Евгений Онегин в Театре на Таганке

Театр – искусство сиюминутное, в отличие от кино. Спектакль существует здесь и сейчас, даже записанный на киноплёнку он сильно теряет в атмосферности, даже описанный непосредственным свидетелем действа, запечатлённый на фото, он уже не такой, каким был тогда, когда действо разворачивалось на сцене. Но как же тогда увидеть спектакли, поставленные тридцать, пятьдесят, сто лет назад? Память человеческая ненадёжна, личные ощущения передать другим получается слабо. К счастью, некоторые театры сохраняют, а иногда и восстанавливают постановки, сделанные много лет назад, в том виде, в каком задумал их режиссёр-создатель. Именно поэтому у нас есть возможность увидеть балеты в постановке Мариуса Петипа или спектакли Юрия Любимова. Впечатлениями от одной из постановок последнего я хочу поделиться.

Премьера спектакля «Евгений Онегин» состоялась в легендарном «Театре на Таганке» в 2000 году, то есть уже после возвращения Юрия Любимова из эмиграции, в последний его таганский период творчества. К счастью, спектакль сохранили и сейчас он включён в постоянный репертуар театра, несмотря на то, что Мастера уже нет. Тех, кто привык воспринимать «Онегина» как программное школьное произведение, вдоль и поперёк исследованное и истерзанное литературоведами, эта постановка, как минимум, встряхнёт и вытолкнет за рамки типичного восприятия пушкинского текста.

Любимовский «Онегин» - спектакль авангардный, не простое перенесение текста и действия романа на сцену, а режиссёрская фантазия на заданную тему. Необычность присутствует ещё до начала спектакля – в программке нет привычных дуалей «роль – актёр», просто перечислены все занятые в постановке артисты. Значит, нет ролей? Конечно, роли есть, но они схематичны, условны, реплику героя может начать один актёр, а продолжить другой – и спектакль от этого только выиграет. Таким образом, получается, что главные герои – это не столько Евгений и Татьяна, сколько Пушкин и его роман. На сцене – декорации в стиле любимовских спектаклей: занавеса нет, точнее, занавесов-занавесок множество и на протяжении спектакля они постоянно то открываются, то закрываются, создавая эффект набора картинок, иллюстраций к тексту Пушкина (особенно эта ассоциация сильна в моменты «театра теней» - эти эпизоды напоминают силуэтные рисунки в старых изданиях), заставляя одновременно следить за несколькими персонажами. Взгляд мечется от Татьяны в левом нижнем углу к Онегину в правом верхнем, от Пушкина, который «Наше всё» к Пушкину, который «Мой Пушкин»… Да-да, в спектакле сразу два Пушкина, читающих текст «от автора»! Нет, даже четыре – ещё два, в виде огромных гипсовых бюстов: один наблюдает за происходящим на сцене, другой – в зрительном зале. В результате это удвоенное, учетверённое присутствие Пушкина на сцене подчёркивает не только его значимость, главенство его роли в спектакле, но и его роль творца: и как создателя сюжета, и как автора зрительских эмоций, которые этот сюжет вызывает. Создаётся впечатление, что у спектакля два режиссёра: Любимов и Пушкин. И две труппы: актёрская и зрительская.

«Евгений Онегин» - очень динамичный и живой спектакль, хорошо, что его не стали дробить на две части антрактом – это сбило бы ритм, помешало бы целостности восприятия. Закрученная спираль действия постоянно ускоряется то песнями, то ритмичным щёлканьем открываемых и закрываемых штор, то синхронными движениями артистов. Кстати, синхронность, слаженность, абсолютная согласованность игры актёров – потрясающая! Особенно если учитывать, что из-за особенностей декораций они часто даже не имеют визуального контакта и не могут опираться на музыкальный ритм, значит, каждый из них должен слышать внутренний пульс действа, жить в нём. Спектакль в самом прямом смысле разыгрывается как по нотам, и тем удивительнее, что не оставляет ощущение импровизации, будто бы действо рождается прямо сейчас. Связь с залом присутствует постоянно – как через пушкинский текст, так и тогда, когда он незапланированно прерывается. Во время спектакля у одного из юных зрителей (нам «повезло» попасть на показ, на который привели большую группу школьников) заверещал телефон. Пушкин-актёр замер при этом звуке, а после прозвучавшего в наступившей абсолютной тишине «Да, мам?» в тон произнёс: «На связи» - и продолжил прерванную реплику, как ни в чём ни бывало. Связь актёров со зрителями не прерывалась ни на минуту – на каждое слово, на каждый жест зал живо реагировал и, как будто бы создавал своей реакцией импульс для следующего жеста или слова на сцене.

В текст пьесы попал не только сам роман, но и другие стихотворения Пушкина, романсы, цитаты из книг его современников, что в итоге создало ощущение текста эпохи, но – странное дело! – при этом сделало его звучание очень современным. Да и в целом спектакль лично для меня образы Онегина, Татьяны, Ленского оживил гораздо больше, чем классические постановки «строго по тексту» или попытки перенести сюжет в наше время. Странно, но символичность всего – от декораций и костюмов до сценического взаимодействия актёров – создаёт очень реалистичное повествование, погружает в переживания героев. Наверное, это и есть проявление волшебной силы театрального искусства, когда режиссёр даёт зрителю отправные точки, направляет его ощущения и включает фантазию – а остальное происходит уже как бы само собой.

После спектакля было чувство не просто проникновения в пушкинский текст, в сюжет, но какое-то обнадёживающее ощущение, что пока Пушкин следит за нами – хотя бы со сцены Таганки (а разве этого мало?), то существует в нашем мире то настоящее, что искусство, отражая, возвращает в реальную жизнь, приумножив и придав новый смысл.