Новогодние каникулы. Глава 22. Как справиться со с

Лиза гладила его по голове, по плечу, легонько щекотала шею. Маленькие пальчики перебирали волоски на груди и шаловливо спускались все ниже и ниже. Не просыпаясь, Роман улыбнулся и отметил про себя, что привычки жены немного изменились, вероятно, оттого, что это сон, но та вдруг больно (значит не сон!) дернула за какой-то волосок и, не открывая глаз, муж поймал ее за руку, пытаясь разобраться, чем же это сегодняшняя жена отличается от прежней, и почему раньше нежные поцелуи стали холодными, как укусы, и докучливыми — в общем, на обычную себя Лиза явно не была похожа. Не выпуская ее руки из своей, Роман приподнял одно веко…
Первое, что сразу бросилось в глаза, была его любимая темно-синяя вельветовая рубашка в мелкий рубчик, очень мягкая и приятная к телу, которая потерялась где-то с месяц назад; из-под рубашки торчали острые колени, переходившие в худые икры, ступни терялись в огромных плюшевых тапках с собачьими мордами — эти тапки ему подарила троюродная сестра Женька на какой-то праздник. Прогоняя остатки сна, Барховцев дернулся на подушке и метнул взгляд вверх, уже догадываясь, что он там увидит, то есть, кого увидит! Черт! Черт! Как она посмела залезть сюда?! Несколько долгих-долгих мгновений они смотрели друг другу в глаза, словно боролись: Ксюшин вызывающе и самоуверенно-ожидающий флегматичный взгляд против его, искаженного взрывом неуправляемой злости. Скривив губы в подобии презрительной усмешки, девчонка признала свое поражение и сползла с кровати. Из комнаты не ушла, а остановилась на самой ее середине и оттуда принялась сверлить Барховцева изучающим взглядом. Не помня себя, тот поднялся с кровати.
— Ты чего тут потеряла? — еле сдерживаясь, чтобы не выставить ее хорошим пинком из комнаты, осведомился Роман.
Ксюша промолчала, сжала губы, только дернула бровями, весь ее вид выражал враждебность и разочарование. «Не твои проблемы!», — так и читалось у нее на лице.
— Значит так. — Он сделал угрожающее движение вперед.
Ксюша отступила к стене, съежилась, ожидая удара, но Роман всего лишь нацелился на нее указательным пальцем.
— Ты здесь, только потому, что моя сестра из своих глупых принципов беспокоится за тебя, поэтому в последний раз напоминаю правила: никаких наркотиков — это раз; активно искать работу и жилье — два; все остальное время тихо сидеть в своей комнате, пока не позовут — три! И четвертое правило: я тебя убью, если еще раз приблизишься, хотя бы, на три метра к этой кровати! Ах да, пятое правило: носить свою и только свою одежду, поняла?! Быстро сняла мою рубашку!
Сверкая ненавистью в темных зрачках, Ксюша молча выпуталась из рубашки, оставшись в одних крошечных трусиках, дернула поочередно ногами, сбрасывая тапки. Барховцев отдал должное ее умению признавать поражение: она не стала оправдываться, ввязываться в ненужные препирания и цепляться за одежду. Нет, так нет. Пока они испепеляли друг друга яростными взглядами и бодались характерами, громко хлопнула входная дверь. Роман невольно покосился назад. Наталья, что ли пришла? Не должна — она ночевала в палате, там оставляют свободное место для родственников, кто ухаживает за пациентом. А кто ж тогда? Не хватало только соседей такую рань!
— Ромка! Ты дома?!
Дверь распахнулась, сияющая радостью Женька влетела в комнату и остановилась, как вкопанная, словно напоролась на невидимую преграду, увидев брата в одних трусах и тощую доходягу Ксюшу во всей красе обнаженного костлявого тела. Женька немедленно вспыхнула яркой помидорной краской и попятилась, сторона интимных отношений между мужчиной и женщиной была ей пока незнакома и вызывала на лице неописуемое полыхание всех оттенков красного цвета.
— Ой! — пискнула сестренка и пулей вылетела за дверь.
— Жень, подожди! — Роман ринулся было за ней, но вовремя спохватился, хватая домашние штаны и футболку.
Вот уж не ждали, так не ждали, уж лучше б это оказались соседи со всех окрестных домов!
— Довольна?! — ярился он на Ксюшу, торопясь натянуть одежду. — Ходишь тут, трясешь своими прыщами! Тебе одеть что ли нечего?! Что за дурацкая манера влезать в чужие вещи?! Есть же у тебя что-то свое?! Вот спасибо тебе большое, сейчас мне устроят веселую жизнь! Впрочем, ты особенно не радуйся, тебе тоже достанется так, что… Ты еще плохо представляешь, что нас ждет!
Из комнаты он вышел под прицельный огонь осуждающих глаз Лелечки и дяди Юры, короче, принял удар грудью.
— Привет, дядь Юр, Леля, а я и не ждал сегодня никого.
— Да уж мы видим, что не ждал! — процедила Лелечка сквозь зубы.
Женька одарила Романа мрачным молчаливым презрением, ретировалась в гостиную, где стоял компьютер, и включила игру, отгородившись от предстоящих разборок наушниками. Участвовать в них на этот раз ей не хотелось, брат ее разочаровал. Она так старалась защитить его перед родителями, так убеждала их, что здесь кроется ужасная, страшная ошибка, а оказалось, все правда: брат променял Лизу на эту… Красивую, хорошую, добрую Лизу — на какую-то лысую выдергу! От злости Женька прошла первый уровень «Проклятых» за считанные минуты, жестко разобравшись с монстрами, нагло заселившими разрушенный замок.
