Убить одноклассника

Опять дождь, слякоть. Настроение хуже некуда, опять вставать, собираться, идти туда, куда уже полгода ноги не идут. И кто придумал эту гнусность – школу.
Кстати, стоп, а почему гнусность, с каких пор я стал так думать о ней?
Что изменилось в моем отношении к людям, с которыми я встречался там годами: одноклассникам, учителям?
 Надо подумать, все вспомнить. Наверное, все-таки это отношение копилось годами, не за один день, уж это точно. Когда же, когда и почему? Вот, вспомнил!
Где-то полтора года назад папа сказал мне как-то легко, мимоходом: «А ты у меня, оказывается, и не такой уж умный. Вон Грише всего 3 года, а уже читает, считает и задачки логические решает. А ты-то только в 4 года это смог».
Если бы он знал, как он меня унизил этими словами, как обидел! Можно подумать, что я сам в 3 года мог взять букварь и читать научиться. Захотел из меня вундеркинда сделать, да что-то не получается, вот теперь Гриша под рукой. А я уже не то, второй сорт. Мои успехи – и не успехи вовсе. Как будто не я еще вчера был лучший ученик гимназии, не меня по-прежнему хвалят учителя. Лучший ученик школы, ее гордость, фото на доске почета «Лучшие ученики гимназии». Грамоты, призы. И явная, подчас неприкрытая зависть одноклассников. Так все годы учебы.
Правда, уже не совсем так, как раньше, чертовая математичка всю малину испортила. А я ее так любил, защищал перед Васькой, Колькой. Получается, они правы были, когда сказали, что она стерва и ей главное, чтобы мы ее поганые контрольные писали прилично. А тут не смог я эту чертову олимпиаду пройти, так уже не хорош оказался. Победителей у нее не оказалось, а я виноват. Ну не смог сделать, как ни старался, так же может быть!..  И сразу всем плох стал.
То-то раньше была красота: чуть что – на олимпиаду почти по любому учебному предмету или на соревнования по легкой атлетике – звали меня, Тимофея Званцева. Все мои победы – им бальзам на душу. И мне это нравилось, что греха таить. Кому не понравится, когда тебя все время по шерстке гладят, какой умный, разносторонний, у-тю-тю... Сейчас плюнуть хочется, а ведь совсем недавно нравилось. Труда большого мне это, честно говоря, не стоило. Учеба давалось легко, да и в спорте на уровне школы и района побеждать удавалось. Пока. Да, пока. Пока не перестало получаться. Почему, Почему? Ведь делал все, как и раньше!..
А теперь – всё, ты не первый, а значит не лучший. Еще не худший, но стоит только раз проиграть. И тебе в спину усмехаются, а кто-то и в лицо уже стал говорить: «Вот и у тебя сорвалось на олимпиаде, и ты уже не прошел дальше». Подразумевается, что ты такой, как все. А я не хочу. И не буду!
Ладно, пора вставать, а то бабка что-нибудь заподозрит. Скоро она уйдет, Гришу поведет в поликлинику. Вот тогда я и смогу сделать то, что решил недавно. Но недавно ли?
Самому себе врать не хочется, да и не надо. Скажу так – никогда своих одноклассников не любил, всегда они мне убогими, недалекими людьми казались. Учатся средне и слабо, интересуются компьютерными играми, да перепиской в интернете. Говорить с ними не о чем, а гонору!.. Чуть что не так скажешь, сразу нос воротят. «Конечно, у тебя отец крутой, он для тебя все сделает, учителей подкупил», – и другие гадости мне говорят. Думают, что я всегда это терпеть буду. Ничего, скоро кое-что поймут, если успеют.
Пора, пора. Надо быстро что-нибудь перекусить и – вперед. Только бы не помешали, только бы не остановили нигде. Сколько у меня еще времени – час, два? Не больше. Когда мы с Васькой и Колькой вчера все обсудили, я понял, что, во-первых, они мне не помощники, что, в лучшем случае, просто не выдадут. И то не уверен. Ничего, никто мне и не нужен. Все сам задумал, все сам и сделаю. Они все меня запомнят. Надолго запомнят. Поймут, что надо мной смеяться не стоило, даже за спиной. Всё знаю, всё чувствую.
Ну, всё, пора. Ружье зарядил, с десяток раз выстрелить смогу. Рука не дрогнет. Спасибо папе – научил. И как стрелять, как заряжать, перезаряжать, все знаю.
