуетится. Полезно. Я улёгся на топчан и стал думать, что же это со мной такое приключилось? Впервые за эти дни я смог спокойно и неторопливо обдумать своё положение. Командир сказал: завтра, в субботу. Значит попал я суда в пятницу, четверг- в дороге, в Кёнигсберге я был с пятницы по среду. То есть в пятницу я телепортировался на Косу. Правильно ведь выехал из дома в пятницу. Так не придя ни к какому решению я начал засыпать. Уже в полудрёме как током ударило. Я подскочил. Ё, моё. Дни недели совпадают! «Был обычный день – пятница 13 число, високосный год». Вот и не верь после этого в чертовщину.
Весь день в субботу пролежал на топчане, прерываясь только на еду. Голову сверлила одна мысль – отъедайся, отсыпайся. Не скоро доведётся порадоваться жизни. Ближе к вечеру лязгнул замок. Дверь отворилась. В дверях показался командир.
- Ну, что товарищ, пришло твоё время. Готов? На выход, с вещами.
Когда я вышел во двор я увидел давешнего бойца, что привёл меня сюда. Как его, Антонов, что ли?
- В общем так, Андросов! Как действовать – знаешь. Доставишь в отряд и мухой назад. Сам знаешь где будем. В городок не суйся. Упустишь подконвойного – шкуру спущу! Командиру передашь пакет и отзвонишься на заставу, чтоб тебя ещё потом не искали. А тебе, парень хочу сказать вот что. Может, ты и много знаешь, но только не советую с Советской Властью шутить. Очень дорого может обойтись. Расскажешь товарищам всё что знаешь, может и простят тебя.
- За что?
- Сам небось, знаешь… В общем всё. По машинам!
Но, выехать сразу не получилось. Только тронулись с места, в движке что то хрустнуло, хрюкнуло и наступила тишина. Ещё часа два-три водитель пытался реанимировать движок. Стемнело. Мой конвоир фонариком стал подсвечивать водителю. Уже начали строиться молча взводы и тихонько исчезать в вечерней мгле, уже стали замолкать коровы и собаки в ближайшем селе, уже появились на небе первые звёзды. Водитель, мелко перекрестившись, крутанул ручку стартера и … движок ожил. Всё, поехали!