Проводив дочь озабоченным взглядом, Леля хищно уцепила племянника за локоть и потащила на кухню разделывать под орех, расписывать под Хохлому, рвать на полоски Американского (Британского) флага — нужное подчеркнуть. Роман покорно шел рядом, стараясь делать шаг поменьше, чтобы Леля не отставала. Стол на кухне был заставлен множеством пищевых контейнеров, засыпан ворохом зелени и свежих тепличных овощей, тут же стоял пакет с апельсинами, нашлось место даже для двух бутылок марочного коньяка. Барховцев вспомнил, что как раз сегодня отца должны были выписать, дядя Юра, Леля и Женька подтянулись встретить его, как полагается в кругу семьи, и озаботились привести с собой горы продуктов. Послушный теткиной воле, он сел на стул, на который она его толкнула и вздохнул горестно. Но родню жалобными вздохами не проведешь, особенно, когда она, родня, полна решимости провести безжалостную экзекуцию, вывести на чистую воду, достать из-под земли и в эту же землю зарыть потерявшего берега отпрыска.
— Это что такое здесь происходит, Рома Барховцев, ты можешь нам объяснить?! — сдвинутые брови Лелечки не сулили ничего хорошего.
— Что, оторваться решил? Забыл уже, как тебя недавно еле в чувство привели?! — дядя от души съездил племяннику по затылку.
Роман потряс головой, разгоняя заметавшихся мушек.
— А ты о Лизе подумал?! — яростно выговаривала тетка.
— Да о чем ты его спрашиваешь? Головка работает — голова отдыхает! — дядя Юра размахивал руками в опасной близости от Романова затылка, и тот только успевал отклоняться то в одну, то в другую сторону.
— Да это не то совсем! — предпринял он слабую попытку защититься, вклинить свои неубедительные оправдания между беспочвенными обвинениями, но понапрасну сотряс воздух, никто его не услышал.
— Уж и так нагородил забор — в три дня на оленях не объедешь! Сходил налево! Вот только чем закончился твой поход, не забыл?! Господи, — внезапно Леля расплакалась. — Да что же он творит-то? Мальчик так мучается, а Лиза!... Будь я на ее месте, никогда бы тебя не простила!
— Что Лиза? — Барховцев поднял голову.
— Лиза вся извелась — вот что! — крикнула тетка. — Они же у нас были после Нового Года, так сил не было смотреть на нее! А ты, значит, развлекаешься?!
— Доброе утро, — вежливо поздоровались от двери.
На этот раз Ксюша была одета в джинсы, но широкая вельветовая рубашка снова болталась на ее плечах, короткие волосы торчали на голове залихватским хаером. Роман мысленно чертыхнулся, только ее тут не хватало! Это ж, твою мать, так весь гардероб придется выкинуть!
— Уйди отсюда! — свирепо выдохнул в сторону дверей.
— Нет-нет, милая, не уходи, — медоточивым голосом произнесла Леля, подставляя другой стул к Романовскому. — Проходи, садись, давай поговорим!
Ксюша села, выпрямив спину и сложив руки на коленях, как примерная школьница, сияющие злорадством хитрые глазки на невинно-кротком лице могли ввести в заблуждение кого угодно, только не Барховцева. Он копчиком почуял, что противная девчонка готовит ему подвох, и приготовился барахтаться в дерьме. Оно не заставило себя ждать.
— Ну-ка, расскажи, что тут у вас с моим племянником? — начала допрос тетка. Рядом стоял дядя Юра, готовый поддержать процесс очередной оплеухой. — Это серьезно или как? А он сказал тебе, что женат, что у него маленький ребенок?
— Конечно. Я все знаю, — Ксюха невозмутимо пожала плечами. — И у нас все серьезно. А что жена? Ее проблемы. Разведется, да и все! А детей я люблю.
Леля задохнулась, подавившись глотком воздуха, дядя Юра молча хлопал глазами. Роман не поверил своим ушам, обернулся к врунье, готовый вколотить ее в деревянный пол кухни, по самые плечи, но руки не поднялись от несказанного возмущения такой откровенной хамской ложью. Ксюха наслаждалась моментом, мало того, из нагрудного кармашка она вынула крошечный косячок и прикурила, по кухне пополз тошнотворно-сладковатый дымок. Барховцева затрясло. Где она ЭТО взяла?! Господи, когда она успела выудить ЭТО из помойного ведра, а что косячок именно оттуда, он не сомневался. Чертова наркоманка Ксюха метнула ему быстрый вороватый взгляд и мстительно дернула бровями, тонкие губы расплывались в довольной ухмылке. Наконец, к Роману вернулся дар речи.
— Ты чего несешь-то, дура?! — заорал он не своим голосом.
— А чего это там она курит? — тетка тоже отмерла, недоуменно хмурилась и указывала пальцем на косяк.
— Анаша, — спокойно объяснила Ксюха.
— А ну выброси косяк! — крикнул Роман.
Но было поздно — вокруг уже рвался динамит.
— У них тут наркопритон!
— Ах ты сукин сын, ты кого привел в дом?!
— У него там жена на грани нервного срыва, а он развлекается с дешевыми проститутками, да еще с наркоманкой! Да как сюда Матвея привезти — у него еще один приступ начнется!
— Эй-эй, полегче! Кто это еще здесь проститутка?!
— Да ты, милая, и есть она самая!
— А может, это ты проститутка, старая вешалка?! Еще обзывается!
— Ксюха, убирайся к себе в комнату!
— А-а! У нее здесь уже и комната своя?!
