Виртуальный уик-энд

За окном грузно ворочается ночь.Она обнимает голую землю, сбросившую с себя снеговые покровы, но еще не успевшую прикрыть юный стыд зеленой травой. Земля лежит, раскинув руки ручьев. Из-под заголившегося подола торчат мертвые желтые клочья вытаявшей прошлогодней травы.Земля пахнет первозданным грехом, весенней прелью и грязью - жирной блестящей грязью, в которой плавает маслянистая блестка  луны. Ночь обнимает землю, земля неистово отдается: она жаждет весенней любви и неги.

Инга стоит у окна, вдыхая запахи прели и грязи, вслушиваясь в шелестение ветра. Ночь с содроганием сжимает в  объятиях землю, Инга тоже чувствует  безудержное желание оказаться в чьих-нибудь крепких объятьях.

Все мы живем в виртуальной реальности, думает она, только не замечаем этого. В той условной действительности, что творитcя энергией наших мыслей. Фантазией. Что-то вроде компьютерных игр.

Инга любит играть в SimCity. Хотя новая версия хуже той, из далекого детства. Щелкнул мышью - раз, получите завод. Снова щелк - полицейский участок. Банк. Аэропорт. Пожарная станция. И вот дымят фабрики,  несутся по серой ленте дороги автомобили... Инга смотрит на компьютерную картинку и видит в этом созданном мире себя. Она бродит по  улицам Города, заходит в кафе, магазины, стоит на призрачной набережной, любуясь придуманным морем и белоснежными лайнерами... Что с того, что все это зыбко и эфемерно, как  воздушные замки. Живет же кто-то всю жизнь в  своей "башне из слоновой кости"... А когда надоест, можно  щелкнуть мышью и снести все к чертовой матери, что Инга и делает, когда на нее находит: она насылает на  компьютерный Город жуткие бедствия, и несчастные горожане дохнут, как мухи, раздавленные метеоритом, проваливаются под вздыбившуюся землю, обугливаются, как головешки,  корчатся в лапищах монстров. Потом Инга возводит все заново, на чистом месте.  Ну,  как в  той  идиотской песенке, она уже и не помнит, кто сочинил: "Можешь сразу все порушить и построить снова".

Сейчас у нее созидательное настроение. Ей хочется строить. Новую жизнь - взамен опостылевшей  старой. Щелк мышкой: сделала фотосессию. Длинная полупропрозрачная белая блуза прикрыла обнаженную грудь, однако форма все равно угадывается. Лицо тоже полузакрыто прядями светлых, почти льняных волос. Фотограф поймал смутную тень улыбки, обещающей и немного циничной. Улыбка  соответствует амплуа.

Снова щелк, - фото полетело в Ригу, к другу друга какой-то подруги... имя подруги Инга припоминает с трудом. Как и автора песни.

Щелк! Звонок из Риги. Заказанные билеты  и виза - призрачный мостик между  реальным и виртуальным. Собственно, даже не мостик, а тончайшая соединительная субстанция, ведь и воображаемое,  и реальное - просто две стороны одного и того же листа. Как зелень и серебро у листьев южного тополя. Завтра она отправляется в Ригу и на короткий уикенд переместится с одной стороны листка на другую. Из плоскости в плоскость.

Самолет приземляется и подруливает к зданию аэровокзала. Чемоданов у Инги нет - только элегантная сумка. Законы жанра не допускают кошелок.

Подхватив сумку, Инга спускается с трапа и входит в вокзал. В Риге весна в разгаре, но Ингу слегка знобит, возможно, кожаное пальто - плохая защита от мокрого ветра. Уже темно, и кварцевые фонари сочатся желтым рассеянным светом. В их свете все вокруг кажется зыбким и нереальным.

Ингу никто не встречает. Во всяком случае, в поле зрения никого, кто соответствовал бы телефонному описанию. Инга уже собирается отойти в сторонку, чтоб не торчать на проходе, как вдруг за стеклянной стеной зала ожиданий возникает фигура высокого человека в темно-синем пальто. В руках у него букет ярко-алых роз, как и было условлено. Это ошеломляюще красиво - алые сочные розы в желтом сочащемся свете на черном бархате ночи. Мужчина высок, худощав, с легкой вкрадчивостью в движениях, как у большой дикой кошки. Сколько ему? Пятьдесят? Можно дать и меньше, и больше, - смотря из чего исходить: из рекламной американской улыбки или ледышек светло-зеленых глаз. Вокруг глаз  "гусиные лапки" морщинок. Значит, часто смеется,- а может, задумчиво щурится...  Верхняя губа рассечена каким-то старым шрамом, но это его не портит, скорее, наоборот. Инге вдруг до смерти хочется выяснить, откуда у него этот шрам.

