Столовая для рыб

Важным медленным маршем Коля Герасимов с крыльями лебедя суровым лицом прошел к окну, снял экспозицию из солнца над полем и повесил грустный подсолнух под линзами дождя с табличкой: "Сейчас печалимся во имя Кемерово. Дети погибли, чтобы не началась война. Как их оформят, вы не показывайте невоспитанность. Ведь их приведут печенье кушать."

С диким удивлением библиотекарь водила глазами по детским табуреткам, подобные тем, что в детсадах. Они заполнялись новыми людьми и персонажами. Каждый, приходя, брал талончик, топал к разносам, и по нему им наливали стакан светящегося молока, и отсчитывали печенье, почему-то глядя на люстру. Заинтересовавшись люстровым моментом, Марго подняла голову, увидела на потолке канделябр советского типа. От него летел свет, но это был не привычный свет электрических спиралей накаливания, а отраженная светимость благодати, которая в разной степени веяла от всех посетителей. В отражении осветительного прибора пришедшие казались в белых одеждах каждый по своей яркости. C каждым новым гостем общепита становилось ярче, и гамма лучей обогащалась.

После скольжения разносами по прилавку, посетители усаживались за разрисованные мультиками столики друг перед другом. Они крошили печенье в молоко и обсуждали премьеру какого-то мультика, что Свет опять победил, оттянули войну, что на этот раз удар по черноте нанесен надолго.

Пришло два рыцаря, бряцая зерцалами, поставили алебарды у стойки, и один другому говорил:
- По-моему, Винни Пух идет в конфликте с пифагорейцами и с Платоном. Зато Матросскин полностью согласуется с Эпикуриейцами и со стоиками. Вслед за ними вход пронзил грустный крокодил Гена. Он снял шляпу на вешалку, сел в угловой столик, вцепился пальцами лап в мохнатую черную шевелюру, достал из-за пазухи коньяк "Чебурашка" и стал пить. Для закуски  отверткой вскрыл "Тайну третьей планеты".

Пришли двое со входа в "кинопленку". Леонов - в рыцарских доспехах без шлема, и Евстигнеев - в цилиндре, и помахивая тростью. Эти взяли молоко и печенье, но не присаживались, а по-привычке как охранники встали в углу за спиной Гены. В цилиндр Евстигнеева они вылили молоки и высыпали печенье, перемешали, понюхали, бросили туда еще усы Папанова из Бриллиантовой руки и по-очереди ложками стали пробовать и следить за крокодилом.

- Что это за место? - Спросила Маргарита приведшего Мастера.
- В безместье нет более уместного места. Расслабляйся. Институт питания.
- Питание - важнейший пункт в любом писательском деле.

В руках повара прозвучал колокольчик, и все схватили ложки и обратили горящие глаза к поварской двери.
- А это что? - Снова интересовалась гостья.
- А это манку раздают.
Из подсобки, всхлестывая бесчисленными руками, выкатил по рядам Громозека. Он расставил каждому по миске с курящейся манкой, подписанной "Реквизитом". К мискам на резиночках были привязаны ложки. Точная порция прилетела и под нос Маргариты. И Мастер ей указал:
- Ешь, это обязательно.

Но только Маргарита Николаевна поднесла первую ложку ко рту, близнецы Гайдая встали и, раскрыв крыльями руки в приседе, дали над тарелкой:
- Гай дай-дай-дай.
Раневская с ухмылкой уперлась коленом в стол, приняла тарелку с кашей в руку на колено как пулемет, зачерпнула жмень ладонью, пульнула в комедийного режиссера:
- Хватит летать, видишь перед физкультурой все кушают.
Последний вытер кашу с лица раскрыл рот и дал ответку Раневской, но та увернулась, и пищевая бомба шмальнула по затылку Громозеке. Тот бухнул носом в тарелку Станиславскому, который очень обстоятельно подошел к кашеедению: он одел сопливчик и держал под носом две тарелки. В итоге оказался в каше и спереди и сзади и поднял руки к потолку: "Кашная благодать снизошла! Значит, основываем МХАТ опят. Евстигнеев из котелка достал нитроглицирин, от накалившегося протвиня чепца Громозеки поджег его и бабахнул им под люстрой. Тусклый Гена изменился в лице, оскалился, смел все со стола, расправил плечи и со словами: "Приди, сила Успенского" тоже стал катапультировать злаковый продукт в творческий народец. В уголку на коленках на табуреточке в китайской шляпе сидел Высоцкий|Папанов проглатывал кашку. Потом закрывал в мысли глаза, пукал белым облачком и испускал как из белого пластика кирпичик-игрушку, невозмутимо складывал в воздухе из таковых невесомую стену вокруг себя. Когда в сидевшего прилетела каша, тот даже не шелохнулся.

Добрая вакханалия разрасталась, а Мастер с женой сидели нетронуто и созерцали. Каша в них не попадала, будто весь спектакль для них. Участники боя переглядывались, будто следили чтоб каша летела мимо мастерова стола.

Спутник Маргариты дал тихое слово:
- На этих детей погляди. До зарезу внимания хотят. Всему миру нужно доказать, что они существуют. А мне для реализации нужен один человек, авторитетный зритель-женщина на букву М.
Польщенная Марго ухмыльнулась:
- Скажи: "Спасибо, Латунский, что помог найти читателя - женщину с манкой у рта."
Мастер ложкой двусмысленно прижал ее руку к столу.

