Война может спасти

— Вот представь, что нам по тридцать. Не женаты, семьи нет. Работаем, но так, лишь для себя. Особого ничего в этом мире не сделали, даже для ближних. Живём расслабленно. В общем, уходим всё ниже и ниже. Что может нас спасти?
Пауза.
— Война, — продолжил он.
Они дошли до перекрестка и остановились. Тихо. Снег большими хлопьями падает на асфальт. Фонари высвечивают дороги.
— Мы смотрим на смерть глазами этого мира. Для нас это всегда трагедия. Мы видим смерть тела и печалимся. Но как же душа? Разве она не важнее?
Этот разговор начался ещё у него на кухне.
— Жаль, что сейчас почти не распространяют, не доносят те подвиги, что наши люди совершали на войне. Да, умирали. Но душа-то, ты только представь, как спасалась их душа!
— Да-а, — протянул второй переводя взгляд с друга в даль, на горизонт. Ему было грустно, но в то же время он чувствовал внутреннее укрепление от этих слов. Будто само его естество переходило из жидкого состояния в твёрдое.
— Ведь мы верим, что всё даёт Господь. Значит и войну даёт Господь. Для чего? Да чтобы души наши спаслись. Да, тело умрёт, но душа-то... вот, что важно.
Уже второй раз загорелся зелёный светофор. Друзья стояли на месте.
— Украина, — продолжал он, — всё, что может сейчас с ней произойти, это тоже от Господа. Потому что Он любит её, потому что о ней ещё молятся. Он видит, что может стать со всеми душами, что живут там во времена сегодняшних изменений. И Он не хочет их смерти, Он хочет спасти их. Потому и посылает войну. Только представь, сколько будет героизма, сколько душ воспрянут от сна? Ведь и мы, не способные на что-то дельное здесь, в условиях войны все же мобилизуемся, и, может быть, это будет единственный способ спастись, учитывая то, как мы сейчас живём. И Украина, это напоминание, что может случиться с нами. И нам Он пошлёт войну, если будем жить как сейчас. Вспомни 1812 или 1941. Каким был дух народа после этих войн! Вновь обращались к Господу! Ведь ещё Достоевский в своих дневниках писал, что война полезна народу. Освобождает от страстей.
Он остановился. Оба молчали. Три внедорожника с застывшей грязью на кузове проехали перекресток. Редкий прохожий переходил дорогу.
— Знаешь, — заговорил второй, — сегодня, когда шёл сюда, как раз, почему-то, представил, что мы с тобой на фронте. Вдвоем. И, не хотелось об этом говорить, но, окружены. Со всех сторон.
Молчание.
— Захотелось посмотреть двадцать восемь панфиловцев, — сказал первый.
— Да-а.
Оба посмотрели вдаль.
— Ладно, — сказал первый, — давай домой. А то уже поздно.
Второй улыбнулся. Они обнялись и попрощались.
— Спасибо за книги, — крикнул второй, приподняв пакет.
— Пожалуйста, — улыбнулся первый через плечо, переходя дорогу.