Состояние заслуженных мук

В храме, когда никого не было, Маргарита Николаевна вставала на колени и молилась перед Богородицей:
- Матушка, видевшего Сына своего на кресте, пренепорочная, Ты и можешь понять боль мою. Спасибо за эти страдания. О, если бы этим можно было искупить злодеяния. Пилат - ведь каждый из нас, кто не хочет нести ответственность за выбор, что предлагает небо. Пусть простят моему супругу гордыню и амбиции, когда он в своем писании покрывал пилатово малодушие. Но пусть Судьи посмотрят на долготерпение и смирение, развитый талант. Посели его в уютное местечко. Замолви за него слово. Пусть за чертой жизни и смерти он будет в доброте.
Прошу, за другого. Того, кто был моим тайным мужем. А я за него пострадаю, пока мера не исчерпается.

Рассветное солнце поднималось с улицы и бликом падало Пречистой на глаза; позолота и краска отражали рассвет, будто Мать Бога на нашу прихожанку светила взглядом.
А та под Ликом щебетала и вытирала слезу. Встав с колен, бралась за отвертку по борьбе с воском.

После службы Марго ловко кланялась храму и, щебеча с подругами по цеху веры, шла домой. Но дома - а этого никто не знал - она много частенько плакала. Душа ее ревела сначала от того, что сама натворила, потом от того, что претерпела заслуженные мытарства. И в итоге за тех, кто и на земле живет в в аду - то есть, кто и помолиться о себе не может, в таком анабиозе от бесов находится.
Она подходила к зеркалу, разглядывала борозды, которые пропахали слезы, и говорила:
- Одни освящаются трудами, другие - слезами. Простите меня все, кто в Свете.

Марго не утратила способность видеть невидимое. Однажды, глазам ее открылось, как возле человека, согбенно стоявшего у стойки священника, кивающего головой и горестно изливающего свои грехи, у руки служителя, сжав губы, стоял ангел и каждый названный грех - каждое вылетавшее слово - как черную тряпку на ветру бросал в специальный портфель со значками черепов на замках, и там эти грехи бурчали, клокотали будто их жгло огнем, они корчались, исчезали, ангел немного зевал и оглядывался. Когда он вдруг увидел глядящую на него Маргариту, то сохмурил брови, указал на время на своих часах, отмерил ей несколько пальцев, после чего изобразил перелистывание какой-то книги. Та машинально подняла брови и развела руками. Прихожане посмотрели на странную прихожанку со смыслом: "Опять чудит". Сама Марго чуть не упала.
Способность видеть как бесов так и ангелов она получила много лет раньше, в странный период своей биографии. А с книгой все было понятно. Вопрос книги периодически терзал нашу подопеченную. Она понимала, что из всей творческой компании ее оставили жить для конкретной цели, авансом. Если фолиант рукописи от Мастера не издан, то есть переработанная идея Бездомного, написанного по благословению умершего любовника библиотекарши, которую требуется обнародовать. Читатель имеет возможность наблюдать дальнейшую историю библиотекарши только потому, что видимый ангел удержал ее в момент отчаянья от непоправимого решения. Тогда, в страшный роковой день, когда от тайной доносильщицы из больницы она услышала изветие о гибели боготворимого сожителя, она хотела шагнуть за балкон, потом пыталась под люстрой вязать веревку, но расплакалась потому, что ничего технически не получалось. На похоронах (если это можно назвать похоронами) в больнице ей сказали, что гражданин больной скончался тихо, на лице выражения мук не имелось. По словам нянечки было вообще чудо:
- Я заглядываю под вечер, а он лежит будто спит. И руки сложил крестом. Рядом - веточка сирени. А когда еще раз зашла - изучила - оказалось: дух отдал. Как ангелы забрали.

Ее саму удержал ангел. Сразу же после Кащенки прискакала домой и ходила по комнате от окна к стулу, от шифоньера к двери. На диване валялась вчерашняя веревка. Тогда она покаялась в первый раз. Эту истошную картину из милосердия мы не будем показывать читателю. Но скажем, что и спустя много лет вот Марго не исчерпала ту боль. Нередко в душевном томлении уставшая приходила домой, с невыразимым стоном падала к стулу, внутри что-то ныло и не выпускало, и причитания лились:
- Ох. Как тяжело, Господи. Столько иду к тебе, а в душе - какой-то кошмар, сплошной огонь. Я сама себе противна. И ощущение этой противности уже противно. Не сбежишь от себя. Столько исповедей. Сотни? А гложет и гложет... Когда мне будет облегчение. Когда метла из моей жизни уйдет обратно в ад? Когда предательство углем рассыплется?..
Как я могу в этом мире вообще жить, в этом кровавом болоте.
Стоны вырвались из ее груди один за другим. Тяжелое состояние Маргариты обычно продолжалось по полчаса. Потом ее отпускало. Лицо начинало выражать умиротворенность, из глубины птицей усаживалась улыбка, сама она выражала стойкую благодать.

Эти жуткие моменты из гигантского мешка испытаний, что пришлось Маргарите Николаевне претерпеть, мы привели зрителю, чтоб он оценил глубину жертвы. Но теперь у библиотекарши было многое. Вера, надежда, работа, любящий ее коллектив и, кстати, та самая книга, которую по ангельскому поручению требовалось в три пальца издавать в печати Российской Федерации.