Ксюха визжала, отбиваясь от Лели. Прокуренное задубевшее горло было не в состоянии произвести чистый и звонкий звук, поэтому кухня наполнилась хриплыми воплями.
— Не трогай меня! Отпусти волосы! — девчонка билась в руках Лелечки.
— Ай! — взвизгнула Романова тетка, и визг ее был пронзительным, каким тому быть и полагается. — Она меня ударила! Она меня лягнула! — удивилась Лелечка, которой и словами-то возразить не каждый в семье осмеливался. — Ах ты!.. Я покажу тебе, какая я старая!
— Ромка, — гремел дядя Юра, пытаясь вклиниться между дерущимися женщинами. — Твоя девка руки распускает!
Клубок сцепившихся диких кошек не подпускал его к себе. Только он протягивал руку, как они уже катались в полуметре от него.
— Она не моя! — проорал Роман. — Хватит! Остановитесь!
Со всего размаха он грохнул кулаком по столу. Под ним подломилась ножка, все продукты дружно посыпались на пол, устилая его жизнерадостным натюрмортом.
Леля с Ксюхой замерли, тяжело дыша. Не отрывая от Романа сверкающих глаз, Ксюха вероломно врезала Леле локтем в бок, та в долгу не осталась и влепила ей пощечину. Девчонка ужом выворачивалась из рук Лелечки — одна была старше и сильнее, другая злей и проворней, так что условно их можно было приравнять к одной весовой категории.
— Ксюха, успокойся! — Роман умудрился влезть между ними.
Тут же ему в живот въехала острая коленка, а чей-то крепкий кулачок засветил прямо в глаз, но он сумел натянуть до отказа ворот своей бывшей рубашки и с силой встряхнул обитавшее в ней хилое тельце, Ксюша взвыла от боли и выпустила противника. Леля без сил опустилась на пол. Железная рука дяди Юры не дала Ромке завершить холодную острастку, он захватил локтем шею племянника и оттащил его с сторону. Надо сказать, получилось это с трудом, потому что племянник рвался обратно и хрипел из-под локтя родственника.
— Пусти меня, дядь Юр, дай я ее убью!
На кухню заглянула изумленная Женька и открыла рот от такой картины: мать сидит в куче свежей зелени, а отец, брат и его девушка мутузят друг друга.
— Мам! — она с ужасом вытаращила глаза. — Что тут у вас происходит?!
— Иди, иди занимайся своими делами, — устало отмахнулась Леля. — Все в порядке.
Женькин приход отрезвил, к тому же, все устали и физически, и морально, пытались отдышаться, поправляли одежду и удивлялись, что это нашло на них — умопомрачение какое-то!
— Пожалуй, я пойду, надоели вы мне, — Ксюша двинулась к выходу, придерживая рубашку на груди. В основном своем большинстве пуговицы от нее валялись по полу среди раздавленных перьев молодого лука.
— А ну стой! — Роман загородил ей путь. — Скажи, что это ложь от первой до последней буквы! Объясни им, что соврала!
— Свалил с дороги! — потребовала девчонка. — Ваши проблемы! Да, да, соврала! Хотела на ваши рожи посмотреть!
— Посмотрела? — закипал Роман.
— Посмотрела! — рявкнула Ксюша, снова заполняясь ненавистью, которая копилась в ней, как особая субстанция. — Ничем вы меня не лучше, барюги! Капиталюги!
— Если Марина спит, не буди ее! — крикнул вдогонку Барховцев.
Хотя, при таком грохоте не проснулся бы только глухой.
— Что ты сказал?! Ты ее нашел?!
Дядя Юра кинулся к лестнице, но Роман его удержал…
* * *
Несколько минут они просто отдыхали, наслаждаясь наступившей тишиной. Охая и поминутно хватаясь руками то за бок, то за поясницу, Леля собирала с пола уцелевшие продукты и яростным шепотом поливала помоями непутевого и никчемного племянника, его царевну-королевну жену, современную молодежь, которую неизвестно кто воспитывает и воспитывает ли вообще, а также легкомысленного деверя, который непростительно мало порол в детстве своего дурака-сына. Под глазом и на подбородке у тетки наливались красочные синяки. Прислушиваясь к ней и благоразумно помалкивая, Роман осторожно, тыльной стороной ладони, трогал щеку, неумолимо наползавшую на глаз, и возил тряпкой по полу. Дядя Юра остервенело кромсал остатки зелени и овощей в большую миску для салата.
— Вы бы видели их дом! — нарушил молчание Роман, после того, как в кухне было наведено некое подобие порядка. — Просто барак какой-то! Я и не думал, что в нашем городе есть такие трущобы — оказалось, есть, целый район старых трехэтажных зданий, называется Хазывка — подходящее название. Черте где! Конечная остановка автобуса, пустырь, помойка и еще полчаса идти по канавам. Дома идут под снос — там рядом две стройки, но, по-моему, они давно заброшены, кругом наставлены эти строительные вагончики, и в них тоже живут люди. Явно нелегалы. Загажено, замусорено, а в ее квартире все полы ходуном ходят. Нормальные семьи давно съехали, а остальные ждут слома. Остались старики одинокие и вот, такие, как Марина с Ксюхой. У них там был еще один их дружок, парень-инвалид, но у того, хотя бы есть жилье, а этим двум больше и деться-то некуда. Представляете, в каком месте дали квартиру детдомовке? Которая и так всего лишена! Сколько лет еще ей нужно было ждать нормальной квартиры от города с их долгостроями? На зарплату медсестры не больно-то возьмешь ипотеку, а она еще и подружку умудрялась содержать.