Она ловит ответный, такой же оценивающий взгляд, не вяжущийся с приклеенной улыбкой, - и  видит себя, только со стороны. Светлые волосы, русалочьи,  раскосые глаза, розоватая кожа славянки, прямой нос с четко вырезанными ноздрями... Инга знает, что вызывает у мужчин  определенные чувства,  хотя не вполне понимает, почему. Впрочем, ясно, что дело  не в лице и фигуре, хотя с лицом и фигурой тоже все в порядке. Когда Инга идет сквозь толпу, ей  приходится отдирать от себя чьи-то липкие руки и липкие взгляды. Вот и сейчас несколько точно таких же взглядов устремлено на нее. Ее спутник перехватывает их и криво усмехается.

Его зовут Герман, он немец и работает в Риге, в какой-то западной фирме. Больше Инге ничего о нем не известно, но ей и не хочется знать: в неизвестности  есть будоражащий аромат тайны и авантюры.

Герман подводит Ингу к автостоянке, распахивает дверцу темно-зеленого джипа "чероки". Джип, как зверь, прыжком срывается в ночь, и Инга физически ощущает прокатившуюся по телу волну агрессивной энергии. Она блаженно откидывается на спинку кресла.

Инга до самозабвения любит джипы. Остальные машины, даже самые распонтованные и дорогие, не идут ни в какое сравнение с джипами. Джипы заводят ее своей необузданной  мощью, - как тяжелый металл или тройной черный кофе. Точно так же Ингу заводят мужчины, укрощающие этих железных зверей. Мужчины - продолжение их машин, они тоже наполнены грубой и необузданной силой.

Герман сливается с темно-зеленым "чероки", словно кентавр. Он органичен в машине. Он - ее часть, ее продолжение. Терминатор и Супермен. Инга скользит по нему одобрительным взглядом. В ответ Герман снимает правую руку с руля, продолжая небрежно держать его левой, и кладет ее на холодные пальцы Инги. Какое-то время они плывут в космической бездне: вокруг пустота, чернота и мелькание проносящихся мимо звезд. Биение жизни сосредоточено только здесь - в слабом токе, струящемся между сплетенными пальцами. Инга встряхивает головой - и наваждение исчезает.
- Мы едем к моим друзьям,- сухо сообщает она.- Ночевать я буду у них.
Герман послушно кивает. В эту минуту он - само ангельское терпение.

Друзья ждут их. Инга еще вчера договорилась по телефону. Пока они делают коктейли и собирают на стол, Герман знакомится с Ингой. Беседа течет в параллельных, не смешивающихся слоях - на уровне слов, не значащих ничего, и на уровне ощущений,  значащих очень много. Бесцветные, призрачные и прозрачные звуки невесомо взлетают вверх, к потолку, мешаясь со струями сизого табачного дыма, и без следа исчезают. Внизу оседают тяжелые фракции - запахи, взгляды, прикосновения, от которых Ингу бросает то в жар, то в холод. Плотность и вязкость этой невидимой, но вполне ощутимой субстанции столь велики, что Инга начинает хватать воздух ртом, как рыба, вытащенная на берег. Она встает, открывает окно, -  и ее тут же начинает трясти в ледяном ознобе. Надо держать себя в руках, недовольно думает она.

Герман снова берет ее за руку. Инга пытается внутренне отодвинуться, поставить барьер, - но у нее ничего не выходит. Герман наблюдает за ней со странной усмешкой, как за маленькой и капризной девчонкой, которую сейчас хорошенько отшлепают, а потом отведут  за ручку  в кроватку.
- Сегодня можешь остаться здесь, если хочешь,- непререкаемым тоном говорит он.- Но завтра утром я все равно тебя заберу. Ты будешь жить у меня. Я так хочу.