Война

Они налетели внезапно. Мы уже подъезжали к окраине какого-то городка. Осталось преодолеть мост, когда в небе послышался басовитый гул множества самолётов. Из нас троих только я по настоящему был готов к тому, что произойдёт позже, поэтому я забарабанил по кабине полуторки и заорал: Воздух! Воздух! Гаси фары! Все из машины! Рванулся из машины, но конвоир, видимо не поняв что происходит, попытался меня удержать ухватив за рукав гимнастёрки.
- Ты куда, падла! Саша езжай, не слушай его. Это провокатор!
Водитель притормозил, было, но потом услыхал конвоира и добавил скорости. В этот момент я был уже почти за бортом. Ещё один рывок и я кубарем лечу под колёса грузовика. Чудом успеваю вывернуться, но ушибся здорово. Поднявшись, рванул в сторону кювета, подальше от машины. За мной с криком «Стой, падла, стрелять буду!» рванул Андросов. Это и спасло ему жизнь, как, впрочем, и мне. Мы успели добежать до кювета, когда первые бомбы посыпались на городок. Не затемнённый, летней белой ночью он представлял собой отличную мишень. Я упал в кювет. Боже, какой он маленький, не глубокий! Рядом упал и Андросов. Он уже не орал, а только судорожно икал и шумно дышал. Вдруг сильный взрыв рядом. Над головой просвистели осколки, посыпались комья земли. Через полчаса всё стихло, только со стороны отряда слышалась артиллеристская канонада. Мы поднялись и вышли на дорогу. Грузовика не было, только перед самым мостом зияла огромная воронка. Видимо водитель решил проскочить мост, но не успел. Не было и самого моста.
- Ладно, пошли в город. – сказал я.
- Как? Моста то нету!
- Да это же не речка, «переплюйка», - принялся убеждать я.
- Нет, не пойду, я плаваю, как топор и даже быстрее.
- Ладно, пойдём к воде, посмотрим что там. Если что, я тебя так перетащу.
В городе – тишина. На окраине – зарево. Горит что-то. Горят некоторые дома. Их никто не тушит. Чёрный дым низко стелется по земле. Воняет горелым мясом и резиной. По улице летают, какие то бумаги, на тротуарах и дороге кучи битого камня и воронки. Конвоир уже не бравый вояка. Это уже испуганный молодой паренёк в красноармейской форме. Винтовку несёт в руке как тяжёлую обузу. Испуганно озирается по сторонам и что бурчит под нос.
- …автомастерские горят, сожгли сволочи… как теперь в отряд… убьют ведь, гады… ты, это, направо сейчас… сдам в отряд и ходу … обратно…
Отряд, точнее всё, что от него осталось, располагался на восточной окраине городка. Когда мы подошли к нему увидели груду развалин, сожженный грузовик и одиноко сидящего красноармейца, курящего на груде кирпичей. Я остановился. Конвоир подошёл к красноармейцу, они о чём-то поговорили, после чего Андросов вернулся ко мне слегка приободрённый.
- Сейчас пойдём в точку сбора, сдам тебя и всё, амба!
Это было последнее, что я помнил отчётливо. Все последующие события слились в один сверкающий водоворот. Помню отдельные куски событий, что ярко и чётко, что-то смутно. Все дни пребывания на этой войне перемешались, потерялась связь времени. Свист снаряда, высокий фонтан земли и дыма. В ушах Бумммм!
Очнулся от того, что кто-то тормошил меня. Руки свинцовые, ног не чувствую, веки будто кто склеил. И этот колокол! Кто включил этот колокол? Выключите немедленно! В диком рывке пытаюсь закрыть уши руками, открыть глаза, но ощущаю только слабое ворочание, к тому же голова болит ужасно! С трудом открываю глаза. Незнакомый боец держит меня за плечо. Что-то орёт. Вены на шее вздулись, глаза дикие. Не ори, дорогой, всё равно не слышу. Колокол всё заглушает. Подбежал второй боец. Что-то сказал первому, тот отрицательно мотнул головой. Второй сделал движение уйти, потом вернулся, решительно подхватил меня под руку и потащил. Первый ухватился за другую и вместе они рысью дотащили меня до телеги. Бросили внутрь не совсем почтительно. Ну, что ж и на том спасибо! Хоть не бросили.
Телега, грузовик, палатка с ранеными, опять грузовик, опять палатка, поезд…В кино всё красиво. Санитарный поезд, медсёстры, уколы, перевязки, операции…
Маленький вагон-теплушка мотался по рельсам как бакен в шторм. На полу на соломе «плотными рядами» лежали раненые. Какой то старик сидел в углу рядом с бидоном с водой. Когда кто-то из раненых просил пить- набирал в кружку воды, подносил раненому, с трудом пробираясь между людьми, приговаривая при этом «потерпи милый скоро приедем в госпиталь, там тебя починят, покормят». О-па, так я слышу. Это радует! Рядом со мной лежит мужчина, что-то бормочет. Когда тот пришёл в себя, мы разговорились. Оказалось, что он родом из Баку. Земляк! Живёт рядом с Ичери Шехер. В Белоруссию приезжал к родителям жены. Сам детдомовский. Жена погибла в первый же день под бомбёжкой вместе с родителями, а его только ранило. В тот же день перед закатом нас снова бомбила немецкая авиация. Земляк погиб. Всё что от него осталось – это его паспортные данные. Вот так я и стал Мамедовым Вагифом Нурадин оглы.

Отсутствующая глава.

Сразу после возвращения я засел восстанавливать дневник, который вёл «там» и которого естественно не оказалось здесь. Хотя, почему «естественно»?

Возвращение.

