Сказки нянюшки Субботы

1.


Песни яркопёрых крылатых пикусов раздаются в рассветной тишине, пробуждая деревенских ото сна и отгоняя ночную темень. Обычно Наста встает вместе с ними, но сегодня проснулась чуть раньше их пронзительного красивого крика.
Поднимаясь со своего скромного лежбища в деревянном сарайчике и скидывая с себя одеяло, Наста орошает лицо в ближайшем умывальнике, хорошенько — до белизны — чистит зубы щёткой, а, возвращаясь, меняет своё белое спальное платье на рабочее одеяние горничной. Оно красивое: тёмно-зелёного цвета, длинное, и с белыми манжетами на рукавах до локтя. Чёрные волосы Наста обычно заплетает в косу, но с утра, ещё не приступив к работе, предпочитает ходить с распушенными.
Одевшись, она оглядывает себя в овальное зеркало на стене. В нём прихорашивается, как может, молодая чернокудрая служанка с несколькими едва видными веснушками под самыми глазами и слегка — по-красивому — кривоватым носом. Вздыхая, Наста встаёт, бросает прощальный взгляд на свою комнатушку — зная, что вернётся сюда только вечером, — выходит на улицу и закрывает за собой дверь.
И подставляет лицо ласковым лучам нового дня.
Пока мистер Пикс с женой спят, Наста тихонько берёт из дома корзинку, выходит, еле слышно отворяя калитку, и идёт в лес собирать утренние ягоды. Она, как никто другой, знает здешние потайные поляны и лужайки, но никому не рассказывает, даже хозяевам. Потому что грешно.
За ней в лес увязывается их чёрный пёс Доблесть. У него хоть и слегка худощавое тельце, но много шерсти, пышный хвост и красивые глаза. Догоняя Насту, он легко трётся головой о её ноги, как бы говоря: с тобой пойду, не обессудь.
И Наста не обессудит. Она треплет по холке Доблесть, высунувшего язык.
— Доброе утро, Доблесть, — говорит она. — Не спится тебе, а?
Доблесть пыхтит носом, но шагает, не жалуется. Мол, работа есть работа.
Наста любит гулять с Доблестью. Он не только хороший защитник, но и прекрасный собеседник и понимающий друг. Пусть немного молчаливый, но что с него взять?
Вскоре Наста и Доблесть входят под кров осеннего леса. Сейчас августябрь, и самые верхушки деревьев начинают покрываться рыжиной. А снизу все листья ещё совсем-совсем зелёные. В утреннем лесу свежо и тихо: шелестит в листве ветер, пахнет корнями, шишками и совсем капельку — древесным соком. Но этот запах чуют только самые цепкие носы. Как у Доблести, например. Ветерок, старинный Настын друг, гуляет между деревьев и целует её в щёки, а ей остаётся только смущаться, наслаждаясь его прикосновениями.
Вскоре Наста находит поляну, где чуть ли не под каждым листиком — гроздь шировики, белой, как капли снега. Но прикасаться к ней нельзя: сразу же исчезнет, и свищи. Наста отдаёт корзинку Доблести (который, между прочим, всё прекрасно понимает и берёт деревянную ручку в зубы), а сама достаёт из кармана платья резную дудочку из синего дерева.
И, приложив её к губам, начинает играть, перебирая пальцами по отверстиям.
Медленная мелодия сиреневого и голубых цветов, звуком похожая на молоко и солнце, пробуждает шировику к жизни. Грозди, выпрямляясь, медленно поднимаются под мелодию Насты — а Доблесть, срываясь с места, осторожным приведением пробегает между ними, и шировика сама прыгает к нему в корзинку. Возвращается пёс, наполнив её до краёв, очень собой довольный.
Наста треплет его по пушистой холке и прячет волшебную дудочку обратно в карман. Листья, дослушав песню до конца, снова опускаются вниз, скрывая оставшуюся шировику. Доблесть специально собрал не всю, что здесь была.
Наста берёт у него потяжелевшую корзину и разворачивается, возвращаясь на тропинку, с которой они сошли. Ей бы хотелось ещё погулять по лесу, но уже пора домой, к Пиксам, готовить завтрак и заниматься привычной работой. Мистер Пикс сейчас, наверное, видит последние сны, перед пробуждением. А миссис Пикс хоть и соня, как её дочка, но без мужа не может долго спать, и чаще всего просыпается минуток на десять позже мистера Пикса. Наста из честности не заглядывала в их сны, но почти уверена: у супругов Пиксов они часто бывают общие.
Небольшая ферма встречает её тишиной: дом будто бы говорит Насте и Доблести, мол, «хорошо, что вы вернулись вовремя, хозяева и дети пока ещё спят, давайте-ка за работу».
Доблесть, честно выполнивший свой долг, отправляется грызть свою косточку возле будки, а Наста, войдя в дом, проходит на кухню и принимается за дело. Высыпав шировику в глубокое блюдце, она размалывает ягоды, а затем размешивает получившееся вареньице, превращая его в густое шировичное молоко. Его Наста разливает по четырём стаканам, а остатки выпивает сама, прикусив корочкой хлеба.
Вот и позавтракала.
— Доброе утро, — здоровается мистер Пикс, входя в кухню.
Отец семьи усат, лысат и слегка полноват. Зато очень добр и уже одет в свой жёлтый комбинезон, рубашку и носки с прорезями на пятках. По цвету комбинезона Наста определяет, что сегодня среда. На каждый день недели цвет его разный. Вчера, например, был бордовый, а позавчера — салатовый.
— Хороший день, мистер Пикс, — отвечает Наста. — Я набрала шировики для завтрака.
— Умница… Что бы мы без тебя делали.
С кряхтеньем усаживаясь за стол, Пикс достаёт из деревянного ящичка поблизости газету и начинает её читать, прихлёбывая шировичное молоко. Наста в это время разогревает печь, чтобы приготовить завтрак.
— У сэра Саши сегодня последний день каникул, — говорит она как бы невзначай.
Сэр Саша — это один из детей Пиксов. Ещё есть его сестра, мисс Соня. Большая озорница и проказница. Как, впрочем, и её братишка. Они оба уже ходят в третий класс местной школы и считают себя уж-жасно взрослыми. В каком-то смысле, так и есть.
— Да-а-а, — протягивает мистер Пикс со вздохом. — Быстро время летит. Только вчера уходил.
В дом вбегает Доблесть, почуявший, что хозяин проснулся.
— Ну иди сюда, мальчик, иди, — откладывая газету, мистер Пикс хлопает по коленам и пёс радостно бежит к нему. Он треплет любимого пса по загривку и чешет за ухом, улыбаясь.
Глядя на них, Насте становится так тепло, что хоть молоко на сердце кипяти. Она, конечно, и правда может, но опасается.
— Повтори с Сашей буквы сегодня, ладно? — просит Насту мистер Пикс. Он сегодня с утра уезжает в город вместе с женой, а Наста остаётся приглядывать за детьми.
Та ответственно кивает.
— Повторю, мистер Пикс. Из сэра Саши отличный ученик!
— И, Света ради, запрети уже ему играться с рогаткой! Всех дворовых ктуц перепугал, сил наших нет. Совсем яйца нести перестали.
Ктуц Наста и сама не очень любит, но ей приходится согласиться: нужно будет провести с Сашей разговор о том, что нельзя стрелять из рогатки по живым существам…
— Нянюшка Суббота, нянюшка Суббота!!! — слышится громкий топот по ступенькам, и спустя несколько мгновений взорам присутствующих предстаёт Соня — славная тонконогая и краснощёкая девочка в спальном платьишке.
От светлых волос Сони по какой-то причине всегда пахнет свежей пшеницей.
— Саше плохо!
— Что с ним? — мгновенно обеспокаивается Наста.
«Нянюшкой Субботой» зовут её Саша и Соня. В честь персонажа одной из сказок, которые Наста им рассказывала. Первое время Насте не нравилось такое прозвище: она считала, что слишком молода для прозвища, данного упитанной доброй волшебнице преклонного возраста. Но Саше и Соне нравилось.
— У него зуб разболелся! — Соня, кажется, очень обеспокоена этим фактом. — Помоги ему, помоги, нянюшка Суббота!
— Помогу.
Она потушила только-только разгоревшуюся печку, извинившись перед ней. Мистер Пикс тоже обеспокоился.
— Я пойду за знахарем.
— Пока не стоит, мистер Пикс, — сказала ему Наста, выходя из кухни и направляясь к лестнице на второй этаж. — Я гляну, что с ним.
…На лице сэра Саши, обычно радостном и смешливом, сейчас больные слёзы: он лежит на своей кровати, прижимая щёку к простыне. Когда входит Наста, он поспешно убирает руку изо рта. Знает, что немытыми руками ковыряться нельзя. Саша тоже в спальном платье, того же цвета, что и у него сестрёнки.
Та, к слову, хвостиком следует за нянюшкой Субботой.
— Ну что такое, сэр Саша? — склоняясь возле кровати, Наста гладит мальчика по голове. — Разве будущему славному рыцарю достойно плакать?
— Бо-о-ольно, — плачет Саша, и Наста вынуждена его понять: зубная боль сравни сердечной — ужасно досаждает.
Хотя при упоминании того, что он будущий рыцарь, пара слёзок, готовых вырваться из глаз сэра Саши, стремительно исчезает. Это заставляет Насту немного гордиться тем, насколько этот мальчик храбр.
— Ну дай взгляну…
Один из дальних зубов покачивается, видимо, из-за этого причиняя сэру Саше боль. Деловито поглядывая на него, Наста думает, что же можно сделать.
— Придумала! — говорит она спустя пару мгновений и улыбается. — Сэр Саша, наберитесь отваги и мужества, и потерпите пять минуточек. Скоро я излечу вашу рану!
У сэра Саши нет ни малейшей причины не верить нянюшке Субботе. И он встаёт, прижимая щёку рукой. Соня, кажется, поняв, что всё хорошо, и её брату ничего не грозит, начинает дразниться:
— Пла-акса, пла-акса!
— Вовсе я не плакса! — обижается на сестру Саша и накидывается на неё. Соня, однако, уже готова к сражению: столкнувшись, они стремительно считаются на «камень-ножницы-бумага»!
Сегодня удача решила встать на сторону Сони, так что она выигрывает, выбивая камень против ножниц. Саша дуется, а Наста, разнимая их, говорит Соне:
— Раз уж отважный рыцарь болен, я приму наказание за него. Давайте мне щелбан, мисс Соня.
— Вот ещё! — вскрикивает девочка. — Не буду я давать щелбан вам, нянюшка Суббота! Вы хорошая! Просто вылечите этого балбеса, и всё!
— Я не балбес! Давай ещё раз на камень-ножницы!
Оставляя их, Наста легко спускается вниз, придерживая полы тёмно-зелёного платья.
— Доблесть! — кричит она, и радостный чёрный пёс выбегает с кухни. — Ну-ка помоги мне излечить юного отважного рыцаря Сашу!
Доблесть только тому и рад, и ждёт, что от него потребуется. Вслед за ним выходит мистер Пикс.
— Ну что там?
— У него шатается зуб, — объясняет Наста. — Я легко это вылечу.
— Вылечишь? Как? — изумился мистер Пикс.
— Просто! Мне нужны всего лишь нить нашего Хлопникуса, ошейник да крепкая палка!


