Слепая материнская любовь

     Любка проснулась от громкого стука в дверь. С трудом открыв веки, она кряхтя села на кровати. В висках тут же застучали молоточки. Любка схватилась за голову и, застонав, посмотрела в сторону постели матери. Мать тоже уже не спала. Она также сидела на неприбранной кровати и укоризненно смотрела на дочь. Любка кое-как сползла с кровати и пошла открывать дверь. На пороге стоял Колька.

 - Колька, гад, ты чего с самого утра припёрся? Я же сказала тебе, раньше обеда меня не жди. Матери пенсию должны принести. Если я уйду, она все деньги спрячет так, что могу и не найти. Так что иди давай отсюда. Как только пенсию отберу, сама выйду.

     Любка со злостью захлопнула дверь и пошла в комнату. Не глядя на мать, она легла в кровать и закрыла глаза. Голова раскалывалась. Любке хотелось только одного – опохмелиться и как можно скорее.

     Евдокия смотрела на дочь и вздыхала. Во что превратилась её девочка? В тридцатилетнюю спившуюся тётку без семьи, без детей, без работы, живущую на пенсию матери. А ведь была такой умницей и красавицей. Школу закончила с золотой медалью, поступила учиться на товароведа. Тоже закончила с отличием. А когда устроилась на работу, вот тут-то первые звоночки и начались. Только сама Евдокия ничего не хотела замечать. А ведь перешёптываться стали уже все соседи. И муж постоянно твердил, что Люба спивается. Но Евдокия от всех отмахивалась, а от мужа в первую очередь. Она вышла за него замуж уже с ребёнком на руках и считала, что он к дочери придирается, она ведь ему не родная. Начались скандалы, которые повторялись всё чаще и чаще. Люба всегда находила повод позднего возвращения домой после работы: то день рождения, то ребёнок у кого-то родился, то смена просто была очень тяжёлой, ну и посидели с девчонками за бокалом вина, что нельзя что ли. Она в конце концов уже взрослый человек и у неё своя личная жизнь. Муж начинал доказывать дочери, что такая личная жизнь ни к чему хорошему не приведёт. Люба начинала злиться и огрызаться в ответ, Евдокия вставала на её сторону. И даже когда муж от неё ушёл, Евдокия всё равно считала себя правой, а свою ненаглядную доченьку лучше всех. Так продолжалось до тех пор, пока Люба стала приходить домой не слегка выпивши, а в стельку пьяной. И никаких причин для столь бурной попойки на работе уже не называла, а только молча отмахивалась от матери. Вот тогда-то Евдокия и решила с ней поговорить. Но встретив отрешённый взгляд дочери, поняла, что слишком поздно спохватилась. Она делала ещё несколько попыток достучаться до Любы, но всё было безрезультатно. Сначала дочь равнодушно кивала на все её доводы и обещала больше не пить, но в этот же вечер опять приходила пьяной, а потом и вовсе перестала с ней разговаривать.

     Так и начали жить в одной квартире, но как на разных планетах. У Евдокии своя жизнь, у Любы – своя. Но однажды Люба сама подошла к матери и тихо сказала:
- Меня с работы уволили.

     Евдокия была готова к этому. Кто будет держать пьяницу на работе. Но глядя на притихшую и абсолютно трезвую дочь, даже обрадовалась этому обстоятельству. Может, наконец, Люба за ум возьмётся и окончательно бросит пить. Ведь недаром говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. Она, как могла, успокоила дочь. Говоря ей слова поддержки, всё смотрела на её склонённую голову и надеялась, что всё самое худшее позади. Но оказалось совсем наоборот. Всё самое худшее было впереди.

     Прошло всего лишь два дня, как Люба опять заявилась домой пьяной. А когда у неё кончились деньги, стала клянчить их у матери. Евдокия не дала. И тогда Люба первый раз подняла на неё руку. Избив мать, она обшарила всю квартиру в поисках денег, а когда нашла их, тут же выскочила за дверь, даже не посмотрев в сторону матери, лежащей на полу. Евдокия боялась пошевелиться. Она не понимала какая боль сильнее – физическая или моральная. Это же её доченька ненаглядная, умница и красавица её, она не могла превратиться в этого бесчувственного монстра. Но вспомнив глаза дочери, полные ненависти, Евдокия разрыдалась.
 
     Люба пришла домой почти под утро. Кое-как дойдя до кровати, упала на неё, не раздеваясь и тут же уснула. Пока дочь спала, Евдокия успела вспомнить всю свою жизнь, детство и юность Любы, её отличную учёбу и доброжелательность по отношению ко всем. Больше всего Евдокия вспоминала, как маленькая дочь любила сидеть у неё на коленях и весело щебетать о проведённом дне. «Всё водка проклятая виновата, - вздыхала Евдокия, - до чего человека довела! Вот сейчас проснётся, в ногах станет валяться, вымаливая прощение. Только я и так уже тебя простила, доченька ты моя ненаглядная. Как же мне от тебя эту беду отвести? Ну, ничего, вот сейчас поговорим по душам и наладится всё опять».

