ДЕТИ

Она была некрасивой девочкой, потом девушкой и, может быть, потому вышла замуж за того, кто, наконец, сделал ей предложение. Не имея никакого любовного опыта, начитавшись русской классики, выбирая подсознательно идеалом для себя произведения, где всё наполнено благородством мужчин и скромным терпением женщин, она считала себя вполне подготовленной к семейной жизни. Западная, особенно, французская литература отвращала её жестокостью и фривольностью персонажей и сюжетов. Она прочитала много, но выбрала, как направление в судьбе, сложившийся из литературных впечатлений,  образец для подражания: скромность, верность до последних дней, смирение и стойкость в жизненных испытаниях. Рано лишившись матери, с трёх лет она не знала женской ласки. Отец не женился вновь, но менял женщин ежегодно, как по календарю: новый апрель, новая любовница. За Олей присматривала няня – пожилая соседка, ограниченная, равнодушная, но аккуратная и точная, как часы. Отец платил ей достаточно, чтобы она не искала другого заработка в своём пенсионном возрасте. Оля не полюбила Дарью Власьевну, боялась её, хотя та не повышала на девочку голос, не была грубой. Просто, от неё разило холодом, как от зимнего подоконника, на который не положишь руки, чтобы уткнуться в них подбородком и смотреть в окно. Это здорово летом: видишь густые кроны лип, следишь за обитающими в них птицами, а вечером сквозь ветви, как новогодние  блёстки виднеются первые звёзды…
Оля не влюблялась ни в школе, как одноклассницы, ни в своём колледже культуры, где училась на библиотекаря. Кстати, там и влюбляться было не в кого: на всю группу один парень Жорик Кумкин, маленький, подслеповатый, в очках с толстыми стёклами. Его девчонки вообще за парня не считали, и только Оля относилась к нему с уважением, общалась охотно и чаще, чем с подругами. А подруги около неё не задерживались, их манили дискотеки, кафешки, вечерние гуляния…
Так за годы учёбы никто и не заинтересовался Олей, а она не научилась заинтересовывать, поступила на работу в школьную библиотеку и засела там надолго.
Анатолия она увидела в квартире Дарьи Власьевны, куда заходила после работы «показаться», как требовал отец, за что исправно приплачивал и, видимо боясь скрытных гулянок, проверял время её прихода домой. Оля не обижалась, папа беспокоится, значит, любит, дочка для него всё, и папа для неё тоже. Она каждый вечер готовила ужин на двоих, выдумывала интересные блюда, особенно, салаты.  В выходные дни отец сам, подключая, конечно, Олю, готовил разнообразную пищу. Оля была благодарна папе за то, что калейдоскоп его любовниц крутил свои узоры где-то вне дома, только машина порой выдавала неприятную информацию: то длинный чёрный волос на спинке сидения, то приторный запах духов, то оброненная губная помада в салоне…
Итак, Анатолий… Он был разведён с первой женой, детей там не было, о чём конкретно и скупо отрапортовала на кухне Дарья Власьевна.  Потом, вспоминая тот день, эту встречу, Ольга догадалась, что всё было подготовлено, оговорено и, скорее всего, оплачено женихом. Соседка выдала ему чёткую характеристику  двадцатисемилетней школьной библиотекарши, где, как говориться, придраться было не к чему: девушка – образец скромного достоинства. Да, не красавица, не модница, но в том и ценность – без претензий.
Анатолий выглядел хорошо: высокий, средней полноты, с правильными, довольно крупными чертами лица, холёный, достойно одетый. Одно сразу смутило Ольгу: его резкий, несколько визгливый, высокий голос. Было ощущение, что внутри этого представительного господина поселён невидимый гном. Тридцатипятилетний жених, познакомившись с девушкой, сразу заговорил о желании создать прочную, настоящую, как подчеркнул, семью. Он развёл руками, мол, очень занят делами, ухаживать некогда, пригласил пообщаться – сходить в театр драмы на классическую пьесу. Оля согласилась, ей хотелось в театр, она там давно не была. Но нужно было спросить разрешения у папы. Она так и сказала Анатолию. Он не возражал, что подчёркивало серьёзность его намерений.
Отец принял информацию сдержано, даже неожиданно обрадовано. Понятно, дочь засиделась в девицах, пора, пора замуж.  Он намекнул, что надо бы познакомиться с претендентом на роль мужа, конечно, не так скоро. Оля обрадовалась. Анатолий побывал у них в гостях с букетом цветов, похвалил Олины салаты и попросил у папы руки девушки. Папа расспросил жениха о роде его занятий, одобрил направление бизнеса – рыбное производство – и  ответил согласием, если замужество в планах дочери.
