В дорогу!

Когда после пропажи из подвала Мастера отлежавшись пьяной в дальней комнате распутница услышала голос: "Твой, где поэт", Марго сразу поняла, о каком поэте шла речь. Все в Грибоедове говорили об эпатаже некого юноши из Массолита, который, как русалк, вынырнув из речки, устроил феерию спекталя со свечой. Падшая до службы аду из окружения знала Рюхина, который жил по соседству. Выловив того в гастрономе, Маргарита поставила его перед собой и выдающимся образом спросила:
- Рюхин, куда отвез поэта?
Тот покраснел, но быстро возобладал рюхинским сознанием:
- Потерявшего рассудок автора увезли в Кащенку. Не я виноват.
Марго прищурилась и заподозрила, что именно Рюхин и был этим "не виноватым" извозчиком, но ничего не сказала и с сыром и помидорами двинула до дому.

С этой информации стала готовиться к визиту. Но как? Ведь она не представляла, ни каким образом ей узнать номер палаты, ни угадать подходы к врачам. Так ей пришла мысль, что она может навестить поэта, и так она в депрессии и угасла. Кто знает, может и вышло бы от него разузнать тайну мужа. Напомним читателю, этот момент имел место быть много лет назад. А теперь, спустя очень много времени повторялось все наоборот. Нечто связанное с вероипосведанием подсказало Марго, что необходимо топать в жуткую Кащенку потому, что много тех же лет назад Рюхин после плотного лечения Бездомного отвез того обратно и пристроил в Грибоедове в другой отдел, подчиненный Рюхину лично. (Пока поэт писал в дурдоме, Рюхин создавал карьеру на воле. Такой несправедливый дисбаланс) Иван запуганный и ошарашенный, наученный горьким опытом, прихватил с собой рукопись. Роман евангельского назначения, который он кропал, имел три папки - это три параллельных варианта развития событий - история была даже не о Пилате - Ваня к совету Мастера подошел плотно. Причем два взял с собой, а один - самый любимый - вмонтировал в стенку своей кельи за спинку кровати. Толи от страха, толи надеясь, что дурдом - самое сохранное место для ценных творений. (Маргарита в этом была уверена из своих снов) На акцию у него было время и инструменты - кусок стекла сценически разбитой им рамы и китайский суперклей, выкранный у сестер с процедурной. Почему так сделал? Сам не знал. Возможно не доверял Рюхину. Зная, что придется работать теперь вместе, решил обезопасить будущее русских романов. А может оставил дань колыбели. Марго должна была забрать, выкрасть и продолжить работу с этой третьей вариацей произведения. Именно: адаптировать стиль к современной действительности, потом и публиковать в Интернете на нескольких бесплатных ресурсах, она уже знала каких.

Поэтому скрестив руки, открыв рот и вкусив с ложки священника Кровь Христову, в конце службы она обратилась к напарнице:
- Маша, на Воскресной по Марии Египетской я не смогу быть.
- А что случилось, Рита? -  выпучив глазные яблоки,  удивилась коллега по цеху ветоши.
- Отъехать должна за город по родственным делам, - подозрительно кивала Марго.
- Как, кто-то умер? А-а. Я понимаю: наследство...
- Типа того.
- Но на Вербное-то будешь?
- Постараюсь. Но обещать не могу. Ты подсвечники прочистишь сама?
- Это я сделаю, - подозрительно процедила Маша, наблюдая как Рита, перекрестившись, спешно направилась вон.

Ребрендеринг - страшная вещь. Тем более в библиотеке - в храме книги. Однажды, в него приходит гражданин со взглядом правильно устремленным под потолок, отстраненно глядит поверх голов: вывески меняем, концепции меняем. Вы устарели, мадам. Вместо скучного клоповника делаем популярное молодежное место. Будем идти в ногу со временем и правительством. Что, теперь не библиотека, а кафе - соединение культуры и кабака. Библиотекарь переходит за барную стойку, над дверью рядом со словом библиотека пляшет кривая птичка, убогая как современная литература. Зарплату работникам книгоцеха не повысили. Марго бесила эта современное кичение. Непонятно, под кого угождают. Под кого-то вверху? И что ей, соглашаться на эти мутации или забирай трудовую? Хотя Петрова к этому ребрендингу добавит милосердные вечера литературы, лекции. Библиотека вполне может превратиться в место благоговейного чтения, в место искусства, а не просто в контору, где книжку меняют на формуляр. Тогда бы Марго могла бы развернуться! Часами артистично рассказывать о Кафке, приглашать на беседы филологов из универа, запустила бы добрый дух. И кто знает, может быть в один из пятничных вечеров донесла бы до молодых умов синопсис романа. Тот, который написал Мастер. Тот, который она знала лучше всех на земле. Но факт настоящего совершенного, увы, пошл: появился кофе-автомат, красуется птичка-уродка на вывеске; а библиотекарю Маргарите говорят: служи, носи веселые платья.