Выведя детей на двор, Наста держит в одной руке тоненькую длинную нитку из паутины Хлопникуса — их паука — а в другой сжимает крепкую короткую палку, с которой любит играть Доблесть.
Дети растерянно топчутся перед ней, не понимая, что задумала на этот раз нянюшка Суббота. На двор выходит и проснувшаяся от их возни миссис Пикс — но пока что в процесс не вмешивается, а только сонно улыбается, наблюдая издалека. Она в спальном халате до пола, с короткими волосами и ямочкой на подбородке. А ещё вредной прядью у левого уха: мистер Пикс очень любит поправлять её, что его жене невероятно нравится.
Один конец нити Хлопникуса Наста, повозившись, привязывает к шатающемуся зубу сэра Саши. А другой — аккуратно — к ошейнику Доблести. Тот высовывает язык, быстро дыша и виляя хвостом. Точно знает, что совершается что-то важное.
Палку Наста вручает Саше.
— А теперь, сэр рыцарь, продемонстрируйте-ка нам вашу силу — забросьте сей предмет так далеко, как только сможете!
И сэр Саша, набрав воздуха в грудь, начинает гордиться, потому что знает: если Наста говорит, что он будущий рыцарь, значит, она точно не врёт.
Размахнувшись, он что есть силы швыряет палку вдаль. Она взвивается в воздух, закручиваясь — и Доблесть срывается с места, подпрыгивая на четырёх сильных лапах. Нить натягивается и больной зуб сэра Саши легко выдёргивается, улетая вверх вместе с болью.
Мальчик ошеломлённо ощупывает щёку и трогает пустое место языком — а затем радостно подскакивает.
— Прошло!!!
Спустя время Доблесть приносит ему палку. На нити он за собой тащит зуб. Подув на него, Наста вручает источник боли Саше.
— Теперь, сэр рыцарь, вы можете закопать это, как клад зловещего капитана Доллстэна! За сараем, как обычно, — последнюю фразу она произносит заговорщическим шёпотом и сэр Саша, увлечённо кивая, тут же уносится в сторону сарая.
— Ну вы и чудесница, нянюшка Суббота, — улыбаясь, говорит ей миссис Пикс. И если от детей Насте слышать такое приятно, то от неё — приятнее вдвойне, пусть и немного неловко. — А точно всё хорошо?
Наста легко улыбается ей.
— Я ещё свожу его сегодня знахарю, пусть посмотрят. Но лучше уж так, чем выдирать зубы кузнечными клещами…
— Да уж, это точно.
— Мне Юрчик из соседнего дома рассказывал, — авторитетно поделилась Соня, — что кузнец Кузов выдернул ему передний зуб клещами, а когда второй заболел — выбил молотком. Теперь у него столько дыр в зубах, что свистит он хоть куда!
— Говорят, кто много свистит — тот много врёт… Идите-ка умойтесь, юная леди, и вашего брата, отважного рыцаря, с собой позовите, — распоряжается миссис Пикс, и Соня, серьёзно кивнув, убегает в сторону сарая.
Наста, глядящая ей вслед, не сомневается, что игра в сокровища с Сашей надолго её увлечёт. Но к завтраку они точно подоспеют вовремя — нельзя ведь шировичное варенье оставлять простаивать в стаканах!
Довольная собой, Наста возвращается в кухню, где её ждёт оставленная работа.


2. Сказка о звезде Печали.


— Нянюшка Суббота, расскажи нам сказку! — просят дети после обеда.
Но Наста помнит, о чём просил её мистер Пикс, поэтому отвечает:
— Сначала сэр Саша должен повторить алфавит! И вам, мисс Соня, это тоже не помешает, вы наверняка уже всё забыли за лето.
— Я ничего не забываю! Я в классе самая умная!
— Ну тогда вместе с Сашей расскажите мне буквы алфавита, пока я мою посуду, а потом я расскажу вам сказку…
Даже такую скучную вещь, как пересказ алфавита, нянюшка Суббота может превратить в игру. Саша с Соней, стоя рядом с ней, пока она моет стаканы и тарелки, по очереди называют буквы. Проигрывает тот, кто не сможет назвать за соперником следующую. Если ни один из детей не сможет её назвать — оба получают щелбаны от нянюшки Субботы. Совсем не сильные, но обидные из-за поражения.
Дети управляются минут за двадцать: три раза они сбиваются из-за того, что спорят, а на последний раз называют друг за другом весь алфавит без запинки. На всякий случай Наста велит им повторить ещё раз, но в другом порядке — если в первый раз чётные буквы говорил Саша, а нечётные Соня, то теперь они меняются.
Возвращаясь в дом, Наста раскладывает чистую посуду, а дети в предвкушении новой сказки отправляются наверх. Пока Наста в кухне одна, к ней незаметно подходит Доблесть.
— Какую ты им сегодня расскажешь? — спрашивает он негромко, чтобы дети наверху не услышали.
Пораздумав, Наста пожимает плечами.
— Может, про Огненную ведьму.
— Печальная история… В прямом смысле, — чёрный пёс вздыхает носом. — Можно, я тоже послушаю?
— Конечно. Только при детях не вздумай и слова молвить.
— Сам знаю… Про Тундру помнишь?
Наста хмурится. До чего не любит делать это — но иногда даже колдуньи не в силах приказывать лицу.
— Помню, ну и что ж теперь. Думаешь, он может прийти?
— Может, — снова вздыхает Доблесть, разворачивается и уходит. — Может быть, даже сегодня.
— Коли заглянет — так я его и выпровожу, — твёрдо говорит Наста.