Свадьба была скромной – молодые, папа, соседка Дарья Власьевна и свидетели: учительница – Олина подруга и помощник генерального директора – жениха – Серов, молодой человек невзрачного вида. После росписи в ЗАГСе посидели пару часов в ресторане, и молодые отправились на квартиру мужа.
С первого дня совместной жизни, с первой ночи, Ольга поняла, что муж ей чужд и неприятен. Она не узнала ласки и нежности ни в общении, ни в быту, ни в близости с ним. Властно, грубо, авторитарно он вёл себя во всём, в каждом поступке, в каждой мелочи. Звал её только полным именем Ольга, никогда ни о чём не просил – приказывал, распоряжался. Она почти сразу забеременела и родила сына, вслед и второго. Разница между детьми была так мала, что Оля совершенно отрешилась от былой своей жизни, от коллектива, где проработала восемь лет, от подруг и тех часов тишины между переменами в уроках, когда можно было думать, читать, мечтать. Достаток в доме был, но денег у неё не было: Анатолий покупал всё сам: продукты, вещи, средства гигиены… Он почти не разговаривал с ней. Приходя с работы поздно, ужинал, спрашивал о детях, обрывая её рассказы и требуя краткости и точности в отчёте, утыкался в политические передачи по телевидению, переключая каналы с одной программы на другую, при этом, не отпуская жену спать, потом наскоро пользовался ею, как бессловесным предметом и засыпал. Когда дети болели, а они входили в это состояние на редкость дружно, Анатолий приводил Дарью Власьевну, продолжая с ней странную многолетнюю дружбу, платил ей и был совершенно спокоен.
Ольга через три года супружества уже ненавидела мужа. Усталая, вымотанная бессонными ночами и бесконечными заботами, лишённая всякого интереса в жизни, кроме общения с детьми, она всё-таки находила радость именно в любви к своим мальчикам, в их любви к себе. Дети награждали доверием и лаской, умиляли наивной привязанностью, восхищали каждодневными шажками в развитии.
— Оленька, ты неважно выглядишь. Устаёшь? – беспокоился папа при очередном визите к дочери и внукам. Иван Петрович не мог нарадоваться на ребятишек, и был уверен, что Оля счастлива. А могла ли она его огорчить?
— Я, папочка, просто не успеваю уделить себе внимание. Сам понимаешь, дети… А мне уже за тридцать, надо приукрашивать лицо. Не беспокойся, всё хорошо, – сознательно обманывала она отца. Тот советовал подыскать няню, мол, может помочь средствами, но Оля ссылалась на неукоснительное желание её и мужа воспитывать детей самими. О няне она даже не решилась бы заикнуться Анатолию.
Но как ей хотелось хоть изредка выйти из дома и просто пойти по улицам без детской коляски, свободно, словно взлетев над каждодневностью! Особенно грустно было весной, когда в палисадниках в их районе зацветала сирень, запевал вечернюю песню соловей и аромат плескал в лицо сладкую горечь цветения. Что-то ныло в сердце, наполняло тоской и томило неизъяснимым желанием жить по-иному.
Мальчики в детский сад не ходили и, поступив поочерёдно в школу, каждый  держался в своём классе особняком, а на переменах они сходились в коридоре и, голова к голове, делились своими впечатлениями. Ольга была устроена на работу в фирму мужа, предварительно окончив бухгалтерские курсы. Она ненавидела свою работу, хотя и выполняла её аккуратно и точно. Но не только бездушные цифры травили её душу, она увидела, что её муж со всех сторон обласкан сотрудницами, что в его кабинете из всей мебели более всего потрёпан диван, что с ней молодые девахи не церемонятся и ни во что её не ставят, а муж ничего этого не видит, вернее, не желает видеть. Горькая отрава постоянно плескалась в ней, прожигала насквозь. А в последнее время, словно отмечая десятилетие её супружества, начали лезть в голову страшные мысли: то воображение рисовало, что муж разбился на машине, то будто бы в него стреляли, то якобы у него обнаружен рак. В одну из ночей она проснулась и долго глядела в его отрешённое сном лицо, прямо в открытый, похрапывающий рот и едва справилась с соблазном накрыть это подушкой и налечь на неё грудью. Почему она терпела? Зачем жила с ним?
Самое главное – дети. Мальчики любили отца, гордились им, побаивались его гнева, для которого не подавали повода, старались подражать папе. И вот теперь Ольга начинала наблюдать результаты этого подражания: дети стали пренебрегать её замечаниями, просьбами, распоряжениями. Они, как и отец, словно не слышали её слов, не обращали на них внимание.
— Павлик, пора выключать компьютер, надо браться за уроки.
