Повесть о приходском священнике Продолжение 90

Вижу звезды в твоих глазах...
Для Бируте

С сумерками Федька затеял на кухне возню. Я решил ему помочь. Чистили картошку, вымачивали солёные грибы, замешивали тесто. Федька всё время шутил, рассказывал занятные истории из жизни их прихода. Я по-доброму завидовал его жизнерадостности, прекрасному расположению духа, весёлому характеру. Находясь с ним рядом просто невозможно было грустить, скучать или сетовать на какие-то обстоятельства.
Постучали в дверь, пришла Ауксе.
 — Заходи-заходи! — нарочитым басом произнес Федя. — Как раз кстати, поможешь нам с батюшкой.
Девушка рассерженно вздохнула, чтобы показать свое недовольство, сбросила блестящие сапожки, швырнула шубу прямо на стул в прихожей.
 — Класс! — Федька растянулся в восхищённой улыбке, глядя на Ауксе.
Я невольно разогнулся от миски с грибами, в которой гонял черно-белые опята по ледяной воде. Перед нами стояла уже не та закутанная в грязные обноски замарашка с недовольным лицом и строгим взглядом. Ауксе теперь выглядела настоящей красавицей. Её лёгкое, какое-то воздушное платье, прекрасно гармонировало с волосами, чудными локонами, лежавшими на плечах и даже слегка свисавшими на грудь. В свете яркой лампы глаза девушки буквально искрились волшебными переливами синего и серовато-тёмного оттенков, невольно приковывая к себе взгляд. Кожа выглядела такой светлой, что казалась прозрачной, какой-то неестественной, от чего сделалось немного не по себе. Лицо утончённое, с лёгкими впадинами скул, озорной взгляд под сенью искусно выделанных шнурочков бровей, выдающих лёгкую строгость, нежная шея, будто созданная самой любовью к человеческому образу. Всё это подчёркивали аккуратные губки, сжатые с поддельной скромностью. Описать точно её представлялось невозможно, наверное, именно так выглядят ангелы.
 — Я тебя такой никогда не видел! — не переставал восхищаться Федька. — То в обмотках своих, то вовсе как замухрышка. А тут прямо… Ну, словно золушка собралась на бал.
Ауксе и бровью не повела, она даже не удостоила Федьку вниманием. Её взгляд сверлил меня, выворачивая изнутри давно застывшие чувства. Я хотел опустить глаза и не мог. Смотрел, как меняются оттенки в её зеркале души, как играют скулы, как она слегка поглаживает упавшие на лицо локоны.
 — А тебе как? — вдруг спросила она у меня.
 — Что? — смутился я от неожиданности.
 — Нравится? — повторила девушка тем же холодным, но участливым голосом.
Я ничего не ответил. Сомкнул непроизвольно раскрывшийся рот, снова наклонясь над миской с грибами. Федя тяжело вздохнул. Он сделал обиженное лицо, искоса ещё раз зыркнул на Ауксе и продолжил чистить картофель.
 — Давай помогу, — сказала девушка, приседая рядом со мной.
 — Вода холодная, — буркнул я.
Но Ауксе всё равно запустила руки в грибную массу. В ней не было видно, как она всячески пыталась нарочно прикасаться к моим рукам, непроизвольно ловить их, стараясь подержаться.
 — Ладно, я почищу овощи, — сказал я, чувствуя, что искушение заходит слишком далеко.
Девица недовольно хмыкнула, встряхивая замёрзшие руки.
Федька не мог долго грустить. Через несколько минут он опять шутил, поддёргивал Ауксе, которая лишь слегка морщилась от неудобных комплементов и чрезмерного внимания молодого человека.
Когда всё было начищено, вымочено, помыто, принялись куховарить. Федя никого не подпускал к плите, желая показать, какой он чудесный повар. Мы с Ауксе тем временем расположились в гостиной. Долго сидели молча. Девушка реагировала на каждое моё движение, а я не знал о чём с ней можно разговаривать, тем более теперь, когда она предстала такой ослепительной красавицей, явно преобразившись так специально. Чувствовал себя неловко. Хотелось скрыться, исчезнуть куда-нибудь, дабы не переживать этого искушения.
 — Хороший парень, Федька-то, — когда пауза слишком затянулась, произнес я.
 — Ну… в общем да, — равнодушно сдвинув плечами, ответила Ауксе, проведя по потолку скучающим взглядом.
 — Весёлый такой, всё время на позитиве. Впервые встречаю таких людей.
 — Школа отца Александра. Он ему постоянно твердит, что батюшка не должен выглядеть угрюмо… Ну, как ты, например…
«Вот язва», — подумалось.
 — Надо всем своим видом выражать радость, — продолжала девушка. — Радость о Боге, о наступившем и грядущем дне, о знакомстве с человеком, во время молитвы, богослужения, во время общения. У прихожан и без того проблем куча, чтобы своим недовольным видом омрачать им настроение.
 — «Батюшка не должен!..» — перекривил я. — Много ты знаешь, чего должен и не должен батюшка.
Ауксе слегка приподняла плечи, сказав:
— Я, может, и не знаю… пока. А вот Фёдору пригодится.
 — В каком смысле?
 — Ну, отец Александр хочет его сделать своим помощником на приходе.
 — Вон оно что.
 — Да. Ну, пока это как-то плохо получается.
 — Почему? Он вроде старается. И клиросом руководит, и по хозяйству тоже хлопочет, да и вообще, парень хороший.