Инга ощущает себя кобылицей, на которую накинули лассо. И делает новую попытку высвободиться из пут. Хорошо, она сыграет с ним в его игру. По его правилам и на его поле.
- Я поеду сегодня,- с дерзкой, вызывающей улыбкой отвечает она. И чувствует, как в низу живота трепыхается, бьет мохнатыми крыльями огромная бабочка.
Герман улыбается - задумчиво и слегка удивленно. Потом его пальцы скользят по полурасстегнутой блузке Инги, – и бабочка вновь начинает неистово трепыхать мохнатыми крыльями.  Инга чувствует легкую дурноту.

Весь остаток вечера Герман не выпускает Ингу из рук, время от времени притрагиваясь к ее горячей щеке, - словно проверяя, на месте ли добыча.

Инга не желает ждать, когда ее хорошенько отшлепают и отведут в кроватку. Мерзкое трепыхание бабочки внутри живота не сулит ничего хорошего. А потому она решает предвосхитить события - и раздеться сама. Блузка, брюки, белоснежный кружевной лифчик, тонкие, легкие, прозрачные трусики... Все. На полу лежит невесомая груда вещей. Бренная оболочка цикады. Сама "цикада" стоит нагишом и трясется от холода и незащищенности. Герман следит за ней с каким-то нехорошим интересом. Она отняла у него законное право на победу в борьбе, а потому заслуживает наказания.

В его лице проскальзывает что-то дьявольское, садистское. Он быстро расстегивает брюки, потом на пол летят рубашка, майка. Бесцеремонно тянет Ингу к себе, резко сажает  на колени. Она чувствует набухшую, нетерпеливо пульсирующую плоть. Жидкое пламя течет у нее по ногам, вскипает бурлящей лавой в груди. Инга извивается, как змея, и с невольным стоном прижимается к Герману всем телом, словно прося о пощаде. Но Герман далек от милосердия. Медленно, не спеша, он целует ее пересохшие, раскаленные губы, проводит языком по острому краю зубов и наклонятся к груди. Мука ожидания становится просто невыносимой. Инга делает попытку добраться нетерпеливыми пальцами до его живого, упругого тела, - но руки Германа безжалостно отрывают ее, больно стискивают запястья. Он холодно отстраняется и садится,  чужой и далекий.
- Очень профессионально,- оскорбительным тоном комментирует он.- Высший класс.

Это не одобрение, не осуждение - просто констатация факта. Информация, которая будет отправлена в банк данных.
Инга вспыхивает от нестерпимого стыда и с досадой прикусывает губу. За кого он ее принимает?
Но  тут же осаживает себя. А собственно, за кого еще  ее принимать, когда она вытворяет такое? Ну ладно,  хватит с нее этих игр.

Инга пытается встать, чтобы уйти, но Герман  дергает ее за руку, и она, не удержав равновесия, падает на диван, больно ударившись лбом о подлокотник. К боли в голове тут же примешивается новая боль - Герман входит в нее, сразу на всю глубину,- грубо, без нежности, без любви. Но боль перемешана с наслаждением - и полынным привкусом легкого безумия. Чтобы не застонать, Инга закусывает губу. Она уже не пытается играть первую скрипку в оркестре. Шаг вперед неизбежно обернется двумя шагами назад. Нужно помнить об этом уроке.

Открыв глаза, Инга  утыкается взглядом в женскую шляпу, лежащую на подзеркальнике. Шляпа соломенная и ужасно безвкусная, с синенькими незабудками.  Ее вполне можно было убрать к приезду Инги, ну, хотя бы просто засунуть в шкаф, - так нет, нарочно выставлена на показ. Инга решает не зацикливаться на деталях. В конце концов, она из другой реальности, а он - он часть этой жизни.

На другой день они едут на взморье. День по-весеннему прозрачный, нереально голубой и очень холодный. В высоком, далеком небе неприкаянно носятся рваные клочья облаков. Видно, что им очень неуютно и страшно там, на такой высоте. Герман по-прежнему не отпускает пальцы Инги. Он отрывает руку только тогда, когда нужно переключить скорость.
- Вы, мужчины, странные существа,- задумчиво говорит Инга.- В детстве вы играете с игрушечными танками и пушками,  солдатиками и куклами. Потом  вы играете в те же самые игры, - только уже с настоящими пушками, настоящими танками и живыми солдатами, и забавляетесь с женщинами, которые умеют  смеяться и плакать.
Герман слушает невнимательно, продолжая ласкать ее пальцы.
- В нас сильно творческое начало,- невпопад отвечает он.- А что касается кукол... Я рос в окружении девочек, и мне действительно нравились куклы.