— Так эта девчонка ее подружка? — На лице Лели сквозь багровые пятна проступила дикая радость, и она тут же утопила голову Барховцева в своей груди. — А сразу ты не мог сказать, балда?!
— М-м-м! — пыхтел племянник, безрезультатно пытаясь вырваться на свободу.
— А я уже прикидывала, куда у нас можно разместить Матвея, уже хотела договариваться с Наташей! — причитала тетка.
— Да уж, Ромка, — поддакнул ей муж. — Вечно у тебя не слава богу. Зачем надо было скрывать? Рассказал бы все сразу, а ты довел до рукоприкладства! И этой Ксюхе зря досталось.
Роман, вспотевший от жарких теткиных объятий, только рот разинул: разве он скрывал? Разве ему кто-нибудь дал слово вставить и объяснить ситуацию? И почему это, что бы не произошло, он один во все виноват? Почему Леля себя не винит, допустим, в драке с Ксюхой.
— О чем это ты? — как раз возразила та своему мужу, высокомерно вскинув брови. — Все, что получила эта девица, она полностью заслужила (и тут племянник был с ней абсолютно согласен, она просто мысли его прочитала). И она плохая компания нашей девочке, эту дружбу надо прекратить! — сердито заявила она.
Лелины слова прозвучали безапелляционно — это был приказ командира и главы большой семьи. Попробуй не согласиться! Сколько помнил Роман тетка была права всегда и во всем, и даже дядя Юра не по каждому вопросу осмеливался ей возражать. Вот и сейчас — еще в глаза не видела своей новообретенной племянницы, а уже точно знает, с кем той нужно, вернее, не нужно дружить. Впрочем, по этому пункту Барховцев был с ней также полностью согласен, убедить бы еще в этом Марину!
Воодушевленная Лелечка принялась разогревать приготовленную заранее домашнюю снедь, и вскоре большой стол в гостиной оказался заставленным, как на праздник. Несмотря на раннее утро, все решили, что никому еще не вредил обильный завтрак, а обед, когда дядя Юра привезет из больницы своего брата и счастливого отца двоих прекрасных детей, должен превратиться в настоящее торжество. Фирменное мясо Лели, аккуратно подобранное с пола и запеченное в духовке с пряностями, а также салат из растоптанных овощей были особенно хороши и украсили стол своим аппетитным видом. Огромный домашний пирог медовик был порезан на порции, а обрушенную часть дядя Юра с удовольствием забрал себе, так как она оказалась самой большой. Две бутылки клюквенной настойки были убраны до вечера, Роман присовокупил к ним высокого Джонни Уокера — раз уж сегодня день воссоединения семьи, можно и напиться. Утихомирить бы еще таким ничтожным количеством алкоголя жалящий рой в голове, выдернуть большую занозу, застрявшую в сердце, чтобы и оно смогло немного забыться и отдохнуть от тоски, поселившейся в нем в последнее время. Радость от обретения сестры омрачалась мыслями о возможно потерянных навсегда жене и сыне, а без них ни к чему была любая суета, и грядущее застолье виделось лишь нескончаемыми поминками — тризной по потерянной любви, счастью, которое не смог уберечь.
— Ну давай, приведи ее, — голос Лели вывел из забытья.
— Да, где ты там ее прячешь? — присоединился к ее голосу дядя Юра.
— Я с тобой! — подскочила на стуле Женька.
Напуганная шумом Марина сидела на кровати, полностью одетая и настороженно смотрела на вошедших.
— Привет, я Женя! — осторожно обняла ее Женька. — Я твоя двоюродная сестра.
— Троюродная, — поправил Роман. — Пойдем, родня хочет познакомиться с тобой.
Марина неуверенно улыбнулась. Своего брата, высоченного бородатого детину, она побаивалась и опасалась, постоянно ожидая неприятностей, которые обязательно будут — не могут не быть, просто немного запаздывают со временем, зато, когда придут мало не покажется. Полночи она привыкала к новому упругому матрасу на новой кровати, с непонятным сожалением вспоминая старенькую продавленную кушетку, на которой засыпала, не успев закрыть глаза и уложить голову на подушку. Стоило забыться беспокойным сном, как ее разбудили крики и грохот снизу — вот и они, ожидаемые проблемы! В чужом доме на чужой постели, да еще вдали от Ксюхи, Марина чувствовала еще большую неуверенность в себе, чем обычно, поэтому невольно начала искать в поступках «брата» подвох и готовить пути к бегству. Тело, привыкшее к лишениям, не могло ни минутки оставаться под теплым мягким одеялом. Марина оделась, но через лоджию спуститься на землю не решилась, побоялась сорваться, да и две собаки там бегают свободно по закрытому двору. Она сидела на кровати, ежилась от непонятного страха и готовилась встретить неприятности лицом к лицу, но появление симпатичной рыжей девчонки ее успокоило и развеяло страшные подозрения, от такой сестры Марина не стала отказываться.
Роман заглянул в комнату Ксюши. Все же, было бы не по-человечески, не пригласить ее к столу, тем более он сам установил для нее правило ждать, пока не позовут, да и обещанные три дня еще не прошли — сегодня как раз третий день, так что, так и быть, пусть отдыхает. Но завтра придется ей свалить — это же надо, устроить ему такие разборки с Лелечкой! О чем думала? Уж своим цыплячьим мозгом должна была понять, что после такой выходки ей придется уйти, кто захочет видеть ее перед своими глазами. Сидела бы тихонько — так нет, словно черти в спину толкают!
