Любовь

Л Ю Б О В Ь
– Коханый, ты осторожней. За воздухом смотри. Там фрицы летают. Эти, лаптёжники, – Киля ласково гладила  рукав шоферской телогрейки Кости. Глаза её наполнены любовью и лаской. Он не сдержался и подвёл её к кабине своей машины, прикрыл от внешнего мира открытой дверцей, прижал к груди и нежно поцеловал.

Не первый год армия одного рода  людского  вела войну за  свою землю, захваченную армией другого людского рода. Рода злого, жадного и безжалостного  –  рода коричневой чумы.
Красная Армия готовилась к освобождению Белоруссии.

Природа уже очнулась от зимы. Весна 1944 года плавно переходила  в лето.  Весенний воздух становился волнующим, невероятно вкусным, со знакомым запахом: свежей зелёной травы и горьковатым от развернувшихся листочков берёз. Проснулось и сообщество пернатых. Они шумели на разные голоса.

Птичий щебет, аромат весны, яркое солнце и синее небо – всё будоражило в человеке заветное, тайное, желанное. Всюду  ощущалось радостное ожидание  нового, прекрасного. Кругом бушевала война, рвались снаряды, смерть плясала свой адский  танец, а человек оставался человеком.  Никакие шумы техники, никакие взрывы не могли заглушить главное чувство, заполняющее души людские и всё вокруг – Любовь!

Фронтовой аэродром располагался  в каких-то двадцати-тридцати километрах  от переднего края. Для пехоты это – почти глубокий тыл, а для авиации – это шесть-восемь минут лёту. Для умного и подлого врага, каким был фашистский вермахт,  достаточно, чтобы «из-за угла» нанести  удар по
Немецкие штурмовики – «лаптёжники», так называли их на фронте, применяли тактику  налётов «из засады». Подходили к месту атаки на малой высоте, прячась за массив леса. Быстро сбрасывали и выстреливали  весь свой боезапас на нашу матушку-пехоту и так же,  по низам, за тем же леском, удирали к себе. На это им хватало пяти-шести минут. Пока наши истребители  взлетали с основного аэродрома и торопились к линии фронта, чтобы отогнать врага, лаптёжников уже и след простыл. Получалось, что прилетали наши воздушные защитники зря.

«…Для большей оперативности», –  было сказано в приказе, –  «и эффективности  боевой работы авиации, оборудовать  аэродром «подскока»  на площадке с координатами…».
 Аэродром «подскока» оборудовали  в двух километрах от передних окопов с нашей стороны за высотой, которая скрывала его от глаз наземного врага.

Сержант Константин Шатов, водитель грузовика из автороты батальона аэродромного обслуживания  - (БАО), мотался  на своём  «старичке-землячке», трёхтонке ЗИС от основного аэродрома к «подскоку» и обратно.  Он подвозил всё, что необходимо    для работы истребителей. Завтрак и обед, снаряды и патроны, даже  подушки, чтоб лётчики могли отдохнуть.  Там обычно находились,  поджидая  врага, три-четыре наших истребителя, хорошо замаскированные прямо на взлётной полосе, готовые к взлёту в любой момент.

Костя Шатов ласково называл свой автомобиль «старичок-землячок». 
В Красную армию они были  мобилизованы   одновременно: на фронт  уходил  человек  с техникой, на которой работал  до войны.
Дали форму водителю, написали военный номер  на дверце кабины, на кузове и покатили земляки по военным дорогам вместе.
Автомобиль  накрутил тысячи и тысячи километров в сельском  хозяйстве, а теперь и по дорогам войны работал достойно.


В этот раз, приближаясь  к аэродрому подскока,  старичок-землячок, поскрипывая и подкашливая, вместе  с водителем  выполнял свою военную работу – вёз обед-ужин для людей и  наземное оборудование для самолётов. 
Морозная зима, весенняя распутица и возраст старичка-землячка сказывались на  его техническом состоянии:  «он был не очень здоров».

Не добравшись до мест назначения  километра два-три, у машины загудело-загремело  внутри –  «полетели» шестерни в коробке передач. Грузовик  дёрнулся и остановился. И тут же двигатель – словно сговорились  с коробкой передач –  начал трясти  весь  автомобиль так, словно  ехали они по стиральной доске, и  устроил канонаду с выбросами  чёрных клубков дыма. Вот он стрельнул последний  раз.  Канонада закончилась. Наступила тишина.   
Встали!   Остался Шатов один с неисправной машиной. Повезло,  проезжала полуторка из своей автороты. Уговорил доставить груз на подскок и сообщить в автороту, чтоб прислали  «техничку» – автомобиль ротной технической  помощи.

 По лесной дороге, где Костин ЗИС стоял на обочине,  к передовой  шли и шли «Катюши» на новеньких  Студебекерах.  За ними шли  такие же машины  с  солдатами в кузовах под тентами. Фронт явно готовился к наступлению.