Страшно? Пожалуй, нет. Чего боятся, пусть меня боятся. Главное теперь, чтобы не задержали по дороге, на входе в гимназию, а дальше?  Кстати, а что дальше?
Мои приятели, назвать их друзьями язык не поворачивается, знают только общий план будущего действа-спектакля, но всего они знать не могут. Почему? Да потому что я и сейчас еще не решил до конца, что буду делать. Знаю только одно – желание меня обижать и унижать у всех, кто меня знает, пропадет сегодня навсегда!
Ружье под куртку не влезло, пришлось надеть пальто. Длинное, авось не заметят. Ну, с богом или с дьяволом, не знаю, не думал.
До гимназии дошел быстро, кажется, никто внимания не обратил. Спасибо, отец не только ключ от сейфа с ружьем не спрятал, но и чехол от него в шкафу оставил. Осталось войти и незаметно пройти в кабинет математики. Там у моего 10 «А» урок геометрии у М.И. Петровой, моей «любимой» математички.
Ура! Вошел, и вперед, в класс. Лопух сторож, можно в школу пулемет и снаряд пронести, ему наплевать. Теперь посмотрим, как они меня встретят.
Дверь я просто выбил ногой, хватит из себя отличника-тихоню строить. Но что это? Вместо математички вижу Семена, нашего физика. Первая и очень неожиданная и обидная проблема.
– Где М. И.? – кричу.
– Заболела, – отвечает Семен. Так спокойно говорит, как будто ружья у меня в руках не видит.
– Ты что-то хотел и почему с ружьем в класс пришел? – спрашивает.
Смотрю на одноклассников, а они еще ничего не поняли и подхихикивают. Ну, ничего, думаю, сейчас вы все поймете. Снимаю чехол и поднимаю ствол на уровень глаз. Прицел – 2-3 ряд и повел ствол слева направо, потом назад, справа налево. Так медленно, со вкусом. Девки начали понимать, Танька ойкнула и поперхнулась, Машка заплакала, кто-то под парту полез. Вот этого я и ждал. Теперь вы все поняли, кто в этом классе есть кто. Кто самый крутой, кого надо бояться. Только Васька с Колькой ухмыляются, думают, что их это не касается. Ничего сейчас и они поймут, что им здесь ловить нечего.
– Встать всем! – ору.
– Сесть. Встать, сесть. Кто не выполнит – застрелю.
Поняли, запрыгали, как козлы. Вдруг боковым зрением вижу, – летит на меня Семен, наш учитель, пытается за ствол ухватиться. Хотел, видно, вырвать ружье. Не учел, что у меня реакция хорошая.
Успел я отскочить и нажал на спуск инстинктивно. Попал ему с одного ствола в бок. Осел он на пол и отключился. Понял я, что теперь другой спектакль играть придется.
– Ну что, все поняли, что теперь с вами будет? – спрашиваю.
– Поняли, – говорят. – Отпусти нас, мы тебе ведь ничего плохого не сделали.
– Это вы так думаете, придурки. Вы мне не то, что учиться, вы мне жить мешали. Я умнее вас всех вместе взятых. Вы будете у меня сейчас все вместе и каждый в отдельности просить прощения. А не станете, рядом с Семеном ляжете. Понятно?
– Понятно, – говорят.
– Кто первый? Начинай.
И, как говорится, процесс пошел. Пошли извиняться, гниды.
Дверь в кабинет я заблокировал стулом сразу, как вошел, но тут понял, что ее с другой стороны пытается кто-то открыть и нахально так. Видно, что на выстрел приехали «освободители» и сейчас ее ломать будут.
 – Отошли от двери, – кричу. – А то плохо будет!
Не поняли видно, попытались подцепить ее чем-то. Ну, я через двери и дал картечью. Слышу крик, стоны, потом стало тихо.
– Как вам мои «друзья» - однокласснички, хорошо? Не страшно? Это вам не в интернете сидеть, в свои козлиные игры играть.
Перезарядил стволы быстро и на них направил.
– Кто следующий?
Молчат, у двоих истерика, три ученичка, кажется, отключились.
Остальные молчат, смотрят угрюмо, но не все еще поняли, что с ними произошло.
Вот теперь я понял, что я эти полгода хотел сделать с ними. Поставить на колени и унизить так, чтобы до конца жизни поняли. А не захотят, так убивать. Всех, сколько смогу. А там что будет, то будет. И не помешает мне никто. Дверь вышибать не будут, побоятся. За них, одноклассников, побоятся. Меня, конечно, при штурме и убить могут, но стрелять через дверь не станут. Я теперь хозяин положения, что хочу, то и делаю!