Когда она входит в детскую, Саша и Соня сразу же прекращают свою игру и послушно садятся на кровать.
Интересно, в кого они сейчас играли, подумала Наста. Даже немного жаль, что не догадалась подглядеть, кем они были на этот раз — отважными искателями времён Овиопака? воинственными рыцарями Ордена Звезды (оттуда — отважный сэр Лотоланс, которого так обожает Саша)? братом и сестрой Галахами (сказку про них очень любит Соня)? А может, и вовсе охотниками на ведьм Пульсер и Пэльцер? (этих двоих не очень любит сама Наста, но она это скрывает).
Как бы то ни было, теперь Саша с Соней — просто брат и сестра Пикс, ждущие, пока нянюшка Суббота расскажет им сказку.
Наста садится рядом с ними, поправляет платье. На улице к полудню всё жарче, а в комнате прохладно, пахнет сухим деревом, чистым бельём и скрипучими жёсткими ковриками, которые покрывают деревянный пол.
Доблесть, как и обещал, прибегает послушать сказку, но ложится у порога возле открытой двери, носом — в комнату. Вместе с ним на сказку заглядывают солнечные лучи, в небе толкающиеся с облаками.
— Нянюшка Суббота, расскажи про колдунью Функцию? — просит Саша.
Соня при этом ёжится: колдунья Функция иногда до сих пор снится ей в кошмарах.
— Может, лучше про ктуцуна, который хотел стать рыцарем? — предлагает Соня. Но здесь морщится Саша: даже в сказке ктуцун никак не может стать рыцарем, это он точно знает.
— Эти две сказки вы уже наизусть выучили, — улыбается Наста. — Я расскажу вам про Огненную колдунью Пельгу.
Саша и Соня с интересом переглядываются: они несколько раз слышали это имя, но полноценную историю зловещей Пельги они пока что не слышали.
— Когда-то давно на этом свете жили ведьмы, — начинает Наста. — Некоторые даже живут до сих пор. Мало кто знает, но ведьмами становились не по своей воле. А из-за злого колдовства, насылаемого на сердце. Если девочку проклянут при рождении — она вырастет ведьмой. Сможет колдовать, насылать мор и беды… и каждая ведьма обязана будет нести свою ношу, одна тяжелее другой. Так с проклятием на сердце родилась когда-то ведьма, которую окрестили Пельга. Когда она выросла… Нет, даже когда родилась, ей дали имя: Огненная ведьма.
Пельга могла раскалить дотла всё, к чему прикасалась, потому что тело её было самый горячий солнечный огонь. Недосягаема была Пельга для охотников на ведьм и рыцарей — у первых она сжигала стрелы, а вторым раскаляла доспехи. Она могла сжечь всякого, кто ей не по нраву, могла спалить в пепел всё, что угрожало ей. Вот только сердце у Пельги было человеческое, и больно ей было каждый раз причинять боль другим людям, что хотели убить её. Жизнь её была полна грусти. Не выдержав утрат и горестей, Пельга, когда ей было полвека, отправилась в скитания, не желая никому зла.
— Я же говорила, что ведьмы тоже бывают добрыми, — прошептала Соня на ухо Саше. Тот скорчил недоверчивую рожицу.
Наста продолжала:
— В сухой пустыне заперлась Пельга в одиночестве, коротая свой век в Доме из Нетлеющих Деревьев. Там она варила колдовские снадобья, продавая их проезжим караванам, занималась алхимией и читала всякие книги. И как-то раз она продала таинственному торговцу приворотное зелье за старую-старую, ветхую книгу.
Из неё Пельга узнала о таинственном существе по имени Чаль.
Страницы говорили, что Чаль — таинственное и древнее существо, проклятое мёрзнуть до конца своих дней и запершееся далеко на севере, на материке Цифрен.
«Чаль, — писал неизвестный автор, — дитя льда и холода, чьё сердце проклято с рождения. Чаль не способно жить вместе с людьми, и обитает в Ледяной цитадели, укрывшейся посреди снежной пустыни. Мало кому удавалось увидеть Ледяную цитадель из-за вечно бушующего вокруг неё снежного шторма, и ещё меньше людей на свете видели самого Чаль. Они рассказывали, что он одет в гигантские доспехи, согревающие его, и как он поистине выглядит — неведомо».
Прочитав это, Пельга поняла, что Чаль, если он существует, может помочь ей избавиться от мучающего её сердце проклятия. Пельге никакие холода были не страшны. И она собралась в дорогу.
В книге было написано, что Чаль никогда не даст простому смертному прикоснуться к нему, потому что даже одно-единственное его касание могло навсегда заморозить человека. Про это сказано:

И тот, кто тронет Чаль, тотчас
Замёрзнет навсегда,
И ни один весенний час
Того не стопит льда,
Ведь тот, кто тронет Чаль — и сам
Вмиг обратится в лёд
И ледяная тишина
Его к себе возьмёт.




