О пошлости советской жизни

        "Фантастический роман" в стиле романтизма: http://www.proza.ru/2018/10/21/321

        2.3. Мёртвые души (о пошлости советской жизни).

В другом своём бессмертном творении «Мёртвые души» Н.Гоголь поднимает вопрос о человеке, что в нём подлинно, а что уродливо и почему, и главное, как этого человека преобразить. Гоголь предлагает каждому читателю в каждом из своих героев разглядеть себя. Даже писатели, принадлежавшие к расцерковлённой критике, это хорошо понимали. Вот что пишет, например, Герцен: «Не все ли мы после юности, так или иначе, ведём одну из жизней гоголевских героев? Один остаётся при маниловской тупой мечтательности, другой – буйствует a la Nosdreff, третий – Плюшкин…». Или Белинский: «Каждый из нас, какой бы он не был хороший человек, если вникнет в себя с тем беспристрастием, с каким вникает в других, - то непременно найдёт в себе, в большей или меньшей степени, многие из элементов многих героев Гоголя».

Общепризнанно, что определяющей чертой гоголевских типов является пошлость. «Порядочный человек не тем отличается от пошлого, - пишет Белинский, - чтобы он был вовсе чужд всякой пошлости, а тем, что видит и знает, что в нём есть пошлого, тогда как  пошлый человек и не подозревает этого в отношении к себе; напротив, ему-то и кажется больше всех, что он истинное совершенство».

Пошлость у Гоголя – это печать духовного убожества, которое можно найти в каждом человеке. Герои Гоголя пошлы, так как они мертвы духовно. Поэтому своеобразным ключом к смыслу поэмы является её название. Тот же Герцен записал в дневнике: «…не ревизские – мёртвые души, а все эти Ноздрёвы, Маниловы и tutti guanti (все прочие (ит.)) – вот мёртвые души, и мы их встречаем на каждом шагу».

Таким образом, обозначив проблему, Гоголь предлагает и решение её – это духовное преображение. Архимандрит Феодор (Бухарев) из своих разговоров с Гоголем, по поводу продолжения истории «Мертвых душ», заключает, что тот как будто с радостию подтвердил, что Чичиков оживёт «и оживлению его послужит прямым участием сам царь, и первым вздохом Чичикова для истинной прочной жизни должна кончиться поэма». По всей вероятности, Гоголь хотел провести своего героя через горнило испытаний и страданий, в результате которых он должен был бы осознать неправедность своего пути. Этим внутренним переворотом, и должны были бы завершиться, по-видимому, «Мёртвые души».
 
В романе Булгакова Воланд и Ко проводят знаменитый сеанс «чёрной магии с разоблачением». Цель его, сделать для всех явным ответ на «гораздо более важный вопрос», чем изменение внешнего облика Москвы и москвичей: «изменились ли эти горожане внутренне?». В течение сеанса их подвергают целому ряду искушений, в том числе, деньгами, нарядами, жестокостью. И вот какой вывод делается по ходу сеанса Воландом: «Ну что же, - они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было…Ну, легкомысленны…ну, что ж…и милосердие иногда стучится в сердца их…в общем, напоминают прежних…квартирный вопрос только испортил их…».

Этот вывод представляется чрезвычайно важным, поскольку советский строй обещал «вывести» нового человека, во всём превосходящего прежнего, через изменение социальных условий его существования. Но ведь, как известно, на рождение «нового человека», на пересоздание его претендует христианство. Крещение – это новое, духовное рождение. Коммунизм же стал именно новой религией, со всеми псевдохристианскими атрибутами. И вот неутешительный для вождей вывод – человек не изменился. Христианство же всегда об этом говорило, сколько не меняй среду обитания, этим коренным образом человека исправить нельзя, необходимо ему меняться внутренне, то есть духовно. И в этом выводе Воланда, на наш взгляд, содержится прозрачный намёк на Евангелие.

Эту параллель с христианством Булгаков продолжает и дальше, изображая 12 членов Правления МАССОЛИТа, как бы «апостолами» новой веры. Эта писательская среда очень хорошо была известна Булгакову. И ведь действительно, писатели, это – духовные вожди народа, пропагандисты идей новой веры. Но во что они верят сами? Во-первых, большинство из них, как поэт Рюхин, сами не верят ни во что из того, что пишут. Хотя есть и искренне заблуждающиеся, как Иван Бездомный, но это – скорее исключение. Большинство же увязло в пошлости.

Главной ценностью для них является членский билет общества писателей МАССОЛИТ, который есть ключ для всевозможных жизненных благ и привилегий, в которых, в свою очередь, писатели и видят смысл своего писательства, да и, пожалуй, смысл своей жизни. Это – и льготное решение «квартирного вопроса», и получение дачи в Перелыгино, и курортные «полнообъёмные творческие отпуска от двух недель до одного года», и лёгкий заработок (заметим, беспринципный). И, конечно же, ресторан. «По справедливости он считался самым лучшим в Москве» - замечательной и недорогой провизией, собственным своим видом, и еще, потому что человеку с улицы вход в Грибоедов был заказан. Вот система ценностей, в которой существуют «апостолы» новой веры.