Ксюха ждала его полностью одетая, с раскрытым рюкзаком на кровати. Под глазом у нее наливался багрово-красно-фиолетовый роскошный синячище, на щеках и на лбу вспухли многочисленные царапины, оставленные ногтями Лели, в руках Ксюша держала куртку.
— Далеко собралась? — осведомился Роман.
— Не твои!.. — привычно ругнулась Ксюша, но тут же прикусила себе язык и вздохнула. — Поеду на Хазывку, — серьезно, и даже без художественного мата сообщила она о своих планах. — Только у меня совсем нет денег. Я хотела у тебя попросить.
Роману показалось, что она и сама не рада своему редкому сволочному характеру. Внутри шевельнулось что-то, похожее на жалость. Он потрогал подушечками пальцев заплывший глаз и задавил в себе ненужную слабость.
— Да уж, — целиком и полностью согласился Барховцев с ее планами. — Тебя надо гнать поганой метлой, пока ты не перессорила меня со всеми родственниками, но я обещал тебе три дня, так что сегодня побудешь с Мариной, а завтра с утра отвезу обратно, где взял, денег, так и быть, оставлю на первое время.
И тут перед ним выросла сестра с насупленными бровями и гневным, непримиримым взглядом. Окунувшись в темно-коричневую глубину ее глаз, Роман тут же понял: Ксюша остается! Не только на оставшиеся полдня, но и на остальное неопределенно-долгое время — точно так же на него смотрел сын в тот день, когда он своими руками воздвиг стену между собой и Лизой.
 «Не бей маму!»
И он отступил, спасовал, дал задний ход, чтобы не повторить той ошибки, отрезавшей для него путь к семье. Да черт с ней, с этой девкой! Надо дать ей шанс! Пусть остается, но придется засадить ее в наркологическую клинику, хочет она того или нет, и на Марину пусть не рассчитывает!
«А ведь мы в ответе за тех, кого приручили, — вылезла из укромного уголка памяти цепкая въедливая мысль. Настроение снова испортилось. — Ладно, оставим решение этого непростого вопроса на потом.»
— Нас все ждут, — напомнил он трем девушкам, разряжая раскаленный воздух. — Идемте завтракать, ты тоже, — кивнул он Ксюше.
            * * *
— Ах ты, боже мой, да она — вылитый Матвей! — заголосила Леля, едва увидев Марину.
Всплескивая руками, она прижимала племянницу к груди и одновременно лобызала ее в обе щеки, крутила перед собой, разглядывая со всех сторон и отмечая фамильные черты, ахала и охала, причитала и плакала, снова прижимала, выдавливая из груди девушки остатки воздуха и, наконец, передала эстафету своему мужу.
— Барховцева — сразу видно! — дядя гордо потряс племянницу за плечи, отчего та растеряно захлопала глазами, и осторожно стиснул в своих медвежьих лапах. — По глазам сразу можно узнать! — заявил он семье. — Глаза у них одинаковые, отцовы глаза, да! А вот волосы достались тебе от матери, и нос. Красавица! — подвел итог дядя Юра.
Роман был готов поспорить, что от проявлений родственной любви у Марины останутся синяки по всему телу, и усмехнулся, глядя, как сестренка ловит ртом воздух, переходя из одних объятий в другие, словно драгоценный кубок Стэнли. Она явно была ошарашена таким бурным приемом и оглядывалась на брата, но тот сделал вид, что не замечает ее умоляющих взглядов.
Не верила? А вот получи, распишись и терпи! А ты как думала? Это семья! Она, знаешь ли, может обнять, а может и врезать по фейсу!.. Тебе сегодня обламываются пряники, а ему, вот, приходится довольствоваться тем, что наоборот. К тому же, если уж синяки — то пусть будут у всех, нечего выделяться на общем фиолетовом фоне! Вон, Ксюхе твоей уже досталась парочка нежностей от Лели — тетка милостиво улыбалась и подкладывала ей медовика.
Роман отправил в рот кусок мяса, а Марина тоненько выдала:
— Я Бархатцева.
— Бархатцева?! — на Романа уставилось три пары глаз, сверкая праведным и гневным недоумением.
Он обвел глазами всех троих: тетю, дядю, сестру, Ксюша в дебатах не участвовала, была занята нежной заботой о собственном желудке: на ее тарелке по соседству с медовиком лежала внушительная горка мяса, овощной салат и стопка колбасных кружочков — чему она готовилась отдать должное.
— Да, да, Бархатцева! — подтвердил Роман своей родне. — Поэтому и нашли сначала совсем даже не ее, а другую женщину. Спасибо одному человеку, иначе мы никогда бы не разобрались с этой бюрократической путаницей в фамилиях.
Роман налил себе теткиного компота из смородины и чуть не захлебнулся сладким ягодным безумием, потому что глубине дома зазвонил телефон…
Давно не звучавший рингтон оголенным электрическим проводом ударил по нервам — звонила Лиза. За столом все замерли и затихли на полуслове: дядя Юра не сводил с племянника настороженного взгляда, тетя нервно крутила салфетку, Женька закусила губу, даже Марина сочувственно поглядывала из-под Лелиного крыла. Не замечая никого, Роман ломанулся из-за стола в отцовскую спальню, где оставил телефон, и плотно закрыл за собой дверь, чтобы никто не смог помешать.
— Лиза! — выдохнул он в трубку.
Сказать надо было так много, что он не знал с чего начать, нужные слова не приходили на ум, а те, которые вертелись поблизости, казались глупыми и неубедительными и, вообще, не подходящими.
— Что ты наговорил Сашке? — жена выговаривала претензии своим запасным, чужим голосом. — Он полночи плакал, еле заснул полчаса назад! Тебе не кажется, что его слишком рано посвящать во все твои проблемы?