Такие мысли крутила великая женщина, глядя из автобуса на деревья. Еще ум касался момента, что путь был сложен, из перекладных колен. Первое колено: железная дорога до Москвы, а там каким-то автобусом до больницы. И через забор как библиотекарь-акробат скакать в сам дом скорби. Она совсем забыла эту столицу и боялась увидеть ее морщинистой развращенной старухой, погрязшей в каких-то современных грехах и элементарных пороках, от которых сама отшельница укрылась в библиотеке за Дюма, за Прустом и Бог знает еще за кем. С чего такие ассоциации, библиотекарша и сама не знала. В белокаменной не была вечность. И давно не гоняла на поездах. Все рельсы остались в прошлой жизни. Там Маргарита Николаевна восхищалась пилатскими приключениями под ершалаимскими небесами. Теперь, предмет восхищения - другие книги. А от той, прежней, подвальной - за которой она сейчас ехала - оставалось непроданное тепло, ощущение уюта. Однако, с каким замыслом она связана - помнила с трудом. Но знала, что, что штука важная - поэтому и в пути.

Теперь, с высоты духовного роста библиотекарь терзалась необычным для молодой экс-Маргариты моментом: не содержит ли текст романа богомерзких вещей, ереси, гордынной отсебятины и клеветы. Перекрываются ли могущественной сверхзадачей вольности, допущенные Мастером. А красота изложения и яркие картинки сюжета не навредят ли податливой душе читателя, готовой слопать все, что предложат. Марго понимала, ей одной предстояло это взвесить на совокупных весах. Ведь на пути произведения к изданию не будет никакого другого фильтра на нравственность, кроме как она сама. Издатели сожрут все конъюнктурное и выставят на полки. От образа критика-моралиста паломница переходила к маске издателя. Крутила в голове статистику о целевой аудитории романа. Кому она будет принадлежать? Библиотекарь был в курсе, что книжки давно не только не пишут их и не читают. Читают посты в ВК. Значит, она жена и исповеданная любовница Мастера, должна опуститься до упрощений, из шедевра скроить комикс элеметарного типа? Но тут же осекала себя, собиралась с мыслью: "Что ты творишь, Марго. Неужели великое ты готова усечь до пошлого, блюдо многих вкусов нивелировать до состояния комбикорма?" Может иллюстратора нанять? Пусть для тривиального пиара в модном стиле Манги японского аниме он разрисует раскадровку сюжета. На страничке в одноклассниках как раз имелась девица, которая этим занимается. Вот только в церковь не ходит, хоть "Библиотекарь Николавна" (такой ее сетевой ник) звала под разными предлогами. "Как ты без Бога, Он же повестку каждого дня нам утверждает. И рисовательный навык Он тебе одолжил." Та фыркала, что сама себе повестка.

Третий тип мыслей, циркулировавших в светлой голове Маргариты - был заботой о храме. Как там Маша справится с ее обязанностями? Как таинства пройдут без нее? Как, не целуя Креста в руке Романа, она выдержит в дороге без освящения? Думала о свечках и про икону Богородицы, которая глядит по утрам в пустой храм, пока на глаза ей выпадает золото солнца. Ответственный человек, что тут говорить.

Маргарита не планировала, как она проникнет в палату, где найдет рукопись. Имелась глубокая безаппеляционная уверенность на этот счет. Может, ангел закроет всем зраки земные, всем в больнице затормозит секундомер, она пройдет беспрепятственно, и он перстом укажет, какую стенку долбить. Единственно, сверкнула идея про перфоратор - как извлекать из заточенья. Но должны же неподалеку быть магазины инструментов? Она захватила с собой отвертку, которой ковыряла подсвечники.

С этим решением она вздыхала и облегченно обращалась к пейзажу. Все было новым, и только одно оставалось неизменным. Как и десятки лет назад была весна. Эта топорщилась листиками, выдувалась из ветвей, тянулась к солнцу, которое было нежарким на питерской широте. Выборы, кемеровский пожар, отягощение полит обстановки, футбол - ужас, который накопился в стране за зиму закрывался шторой весны. Вчера в поезде мелькали елки, заснеженные под луной. Марго не стала долго смотреть, а, отказавшись от чая, быстро расстелила плацкарт, без церемоний урвав у проводника пакет с бельем, и улеглась на верхней боковушке. Семья узбеков долго лицезрела нее. Библиотекарь-авантюристка не могла понять, что в ней необычного потому, что выглядела вполне прилично. После короткой молитвы: "Чтобы люди обрели дар, Дай мне вернуть то, что было нашим" она мгновенно заснула под стук колес, и, когда проснулась, начала также оперативно собирать постельное. Еще через несколько часов она подъезжала к больничке той же трассой, какой Рюхин вез Бездомного, и на которой сам потом мучительно переживал в обратном грузовике. И вероятно той же, по которой прикатил ее супруг, автор романа и хозяин сердца. Волнение и горечь неожиданно нахлынули на ум женщины. Но в мисс литература имелся механизм для самообладания. Молитва. Ею она и оперировала на право и налево. В автобусе на нее косились с завистью. Уличная зелень была самого свежего качества.