У бензоколонки они останавливаются, чтобы заправить машину. Герман уходит платить, Инга остается сидеть. Она бездумно смотрит через стекло на кружащих в бледном небе чаек. Чайки истошно орут противными кошачьими голосами. Инга погружены в свои мысли и не замечает, как к ней приближается чья-то тень.

Дверца распахивается. Перед ней - черная женщина, совершенно черная. Черные волосы, черные радужки глаз, черное кожаное пальто. И душа наверное, тоже черная, думает Инга. Черная женщина смотрит на белокурую, белокожую Ингу с откровенной  враждебностью. Что ей нужно? Может, это работница станции? На всякий случай Инга изображает улыбку.
- Кто вы ему?- грубо спрашивает незнакомка.
Инга чувствует, как ощетинивается, - словно разъяренная кошка.
- А в чем, собственно, дело?- надменно спрашивает она.
- Я его женщина,- отвечает ей черная дама.- Этот мужчина - мой.
Инга брезгливо пожимает плечами. Ах да, шляпа с цветочками. Только скандалов ей не хватало. Стоило забираться в такую даль. Завтра она уедет, пусть разбираются сами.
- Просто знакомая,- уклончиво говорит она. - Все в порядке. Можете не волноваться.

В самом деле, просто знакомая. Ведь даже фамилия Германа ей неизвестна. Черная женщина радостно улыбается. Инге кажется, что она вот-вот завиляет хвостом и благодарно лизнет ей руку.
- Извините,- смущенно оправдывается она,- я просто хотела понять.
Понять?.. Инге тоже хочется кое в чем разобраться, - например, откуда взялась здесь эта черная дама. Она что, следила за ними от дома - или встречу подстроил Герман? Уж больно мала вероятность случайного совпадения.

Женщина удаляется, возникший, как чертик из табакерки, Герман плетется следом. Даже спина у него выражает раскаяние. Инге становится мерзко, и она отворачивается.
Наконец он возвращается. Он по-прежнему органичен за рулем своего "чероки", но уже не кажется Инге похожим на Терминатора и Супермена. Вид у Германа деланно виноватый, пристыженный, - теперь уже перед Ингой. Театр одного актера, и только. Но Инга вопросов не задает. Она выжидает, когда он подставится сам.
- Что она тебе говорила?- не выдерживает он наконец.
- Что она - твоя женщина.- Инга с наслаждением насаживает мохнатую бабочку на булавку. Это реванш за унижение  ночи.
- Она лжет! Это она не дает мне прохода, я не имею к ней ни малейшего отношения! - взрывается Герман.

- Расслабься,- советует Инга.- И получи удовольствие, если насилие неизбежно.
Маска деланного раскаяния мгновенно слетает с его лица. Он с изумлением смотрит на Ингу, как на диковинного зверька, затем, спохватившись, яростно выкручивает руль - и весьма вовремя, потому что из-под колес стремглав вылетает черная кошка. Совершенно черная, без малейшего светлого пятнышка, - как та черная женщина. Реальность раздваивается, распадаясь на варианты.

Они молча въезжают в лес и начинают продираться по лесной  дорожке к морю. Метров за сто до моря дорожка вдруг утыкается в огромную кучу рыбы. В тусклом свете уходящего дня она сверкает, как старое серебро. Рыба свежая, пахнет рыбой и морем, а не тухлятиной, - значит, выброшена недавно, но кем и зачем? А главное, как? От моря к куче не тянется  цепочки следов, а забраться с берега в такую глушь, чтобы просто свалить здесь рыбу, мог разве что ненормальный. К тому же куча огромная, столько поднять может только грузовая машина, а грузовая машина не пройдет по узкой лесной дороге... Не могла же рыба прилететь по воздуху? - удивляется Инга. Если только какой-нибудь маг и волшебник не перебросил ее сюда усилием мысли... Инга вдруг чувствует, что голова у нее идет кругом. Мир становится окончательно сумасшедшим, как в компьютерной виртуальной реальности. Черные женщины, черные кошки, прилетевшая по воздуху рыба... Не хватает только стихийного бедствия - или монстра. Быстро темнеет, небо затягивают мрачные тучи. Волны злобно бьются о замерзающий берег. Герман куда-то уходит,  вручив Инге нож. Собственно, это даже не нож, а огромный мясницкий тесак.