Взрыв ухнул неожиданно. Над головами пролетели самолёты. Раздалась команда: «Воздух!». Колонна  остановилась.  Лаптёжники опять бандитствовали.  Они бомбили  и стреляли. Из машин  высыпали солдаты  и  залегли по обочине дороги. Костя тоже был  в кювете и видел, как загорелся один Студебекер,  другой сбросило носом в канаву.  Загорелся и  Костин старичок-землячок.

Лаптёжники улетели. Наступила тишина. Где-то заохал раненый, кто-то ругался, вспоминая «мать». Солдаты поднимались с земли и рассаживались по уцелевшим машинам. Колонна двинулась дальше, а на дороге осталось несколько разбитых машин. Только что они были новенькими  американскими  грузовиками. Теперь искорёженные, брошенные они лежали в кювете. Хорошо, что ни одна «Катюша» не пострадала.

Приехала на своей техничке Киля.  Взволнованная она кинулась к Шатову. Ощупывала  его, гладила по спине, по плечам.
Он стоял, опустив голову и смотрел на догорающий ЗИС.
– Ты цел? Не зацепило? – повторяла шёпотом. Костя обнял её. Поцеловал поочередно её глаза.
– Васильки, вы мои, – нежно погладил её по  волосам. И, вновь, взгляд его остановился на погибающем друге –  старичке-землячке.
Киля тоже посмотрела на  обгорелый остов Костиного ЗИСа.
– Отходил, горемыка. Не журись (не печалься-укр.). Говорят и нам скоро дадут новые машины.
«Как он любил его, своего старичка-землячка». – вспомнила Киля их первую встречу. «Он в ту морозную зиму отстал от своей танковой колонны – у его машины застучал  двигатель».

Тогда  сержант Шатов остался с неисправной машиной не в поле, а в деревушке. Повезло. Остановился у одного из уцелевших трёх домов. В нем жила женщина с двумя мальчишками. 

В этом же селе остановилась авиационная часть – «лётчики». Управляли они не самолётами, а автомобилями.  По полю между лесом и селом  ходил трактор. Огромный, открытый без кабины водителя  ЧТЗ. Он  таскал за собой клин из брёвен и катки. Готовили новый полевой аэродром.
Косте повезло: в этом же доме располагалась авторота «лётчиков». Быстро перезнакомились.  Шофёра обнадёжили: Киля на техничке приедет. Поможет. Починишь.

«Как он просил найти запасные части, нужные для ремонта?!  Принял меня за мужика. Всё говорил:  «Коля, Коля», –тихонько, одними губами Киля улыбнулась: сейчас не до улыбок – Костин  старичок-землячок погибал».

Шатов ходил около останков своего  ЗИСа, ходил вокруг разбитых машин, переживал и о чём-то думал-думал.

У  Кили, как-то по особенному, сжималось сердце, отвечая сладкой болью за его переживания  и от своей нежности к нему. Самому-самому. Единственному-единственному.  Её  Косте!  Лицо озарилось каким-то необычным светом, оно стало необыкновенно красивым. Она молча  наблюдала за  ним своими огромными «васильками».

«Как он смутился, когда узнал, что я не Коля, а  Киля! Это мальчишки, дети хозяйки дома «пояснили»  ему. Они крутились около Кости и  его грузовика, помогали. Больше помогали своим присутствием, чем делом», –ходила Киля за своим любимым, вместе с ним осматривая разбитые машины. Он думал своё, а девушка вновь была  в воспоминаниях.

«Тогда, после ужина Костя и ребята сели на лавку, привалившись спинами к теплой печке. Управилась и я. Подошла к ним.
– «Книжки-то есть? Читаете что-нибудь?»
– Нет, тётя. Наш дом сгорел. И всё, что было в нём, и книжки….Это – не наш».

«Потом он вспоминал, как ему было стыдно. Говорил: Господи... Тётя?! Как это я раньше не понял? Всё друг, да друг... Да ещё – Коля… А это – девушка! Хорошо, что по шофёрской солдатской привычке ничего лишнего не брякнул. Он рассказывал об этом со смехом», – улыбка снова чуть тронула губы  Кили.

«Таким родным показался мне Костя уже тогда. А о  симпатии  ещё не было сказано ни слова... Какого слова? Война! Нечего  бабские нюни распускать. Нельзя!», – одёрнула себя  девушка. Киля  была строго воспитана. «Вот кончится война, тогда можно и замуж».

Но что-то сопротивлялось внутри. «Война, война! А я чувствую его родным и ничего не могу поделать с собой. Он такой милый, спокойный, крупный.  Но такая… кому такая  некрасивая нужна? Нос курносый, губы толстые, руки, как у мужика…».

Вспомнились ей очень дорогие  и важные минуты и другой встречи.
«Он  вошёл в техничку, когда голова её уже была вымыта и закутана фронтовым полотенцем. Она  что-то стирала. Вошёл неожиданно. Смутился. А я-то? Ещё больше стушевалась! Накинула быстренько гимнастёрку. Хорошо, что юбка была надета. Потом и ему  вымыла голову. Сначала он сопротивлялся. Когда расчёсывала его волосы, он прижался.  Чувствовалось,  как он затихал и редко глубоко вздыхал….»
 