Краем глаза Наста видит, как Соня сжимает руку брата. Чтобы ему было не страшно — или чтобы было не страшно ей? Нянюшка Суббота, впрочем, продолжает сказку:
— Но её это не страшило. Пельга знала: если Чаль сможет заморозить всё, к чему прикоснётся, а она — всё, чего коснётся, сжечь, то их встреча предопределена самой судьбой. И только прикосновение сможет избавить их обоих от вечного одиночества.
Так Огненная ведьма отправилась на поиски своего спасения на Цифрен, стремясь найти того, кто освободит её от огненного проклятия. Много месяцев скиталась она по горам и снежным пустошам холодного Цифрена, прежде чем найти то самое место…
— Ледяную цитадель, — завороженно прошептал Саша.
— Да. Это была огромная крепость, построенная из иссиня-чистого льда. Занесённая снегом и вечным морозом, Ледяная цитадель была единственным оплотом существа по имени Чаль. Сквозь страшную бурю шла к ней Пельга, и снежинки шипели, ударяясь о её жгучую кожу. Даже ей было не по себе от бурана, хотя плоть её была пламя, и сердце её было костёр. Каково же, должно быть, приходилось смертным, отважившимся преодолеть равнину Октавия, что лежала на пути к Ледяной цитадели!
Но вот Октавия осталась позади и Пельга, перешедшая широкий ледяной мост через ров, оказалась перед резными воротами высотой в десять взрослых мужчин. Ворота тихо отворились перед Пельгой так, будто Чаль ждал её, и Огненная ведьма вошла в Ледяную цитадель.
Здесь было настолько холодно, что даже Пельга продрогла. Воздух пах острым холодом, царапающим ноздри. Всё вокруг было пропитано ледяным инеем. С потолка свисали льдистые люстры, которые по ночам сияли волшебным светом. И было в Ледяной цитадели так тихо, что скрипел при движении сам воздух, а звук бури за спиной Огненной ведьмы казался громовыми раскатами. Это была та самая ледяная тишина, о которой говорилось в стихах.
В ста шагах напротив входа была широкая лестница из мраморного льда. Оставляя еле заметные следы на полу дворца, которому тысячелетнее солнце было ни по чём, Пельга сделала шаг вперёд, гадая, что за существо будет Чаль. Как он выглядит? Из-за лютой метели и мороза мало кто сумел добраться до Ледяной цитадели. И одним из немногих был легендарный Чёрный Библиотекарь, который и написал ту книгу, что прочла Пельга.
— Чёрный Библиотекарь? — спрашивает Соня восхищённым и испуганным шёпотом.
— Про него другая история, мисс, — улыбается Наста. — Шаг за шагом, Пельга приближалась к тронному залу. Ледяная цитадель была её появлению не рада, но принимала равнодушно, как приняла бы любого другого, дерзнувшего дойти сюда. И вот Пельга встала перед троном, на котором сидел Чаль.
Сперва она видела огромную, великанскую фигуру в синем плаще и исполинских доспехах. Чаль показался ей выше любого другого человека — он был настоящим гигантом, когда поднялся с трона, увидев её.
— Кто ты? Зачем пришла сюда? — спросил Чаль человеческим голосом, и Пельга дрогнула: не великанский бас раздался в тишине ледяного зала, а голос юного мальчика.
Широкоплечая фигура поднялась и двинулась к ней, являясь ничем иным, как огромной грудой доспехов, мехов и одежды. Она почти что доставала до потолка высокого зала.
Пельга никогда этого не делала — но теперь она преклонила колени перед неизвестным существом в знак того, что с миром посетила его далёкую обитель, и не желает вреда.
— О Чаль, дитя льда и холода, внемли моей единственной молитве. Я, Огненная ведьма Пельга, прошла сквозь снега Цифрена и льды Октавия, чтобы встретиться с тобой. И я прошу у тебя только одного.
Она подняла глаза.
— Всю жизнь я страдаю от своего проклятия, раскаляя и сжигая всё, к чему прикасаюсь. Пожалуйста, Чаль, подари мне единственное своё прикосновение, чтобы излечить меня от проклятия, которое гложет меня все те несколько столетий, что я живу. Только твоё прикосновение может спасти меня от вечного одиночества. Пусть я лишусь любого своего колдовства — но тогда и люди смогут полюбить меня, а мне больше ничего не нужно, — сказав так, Пельга смиренно замолчала.
Чаль сделал странное: он взял могучими руками за свои доспехи и со страшным — и в то же время красивым — скрежетом разверз их в стороны. И Пельга онемела от изумления, когда из великанских доспехов навстречу ей вышагнул мальчик.
У Чаль была синяя-синяя от мороза кожа, снежно-белые волосы и заледеневшие глаза, в которых сверкали кристаллики синих льдинок. Он выглядел гораздо младше, чем была Пельга, зато под стать своему голосу.
— Я тоже всегда страдал от своего проклятия — вечного холода, — сказал ей Чаль. — Вечная стужа загнала меня на край Цифрена, потому что люди не могли жить со мной. Всё, что мне оставалось — это забраться в эти волшебные доспехи и прятаться там от раздирающего холода… Но рядом с тобой мне почему-то становится теплее, — неожиданно признался он и протянул холодную, как янральский снег, ладошку к Пельге.
Та в ответ протянула ему руку, горячую, как пламя костра. И как только они соприкоснулись, Пельга почувствовала, что щёки её мокнут, но слёзы, наконец, не испаряются от жара. Огненная ведьма ощущала пальцами настоящую человеческую руку, тёплую, как сама жизнь, и нисколько не холодную.
Жизнь, несмотря на холод, билась внутри Чаля; жаркое пламя не смогло выгнать жизнь и из Пельги. Но Огненная ведьма испугалась, глядя на мальчика — от её прикосновения он будто бы становился мягче, таял на глазах. Её же собственный жар покидал её тело, и конечности Огненной ведьмы — вот уж чудо! — начали остывать, и их пробрал холод.
— Ты растаешь… — с сожалением сказала Пельга.
— А ты замёрзнешь… — с грустью произнёс Чаль.
Но они не разжимали пальцев.
Ледяная цитадель уже стремительно таяла вокруг них, потому что Чаль терял свои силы так же, как и Пельга. Невероятной красоты ледяной потолок где-то ввыси таял тёплым дождём, и вскоре над Пельгой и Чалем раскинулось иссиня-чёрное ночное небо, залитое мириадами звёзд. Буря успокоилась.
Ведьма и мальчик хором сказали, что не желают убивать друг друга.
Тогда Чаль, пока не растаяло его ледяное сердце, оплот его силы (всегда, когда проклинают человека — проклинают именно его сердце, чтобы сама жизнь была неразрывно связана с проклятием), отколол от него половинку и дал Пельге. Та сжала льдинку в руке и взлетела вверх — а затем огненное тело её иссякло, превратившись в холодный дым, который тут же рассеял ветер.
Но не исчезла половинка сердца Чаля, которая, соединившись с сердцем Пельги, летело всё выше и выше и, долетев до самого неба, взлетела к краю Вселенной и засияла там яркой звездой. На месте же Ледяной цитадели после того, как растаял Чаль, появилось озеро из нетающего кристального льда, которое по ночам отражало свет одной-единственной далёкой звезды в небе — той самой, которой стала Огненная ведьма.
Вскоре из-за того, что холод исчез и покинул округу, на месте снежной равнины Октавия вырос лес, где поселились люди. Узнав легенду, они назвали одним именем и озеро из вечного льда, не тающего даже летом, — и звезду в небе. Соединив имена Пельги и Чаля, они стали называться «Печаль».
Вот такая сказка.


Нянюшка Суббота, замолчав, переводит дух. От воспоминаний у неё у самой слегка щемит сердце. Конечно, она не рассказала детям, что сама была знакома с Пельгой давным-давно, и в каком горестном отчаянии та была, когда случайно сожгла человека, которого полюбила, и что именно это заставило её запереться в доме из Нетлеющего Древа, скрыться от посторонних глаз, упрятав в себе своё горе. И именно это заставило её искать Чаль, чтобы побороть своё проклятие.
В конце концов, думает Наста, все ведьмы рождаются проклятыми, и у каждой своя ноша.
Соня тем временем, кажется, всплакнула. Саша тоже загрустил. И Наста решает их приободрить:
— Давайте, я как-нибудь ночью даже покажу вам звезду Печаль?
— Мне будет грустно, — признаётся мисс Соня. — Они теперь никогда не смогут быть вместе.
— Вовсе нет, — качает головой Наста. — Теперь никто из них не одинок, и они встречаются каждую ночь — когда звезда Пельги отражается в ледяном зеркале. Так что всё кончилось хорошо…
Доблесть с порога смотрит на неё неодобрительно: взяла, мол, расстроила детей, могла бы и повеселее сказку рассказать.
Неожиданно снаружи порыв холодного ветра стучит банками о забор. Чёрный пёс поднимает беспокойную голову, принюхивается и убегает вниз. Наста, взглянув ему вслед, тоже всё понимает и говорит детям, улыбаясь:
— А теперь повторите-ка алфавит! Я как приду — проверю!
— Да, нянюшка Суббота, — говорят в голос Саша и Соня.
Прикрывая дверь детской, Наста спускается на первый этаж и выходит на улицу. Небо, ещё несколько минут назад бывшее ясным, теперь затянуто серыми облаками. Но ещё не тучами. Доблесть с воинствующим видом стоит возле двери, устремив взгляд в сторону калитки.
Наста тоже смотрит туда, и видит, что за калиткой встал бледный и мрачный Тундра.


3.