Едва Роман услышал ее сердитые слова, как принял внезапное решение: может, его подсказало сердце, уставшее в бесполезных попытках избавиться от острых жал пчелиного роя колотиться о прутья своей клетки, захотевшее вылететь птицей и радостно расправить крылья над миром; а может, это был ангел, принявший прямо с Небес долгожданный позывной и нашептавший в правое ухо, что Создатель дает ему, Ромке, последний шанс, как сам он дал его сегодня Ксюше. Может из-за этого поступка, продиктованного не расчетливым умом, а простым человеческим состраданием, этот шанс давался, и упустить его было бы очередным предательством и злостным пренебрежением к воле Господа. Ромка уцепился, казалось бы, за ненадежную соломинку, однако в душе росла крепкая уверенность в том, что соломинка окажется прочной и крепкой опорой.
— Лиза, ты сейчас дома?!
— А где я, по-твоему, должна быть? — сухо осведомилась жена, в вопросе послышался намек, что сам-то, Барховцев может быть где угодно в это раннее утро и, скорей всего, не один. Кое в чем Лиза оказалась права, одиноким это утро уж точно назвать было нельзя.
— Дождись меня, Лиз, я сейчас приеду!
Роман бросился к выходу, прорываясь сквозь толпу родственников, которые, конечно же, подслушивали у двери и теперь провожали всей тесной гурьбой и напутствовали на дорогу:
— Давно бы так!
— Ну наконец-то!
— Езжай и оставайся!
— За Марину не переживай, обойдемся без тебя, и Матвею все объясним, не сомневайся!
— А если вернешься, то я тебя на порог не пущу!
— Хватит уже бодаться характерами, они бодаются — а мы все нервы истрепали себе!
— Ром, Лизе от меня привет! — это крикнула Женька.
— И, чтоб к ужину были здесь с Сашенькой! — приказ поступил от тетки.
* * *
На этот раз он не стал доставать свои ключи и легонько тронул кнопку звонка, и дверь тут же, как по волшебству, распахнулась перед ним, словно Лиза специально караулила за ней и ждала сигнала. Жена впустила Барховцева в прихожую и отступила, молча стояла перед ним, отведя глаза в сторону, не смотрела на мужа и не ожидала ничего хорошего от его визита. Лицо застыло угрюмой каменой маской под нахмуренными бровями, пальцы нервно теребили бахрому старой шали, в которую Лиза закуталась поверх пижамы, словно ей было холодно, хотя самому Роману было жарко, а босые ноги жены рядом с его огромными ботинками показались беспомощно-маленькими. Барховцев повесил куртку, скинул ботинки, Лиза отступила на шаг, подняла глаза, и муж отметил, какие они огромные — просто бездонная пропасть — сколько в них страдания, как плещется оно вокруг зрачков темными озерами. Очертя голову, Роман нырнул туда, в самую глубину:
— Прости меня, Лиза!
Вот и все.
Произнесенные слова закружились в воздухе невидимой пылью, опутали их невидимой нитью. Он уже говорил их, но на этот раз они были сказаны не губами, а сердцем, и сам Барховцев чуть не сошел с ума, ожидая ответа, как судебного приговора. Стоит ли ему жить дальше — или незачем? Знает ли Лиза, что ему, Роману, кроме нее никто не нужен — или ей уже все равно? Понимает ли она, что, захотев ее наказать, он наказал только самого себя — или ей важны теперь лишь свои проблемы, а о нем она и не вспоминает?
На самом дне бушующих озер промелькнуло недоверие, но тут же исчезло, а глаза оказались совсем рядом, словно Лизу толкнули в спину. Расплавленный шоколад брызнул снизу горячими искрами, перемешиваясь со слезами, и Барховцев утонул в нем, увяз, и не хотел выбираться. На несколько минут двое потерялись в пространстве и времени, очутились в особом измерении, созданном специально для них двоих. Губы искали и находили друг друга: жадно, нетерпеливо, спеша сорвать сладкое удовольствие, насытиться, вспомнить, для чего предназначены — целовать любимую женщину, любимого мужчину — именно это их основное предназначение, пусть кто-нибудь посмеет возразить! Ладонь придерживает затылок, тонкие руки скользят по телу, от хмельного, будоражащего волнения дрожат колени, подгибаются ноги, из горла вырывается неудержимый львиный рык. Кое-как отдышавшись, Барховцев смог вспомнить единственное слово:
— Сашка?
— Спит, — горячим влажным шепотом выдохнула Лиза.
Роман сгреб жену в охапку, но все же задержался, войдя в двери спальни, чтобы тихонько щелкнуть замком. Он чувствовал себя готовым сдвинуть горы, повернуть вспять реки, сразиться одними голыми руками с хищным зверьем из Африканской саванны, входящим в Большую Пятерку, и Лиза забилась птицей в его объятиях. Широко распахнутые ее глаза не моргали, а чуть трепеща ресницами, взглядом проникали прямо в его первобытную суть, а бережливая историческая память далеких Ромкиных предков торопливо выталкивала на поверхность из непостижимо-укромных уголков подсознания самый древний и несокрушимый инстинкт — продолжения рода: необузданный, дикий, неуправляемый. Близкая и желанная цель у них была одна на двоих, и они мчались к ней наперегонки, обгоняя друг друга, каждый, заставляя собственное сердце испуганно и неуверенно колотиться в сторонке, не мешать, ведь невозможно контролировать все сразу, а воздуха и так мало, его еле-еле хватает, чтобы успевать выдохнуть, поделиться с любимым и отнять свежую порцию из раскрытых губ. И если один из бегунов бешеного спринта и совершил жалкую бессмысленную попытку попридержать безумство своего организма, доставшееся по наследству от далеких пращуров, которое могло оскорбить всякую приличную женщину, то другой тут же пришпорил его, оскорбившись:
«Это кто еще здесь приличная женщина?!»