Сержант Шатов всё ходил вокруг повреждённых  во время бомбёжки машин  и что-то думал, что-то примерял.   
Киля ходила за ним, увлечённая воспоминаниями.
 Вдруг он резко остановился и, повернувшись к Киле, предложил:
– Давай попробуем сделать мне новую машину. Я смотрел, у одной есть исправный  передний мост, а у другой – задний, – от неожиданной  остановки и  предложения Киля, молча  кивала головой, выражая согласие, не сразу поняв, что же он хочет.
– Вот у этой, – кузов в порядке. С подъёмным краном, который стоит на твоей «техничке», мы запросто справимся, – продолжал объяснять Костя.

Взялись за работу!  К вечеру был готов «новый»  автомобиль,  собранный из нескольких  разбитых. Шатов смотрел на машину, на  Килю и радовался тому, что  у него сейчас две радости  и  обе рядом.
– Киля, ты такая красивая! – он смотрел на неё и вспоминал, как она мыла ему голову, а он прижимался к её коленям.
Сейчас она  была  в  юбке. Голенища сапог ладно обтягивали икры ног. Лицо  порозовело от работы  на солнце. Да  и вся она расцвела, как любая женщина по весне. Костя обнял её и прижал так крепко, что сам испугался,  не повредил ли чего.

– Я видел в лесу ландыши. Последние, наверно. Сейчас соберу их для тебя.
Они подошли к лесу. В мшистых сырых местах стоял  подогретый весенним солнцем аромат прошлогодней прелой листвы. Как от грудного младенца идёт запах молока матери, так и от весенней земли парит волнующий дух возрождения новой жизни.
На опушке леса белело целое семейство ландышей. Костя быстро собрал букетик и поднёс его Киле. Она прижала лесные, душистые цветочки к лицу. От них шёл сладкий, пьянящий запах весны. Костя снял телогрейку и расстелил ее на земле.
–  Посидим.

Было совсем тихо. Даже стрельба и взрывы, доносившиеся с недалёкой передовой,  замолкли. Фронт молчал. С одной стороны за широким пологим полем лежало озерцо. На нём, будто нарисованная, неподвижно темнела лодка. Молодые люди любовались озером и зеленеющей далью леса за ним. Они ощущали себя хозяевами всей этой красоты и сливались с нею.

–  Кончится  война и мы поедем в нашу деревню, –  сказала Киля.  – У нас  тоже есть озеро. В нём водится рыба. Ты с сыновьями будешь ловить её, а я вам жарить.  Очень люблю жареную рыбу, особенно на подсолнечном масле. Она такая душистая…
–  И ты с нами пойдёшь на озеро, – уточнил Костя.

Они обнялись и, молча, сидели, счастливо улыбаясь. Затаив дыхание Костя прижался лицом к обнаженным коленям девушки. Киля резко отодвинулась.
–  Что ты, – прошептала она.
–  Да нет, не думай, – начал в оправдание Костя. – Мне так хорошо с тобой. Я люблю тебя. Ты – главное в моей жизни. Ты – судьба моя.
–  Милый,  Костюшка,  может  быть   ты  ошибаешься? Я – дурнушка.
–  Нет! – остановил её Костя,  –  Я не ошибаюсь. Ты самая прекрасная.  Твои васильки!  Таких нет ни у кого! Я никого не любил так. Не о-ши-ба-ю-ю-сь, – произнёс по слогам, неторопясь и губы их встретились.   

Вдруг Киля оттолкнула его, быстро  вскочила на ноги и, счастливо рассмеявшись, побежала к дороге.
–  Пора к машинам, к нашим деткам. Догоняй! – призывно кричала она Косте.

Костя  медленно начал вставать. Мягкое, быстро нарастающее  шуршание в воздухе, заставило его резко обернуться. «Это –артиллерийский снаряд!», – знал он по опыту, – «И упадёт совсем  близко!»
–  Ложись! –  успел  крикнуть.
Поздно...  Огненный столб вырос  перед  ней. Секунду она ещё стояла, а потом, нелепо махнув рукой, словно зовя Костю за собой, рухнула на землю. Он  кинулся к ней.
Киля уже не дышала. Рука её сжимала букетик ландышей. Сжимала и держала так надёжно, что даже  сила взрыва не смогла  отобрать подарок любимого.

Подошли люди. Сержант стоял на коленях перед девушкой, гладил ее окровавленное лицо, волосы. Он повторял, приговаривая одно и то же: зачем ты побежала? Ну, зачем ты побежала?!

На дороге, словно прижавшись  друг к другу, стояли: «техничка» и собранный Костей и Килей  автомобиль –  их дети.

«Какой бы мы красивой были парой,
Мой милый, если б не было войны»,
Стихи Игоря Шаферана.