- Ты не боишься?- со странным интересом спрашивает он.
- Я никогда ничего не боюсь,- дерзит ему Инга, хотя сама трясется от страха. Вообще-то, она боится не насильников и бандитов, она боится его.  Ей кажется, что  сейчас Герман бросит ее на пустом берегу, сядет в свой джип и укатит.

Проходит довольно много времени, но он все-таки возвращается, и в теплом тепле салона Ингу слегка отпускает. Она оттаивает и беззаботно болтает, смеется. Герман тоже смеется - просто счастливая парочка! За окном мелькают уютные огоньки тянущихся вдоль шоссе домишек. Но на сердце у Инги  лежит холодная жаба. Мерзкая гадина настороженности и отчуждения. Чары ночи рассеялись, мохнатая бабочка прочно сидит на булавке. 

Они входят в дом, - и почти сразу же раздается звонок в дверь. Резкий, отчаянный, нетерпеливый.
- Я знаю, кто это, - холодно говорит Инга.
- Кто?- Герман смотрит на нее с невинным выражением, не двигаясь с места.
- Твоя черная женщина.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что я знаю.

Звонок в дверь сменяется телефонным звонком. Телефон звонит долго, отчаянно и печально - это похоже на жалобный крик раненого животного. Или на вой замерзшей собаки, которую жестокий хозяин не пускает в дом.

Снова дверь. Дверь - телефон, телефон - дверь. Инге даже почему-то хочется, чтобы Герман ответил, открыл. Но он с опаской обходит телефон стороной и разговаривает вполголоса, чтобы не было слышно из коридора.

Инга подходит к подзеркальнику, берет шляпу с синенькими незабудками и примеряет ее. Слава богу, что я - не она, думает Инга,  глядя на свое отражение.
- А ты прекрасно владеешь собой,- со скрытым раздражением говорит Герман.
Они засыпают на разных половинах кровати, в наступившей нехорошей тишине.

Утром он провожает ее в аэропорт. Они стараются не смотреть друг другу в глаза. Уикенд позади. Оба знают, что это конец игры. Он останется здесь, она возвратится в свой  город. Ведь "здесь" и "там" - это как зелень и серебро у листьев южного тополя. Она вдруг вспоминает, что так и не узнала его фамилию, но это уже неважно.

Через два часа Инга в Москве. За два дня весна докатилась сюда. Грязь подсохла,  и сквозь корку начали пробиваться стебельки молодой травы.

Дома Инга, не раздеваясь, проходит в комнату и садится к компьютеру. Она вызывает  Город и   долго-долго смотрит на компьютерную картинку. Дымят заводы, по шоссе несутся машины, колышется под ветром зеленая роща. В воздухе кружит полицейский вертолет. Мирная идиллия. Инга берет в руки мышь -  и начинает медленно, методично крушить построенное.  Сначала она насылает торнадо, потом устраивает землетрясение. Затем Город охватывает пожар, а пепелище заливают огромные, высотой в небоскреб, цунами. Чего нет в программе, Инга додумывает сама… Под конец она ровняет руины бульдозером. После этого остается чистое ровное поле. Теперь можно строить все заново. В ушах звучит навязчивая песенка:
"…Что-то где-то происходит... Ладно, ну и пусть бы. Люди рушат и возводят здания и судьбы. Судьбы лепятся, как стены, и, как бюсты, - чувства. Тоже, милый, все священно, тоже, брат, искусство…"

Кто же  все-таки написал этот бред?..

Она открывает окно и вдыхает запахи ветра. Ветер уже не пахнет прелью, грязью, первозданным грехом и желанием. Ветер пахнет так, как ему и положено пахнуть в большом промышленном городе, - пылью, смешанной с бензиновой гарью и вонью. Но на губах у Инги  еще остается горьковатый полынный привкус весеннего безумия.