Сын не повернул головы, продолжает смотреть в экран.
— Паша, ты меня слышишь?
Молчание. Никакой реакции. Ольга выдёргивает вилку из розетки, но компьютер продолжает работу на батарее, а в глазах сына загорается злой огонёк, губы поджимаются в ехидной улыбке, и он продолжает игру, не взглянув на мать. И что ей делать? Она решила поговорить с мужем, потому что и младший Лёня начал поступать так же.
— Анатолий, мальчики меня не слушаются. Тебе надо поговорить с ними. Я не справляюсь.
— Ничего удивительного. С чем ты вообще справляешься? Со стиркой? Так у тебя всё машина делает. С уборкой? Пылесос высшего класса. Готовишь? Ещё бы не готовила… А парни – мужчины. Они в тебе не видят авторитета.
— Вот ты своим авторитетом и воздействуй на них, я тебя прошу.
Муж вызвал в свой кабинет сначала старшего Павла, за ним Лёню, что-то там говорил подолгу, повизгивая временами на повышенных тонах. В результате сыновья стали смотреть на мать  с неприкрытой злобой, огрызались, строили гримасы, но, хотя и с явным протестом, ещё подчинялись ей. Ольга жила в тревоге: что будет? Она решила посоветоваться с отцом.
Впервые за почти одиннадцать лет она позвонила отцу с просьбой встретиться у него для разговора. Иван Петрович встревожился. К этому времени он стал не так активен в любовных похождениях, может быть, потому, что возраст начал диктовать свои правила или что встретил женщину очень ему подходящую по взглядам на жизнь, пробудившую в нём почти забытое чувство влюблённости, увлёкшую своей негасимой жизнерадостностью, несмотря на многое пережитое в судьбе. Он даже испугался за возможность осложнения ситуации, за угрозу своему счастью.
Они встретились с дочерью у дома: одновременно подошли к подъезду и решили присесть на скамейку под цветущим кустом сирени. Вечерело.
— Здравствуй, папочка. Как дела?
— Не жалуюсь, доча. Здравствуй, родная. Не будем тратить время на выражение вежливости, говори, в чём дело.
Ольга вся напряглась, кровь прилила к щекам, стало трудно дышать. Промелькнула мысль, что никогда в жизни ей не приходилось выворачивать наружу свои чувства. Никому не было до них дела. Она, как в прорубь нырнула, вздохнула глубоко и начала говорить.
— Папа, ты думаешь, у меня хорошая семья… Нет, не хорошая, даже очень нехорошая. Я не люблю мужа, он не любит меня. Меня не любят дети. Это всё. Даже нет смысла рассказывать о чём-то конкретном, просто, нет любви. А это – вечное напряжение, недоверие, мучение.
— Олюшка, что ты говоришь? Я не понимаю… Нет, ты уж расскажи поточнее, приведи факты… У меня всё внутри похолодело от твоих слов. Даже не столько от слов, от тона, каким они сказаны. Я чувствую, тебе очень больно!
— Да, папа, больно. Так, что жить не хочется. Двенадцатый год пытки. Пока мальчишки были маленькими, привязанными ко мне, пока нуждались в моей ласке, ещё находились радости в жизни, а теперь… Они – копия отца. Если раньше я жила с одной нелюбовью, то теперь с тремя.
И она в нервном, отчаянном порыве рассказала отцу всё. Даже о том, насколько тяжек для неё супружеский долг, как страшно ей от чувства гадливости и ненависти к мужу испытывать желание его смерти. Ей казалось, она говорит час за часом, но когда, задохнувшись от иссякшего потока слов, она взглянула на часы, увидела, что прошло всего лишь полчаса. Отец молчал. Ольга посмотрела в его лицо и увидела совершенно подавленного старика.
— Что мне делать, папа? Как спастись и не потерять детей?
Иван Петрович не находил слов. Он понял, что семейная жизнь дочери рухнула, что его ребёнок на грани полного отчаяния и что его личная жизнь пошатнулась, теряет равновесие.
— Олечка, детка, мне надо всё осмыслить, немного прийти в себя… Прости, но я боюсь судить сгоряча. Давай так, я позвоню тебе через день-другой, ты уж потерпи, прошу тебя. Но, не сомневайся, мы справимся с этим, что-то придумаем. Не отчаивайся, родная моя.
Он притянул её к себе, гладил по голове, целовал в лоб и щёки и ощущал солёный вкус её слёз. Впервые после смерти жены он чувствовал, что разрывается сердце.
Прошло три дня, вернее три дня и две ночи. Ольга ждала звонка отца каждую минуту, но телефон молчал. Поздно вечером третьего дня, она, уверившись, что муж весь в захватившей его телепередаче, закрылась с мобильником в туалете и позвонила отцу сама. Телефон звонил долго, наконец, ответил чужой женский голос.