И тут слышу, что в окно скребутся и меня зовут. Кабинет на первом этаже, я не учел, что через окна тоже могут ворваться.
– Кто это? – спрашиваю.
– Это я, твой папа – в ответ.
– Что тебе здесь надо? – кричу. – Уходи.
– Не надо больше стрелять, отпусти ребят, – говорит. Я, мол, все сделаю, чтобы тебя помиловали, ты и так двоих тяжело ранил через дверь. Сдайся, мы с мамой и бабушкой здесь под окном стоим и просим, только не стреляй больше. Не стреляй, пожалей нас, своего братишку, не губи окончательно себя и всех нас.
Слышу рыдания под окном, мои одноклассники тоже все в голос плачут и меня просят их не губить в расцвете лет.
Подумал я и решил отпустить всех. Семен, кажется, уже отходит, думаю, ладно черт с вами, гуляйте. Напоследок саданул из двух стволов в потолок и разбил приклад об дверь.
– Валите,– приказал, – я сегодня добрый.
И сдался.
Не знаю я своего будущего, но, наверное, никогда в жизни я не испытаю больше столько счастья и столько разочарования одновременно.
Увы!
На этом завершаются записки героя моего рассказа, попавшие мне в руки совершенно случайно. Не буду рассказывать, каким образом, это, в сущности, неважно. Важно другое - то, что произошло с Тимофеем и с теми людьми, кто вольно и невольно стал жертвами его произвола. Это страшное происшествие стало одним из тех, о которых говорят телеведущие почти всех каналов, пишут журналисты в своих газетах и журналах до тех пор, пока не появляется на повестке дня какое-то новое, не менее чудовищное преступление. И опять буря эмоций, вопросы следуют за вопросами: « Как это могло произойти? Куда смотрела семья, школа, полиция? Кто виноват? Что делать? Как могло случиться, что в благополучной столичной, более чем обеспеченной семье вырос такой негодяй, выродок рода человеческого и т.д.? Что надо сделать, чтобы такое больше не повторялось?»   Предложений тоже масса: изменить законы, усилить охрану, привлечь к ответственности его родителей, наказать всех, кто его просмотрел, увеличить число школьных психологов и многое, многое другое.
Все так и большинство вопросов вполне уместны. Только мне кажется, что в этих передачах, статьях нет чаще всего главного, нет личности самого преступника. Как можно судить о том, чего мы не знаем, что привело человека к совершению чудовищного преступления. Многие  читали роман «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, но все ли его читатели поняли, что за почти детективным сюжетом стоит глубочайшая трагедия личности незаурядного человека, ставшего убийцей, чтобы доказать всем, и, в первую очередь, самому себе, что во имя идеи можно убивать. И вот через многие годы к похожей мысли пришел и герой приведенных в рассказе записок. Способный школьник, обласканный с детства родителями и учителями, слышащий со всех сторон только похвалы, он в один прекрасный момент теряет интерес к себе со стороны важного для него отца, перенесшего внимание на растущего маленького брата, Затем фиаско на математической олимпиаде приводит к разочарованию в нем учителя математики. Добавляется ко всему и ехидные, по его мнению, замечания одноклассников по поводу его учебной неудачи. Кажется, что все это ерунда, мелочь, для большинства школьников так и, наверное, было бы, но не для Званцева. Ему, с его гипертрофированным самомнением, общение с окружающими становится невыносимым. И он, как новоявленный Раскольников, ищет возможность, чтобы доказать всем и самому себе, что он самый сильный, он может сделать все, что захочет. И делает. Как остановить таких, как он, как не допустить совершения  таких страшных событий в нашей жизни?
К тому, что уже многими людьми сказано, добавлю одно – нам всем катастрофически не хватает любви, ласки, подлинной, а не мнимой поддержки окружающих нас людей. Мы спешим жить, не замечая подчас никого вокруг себя, думая только о себе, отделываемся в общении с людьми, подчас, ничего не стоящими словами, за которыми ничего не стоит, за которыми нет души, нет чувства сопереживания. К чему может привести? Когда как, многие к этому, увы, уже привыкли, но не все, а результатом становятся человеческие трагедии. И можно ли это остановить, зависит только от нас. ВСЕХ нас.

(Любые совпадения с уже происшедшими и будущими похожими на эти событиями случайны) – автор.