Наста делает несколько шагов вперёд, к калитке, за которой стоит Тундра. Доблесть двигаться не торопится, но спустя время тоже идёт за Настой. Им обоим такой гость у калитки не нравится, и они хотят, чтобы он поскорее ушёл. Потому что Тундра никогда не приносит добрых вестей.
Сейчас он стоит на месте, не заходя внутрь и даже не прикасаясь к доскам калитки. Его мешковатая чёрная шляпа надвинута на глаза, а кожа бледная, как будто никогда не видела солнечного света. Всё его одеяние такое же, как шляпа — мешковатое и потрёпанное.
— Кто вы? — спрашивает Наста, не собираясь выдавать, что знает Тундру.
Бесполезно: у того лишь губы двигаются в улыбке.
— Не притворяйся, Субботница, ты знаешь, кто я. И я тебя знаю. А люди, с которыми ты живёшь, не ведают, какую змею у себя пригрели?
Наста молчит: с Тундрой она говорить не желает, лишь молится небесам, чтобы он поскорее ушёл. За калитку он вряд ли рискнёт зайти, а если рискнёт — проверит, насколько у Доблести острые клыки. Псу-то всё равно, колдун, не колдун… Это немного успокаивает Насту.
— Иди своей дорогой, путник, — говорит Наста сдержанно и негромко. — Тебе нечего здесь делать, податей мы не раздаём.
Тундра скалит острые зубы.
— Податей… Что мне могут дать люди вроде этих, и чем они привлекли тебя? Неужели, всё же хочешь съесть детишек, пока они спят? Но почему тогда остановилась здесь так надолго?
— Она никого не станет есть, — вступается за Насту Доблесть, стоящий тут же, и скалит клыки. — Она изменилась, и больше не Субботница. Оставьте её в покое.
— Ну-ну, — смеётся Тундра, и где-то вдалеке за лесом громыхает зарница. — Кто родился с проклятием, от него не спасется… Смотри, Субботница, узнают люди, что ты ведьма, — сами тебя выпроводят, и слушать не станут. И пса твоего так же…
Опираясь на палку, Тундра разворачивается и уходит, прихрамывая, и вскоре на тропинке тают все его следы.
— Возвращайся к сёстрам на гору. Не то будет хуже.
Наста всё смотрит ему вслед, пока Тундра не скрывается из виду. Она понимает: скорее всего, он говорил правду.


— Кто это был, нянюшка Суббота? — спрашивает Саша, когда Наста возвращается в дом. Соня, конечно же, с ним неразлучна.
— Такой страшный… Это пристав?
— Глупая, с чего вдруг это будет пристав?
— А с того, что папа их очень не любит. Он всё время лоб морщит, когда ему говорят про приставов. Так наверняка это он и был!
— Нет, Соня, он был не пристав, — говорит ей Наста. — Просто бродяга, спрашивал дорогу. Вот я ему путь и указала. Вот что: я схожу на рынок в город, а вы пока во что-нибудь поиграйте.
— А можно нам с вами? — просятся дети, но Наста качает головой.
— Это большой секрет, так что я должна пойти одна. Принесу вам по окшевой булочке, договорились?
— Тогда мне из белой окши!
— А мне из зелёной!
— Вот и хорошо. Сэру Саше из белой окши, а мисс Соне из зелёной. Я запру дверь, смотрите — не открывайте никому!
— А если тот бродяга вернётся? — спрашивает Соня.
Наста улыбается через силу:
— С тобой отважный рыцарь, который защитит тебя от любой опасности.
— Тоже мне рыцарь… Плакался от того, что у него зуб болел! — и Соня показывает Саше язык.


В разгар буднего дня на рынке Хопп людно и шумно. Наста, повязавшая вокруг головы косынку, идёт среди людей, держа под локтем корзинку, куда сложит продукты. И ловит запахи — острые, пряные, душистые и морщливые (от таких хочется сморщить нос), рыбные и мясные. Рынок полон запахов, полны их и люди, и каждый запах Наста чувствует куда острее любого смертного. Но сейчас не очень-то обращает на них внимание, поглощенная собственными невесёлыми мыслями.
Когда дети в доме, — они покоя ей не дадут, поэтому Наста и решила пройтись до рынка, чтобы обдумать «на одну голову» всё, что ей сказал Тундра.
Старый колдун, конечно, прав. Наста и сама понимает, что не должна здесь быть. Но что поделать — проклятое её сердце привязалось к семье, которой она прислуживает, к озорникам-детям, к немного ворчливому мистеру Пикс и его жизнерадостной и спокойной супруге. О такой жизни Наста и мечтать не могла, когда жила на ведьминой горе среди пяти своих сестёр.
Перебирая в руках пахучие мунделины, один синее другого, Наста вспоминает своих сестёр. Грубоватая и немного неуклюжая Понедельница всё время норовила кого-то съесть, а завистливая и упрямая Вторница всегда очень заботилась о своём внешнем виде. Средница всё время пыталась всех мирить и для ведьмы была не в меру доброй, хотя детишек изредка всё равно похищала. Четвёрница была замкнутой и таинственной, всё время сторонилась других, всё время что-то скрывала, особенно — своё лицо. Среди ведьм судачили о том, что она умудрилась влюбиться в смертную девочку, и теперь себя за это ненавидит. Пятница, старшая из всех, всё время сквернословила, призывая к порядку других. Именно она всегда собирала других на собрания, наказывала провинившихся, отличала тех, кто заслужил похвалу, и отчитывалась за сестёр перед Воскресеньицей.
Последняя была не сестрой, а ведьмой-матерью. Её «дочери» почти ничего не знали о ней, кроме одного: когда-то благодаря мощному проклятию она воскресла из мёртвых, и именно так и стала ведьмой.
Что до Субботницы… Молчаливая и скромная, она много лет сопротивлялась давлению сестёр, заставлявших её ловить детей и есть их, чтобы люди не зазнавались и жили скромнее, и молились чаще. В конце концов, когда ведьмы нацелились на деревеньку Хопп, именно Субботницу отправили в деревню, чтобы она похитила детей из какой-нибудь семьи.
«Пока не принесёшь нам детишек — не возвращайся!» — сказали вдогонку Субботнице, когда она уходила на своё первое похищение. Ведьмой она была ещё молоденькой.
И наказа ослушалась.