Писательский же ресторан – Грибоедов, особая тема романа. Автор проводит параллель, продолжая религиозную символику, между тем что происходит в нём, и балом сатаны. Ибо, и там, и там, звучат одинаковые мотивы. Это и жара – духота атмосферы, и звучащий богохульный джаз «Аллилуйя!», под который «как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала, а за ними заплясала и веранда». И всё это всеобщее беснование, с грохотом золотых тарелок в джазе, иногда покрываемым грохотом посуды, Булгаков заключает лаконичной фразой: «Словом, ад».

Вот что пишет первый биограф М.А.Булгакова, его друг П.С.Попов в 1940г: «Он презирал не людей, он ненавидел только человеческое высокомерие, тупость, однообразие, повседневность, карьеризм, неискренность и ложь, в чём бы последние не выражались: в поступках, искательстве, словах, даже жестах».
 
Пошлость затягивает обывателей, и всякое известие, выходящее из ряда обычной повседневности по-хорошему встряхивает их, пробуждает лучшие чувства. Такой новостью оказывается известие о смерти Берлиоза: «вдруг джаз развалился… «Берлиоз!!!» и пошли вскакивать, пошли вскрикивать. Да, взметнулась волна горя при страшном известии».

Но дальше, безжалостная ирония автора показывает, что проснувшиеся лучшие чувства переходят у этих людей в своеобразный «столбняк», ибо они не знают, чем можно помочь теперь Берлиозу, впитав идеи бездуховности, предлагают разные глупости: «Кто-то суетился, кричал, что необходимо сейчас же, тут же, не сходя с места, составить какую-то коллективную телеграмму и немедленно послать её. Но какую телеграмму, спросим мы и куда? И зачем её посылать?» И всё заканчивается вновь банальной пошлостью: «Погиб он, и не нужна ему никакая телеграмма….Да, взметнулась волна горя, но подержалась, подержалась и стала спадать, и кой-кто уже вернулся к своему столику – и сперва украдкой, а потом и в открытую – выпил водочки и закусил. В самом деле, не пропадать же куриным котлетам де-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу? Тем, что голодные останемся? Да ведь мы – то живы!».

Такое событие, как внезапная смерть, совершенно не укладывается в систему пошлого бытия советских граждан, но делает их абсолютно беспомощными перед лицом её. Ещё менее они готовы принять во внимание нечистую силу. В лучших традициях романтизма Булгаков сталкивает бездуховных атеистов с проявлениями мистификации, и в этих столкновениях бьёт неиссякаемый источник сатиры. Они упорно не будут замечать платёжеспособного кота, разъезжающего в трамвае, а Жорж Бенгальский в варьете будет уверять: «Вот граждане, мы с вами видели сейчас случай так называемого массового гипноза. Чисто научный опыт, как нельзя лучше доказывающий, что никаких чудес и магии не существует», за что он и лишается головы. Появление же в Грибоедове Ивана Бездомного с иконкой на  груди и свечой в руке и последующая история в психиатрической клинике, с рассказом о том, как иностранный консультант, который с «нечистой силой знается», убил на Патриарших Мишу Берлиоза, приводит к единственно возможному здесь диагнозу: «шизофрения».
 
Одним из самых ярких и отталкивающих проявлений пошлой советской действительности было воинствующее безбожие. Грубость и хамство всегда было чуждо русской культуре, претило это и Булгакову. Он собирал в специальной папке материал об одном из вождей стихотворцев-атеистов Д.Бедном: «Я настаиваю, - писал тот, - что на основании Евангелий, только такой образ Иисуса и может быть дан: лгун, пьяница, бабник и т.д.…Это – первый этап антирелигиозной работы…Второй этап. Ни хорошего, ни плохого Бога не было. Выдумка!».  И вот, к Пасхе 1925 г. он публикует свой «Новый завет без изъяна //евангелиста Демьяна»: «Точное суждение о Новом завете: //Иисуса Христа никогда не было на свете. //Так что некому было умирать и воскресать, //не о ком было Евангелия писать». Про себя же он рассказывал солдатам: «Моя мать была б…».

5 января 1925 года Булгаков пишет в своём дневнике: «Сегодня специально ходил в редакцию «Безбожника». Был с М [итей] С [тоновым], и он очаровал меня с первых же шагов. – Что, вам стёкла не бьют? – спросил он у первой же барышни, сидящей за столом. – То есть как это? (растерянно). Нет, не бьют (зловеще). – Жаль. – Хотел поцеловать его в его еврейский нос…Тираж, оказывается, 70.000, и весь расходится. В редакции сидит неимоверная сволочь, выходит, приходит; маленькая сцена, какие-то занавесы, декорации.… На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга, возможно, Библия, над ней склонились какие-то две головы. «Как в синагоге», - сказал М., выходя со мной…Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера «Безбожника», был потрясён. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне…Соль в идее: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно Его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены».
 
В первом же номере передовица Николая Ивановича Бухарина, в которой он хвалится, что с 10 лет начал борьбу с «богами», принеся однажды за щекой из церкви Тело Христово, победоносно перед мальчишками вывалил Оное на стол. Себя же одно время считал антихристом и допытывал свою мать, не блудница ли она, зная, что антихрист должен был родиться от блудницы.
 
Такого рода материал использовал Булгаков в своём романе. Например, одного советского чиновника, превращённого волей автора в транспортного борова, звали Николай Иванович. Таким образом, одной из главных идей романа стало утверждение историчности и праведности Иисуса Христа, идея бытия Божия и умное высмеивание атеизма и позитивизма эпохи.

         Кто управляет миром?: http://www.proza.ru/2018/10/22/1426