 — Так-то оно так. Но как-то не даётся ему это служение в церкви. Не моё дело, конечно, но не получается у него с людьми ладить. Вроде и добряк, но старухи наши его недолюбливают. Очень уж он хочет походить на своего наставника, причём во всём. Только вместо хороших качеств перенимает зачем-то самые отвратительные — крик этот, грубость, тупое упрямство. А ещё у него напрочь отсутствует слух, сам сегодня убедился. Но, самое главное, никак жену себе подходящую найти не может. Та не соответствует канонам, та недостаточно хороша или недостаточно верующая, иной он сам не подходит, прямо сплошной конфликт чувств. Он и ко мне несколько раз клинья подбивал. Да и сейчас… Вижу же, как в мою сторону смотрит. Взгляд поглощающий прямо, такие всю жизнь любить будут, пылинки сдувать.
 — А ты что же?
 — А что я?! — Ауксе раздражённо фыркнула, отведя голову в сторону. — Не подхожу я ему по правилам.
 — Каким же? — я не смог удержаться от лёгкого смешка.
 — По всем! Да и мне он не нравится, не в моём вкусе.
 — Ладно. Прекращаем трепаться о человеке. Тем более, он хозяин дома и сейчас готовит праздничный ужин.
 — Да без проблем… Сам же начал.
 — Тебе, вижу, палец в рот не клади.
 — Ага, оно самое. Ещё я конфеты люблю… Трюфеля. Это чтобы знал на будущее, что мне в рот лучше класть. Не откажусь и от птичьего молока.
 — Хм…
 — Что, вредная, да?
 — Мне нет до этого никакого дела.
 — Тогда давай поговорим о ком-то ещё. О посторонних нельзя, о хозяине дома тоже. Может, о тебе?
 — Обо мне? Кому такое интересно?
 — Отчего же. Мне, например, интересно. Почему такой грустный всё время? С лицом у тебя что-то, только не пойму, что?
 — Да, — отмахнулся я. — Уверен, твоя история покажется намного интересней. Рассказывай.
 — Не хочу.
 — Почему?
 — Не хочу, и всё.
 — Видишь. Вот и я не желаю!
Не знаю, сколько бы ещё продолжался этот бессмысленный разговор, но тут в прихожей послышалась возня и голоса Федьки и ещё кого-то.
 — Тихон пришёл, — недовольным голосом произнесла Ауксе.
 — Кто такой?
 — Ай, — сморщила нос девушка, — чудик один, сейчас увидишь.
Дверь неспешно отворилась, и на пороге появился низкорослый человек, с рыжими растрёпанными волосами и клинообразной, почти красной бородой. Одет он был в синий рабочий халат явно не его размера и чёрные замшевые брюки. Поверх халата висела толстая верёвка, на которой болталось немыслимое количество маленьких образков, крестиков, ладанок, а также дюжина других предметов, — мешочков, деревяшек, кулончиков. Выглядело все это, признаюсь, довольно забавно, даже странно. Прежде чем войти в комнату, человек размашисто перекрестил дверной проём наперсным крестиком, который он держал в руке. Затем так же осенил крестообразно все четыре угла комнаты, меня, даже комнатную пальму. Ауксе же пришедший перекрестил раз десять, читая при этом девяностый псалом. Девчонка захохотала, застучала по полу ногами, приводя в неистовство чудаковатого человека.
 — Спаси Господи! — каким-то глуховатым, тихим голосом произнес тот, медленно поклонившись нам до пояса.
Я ответил на приветствие. Ауксе же, не убирая улыбки, скрестила руки на груди, уселась, положив ногу на ногу.
 — Тьфу ты, бесовское искушение! — выпалил в сторону девицы человек, затем обратился ко мне: — Раб Божий Тихон. Маляр, милостью Господней.
Я привстал и, слегка кивнув, ответил:
 — Отец Виктор. Иерей.
 — О, так вы батюшка! — с неподдельной радостью воскликнул Тихон. — Как это чудесно! И что, у нас жить будете?
 — По крайней мере, какое-то время.
 — Слава Господу! — Тихон благоговейно перекрестился на большую икону Спасителя, прикреплённую над дверью комнаты Фёдора. — Теперь нечистой силы, надеюсь, в доме станет меньше.
 — Я тоже надеюсь, — улыбнулся я, глядя, как Ауксе корчит гримасы в спину Тихона.
 — Вы, главное, ладаном чаще курите! — взяв меня под руку, сказал Тихон. — Они этого боятся… Не все, конечно.
Он покосился на Ауксе, не прекращавшую дурачиться и корчить смешные гримасы. Затем почти шёпотом добавил, через плечо указывая пальцем в её сторону:
 — На этих нужны особые средства, я потом расскажу. Представляете, на них даже крещенская вода не действует.
 — Да что вы говорите?
 — Да-да. Особые средства, нужны особые!
После этих слов Тихон перекрестил вход в свою комнату и скрылся за дверями.
 — Он что, больной? — спросил я у хохочущей Ауксе.
 — Все мы здесь больные, — ответила девчонка. — Кто-то в меньшей мере, а кто на всю голову, как я. Добро пожаловать в Привольцы!
Ужин хоть и постный, удался вполне достойный. Никогда не понимал людей, утверждающих, что из постной пищи невозможно приготовить праздничный стол. Я не удержался, чтобы не похвалить Федин талант повара. Он, в свою очередь, сказал, что рад видеть меня в причте их храма, пожелал терпения, смирения и, конечно же, успехов в служении. Ауксе подарила маленького плюшевого щенка и книжечку «От меня это было». Тихон ничего не дарил и не говорил, просто пообещал написать иконочку моего святого покровителя.
В тот вечер я почувствовал какую-то перемену в моём состоянии, словно незримая тяжесть, подобно вешнему льду, потихоньку стала таять и трескаться, растопленная милостью Господней и обогретая людской добротой.

Продолжение следует....