Скрывшись от сестёр и охотников, рыщущих по округе, она месяц скрывалась в тёмном лесу, пока её случайно не нашёл мистер Пикс. Притворившись девушкой, потерявшей память, Субботница попала к нему в дом. Супругам, ведущим торговые дела в городе, как раз требовалась няня для непослушных детей. А как же называть девушку без имени, потерявшую всякую память о себе?
И Субботницу нарекли Наста. В древних языках такое имя означало «вернувшаяся к жизни».
Обычно ведьмы не могут жить с людьми, и жестоко наказывают тех, кто, обладая магическим даром, пытается это делать. Таковы ведьмовские законы. Отыскать друг друга ведьмы способны по колдовскому имени, данному ведьмой-матерью — но теперь Субботница, ставшая Настой, стала для сестёр неотличимой от других людей и прожила вдали от ведьминской горы целый год.
Пока что Воскресеньица не искала её. Но искал — и нашёл — колдун Тундра, приходящийся ведьме-матери сводным братом. Тундра всегда выполнял работу сторожевого пса, и добычу свою всегда отыскивал.
Теперь, размышляет Наста, он наверняка расскажет всё ведьме-матери, и та пришлёт за непослушной Субботницей сестёр. Что будет после этого — и представить страшно.
А что, думает Наста, направляясь к лавке пекаря Луи, случится, если она покинет дом Пиксов да вернётся на ведьмину гору? Тогда Саша и Соня когда-нибудь снова могут оказаться в опасности. Их может поймать и съесть какая-то из её сестёр, а сама Наста никогда об этом не узнает… От таких мыслей её бросает в дрожь. И Наста понимает: нельзя ей уходить. Она не сможет жить, зная, что Саша и Соня, родные теперь её сердцу, погибли по её вине.
А если она останется?
Тундра прав: узнав, что Наста одна из ведьм, мистер Пикс, скорее всего, сам выгонит её из дома. Потому что держать у себя ведьму означает не только навлечь на себя гнев её сестёр, но и привлечь внимание местного рыцарского Ордена. Так что же ей теперь делать?
Мысли о том, что супруги Пикс могут разозлиться на неё, сжимают сердце Насты. Она не привыкла видеть, как они ссорятся, ругаются и кричат, и убеждена, что, когда ей придётся — зрелище ей не понравится. И безысходность нагоняет на Насту неизбежную кручину, спастись от которой даже волшебство не всегда помогает.
Отгоняя невесёлые думы, Наста открывает дверь, входя в пекарню Солнечного Луи.
Деревянный пол из крепких дубовых досок разукрашен солнечными лучами. Под крышей дома тайком упрятана сложная система стёкол, узоров и зеркал, благодаря которой внутрь в солнечную погоду проникают жёлто-рыжие прямоугольники и квадраты. Поэтому здешнего Луи и называют Солнечным.
А вовсе не из-за того, что такая у него фамилия.
— Толстый кот Менбельфин
Маленький нахал,
На диване лежал,
Брюшко всё чесал, — напевает Луи, стоя спиной ко входу за прилавком. Кроме него в пекарне больше никого нет. Когда входит Наста, колокольчик у двери позванивает, но первое время Луи этого не замечает, продолжая петь и слегка приплясывать.
— Повернётся на бок
Толстый рыжий кот,
А потом — на другой,
Так вот и живёт… О, Наста! — радостно восклицает Луи, оборачиваясь и отрываясь от песни про кота. — Добро пожаловать! Что сегодня закажешь? Хрустящий дубовый хлеб или, может быть, окшевые шарики? Они отлично подойдут к мунделинам, которые я вижу у тебя в корзинке!
Солнечный Луи совсем не похож на пекаря: он невысокий, тощий, со слегка смуглым худым лицом и бегающими туда-сюда глазами. Быстрый, юркий — ему бы лучше на почте работать, или где-то ещё, но никак не в пекарне. Впрочем, никто не жалуется, и Наста в том числе. Поёт Луи не сказать, что хорошо, но для пекаря — высший класс.
— Доброго дня, — здоровается она. — Сэр Саша и мисс Соня попросили по окшевой булочке. Так что испеки-ка мне две, пожалуйста.
— Какого цвета?
— Одну из белой окши, а другую из зелёной.
— Сию минуту, Настёна! Хочешь, тебе тоже сделаю? Тебе из какой окши?
— Было бы прекрасно, — признаётся Наста, потому что тоже любит такие лакомства. И любит, когда её называют «Настёной». — Но у вас едва ли есть фиолетовая…
— Есть-есть, о чём ты! Целый мешок, её же не ест почти никто. Значит, белая, зелёная и фиолетовая… Скоро будет готово!
Исчезая в кухне, вскоре Луи появляется с двумя вещами: маленькой переносной печкой, на которой выложены три кусочка разноцветной окши, и часиками, отсчитывающими время. Когда Луи ставит часы на печку, стрелки делают полный оборот и засекают… восемнадцать минут.
— Ох и долго, — удивляется Луи, и тут же поправляет себя, — то есть, конечно, распределение тут что надо, и булочки получатся славные. Тут ведь как: десять минут это иногда перебор, а восемь — иногда и недобор…
Он предлагает Насте присесть на один из стульев за прилавком, но там уже сидит солнечный луч. Уместив его на коленях, нянюшка Суббота устраивается, приготовившись ждать, пока булочки будут готовы.
— А чтобы нам скоротать время, — вдруг предлагает Луи, — расскажи сказку, а? Уж больно приятно тебя слушать, Наста.
Та слегка смущается, припоминая, что несколько раз Луи — когда заносил Пиксам свой фирменный хлеб — становился невольным слушателем сказок нянюшки Субботы, но никогда не мог дослушать их до конца, потому что торопился. А ведь она как-то раз даже обещала ему одну сказку.
Подумав немного над тем, стоит ли выполнять обещание прямо сейчас, Наста улыбается.
— Какую ты хочешь?
— Как-то раз, когда к вам зашёл, ты про ктуцуна рассказывала, который рыцарем стать хотел. Дивная сказка была, жаль, я торопился. Расскажи-ка её, Настушка! А я, глядишь, тебе и булочки бесплатно отдам. Потому что сказки рассказывать — тоже труд…
— Нет, что вы, — качает головой Наста. — Это совсем не честно. Но про ктуцуна, так и быть, расскажу…


