Психологические классы, ч. 10. Опыт против теории

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ КЛАССЫ В СРЕДЕ МАРКСИСТОВ

11. Опыт против теории

На вопрос о том, почему Ленину не удалось в 1905 году свергнуть царя, есть простой ответ: ему помешало непонимание значения и роли армии в революционную эпоху. И это притом, что не кто-нибудь, а сам Энгельс указывал на ключевую роль данного фактора всего за десять лет до революции 1905 года:

«Не будем создавать себе на этот счет иллюзий: действительная победа восстания над войсками в уличной борьбе, то есть такая победа, какая бывает в битве между двумя армиями, составляет величайшую редкость» (Введение к работе Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.»).

Откуда, казалось бы, сам собой напрашивается вывод: обеспечить победу вооруженного восстания может лишь переход армии на сторону восставших. А значит, на эту перспективу и должна была работать марксистская пропаганда, ОСОБЕННО СРЕДИ ОФИЦЕРСТВА как организующей силы армии. Однако в то время Ленин и вообще марксисты думали иначе. Согласно их тогдашним представлениям, регулярная армия как таковая – реакционный пережиток прошлого, а в России она еще и едва ли не последний надежный оплот царизма. Вследствие чего одним из пунктов программы-минимум РСДРП была ликвидация «военной касты» и «замена постоянного войска всеобщим вооружением народа». Нетрудно догадаться, как это повлияло на отношение офицерства к РСДРП и к революции 1905 года. Между тем, даже небезызвестный А. Деникин должен был признать в своих «Очерках русской смуты», что

«…жизнь как будто толкала офицерство на протест в той или другой форме против «существующего строя». Среди служилых людей с давних пор не было элемента настолько обездоленного, настолько необеспеченного и бесправного, как рядовое русское офицерство. Буквально нищенская жизнь, попрание сверху прав и самолюбия; венец карьеры для большинства – подполковничий чин и болезненная, полуголодная старость. Офицерский корпус с половины 19 века совершенно утратил свой сословно кастовый характер. Со времени введения общеобязательной воинской повинности и обнищания дворянства, военные училища широко распахнули свои двери для «разночинцев» и юношей, вышедших из народа, окончивших гражданские учебные заведения. Таких в армии было большинство».

Если эти слова Деникина – правда, сомневаться в чем нет причины, то идея социализма как более справедливого и разумного (а значит, и более сильного в экономическом и ВОЕННОМ отношении) общественного строя, чем капитализм, не могла быть совсем уж чуждой для русского офицерства, как и для всей русской интеллигенции, частью которой оно являлось. Тем более – после позорного поражения в войне с Японией, показавшего всем, способным видеть, военную слабость царской России. На этом историческом фоне лозунг «Чтобы стать сильной, Россия должна стать социалистической» мог бы найти отклик в офицерской среде. Кстати, сегодня этот лозунг не менее актуален, чем столетие назад. 

Главное же то, что неразумность отказа от «постоянного войска» была удостоверена опытом гражданской войны, победить в которой большевикам удалось лишь благодаря созданию нового «постоянного войска». Причем создать его было бы невозможно без помощи тысяч «военспецов» из числа бывших офицеров царской армии, ставших красными командирами. Этот исторический факт дает основания предполагать, что при изначально адекватном отношении РСДРП к армии и офицерству было бы вполне возможно еще в 1905 году не только добиться свержения царизма, но и успешно выполнить ВСЮ "программу" 1917 года, включая Октябрьскую революцию. И при этом избежать братоубийственной гражданской войны, в которой именно офицеры сыграли роль главной военной силы контрреволюции, в чем, безусловно, есть доля вины большевиков.

Подобным же образом происходила эволюция взглядов Ленина и на другие конкретные вопросы перехода к социализму. Фундаментом для его первоначальных планов неизменно служили "незыблемые истины" марксизма. Но попытки воплотить эти планы в жизнь с подозрительным постоянством наталкивались на те или иные непредвиденные трудности, преодолеть которые "правильными", с марксистской точки зрения, методами никак не удавалось. И в итоге рано или поздно приходилось, как в рассмотренном выше случае, поступать ВОПРЕКИ марксистской теории.

