Фантастический роман в стиле романтизма

      Как возникла идея романа, черновики: http://www.proza.ru/2018/10/19/998

      2.2. «Фантастический роман» в стиле романтизма.

Переходя к вопросу о том, в каком стиле написано это произведение, отметим, что по мнению литераторов, этот вопрос не поддаётся однозначному ответу, роман многогранен, и споры о его стиле ведутся до сих пор. Тем не менее, большинство сходится на том, что роман написан в стиле романтизма.

И действительно, в Литературной энциклопедии можно прочесть, что «Романтизм» - это реакция на эпоху Просвещения, протест против пошлости, прозаичности, бездуховности и эгоизма. В XVIII веке романтичным именовалось всё фантастическое, необычное, странное, встречающееся лишь в книгах, а не в действительности. А начало советского строя – это новый виток эпохи Просвещения, и Булгаков протестует, вводя иррациональных персонажей в своё сочинение. Не надо забывать того факта, что сам автор надписал своё произведение как «фантастический роман».

Что это даёт? «Это – художественный метод, в котором доминирующее значение имеет субъективная позиция писателя по отношению к изображаемым явлениям жизни, тяготение его не к воспроизведению, а к пересозданию действительности, - отсюда и такие условные формы творчества, как фантастика, гротеск, символичность и прочее. На первый план выдвигаются исключительные характеры и сюжеты, усиливается субъективно-оценочный момент в авторской речи.

Подобные черты творчества были вызваны к жизни стремлением писателя отойти от неудовлетворявшей его действительности, ускорить её развитие или, наоборот, вернуться к прошлому, приблизить желаемое или отбросить неприемлемое в ней. Поэт-романтик смотрит на жизнь «сквозь призму сердца».  Момент переоценки ценностей, безусловно, присутствует на страницах романа. Таким образом, романтическая литература – это попытка в аллегорической форме сказать о несовершенстве реальной действительности.

Одним из предшественников Булгакова был немецкий романтик Гофман, с которым Михаил Афанасьевич ощущал живую преемственность. По рассказу его друга С.Ермолинского однажды Булгаков разыграл его, прочтя статью о «социальной фантастике» Гофмана так, будто бы она была написана о «Мастере и Маргарите»: «на первый взгляд его творческая система кажется необычайно противоречивой, характер образов колеблется от чудовищного гротеска до нормы реалистического обобщения. У него чёрт разгуливает по улицам города… Он превращает искусство в боевую вышку, с которой художник творит сатирическую расправу над всем уродливым в действительности… смех отличается необыкновенной подвижностью своих форм, он колеблется от добродушного юмора, сострадания до озлобленной, разрушительной сатиры, от безобидного шаржа до цинически уродливого гротеска».  Итак, повести-сказки Гофмана удивительно схожи с романом-сказкой Булгакова. Сказка же, как известно, ложь, да в ней намёк.

Другая сторона романтизма – это обращение к проблеме личности, противостояние её обществу, коллективу. «Романтики открыли необычайную сложность, глубину и антиномичность духовного мира человека, внутреннюю бесконечность человеческой индивидуальности. Напряжённый интерес к сильным и ярким чувствам, к тайным движениям души, к «ночной» её стороне, тяга к интуитивному и бессознательному…Так же характерна защита свободы, суверенности и самоценности личности, повышение внимания к единичному, неповторимому в человеке, культ индивидуального».  О Гофмане: «…Если герой заключает мир с действительностью, то это приводит его в болото филистёрства, «честного» чиновничьего образа мыслей; если же он не сдаётся действительности до конца, то кончает преждевременной смертью или безумием».  (Оба этих варианта реализуются в судьбе булгаковских персонажей Йешуа и Мастера).

Другое имя, с которым связывал себя Михаил Афанасьевич, это – Н.В. Гоголь. Булгаков считал себя продолжателем традиций киевской школы. Всё, что было сказано выше, соответствует стилю письма Гоголя. Но в своём зрелом возрасте он становится уже фактически духовным писателем. Он подходит к проблеме личности с другой стороны, бичуя недостатки, предлагает обратить взгляд внутрь себя. Уместно в этом аспекте сравнить «Мастера и Маргариту» и гоголевского «Ревизора». В этой пьесе показаны чиновники одного города, принимающие лже- Ревизора (не бес ли это, искушающий и обнажающий в экстренной ситуации пороки этих людей?) Не тот же ли Хлестаков – этот Воланд, пришедший в иной город (Москву), узнать «изменились ли москвичи?», искушая их, и делая неутешительный вывод, что нет, не изменились.

Выход из этого положения Гоголь указывает в «Развязке «Ревизора», давая пьесе аллегорическое толкование: «город, выведенный в пьесе, - наш душевный город, ревизор – совесть, чиновники - страсти, Хлестаков - «ветреная светская совесть». Комедия учит зрителя осмотреть душевный город с помощью настоящего ревизора и изъять из него «душевных лихоимцев». Есть средство, есть бич, которым можно выгнать их. Смехом, мои благородные соотечественники».  В этом и смысл знаменитой реплики Городничего: «Чему смеётесь? Над собой смеётесь!» - обращенной к залу. На это указывает и эпиграф: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива». Под «зеркалом» же разумеется, прежде всего, Евангелие, сравнивая себя с которым, человек должен ужаснуться.
 
Главная идея «Ревизора» - напоминание о неизбежном духовном возмездии, которого должен ожидать каждый человек. «Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждёт нас у дверей гроба, - говорит Гоголь устами Первого комического актёра…- Ревизор этот – наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим Ревизором ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повеленью он послан и возвестится о нём тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос».
 
Итак, мы находим в «Ревизоре» многое, из того, что присуще «Мастеру и Маргарите». Это и метод аллегорического толкования, приводящий нас к проблеме отдельной личности, и бичевание пошлости жизни обывателей, и момент Страшного суда и воздаяния, каждому по делам его; а также выход из этой ситуации, обращение к собственной совести, к нравственному долгу, к Евангелию, к вере. Впрочем, веру эти писатели понимали по-разному.

         Мертвые души (о пошлости советской жизни): http://www.proza.ru/2018/10/22/1070