4. Сказка про ктуцуна Гринна


Жил-был на свете отважный и смелый рыцарь Корникус. Его злейшим врагом была старая ведьма Хаока, с которой Корникус не раз сражался. И всё бы было без толку — если бы однажды рыцарь не извёл в одну ночь всех семерых её дочерей. От этого Хаока обессилела, да и в лес спряталась, а Корникусу были слава и почёт.
Вскоре после победы над старой ведьмой рыцарь встретил прекрасную женщину Хюгу, которая родила ему сына. Мальчика нарекли Гринном.
Гринн рос смелым, добрым и честным. Он хотел вырасти настоящим рыцарем, как и его отец, Корникус. Для этого он учился езде на цумерах, фехтовал, читал стихи — в общем, у мальчика было всё для того, чтобы стать достойным преемником своего отца.
Когда Гринну было восемь лет отроду, его записали на Испытание. Это был специальный турнир, в котором состязались молодые претенденты в рыцари. Достойнейший из них становился главой ордена рыцарей и возглавлял всех, кого оставил позади. Все, кто знал сына Корникуса, с самого начала прочили ему самое высокое место: юный Гринн был силён, смышлён, да к тому же ещё и красив. При этом он был рыцарем не только телом, но и душой — честной, отважной и благородной.
Испытание должно было состояться через год…
— Так долго? — дивится Луи.
— Конечно. Такие дела не решаются за пару месяцев… Итак, до рыцарского Испытания оставался год, когда произошло несчастье.
Гринн гулял по лесу и наткнулся на попавшую в беду девушку, которую придавило деревом. Мальчик, несмотря на юный возраст, был очень сильным и, поднапрягшись, легко опрокинул тяжёлый ствол и освободил несчастную.
Однако в ловушку попал он сам: девушка оказалась замаскированной ведьмой Хаокой. Колдунья караулила Гринна, чтобы отомстить за своих дочерей его отцу, Корникусу.
Она вскричала так громко, что птицы на верхних ветвях деревьев вспорхнули вверх: «За моих семерых деточек да разделишь ты, Гринн да Корникусс, проклятие моего сердца, да на веки вечные, пока я живу на этом свете, обратишься ты в ктуцуна и никогда не станешь рыцарем!».
И в тот же миг Хаока рассеялась на ветру, став облаком, а Гринн превратился в слабенького птенца-ктуцуна.
Днями и ночами Корникус с женой искали сына, а после долго горевали, не найдя его. Невдомёк им было, что тот превратился в крошечную птичку, и его приютила у себя в гнезде большая матушка-ктуца. Три месяца Гринн-ктуцун учился летать, а затем, выучившись и обрастя красивыми перьями, поблагодарил за всё матушку-ктуцу да полетел в отчий дом.
Пока сэр Корникус с супругой спали, Гринн влетел в свою комнатку, где когда-то жил, и птичьей лапкой попытался вынуть из ножен меч, принадлежащий ему с рождения.
Неуклюжая тонкая лапка, похожая на древесную веточку, обхватила рукоять меча не сразу. Оружие было во много раз тяжелее ктуцуна, и Гринну было бы ни за что не взмахнуть таким оружием. И всё же, собрав всю силу в лапки, он поднатужился и вынул меч, взмахнув им. Ножны с грохотом упали на пол, а на шум прибежали родители Гринна. Увидев посреди комнаты небольшого ктуцуна, взметнувшего вверх оружие сына, мать с отцом признали утерянное дитя в небольшой птичке.
Вместе они стали помышлять, что же делать дальше, и Корникус, уже седой и постаревший, решил, что сын его, каким бы он ни был, должен участвовать в Испытании и стать настоящим рыцарем. Он начал тренировать фехтованию ктуцуна, в котором признал утерянного сына.
Все соседи думали, что старик сошёл с ума, глядя, как тот показывает ктуцуну фехтовальные приёмы. Но ктуцун вскоре научился удерживать тяжёлый меч всего в одной птичьей лапке, и фехтовал в воздухе, быстро перебирая крыльями. Также Гринн научился петь на манер стихов и баллад — уметь это должен был каждый рыцарь.
Тяжелее всего ему далось обуздание цумера Хахоля, который никак не хотел признавать в маленькой птичке наездника. Но Гринн здесь пошёл на хитрость. Он несколько раз принёс Хахолю охапку вкусной травы-незелицы, и зверь подумал: вот же странная птичка, что пытается меня седлать. В следующий раз ктуцун снова принёс Хахолю незелица, и зверь подумал: что ж, возможно, от этой птички будет толк. Когда Гринн и в третий раз принёс незелицу Хахолю, тот решил: а и пускай будет эта птица мне наездником!
Луи смеётся так громко, что дрожат стёкла, и даже окшевые булочки в печке наливаются от его смеха.
— Ну-ну? — спрашивает он, отсмеявшись. — И что дальше?
— Настал день Испытания. Многие смеялись над сэром Корникусом, приведшим вместо своего сына ктуцуна, одетого в маленькие стальные доспехи, и держащего на птичьей спинке настоящий меч в длину человеческой руки, и восседавшего на боевом цумере. Некоторые, впрочем, Корникусу сочувствовали: совсем, мол, старик умом поехал. Гринна хотели поначалу удалить с турнира, но он соответствовал всем требованиям: был в доспехах, на цумере, с оружием, и даже его отец на турнире присутствовал. И так Гринна допустили до рыцарского турнира.
Первым испытанием стала езда с препятствиями: побеждал тот, кто первым прискачет к финишной черте. Цумеры семерых сыновей рыцарей — и ктуцуна Гринна — выстроились в ряд у полосы. Наездники обменивались колкостями, и только Гринну никто ничего не говорил. Потому что зачем, думали господа рыцари, шутить над тем, у кого и шанса выиграть нет…
Какого же было их удивление, когда ктуцун, специально припасший охапку незелицы, привязал её к удочке и выставил перед носом у Хохоля. Завизжав, тот рванулся как бешеный, обгоняя бравых цумеров рыцарей, подгоняемых только шпорами и криками. Легко догнав цумера, обогнавшего других на первых порах, Хохоль сравнялся с ним. На этом цумере ехал сын Бирюзового рыцаря сэр Нандоль, и он был весьма изумлён тем, что его нагнала птица.
— Ну через болото ты не пройдёшь! — крикнул он Гринну, добавляя ходу.
Через болото цумерам было не то, чтобы сложно, но боязно проходить, поэтому рыцарь должен был быть настоящим умельцем, чтобы совладать со своим зверем на болоте. И когда оно показалось на горизонте, цумеры шестерых рыцарей опасливо замедлили ход, за что те принялись на них кричать.
Только Хохоль нисколько не замедлился, потому что видел перед собой только охапку незелицы, которую хотел больше всего на свете. Он легко пробежал половину болота, обогнав других рыцарей и сэра Нандоля, после чего начал тонуть.
Но и здесь Гринн не растерялся: схватив Хохоля за холку, ктуцун захлопал крыльями и, подняв его в воздух, пронёс до другого берега, где снова оседлал. А там и до финиша было рукой подать.
Так ктуцун Гринн вышел из первого испытания победителем.
Следующим испытанием было чтение стихов. Победившего определяла принцесса Луления Мленная, к которой рыцари выходили и декламировали свои произведения. Первым, конечно же, вышел самый богатый и красивый — сэр Нандоль, который начал читать стихи о красоте принцессы, стоящей перед ним.
— О несравненная Луленья, вы красивее, чем цветок закатной Луны, сорванный до начала сердечного звона…
Прослушав до середины, принцесса отвергла его и сказала: следующий!
Один за другим, рыцари представали перед ней и восхваляли её, но принцессе всегда было недостаточно, и уже на шестом Луленья Мленная потеряла надежду и заскучала.
Последним вышел ктуцун Гринн.
Не став представать на одно колено — потому что у ктуцунов коленей нет — Гринн взлетел на балкон к Луленье и пропел ей сладкую руладу о красоте неба и звёзд, а саму её он хвалить не стал. И Луленье понравилось птичье пение — настолько оно её заворожило, что Гринн был признан победителем конкурса.
Так он прошёл второе испытание.
Третьим испытанием, как ты, Луи, уже, наверное, догадался, был рыцарский поединок на мечах.
Каждый рыцарь должен был сразиться с соперником, определённым ему по таблице, и выйти, победив всех. Конечно же, маленькому ктуцуну Гринну пришлось тяжелее всех с мечом в птичьих лапках.
И он вышел на бой со своим первым противником без меча.
Против Гринна вышел биться высокорослый молодой великан Бурднюк, рычащий и сопящий. Как только объявили начало боя, они рванулись друг на друга. У Бурднюка был огромный топор, способный рассекать вековые деревья на куски. Но на стороне Гринна было проворство: легко махая крылышками, он ловко избегал тяжёлых атак Бурднюка. Когда же силач вымотался, ктуцун Гринн легко обвёл его руку вокруг его собственного тела и повалил на землю. Сверху на Бурднюка рухнул его же топор, который силач, придавленный его тяжестью и усталостью, теперь не мог поднять.
Одного за другим, ктуцун побеждал рыцарей, используя вместо грубой силы и тяжёлых доспехов ловкость, проворство и хитрость. И только на финальный бой с Нандолем он решил взять в лапки меч, и правильно сделал. Нандоль, в отличие от других рыцарей, не надевал тяжёлых доспехов, а предпочитал им лёгкие, не сковывающие движений. И своих противников он побеждал быстрыми, стремительными атаками.
И вот он схлестнулся с вооружённым клинком ктуцуном.
Лезвия лязгали и звенели, но ни один из противников долгое время не мог достать другого. Гринн фехтовал, перехватывая меч с одной лапки в другую и неустанно махая крыльями, а Нандоль тщетно старался пробить его защиту, но пташка оказалась ему не по зубам. И когда они уже неслись друг к другу для решительного удара, во внезапно потемневшем небе вдруг раздался грохот. Громовые раскаты возвестили о прибытии злой ведьмы Хаоки, которая когда-то и заколдовала Гринна. Теперь, наблюдая за его успехом, она поняла, что её план отомстить Корникусу вот-вот провалится, и Гринн всё равно станет рыцарем.
И злая колдунья решила похитить принцессу Луленью Мленную, превратившись в огромную страшную птицу с чёрными перьями.
— Рыцари, к атаке! — быстро сориентировавшись, скомандовал Нандоль, обращаясь к другим рыцарям, сидящим на арене. Теперь только они могли остановить злобную колдунью, намеренную похитить принцессу Луленью.
Шестеро храбрых молодых людей вместе с ктуцуном Гринном вступили в ожесточённый бой с колдуньей Хаокой. Бились они со страшной птицей три дня и три ночи, переломали множество мечей и получили множество ран, и семь раз каждый из них был близок ко смерти, и восемь раз себя пересиливал. И на утро последнего дня битвы, когда все рыцари были обессилены, как и сама Хаока, взлетел вверх отважный ктуцун Гринн и пронзил сердце ведьмы своим острым клювом.
Когда Хаока была побеждена, проклятие рассеялось и Гринн превратился обратно в человека, став красивым и смелым юношей. Счастливый отец его Корникус обрёл достойного преемника, а шестеро рыцарей — включая и Нандоля, — признали в Гринне своего капитана. С тех пор доблестный Орден Ктуцуна защищает тот городок, где и родился и вырос Гринн. Конец, — завершает Наста.
— А что с той принцессой, Луленьей? — спрашивает Луи, пораздумав немного над концовкой.
Румяные окшевые булочки, одна аппетитнее другой, уже готовы, так что он, закатывая их в салфеточки, укладывает угощение в корзинку Насты и принимает от неё плату.
— Ещё несколько лет она грезила о женитьбе на Гринне, но потом вышла замуж за Нандоля. И они, говорят, сейчас растят уже четвёртого сына, который прекрасно себя чувствует.
Наста умалчивает о том, что Нандоль склонен к азартным играм, а сама принцесса втайне часто делит постель со всякими герцогами. Но ведь сказке не обязательно знать такие вещи? Наста решает, что вовсе не обязательно.
— Ну и ска-а-зка! Ай да молодец ты, Настушка! — радостно говорит ей Луи. — Вот теперь сынку-то расскажу, будет как Гринн этот… Спасибо тебе от всего моего пекарского сердца!
— Пожалуйста, — улыбаясь, довольная Наста берёт корзинку в руки и покидает пекарню Солнечного Луи.
Дома её, небось, уже заждались Саша и Соня.


5.