К счастью, у Лизы оказались не менее богатые предки, их инстинкты в ней бушевали о-го-го — не хуже Ромкиных, а соединившись вместе они образовали гремучую смесь, и Роман с Лизой еле-еле собрали себя по кусочкам!..
А потом так хорошо было просто лежать, уткнувшись носами друг в друга, лениво дотрагиваться то коленом, то пальцами ног до другого. А руки были заняты — руки обнимали, чтобы никто не вздумал больше считать себя свободным — никакой свободы! Моё и только моё! Вновь вернувшийся в общее супружеское ярмо Барховцев радостно впитывал в себя взгляд, который дарила Лиза — взгляд счастливой закабаленной женщины.
— Больше я никуда тебя не отпущу! — заявила она.
Выдохнула прямо в нос и у Романа сладко ёкнуло в груди и сердце замерло на миг. Ему даже показалось, что на секундочку он потерял сознание, зарывшись лицом в ее волосы — они пахли яблочным шампунем и он не мог надышаться любимым ароматом. Как долго он был лишен всего этого! И он прошептал ей в макушку:
— А я никуда больше не уйду, всегда буду здесь.
— Я ждала тебя каждый день, а ты все не ехал и не ехал, — горько жаловалась Лиза.
Он нежно целовал влажное лицо.
— А я каждый день ждал, что ты, хотя бы позвонишь.
И вдруг, кроткая Лиза выпростала одну руку и врезала мужу прямо в глаз! От неожиданности Роман не успел среагировать, только взвыл — удар пришелся по опухшей щеке. Но Лиза не пожалела его, а грозно сверкнула глазами.
— Если ты еще раз позволишь себе такую выходку — я тебя убью!
— Ты на себя посмотри! — справедливо возмутился муж. — Это у тебя в скайпе сидели какие-то уборщики!
— А ты готов был отдать меня кому попало!
— Знала бы ты, как мне было хреново от этого, — Барховцев снова крепко прижал к себе жену. — Теперь я сам убью любого, кто на тебя посмотрит. Нечего им пялиться!
— Тебе придется убить много народу, — кровожадная Лиза радостно захихикала ему в грудь.
— Вот всех и убью, — пообещал Роман и принялся целовать маленький нос. — А если очередная твоя подруга задумает выйти замуж, ей придется иметь дело со мной.
— Без тебя мне не нужны никакие подруги, — по груди Барховцева поползли быстрые капельки — жена плакала. — Почему ты не приехал ко мне тогда, когда я позвала тебя? Мне было так плохо одной!
— Я нашел сестру, — объяснил Роман, но дальше распространяться не стал, потому что рот его был ужасно занят. Не до разговоров — нужно успеть наверстать все, что они так бездумно, безответственно, преступно упустили за эти две недели. Времени на разговоры не было совсем — не исключено, а даже вполне вероятно, что скоро проснется ребенок.
— Что?! Сестру?! — удивилась Лиза в перерывах между поцелуями и попыталась освободить голову. — Расскажи!
— Потом!
Неугомонные инстинкты бесцеремонно отодвинули разум куда подальше и вырвались вперед, жена только судорожно ахнула и приняла вызов. Наследство, которым обременили их далекие пращуры оказалось нешуточным, оба это поняли и отнеслись не с каким-нибудь глупым легкомыслием, а со всей ответственностью вступивших в права потомков, достойных своих прародителей. Заснули полностью опустошенные и обессиленные под тихие всхлипывания и вздохи Лизы. Она заснула первая, а Ромка еще несколько минут боялся шевельнуться и потревожить свое капризное счастье, только прикрыл глаза на минуточку, да так и задремал, не выпуская из объятий.
                * * *
На живот забрался небольшой слоненок и от души попрыгал, заставив желудок Романа скрутиться в узел. Пришлось собрать в кулак все силы и поднапрячь мышцы пресса, чтобы не быть раздавленным в лепешку.
— Папа! — проорали над ухом.
— Сынище! Как оно? Давай пять, — раскрыв один глаз, он пробормотал их с сыном любимое приветствие и протянул ладонь.
По ней врезали. Слоненок переполз с живота на грудь, в лицо Барховцеву уставились два круглых светло-карих глаза, под ними сопел маленький нос-пуговка. Роман открыл второй глаз. Лиза, смеясь, потрепала их по макушкам и отправилась на кухню.
— Ты насовсем приехал? —  Сашка по-взрослому прояснял ситуацию текущего момента.
Барховцев всегда знал, что его сын необыкновенно умен, знал с того самого момента, как только тому стоило появиться на свет. С самого Сашкиного рождения он с удивлением находил все новые и новые подтверждения своему открытию. Его сын никогда не плакал попусту — только по делу; лежа в кроватке проявлял полную самодостаточность: сосредоточенно познавал мир вокруг себя, концентрируя внимание на игрушках; никогда не выпрашивал повышенного внимания окружающих, а снисходительно позволял брать себя на руки родителям и родственникам, разумно отвергая незнакомых людей; не унизился ползанием по полу, а, презрев опасность, сразу шагнул в неизвестность; быстро осваивал новые слова, а то, что он путал в них буквы местами Роману казалось проявлением скорости соображения. Его ребенок был особенным, поэтому разговаривать с ним надо было так, как он того и заслуживал — серьезно, по возможности, предельно честно отвечая на все поставленные вопросы.