Почему же марксизм так часто подводил своих сторонников? Потому что он, вопреки утверждениям его создателей, никогда не был НАУЧНЫМ социализмом, ибо марксизму не присуще характерное для подлинной науки принципиальное неверие в собственную непогрешимость. С точки зрения научного подхода, любая теория – всего лишь ГИПОТЕЗА, истинность которой должна быть подтверждена или опровергнута ПРАКТИЧЕСКИМ ОПЫТОМ. Поэтому настоящий ученый никогда не позволил бы себе такого, например, заявления:

«То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что СУЩЕСТВОВАНИЕ КЛАССОВ связано лишь с ОПРЕДЕЛЕННЫМИ ИСТОРИЧЕСКИМИ ФАЗАМИ РАЗВИТИЯ ПРОИЗВОДСТВА, 2) что классовая борьба необходимо ведет к ДИКТАТУРЕ ПРОЛЕТАРИАТА, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к УНИЧТОЖЕНИЮ ВСЯКИХ КЛАССОВ и к ОБЩЕСТВУ БЕЗ КЛАССОВ...» (Маркс. Письмо Иосифу Вейдемейеру от 5 марта 1852 года).

Нетрудно видеть, что все "доказанные" Марксом положения а) имеют априорный характер и б) легко могут быть оспорены. Напомним в этой связи о еще одном ключевом положении марксизма, заслуживающем большего доверия, чем предыдущие три. А именно, о том, что «в основе деления на классы лежит закон разделения труда» (Энгельс, «Анти-Дюринг»). Откуда вытекает ряд выводов, ставящих под сомнение корректность "доказательств" Маркса.

Во-первых, разделение ТРУДА, понимаемого как целенаправленная деятельность людей ради удовлетворения их потребностей в продуктах этой их совместной деятельности, означает СОТРУДНИЧЕСТВО между "разделенными" участниками совместного труда, а не вражду между ними. А раз так, то в чем смысл марксистского термина «классовая борьба»?

Во-вторых, когда в "разделенный" труд вовлекается достаточно большое количество людей, закономерно встаёт задача РЕГУЛИРОВАНИЯ их совместной деятельности и возникает потребность в людях, способных эту задачу решать. Применительно к обществу в целом, это задача ГОСУДАРСТВА, регулирующего отношения между классами на законодательном уровне и тем самым определяющего характер данной общественной системы. Люди, непосредственно занятые выполнением этой работы, образуют особый "класс", который стоит НАД всеми остальными общественными классами, обеспечивая, вопреки марксизму, не защиту «привилегий» одних классов в ущерб интересам других, а жизнеспособность общественной системы в целом.

Наконец, в-третьих, для «уничтожения всяких классов» необходимо уничтожить ВСЯКОЕ общественное разделение труда, что, как легко понять, в принципе невозможно.

Но здесь уместно спросить: если в классовом обществе всё так разумно организовано, то откуда тогда берутся гражданские войны и революции? Ответим: гражданские войны и революции происходят там, где государство не справляется по тем или иным причинам со своей вышеназванной задачей. Глубинная причина смены «исторических фаз развития производства» – НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС, который также приводит к изменениям в классовой структуре общества: растет или снижается "удельный вес" в составе населения тех или иных общественных классов, появляются новые профессии или даже целые классы, а некоторые старые исчезают за ненадобностью и т.д. Что, в свою очередь, вызывает необходимость внесения соответствующих изменений в законодательство, т.е. осуществления реформ, преследующих, в сущности, ту же цель, что и технические изобретения: ПОВЫШЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТИ ТРУДА. Причем деятельность руководителей государства тоже по своему характеру сродни изобретательской деятельности; только в одном случае совершенствуются старые либо изобретаются новые СРЕДСТВА ПРОИЗВОДСТВА, а в другом – совершенствуются старые либо изобретаются новые ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ. Если же руководители государства по тем или иным причинам не справляются с этим делом, они тем самым невольно стимулируют возникновение таких "антигосударственных" организаций, как, например, та же РСДРП, являющихся не чем иным, как "зародышами" альтернативной государственной власти. И тогда уже только от качества этих "зародышей" зависит, что будет дальше. 

Главный ПРАКТИЧЕСКИЙ вывод из сказанного выше заключается в том, что общественные классы – не субъекты (как полагают марксисты), а ОБЪЕКТЫ политики. Действительные же субъекты политики – сравнительно небольшие группы политически активных личностей, часто возглавляемые «харизматическим» лидером. Именно такой "надклассовой" группой политически активных личностей была большевистская РСДРП во главе с Лениным. Как теоретик-марксист, он, конечно, никогда бы не признал, что пролетариат является всего лишь ОБЪЕКТОМ политики РСДРП; но как подлинный революционер-ПРАКТИК, он просто не мог не действовать в соответствующем духе, за что и был еще во время первой русской революции обвинен Плехановым в бланкизме. Однако в полной мере "бланкизм" Ленина раскрылся вскоре после окончания гражданской войны, когда в ходе т.н. дискуссии о профсоюзах он с предельной четкостью изложил свое понимание смысла термина «диктатура пролетариата»:

«Коммунизм говорит: авангард пролетариата, коммунистическая партия, руководит беспартийной массой рабочих, просвещая, подготовляя, обучая, воспитывая эту массу («школа» коммунизма), сначала рабочих, а затем и крестьян, для того, чтобы она могла прийти и пришла бы к сосредоточению в своих руках управления всем народным хозяйством» (т. 42, с. 241).