     Но разговора не получилось. Проснувшись, Люба, не сказав ни слова, ушла из дома. Вернулась на этот раз она только через три дня и стала требовать у матери деньги.
- Где я их тебе возьму? – удивлённо спросила Евдокия, - ты же сама все забрала. На что жить теперь будем?

     Не поверив, дочь принялась за поиски. Перерыв все ящики, она села на стул и  отрешённым взглядом уставилась в окно.
- Убедилась? – снова спросила Евдокия. – Ну и что делать будем теперь?
- Пенсия когда? – в ответ спросила Люба.
- Через неделю только.
- Ну, так займи  у кого-нибудь, у меня голова раскалывается, хочешь, чтобы я тут подохла. Мать ты или кто?

     Евдокия даже задохнулась от такой наглости.
- Нет уж, милая моя! Занимать на твою водку я не буду. Иди вон к своим дружкам, пусть они тебя и поят.

     Любка грязно выругалась и встала. Никогда раньше не слышавшая от дочери мата, Евдокия опешила и поэтому пощёчина дочери показалась не такой больной. Любка снова полезла в шкаф, достала оттуда новое пальто матери и снова ушла из дома. «Хоть бы и правда где-нибудь подохла и больше не приходила», - подумала Евдокия и ужаснулась своей мысли.

     Дома не было даже хлеба. Голова начинала кружиться от голода. Люба не появлялась уже второй день. «Надо на улицу выйти, подышать свежим воздухом, авось полегчает», - подумала Евдокия и начала собираться. С трудом найдя своё старое пальто, Евдокия надела его и чуть не расплакалась. Пальто было протёрто чуть не до дыр в нескольких местах и слишком тонким для холодной осени, но нового уже не было. Евдокия вышла во двор и зябко поёжилась. «Ничего, - подумала она, - побыстрее пойду и разогреюсь».

     Но не успела она сделать и пару шагов, как ей навстречу вышла соседка. Евдокия чертыхнулась про себя, но тут же улыбнулась и приветливо поздоровалась.
- Здравствуй, Дуня, здравствуй, - в ответ произнесла соседка, - что-то не видно тебя совсем стало. Не заболела часом? Выглядишь совсем плохо. А чего в пальто таком вышла? Холодно же уже. Неужели Любка и до вещей уже добралась? Всё из дома тащит. Вот пьянь беспробудная. А ты что же всё молчишь. Давай участковому скажем, он её быстро присмирит.

     Евдокия даже зажмурилась. От стыда хотелось провалиться сквозь землю. Холёное лицо соседки вдруг в одночасье стало ненавистным.
- Всё у нас в порядке, - зло крикнула Евдокия, - чего ты тут городишь? Вон за своими детьми следи!

     Евдокия резко развернулась, голова закружилась сильнее, и она еле устояла на ногах. Уже в подъезде она услышала удивлённый голос соседки:
- Да ты что, Дунь? Что с тобой?

     Но отвечать не было ни сил, ни желания. Вместо этого она, как могла, прибавила шаг. Дойдя до своей квартиры, от волнения кое-как попала ключом в замочную скважину и, наконец, открыв дверь и захлопнув её за собой, дала волю слезам.

     Евдокия плакала долго. Так долго она не плакала ещё никогда. Было стыдно! Стыдно перед мужем, который всегда желал только добра, перед соседкой, которой зря нагрубила, перед всем миром было стыдно. Она так привыкла всегда гордиться своей дочерью, что теперь чувство стыда за неё переполняло Евдокию и никак не давало ей успокоиться.

     Постепенно рыдания стали затихать и на смену стыду пришло другое чувство – чувство вины! Евдокия вдруг ясно осознала, насколько она виновата в пьянстве дочери. Ведь просто не хотела замечать очевидных вещей из-за своей слепой материнской любви. Сама себя пыталась обмануть, уверяя, что с дочерью всё в порядке. Не нашла в себе силы признать, что её умница и красавица – не лидер со стальным стержнем внутри, а обычный слабохарактерный человек, легко поддающийся чужому влиянию. А ведь стоило поговорить в первый же вечер, когда она пришла выпивши. Просто поговорить по душам, объяснить, пока не порвана была ещё нить между ними, и ничего бы этого не было. Если бы не поняла и опять пьянка повторилась, просто требовать, чтобы увольнялась с работы. Нужно было бороться за дочь, а не закрывать глаза на её посиделки с подругами. Вот и пришла расплата!

     Прошло пять дней с тех пор, как Любка ушла из дома. В такой длительный загул она ещё не уходила никогда. Денег не было ни копейки. «Только бы до завтра продержаться, - думала Любка, - завтра у матери пенсия, на несколько дней хватит, а потом опять продам что-нибудь. Только бы больше не сорваться и не бить её, а то подохнет раньше времени, на что я жить буду?»