— Насовсем, — твердо ответил он сыну.
— Ты снова нас любишь? — допытывался Сашка.
Иногда он мог так сказать, что Роман терялся. В голове его сына обитало невероятное множество вопросов, которое постоянно увеличивалось, и если ему отвечали на один из них, то это вовсе не значило, что их количество уменьшилось — наоборот, ответ провоцировал появление новых вопросов, связанных непонятными моментами с первоначальным, и дотошный Сашка с упорством первооткрывателя выяснял, сопоставлял, докапывался до истины. Он мог несколько часов спрашивать, казалось бы, об одном и том же, но Роман понимал, что все вопросы разные, терпеливо отвечал, разъяснял, показывал на примерах и каждый раз поражался необыкновенному пытливому уму своего ребенка. Но некоторые вопросы ставили в тупик.
— Я всегда вас любил, Саня, ты же знаешь, — укорил он его и обнял, с удовольствием вдыхая детский запах. Волосы сына пахли свежими яблоками, как и волосы его матери. — Тебя и маму я люблю больше всех на свете.
— А почему же тогда ты ушел? — нахмурился Сашка.
— Понимаешь, сынище…
Роман запнулся, призывая на помощь всю свою сообразительность, дабы отыскать в своем словарном запасе предельно ясное и доступное для детского ума объяснение сложных взаимоотношений между взрослыми людьми, а значит, и между его родителями. И мама может рассердиться, и папа, но это вовсе не значит, что его, Сашку, своего сына, они станут любить меньше, потому что он, Сашка — самое дорогое и важное в их жизни. Однако сын не захотел ждать, пока его отец соберется с мыслями и проявил осведомленность в этом вопросе, причем такую, какую Роман и представить себе не мог.
— Тебя стукнула по голове смепра? — серьезно глядя в глаза, перебил его ребенок, и тут же забросал вопросами о загадочном и непонятном существе. — А это кто? У нее была палка? Она со всеми дерется?
— Чего-о?! — Роман вытаращил на него глаза. — Ты где это услышал?!
Хитренький сын, довольный произведенным эффектом, захихикал:
— Баба Леля так маме сказала.
Это был истинный внук своей бабушки, пусть и двоюродной! И с его манерой заботиться о семье, перенятой у Лели, будто скопированной под копирку, родители боролись разными возможными способами как-то: надолго отделяли от Лели, втайне от нее самой, выискивая разные предлоги для отъезда; в особо тяжелых случаях рецидивов проводили строгие воспитательные беседы с обеими сторонами конфликта: со всей возможной тактичностью с Лелей и дядей Юрой, как невольным участником — ребенку же предлагали думать о правильном поведении в обществе, стоя в углу. Внушения помогали, но только до тех пор, пока Сашка снова всецело не оказывался под Лелиным влиянием, а в эти Новогодние праздники он провел со своей бабушкой целую неделю, и с этим ничего поделать было нельзя.
«Значит, мне сперма ударила в голову? Ну, Леля, ты у меня попляшешь!» — Роман даже поперхнулся от Сашкиных слов и продолжил кашлять, чтобы скрыть рвущийся наружу безудержный хохот.
— А ты что, опять подслушивал? — он попытался напустить на себя строгость, но смех душил изнутри, поэтому он ограничился напоминанием. — Сань, а ты помнишь, мы же с тобой договаривались, что ты никогда не будешь слушать взрослые разговоры — вообще-то, очень некрасиво, невежливо и неприлично. Ты уже большой, должен это запомнить раз и навсегда, а мы с тобой уже который раз говорим на эту тему? Давай ты мне сейчас в последний раз пообещаешь, что навсегда откажешься от этой вредной привычки, иначе у нас с тобой опять будут неприятности.
Слегка пристыженный Сашка закивал, но тут же забыл о том, что его почти наругали.
— А меня взяли в бассейн! — похвастался он и принялся выкладывать свои важные новости.
Роману так захотелось обнять его крепко-крепко, прижать к себе, вдыхать вкусный яблочный запах, идущий от светлых кудрей. Сашка родился светловолосым, но это ничего не значило — Барховцев был уверен на сто процентов, что ребенок его, потому что у Лизы до него никого не было, а его собственный отец, впервые взглянув на внука, заметил, что он просто копия Барховцева-младшего, каким тот был в таком же нежном возрасте. Первые волосенки сына оказались белыми, как бумага, вились очаровательными колечками, даже жалко было состригать, и Лиза противилась этому «дурацкому» обычаю, но ровно в год, по настоянию дедушки, они все же сняли машинкой эту трогательную красоту. Первые локоны их ребенка хранились в специальной шкатулке, куда Лиза собирала всякие дорогие сердцу мелочи. Пока Сашка все еще оставался белобрысым, но волосы уже приобретали оттенок, ближе к русому, и с возрастом, обещали стать такими же темными, как и у всех в семье.
От избытка счастья Роман подкинул ребенка над собой на вытянутых руках. Сашка хохотал и пытался лягнуть его ногой.
— Сынище! — крикнул Роман ему, висящему над ним. — Ты знаешь, что у тебя теперь есть тетя?!
— Тетя Оля? — Сашка тут же вспомнил про одну свою тетю, с которой встречал Новый Год, двоюродную сестру своей матери.
— Нет, не тетя Оля. Тетя Марина!
— А когда она к нам приедет? — заинтересовался Сашка.
— Мы к ней сами сейчас поедем!
Роман поставил сына на пол, и тот умчался поделиться удивительной новостью с матерью…