Война уже заканчивалась. Сразу после первого мая к нам в «квартиру» наведался начальник политотдела полка. «Квартирой» мы называли полуразрушенный дом в одном из кучи мелких посёлков Восточной Пруссии. В тот вечер мне было плохо. Сказывались последствия контузии. Раскалывалась голова, хоть на стенку лезь, тошнило, рвало. Игорь как мог ухаживал за мной. НачПО увидев меня нахмурился. «Сколько раз говорено было: не нажираться на праздник как свиньи. Ведь вроде взрослый человек.» Игорь тут же вступился за меня. «Он трезвый, товарищ полковник. Это у него от контузии. Он вообще того… стал заговариваться после этого. Говорит, война закончится 9 мая. Это правда?»
- Какого года рождения? –обратился ко мне НачПО
- 1900 - еле выдавил я.
- Так давно надо демобилизовать. Кто тебя в армию взял?
- Так получилось. И потом, куда мне идти у меня ж нет никого.
- Как фамилия?
- Мамедов
- Это ты, что ли стихи пишешь в «дивизионку»?
- Я
Полковник подумал и сказал:
- Ладно, отвоевался. Я распоряжусь будешь служить при газете, а там посмотрим…
Так я остался «при газете». Часто вспоминал о проклятом месте на Косе, но вырваться, всё как-то недосуг было, пока однажды не вызвал меня к себе главный редактор «дивизионки», прошуршал бумагами и сказал:
- Два года уже мир, а у нас всё война, война. На Косе организовался рыболовецкий колхоз. Возьми редакционную машину. Ты же вроде водишь сам? Съездишь туда, разузнаешь всё, возьмёшь интервью у какого-нибудь начальника. Сделаешь пару фото и назад. Вот тебе командировочное на три дня. 16 июня - как штык в редакции. Понял?
13 июня 1947 года (был обычный день…) я ехал на старом потрёпанном редакционном «хорьхе» по Куршской Косе. Все мысли были только об одном. А вдруг получится? Я на минутку туда заскочу. Если не получится, тогда уж обратно в колхоз. Вот и поворот на лес. Вот знакомая опушка. Отсюда вёл меня Лесник. Теперь бы отыскать тот овраг. Вот он! А деревьев знакомых не видно. Неужели не получится? И голова раскалывается, слов нет!
Я медленно брёл по оврагу. Боль в голове всё сильнее и сильнее… И вдруг, дзынннь! Всё разом исчезло. Мир опять обрёл краски. Голова больше не болела, в ушах не гудело. Да уж, местечко… то ещё! Может сюда ещё и лечиться ездить? Ладно, пора в колхоз, а то ведь не успею в срок. Может сфотографировать напоследок пейзаж?
… Трудно описать чувства, когда вместо старой редакционной камеры рука нащупала новенькую «Соньку», а при взгляде на ноги обнаружились родные кроссовки. На поясе запиликал мобильник. Жена устроила разнос, что я уже три часа как на Косе, а ещё не отзвонился. Знаешь же как я волнуюсь. Не случилось ли чего. Да уж, такое случилось, но об этом лучше молчать, не то мигом в психушку запрут. Хотя, как доказательство мой «фейс». Тут как нельзя более к стати каламбур. «Всё на лице написано». Ещё в 42 пулемётная очередь ударившая в скалу рядом выбила рикошетом град осколков, которые здорово посекли лицо. Память на всю оставшуюся жизнь. Да, и 7 лет + ….
Примерно так рассуждая добрёл до машины. Мицик приветливо отозвался на сигналку. Я сел в машину и автоматически глянул на себя в зеркало. Ничего себе! Шрамы на глазах истончались, из розовых превращались в белёсые, пропадали вовсе. Морщины понемногу разглаживались, седина пропадала. Внешность возвращалась в вид образца 2008 года!
Трудно поверить во всё происходящее. Даже мне самому. Вместе со шрамами стали пропадать воспоминания. Так же как и шрамы истончались, делаясь призрачными и пропадали вовсе. Многих лиц и имён уже не помню. Даже не верю сам себе – а было ли это вообще. Я потом проанализировал всё произошедшее. Календари 1941, 1947 и 2008 полностью совпадают. И «переходы» были в один день. Может в этом всё дело, да ещё в том, что за Танцующим Лесом давно ходят странные слухи? Теперь, увидев ветеранов, я вглядываюсь в их лица, вдруг увижу знакомых? Случайно увидев вроде похожих я шарахаюсь от них. Подойти и спросить напрямую не хватает смелости. Представляю как это будет выглядеть со стороны «Извините, а мы с Вами не воевали?». Я помню прекрасно свои ощущения, когда по приезду к родителям в деревню встретился с деревенским дурачком. Мы стояли с родителями на остановке. Он подошёл к нам, поздоровался со мной за руку, сказал «Привет» и стал смотреть в глаза так, как будто у нас с ним были какие то общие дела или воспоминания. После того как он отошёл, на мой недоумевающий взгляд отец сказал: не обращай внимания, он того… в общем больной. Летом того же года я попал в областную больницу. Во время одного из приступов жена запаниковала и вызвала «скорую». Но, месяц обследования ничего не дал. Врачи констатировали моё полное здоровье. Разве что холестерин чуточку повышен. А в их глазах я читал: ну, и симулянт же ты братец, но нас не проведёшь техника умная, её не обманешь.
А самое странное началось позже. Анализируя прошедшее, я вдруг понял, что последние два месяца я жил двумя жизнями, которые отличались друг от друга датами. Получилось «смещение» событий, которые отличались друг от друга очерёдностью. И уже этого я объяснить никак не могу.



Калининград –Кенигсберг 25 августа 2008 года