Корни деревьев, тихо шуршащие в листьях, неторопливыми змеями ползут вперёд. Проходя возле опушки, Наста замечает их краем глаза и замирает. Корни никогда не двигаются сами по себе, и она это прекрасно знает.
Древесные щупальца почти что неслышно хрустят и потрескивают, прокладывая себе дорогу к дому Пиксов. За одной змеёй следует несколько других, и вот уже вся тропинка к дому забита угрожающе крадущейся оравой корней. Достигая калитки дома, корни со скрипом прокрадываются кверху, переплетаются друг с другом и вскоре создают из себя устрашающее пугало с пустыми глазницами на улыбающемся деревянном лице.
Голова пугала незаметно обрастает человеческой кожей и волосами, и Наста узнаёт одну из своих давних сестёр — Понедельницу. Кожа покрывает только её голову, шею да ключицы, всё остальное по-прежнему туго переплетённые листья да корни.
Протягивая ветвь, служащую ей рукой, Понедельница сплетает длинные пальцы с деревянным забором, надеясь пройти внутрь. Зря старается: у Тундры не получилось, у неё не получится подавно. Забор освящён, поэтому ни у одной ведьмы пройти через калитку не выйдет, если в доме её не желают видеть. Поэтому проходить может именно Наста — но не Субботница, и ни кто-то ещё из её сестёр.
Незаметно подходя к ней, Наста какое-то время смотрит за тщетными попытками Понедельницы, а затем молвит:
— Перестань.
Понедельница замирает и оборачивается. Узнаёт сестру.
— Субботниица! — восклицает она. — Сколько трав перепахано, во что это ты вырядилась?! Никак, служанка?!
— Уходи, сестра, — говорит ей Наста спокойно. — И другим передай — нечего вам здесь делать. Я больше не вернусь на гору.
Брови Понедельницы ползут вверх.
— Сдурела, окаянная? Корни позабыть вздумала?! К щенкам человеческим привязаться решила?! Уж я-то матери Воскресеньице расскажу, она тебя мигом уму-разуму…
— Никому не надо рассказывать! — одёргивает её Наста. — Всё равно я к вам не вернусь. Потому что если вернусь — съедите детей, не подавитесь…
— И правда, привязалась к ним, скверница, — шипит Понедельница зло, то и дело срываясь на ругань. Корни тела её угрожающе двигаются. — Что, счастья человеческого захотела, мерзавка? Дом, семью, муженька может быть? Ктуцунов два десятка, да может, ещё глумку заодно, чтобы молочко давала? Совсем ведьминский стыд потеряла…
— Я его, может быть, как раз нашла, — говорит Наста гордо. — А у вас его как не было, так и нет, всё детей таскать продолжаете, чтобы людей в страхе держать…
— За языком следи, падальница… — несколько крепких и гибких корней обвивают правую ногу Насты, ещё несколько ползут до голени левой. Древесные корни — сила Понедельниицы, и они ей безраздельно подчиняются. — Не обессудь, силой тебя утащу, хочешь того или нет…
Раздаётся громкий лай. Доблесть, сильным прыжком пересекая забор, бросается на защиту Насты и вгрызается зубами в руку-ветвь Понедельницы. Клыки у него что надо, и с хрустом перекусывают кору, от чего ведьма завывает и отшатывается. Корни отпускают ноги Насты и теперь та может свободно двигаться. Она встаёт рядом с Доблестью, скалящим клыки.
Древесная ведьма смотрит на них с ненавистью и опаской, и подходить не решается. Пса она боится — знает, что древо нипочём его острым клыкам.
И, наконец, решается отступить.
— Одумайся, пока не поздно, — говорит она Насте. Тело её распадается на множество древесных змей, расползающихся в разные стороны, а голос какое-то время висит в воздухе. — К полуночи за тобой приду. Если добровольно не пойдёшь — силой утащу, и детишек с собой заберу.


Наста долго жила рядом с Понедельницей, так что точно знает: та, несмотря на скверный характер, всегда верна своим словам, так что, если она сказала, что придёт к полуночи — то скорее небо рухнет, нежели ведьма нарушит своё обещание. Поэтому, когда бывшая сестра её исчезает восвояси, Наста готова кинуться в слёзы от страха и бессилия. Она падает наземь возле забора и прикладывает ладони к лицу.
Что же ей делать?
Доблесть, верный друг, чувствует, как плохо Насте, и тычет ей мокрым чёрным носом в щёку.
— Мне придётся идти с ней, — шепчет Наста и благодарно гладит его по голове. — Мне придётся вернуться к Воскресеньице.
— А если воспротивишься? — предлагает Доблесть. — Если рискнёшь противостоять ей? Ты ведь тоже не обычная смертная, и слабости Понедельницы, наверное, знаешь.
— Знать-то знаю, но сэр Саша и мисс Соня… Они будут в опасности, если я не справлюсь, и ведьмы могут их забрать.
Доблесть понимающе молчит, не находя, что ответить. Наста, сломленная горем, какое-то время она сидит на коленях возле калитки, а затем поднимается и через силу улыбается. Вот ещё не хватало — беспокоить детей лишними слезами.
— Что ты решила? — спрашивает Доблесть.
Та отвечает, открывая калитку и заходя:
— Тщетно в грядущее щуриться днём — вечер настанет, тогда и поймём.
— Ох уж эти мне ведьминские приговорки… — вздыхает Доблесть, проходя за ней.


Войдя в дом, Наста оставляет на кухне корзинку с окшевыми булочками и сочными мунделинами, и, затопив печь, постепенно успокаивается. В доме Пиксов ей тепло и уютно, и покидать его она не хочет. А полночь ещё не скоро, и время подумать — есть. «Впрочем, что тут думать… — про себя горюет Наста, присев на софу. — Мне только идти с Понедельницей и — точка… Нельзя ведь, чтобы их забрали».
С верхнего этажа доносится топот и радостные вскрики. Поднявшись, Наста осторожно крадётся наверх, ведомая любопытством, во что же на этот раз играют Саша с Соней.
— Берегись, это друмгун! — кричит Саша, заскакивая на кровать и поднимая над головой деревянный меч. — Я защищу тебя, Пелинция!
— Да всё ты перепутал! — отвечает ему Соня, стоящая на своей кровати. — Никакой это не друмгун, а брумган! Его я и сама легко одолею!
— Ну чего ты опять споришь! — возмущается Саша. — Это точно друмгун, слышишь, как рычит и мурчит! Готовься, сейчас дыхнёт пламенем!
— И вообще я не Пелинция, а Фоминция! — Соня спрыгивает с кровати, с грохотом ударяя пол маленькими ступнями, и гордо вскрикивает: — Римоханбатонагунна!
— Вот и неправильно, вот и неправильно! — радостно упрекает её Саша. — Правильно будет «Римохантороригумма»!
— Да это просто было другое заклинание! — попыталась оправдаться Соня.
— Да? И что же это за заклинание?
— Оно превращает друмгуна в брумгана!
— Врёшь ты всё, нет таких заклинаний!..
— АРРРРРР!!! — нянюшка Суббота, обувшись в толстый чёрный мех (это зимняя одежда мистера Пикса, главное потом успеть убрать её назад, чтобы он не узнал). — Я злобный друмбрумгун!
Дети в ужасе вскрикивают и тут же кидаются друг к другу. Соня бросается за брата, а тот сжимает меч в руках.
— Уууу, злой друмбрумгун! Мы с моей сестрой Фоминцией одолеем тебя одним бум-даром!
— Да! — полу-отважно подтверждает Соня из-за спины Саши. Она потрясает в воздухе поварёшкой, служащей ей волшебным жезлом.
— АРРРР!!! — жуткий друмбрумгун двигается вперёд. Рыцарь Саша кидается вперёд и с боевым криком шуточно ударяет по ноге монстра. Наста, естественно, изображает рык боли и падает на одно колено.
К ней подскакивает Соня и слегонца тыкает поварёшкой в голову друмбрумгуну.
— Були-крули-зули-трули!
И нянюшка Суббота скидывает чёрную шубу в сторону, хватаясь за сердце:
— Я — принцесса Бульгунция, меня заколдовали, и превратили в друмбрумгуна, но вы, отважные рыцарь и волшебница, сняли с меня проклятие!
— Ура-а-а! — Саша с Соней хлопают друг друга по ладоням. — А теперь нам можно по охшевой булочке?!
Нянюшка Суббота мигом вскакивает на ноги, поднимая на плечах обоих детей.
— Пока спускаемся, повторите-ка мне алфавит! А я подумаю над тем, угощать ли вас!