— Алло. 
— Простите, я дочь Ивана Петровича, можно его к телефону?
— А… дочь, это хорошо, а то жена его совсем замоталась. Что же вы бросили папу?
— Как бросила? Вы кто?
— Я дежурная медсестра. Отец ваш тут с инсультом третьи сутки лежит. А вы, что же, не знаете?
— Я… как с инсультом? Почему?
— Значит, не знали. И как это вам жена… ну, его женщина ничего не сообщила? Да, у него инсульт, состояние тяжёлое. Поговорите с врачом, он завтра с восьми тут будет. А мне некогда, извините.
— Простите, спасибо. Да! В какой больнице папа?
Ольга вышла в гостиную на ватных ногах, присела на край дивана и стала ждать момента, чтобы поговорить с мужем. Рекламная пауза позволила отвлечь Анатолия и сообщить ему тяжёлую новость. Её поразило его полное равнодушие.
— Придёшь на работу позже, езжай утром в больницу. Не слишком задерживайся.
Через неделю папы не стало. Похороны прошли, как в тумане, могила отца была в одной оградке с маминой. Оле помогла недавняя подруга Ивана Петровича, милая, внимательная Анна Сергеевна, папина ровесница. Она объяснила ещё и то, что Оля сможет вступить в права наследства только через полгода, что квартира, безусловно, её и деньги на книжках тоже. Передала ключи, оставила номера своих телефонов.
Горе навалилось на Ольгу, она осталась совсем одна как раз в то время, когда более всего нуждалась в опоре и защите. На девять дней муж позволил заказать кафе для поминок на девять человек,  Утром побыли на кладбище, без него, конечно, он забежал на поминки, как на обычный обед, ни с кем не общался: поел и ушёл. Пожилая пара соседей, Оля с мальчиками, Анна Сергеевна и двое бывших сотрудников отца поговорили о покойном с теплом и любовью, скоро разошлись. И во всё время общения Ольга взглядывала на пустующий стул мужа с чувством гнева и обиды.
Но, чуть притерпевшись к ситуации, Ольга вдруг осознала, что у неё теперь есть своё жильё, что жизнь можно повернуть в иную сторону. Она позвонила Анне, та пригласила её к себе. Трудно было уйти из дома, надо было что-то придумать, и Оля записалась к терапевту, потому что её мучила бессонница. Она показала талон мужу, ушла с работы, а после поликлиники заехала к Анне Сергеевне. Времени было в обрез, поэтому хозяйка уже разливала чай и говорила прямо, что папа рассказал ей о положении Ольги, что очень переживал за дочь и просил совета. Олю ужаснула мысль, что есть её вина в несвоевременной кончине отца, что переживания за дочь свели его в могилу. Она только попыталась заговорить об этом, но Анна резко остановила её.
— Нельзя! Нельзя винить себя, дорогая! Это не нам решать судьбу близкого человека, не в нашей власти повлиять на неё. Может быть, обстоятельства жизни и сыграли свою злую роль, но не ты, детка. Думай о том, что папа желал тебе счастья, выбирайся из бед.
 Анна Сергеевна от окончания поры студенчества до пенсии  проработала в университете, преподавала литературу. Её ум и начитанность поразили Ольгу.
— Надо спасать детей. Нельзя отдать их в его руки, – так они обе решили.
Анатолий начал задавать вопросы о наследстве отца, и Ольга поняла, что надо торопиться. Она подала на развод. Мальчиков суд спросил, и они сказали, что хотят жить с отцом. Ольга в полном отчаянии ушла из дома, стала жить в квартире отца. Она смогла найти местечко в пригородной школе, снова работала в библиотеке, после того, как муж уволил её безоговорочно. Ольга ждала кассационного суда. Она решила, если детей оставят с Анатолием, она сама распорядится своей жизнью.
Четыре месяца она видела мальчиков только по воскресеньям, забирала на такси и привозила их к себе. Она кормила их обедом, расспрашивала о школе, об их отношениях с Дарьей Власьевной, ни словом не задевала отца. Сначала они разговаривали с ней пренебрежительно, словно свысока, едва терпя  гостевание. Но постепенно возникло новое, дружественное чувство, охотнее велись разговоры, позволялось поцеловать их на прощание. А при последнем перед повторным судом расставании Лёня вдруг тихо заплакал, обнимая маму. Ольга, каким-то подсознанием ощутила, что им пусто и одиноко в том отцовском быту, что они живут без искренней любви и заботы. В ней затеплилась надежда.
На повторном суде Паша и Лёня твёрдо пожелали жить с мамой.