То есть, по Ленину выходит, что диктатура пролетариата есть на самом деле диктатура не всего рабочего КЛАССА, а только его «авангарда», коммунистической ПАРТИИ. Но если партия занимается «просвещением, подготовкой, обучением, воспитанием» того или иного класса, то это и означает, что данный класс является ОБЪЕКТОМ политики этой партии. Однако не учтенная Лениным проблема состоит в том, что указанная им конечная цель всей этой "просветительски-воспитательной" работы партии НЕДОСТИЖИМА В ПРИНЦИПЕ на индустриальной стадии развития производительных сил, в рамках которой только и может существовать ПРОМЫШЛЕННЫЙ рабочий класс. Этот упущенный марксизмом "парадокс" объясняется тем простым фактом, что "удел" рабочего класса, обусловленный самой ТЕХНОЛОГИЕЙ промышленного производства, при капитализме и при социализме  ОДИН И ТОТ ЖЕ: быть классом, управляЕМЫМ, а не управляЮЩИМ. Отсюда – специфическая классовая психология пролетариата, НЕСОВМЕСТИМАЯ с той ролью «гегемона», которой "наделил" его марксизм. Неудивительно поэтому, что та же РКП была "не совсем" пролетарской партией, как это видно, например, из письма Ленина Молотову от 26 марта 1922 года:    

«Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него» (т. 45, с. 20).

Итак, «пролетарский» характер политики РКП обеспечивался в начале 20-х «тончайшим слоем» профессиональных революционеров, которые в большинстве своем даже не были выходцами из пролетарской среды. Казалось бы, вот еще один яркий пример того, как уникальная целеустремленность Ленина помогала ему преодолевать искусственные "табу" марксизма и находить, пусть и не сразу, адекватные политические решения в самых сложных и непредвиденных ситуациях. Но и правильная форма не даст желаемого результата, если наполняющий ее "человеческий материал" не отвечает предъявляемым к нему требованиям. Именно таким неподходящим для партии социализма "человеческим материалом" и показала себя… «старая партийная гвардия». Дело в том, что для многих самых видных ее представителей суть политики заключалась в борьбе не за социализм, а за личную власть. Это было не столь заметно, пока их объединяла борьба против общих врагов: царя, корниловцев, эсеров и меньшевиков, интервентов и белых. Но как только с внешними врагами «старой партийной гвардии» было в основном покончено, тут же дала о себе знать ее склонность к «внутренней борьбе», которая после гражданской войны впервые четко проявилась в характере чуть было не приведшей к расколу партии дискуссии о профсоюзах, заставившей Ленина заявить во всеуслышание:

«Надо иметь мужество смотреть прямо в лицо горькой истине. Партия больна. Партию треплет лихорадка. Весь вопрос в том, захватила ли болезнь только «лихорадящие верхи», да и то может быть исключительно московские, или болезнью охвачен весь организм» (т. 42, с. 234).
 
Но констатация факта болезни – только самое начало дела; для его успешного завершения необходимо поставить правильный диагноз и провести соответствующее лечение. Причем в рассматриваемом случае осложняющим эту работу фактором в очередной раз оказался марксизм с его неизменной установкой искать во всем классовую подоплеку.Этой установкой и руководствовался в своем диагнозе Ленин, объясняя "профсоюзную лихорадку" в «верхах» партии тлетворным влиянием на них «мелкобуржуазной стихии», подверженность которому якобы закономерно вытекала из непролетарского происхождения большинства партийных "вождей". Соответственно, ленинский рецепт исцеления партии заключался в усилении пролетарского начала РКП, в том числе путем ужесточения условий приема в нее для «непролетарских элементов». Именно об этом, кстати, Ленин вел речь в упомянутом выше письме Молотову. Однако в действительности поведение «верхов» РКП объяснялось той же глубинной причиной, о которой шла речь в предыдущем разделе, когда обсуждалось "захватническое" поведение Мартова и его команды на II съезде РСДРП и после него. То есть, в обоих случаях решающее значение имела принадлежность того или иного политика к определенному ПСИХОЛОГИЧЕСКОМУ, а не политэкономическому классу. И это – ГЛАВНОЕ, чего не сумел или не успел (что, наверное, ближе к истине) понять Ленин. Разобраться как следует с этим главным – цель следующего и, наверное, последнего раздела данной работы.