Шарики манки летели друг через друга. Те, что сталкивались, отсыпали снопом изящных искр. Эффект был великолепен. Рыцарь Леонов, оценив разгул страстей, поспешил удалиться. Остатки каши жарились и шкворчали на его доспехах. Шоу продолжалось, пока Евстигнеев не хлопнул в ладоши:
- Так... Завершаем эпоху рыб... Прекращаем.
Он захлопал в ладоши, и из них посыпались мелкие рыбешки. Они мгновенно поплыли по помещению в воздухе. Кто-то, то ли Гердт, то ли Гайдай, открыл на стенах краны. А нет. Вентиль отдал тот невозмутимый "китаец" Папанов с кирпичиками. Он широкими жестами отдал главный вентиль, и из крана понеслась водища. Вся столовая быстро приняла уровень жидкости, сам Папанов запрыгнул на подвернувшегося под руку Миронова:
- Все по коням! Пора уматывать.
И хлестанув того, помчался в потоке. Остальные последовали тому же варианту, приглядев из соседей  транспорт по своим габаритам.
- Прощай, прежняя столовая жизнь, - кричал уже сам Гайдай.
Последним в расширившуюся шляпу прыгнул Гена и, стоя как Наполеон перед полком, в гондоле шляпы греб из нее хвостом.

Когда двери столовки открылись настежь, с той стороны возле потока стоял кот в рясе и Мастеру с женой указал:
- А вы подруливайте за мной.
Он подтянул их.

Ввернувшись, куда указал кот, граждане творческого царства оказались на медно-асфальтовом поле, на котором восставал гигантский целлофановый пакет. С воздухом, полупрозрачный, смятый частично, он действительно напоминал здание.
Кот уточнил план действий:
- Вы заходите в храм, а я внутри начинаю. Ясно?
- Что как ни пакет, у кота - храм. Ясно, что уж...
Они вошли, а там с кадилом уже стоял Жюль Верн. И там же скромненько на лавочке сидел Иван Бездомный. Увидев родные глаза друзей, он помахал рукой.
Мастер шепнул:
- Привет, ученик... Земной путь достойно прошел? По ключам нянечки ходил на мой балкон?
Бездомный планировал что-то сказать, но кот обернулся к приходу и дал мастеру пощечину. Тот аж опешил, зашевелив скулами и не понимая, где закончилась игра, а где началась реальность.

- Верую, Господи, что ты воистину Христос, Сын Бога Живаго. Преступаю к Божественному причащению, - обратился в таинственную пустоту священник в мохнатой шкуре. Рыжий кот в рясе, надо отдать ему должное, был шикарен. С книгой, в ярком облачении клириков, с золотистой накидкой, он смотрелся внушительно. В паузу службы он нашел момент укорить говорливого Мастера:
- На Земле и тут нет ничего выше кроме литургии. Молчи же! Тебя бес и так столько водил, а ты опять ему на звонки отвечаешь...
Марго тихо подчинилась коту и присоединилась к мастеровоспитанию:
- После Символа Веры, когда ангелы в храм входят, надо не дышать - я это просто видела.
Мастер стал строгим и больше не шелохнулся. А мохнатый Жюль Верн в рясе продолжал:
- Просим Бога духов всякой плоти нареченного Ивана допустить для дальнейшего роста...
На столбе возле храма зазвонил перламутровый дисковый телефон.

* * *

Марго остановилась и под листвой смотрела под ноги:
- Каким причудливым образом связала нас судьба. Через любовь к книге.
Мастер прижал избранницу за плечо:
- Ты любишь читать, а я не могу не писать. Этим способом мы попали с разных сторон в одну мишень. Один должен обмусоливать в голове образы, чтобы второй смог их зарисовать.
Шагая по осенней Москве, шоркая носками ботинок опавшую труху, Маргарита Николаевна игриво обращалась к Мастеру:
- Знаешь, на Земле уже не осталось ни чтецов, ни писцов. Один зловонный Жир заполонил мир. Двинули приступом на МАССОЛИТ? Постучим в окна редакторов. Верхние окна, правда, недостижимы: где-то в кремлевских бойницах они.
Мастер вопросом глядел на нее:
- Нынешние редакторы не чувствуют духа времени. И книг нет поэтому. В данные времена миру нужен глашатай свободы, и, я полагаю, место еще вакантно.
- Так подними факел, скромный мой глашатай, и гордо веди массы за собой. Или пора упаковать книжки в хранилище для будущих времен?
Мастер ухмыльнулся и поглядел на небо:
- Тучи точно над нами сложили православный крест. Во все небо Москвы... Это знамение не может быть случайно.
Парочка шла от Китай-города к Спасской башне. И на брусчатке мостика возле какой-то церквушки Марго тоже заметила православные признаки:
- Смотри, какие купола. Точно чешуя. Драконья церквь для маленького змея Горыныча. Для непокорных духом творцов-драконов тоже находятся места для покаяния,
Мы ведь действительно с тобой из разных миров и не можем ни увидеть ни опровергнуть глубину друг друга.
- Везде, где мы разные вдвоем ходили в любви, то место освящается. Мутное от боли пространство в эти моменты протирают влажной тряпкой. И тот пустырь, где был Собор, (Мастер ткнул пальцем на поляну, где был снесен храм) я тебе ручаюсь, дорогая жена, они не построят на нем Дворцов Съездов. А храм Христа Спасителя, отстроят и возродят. Будет о том просить каждый от последнего нищего до первого космонавта? Давай и мы помолимся тут, чтоб возродили?
С этих слов Марго в шутку бросилась на колени перед будущим храмом свела руки домиком:
- Просим, чтоб возродился Христос Спаситель. Ведь без него нет и не может быть алой Москвы.
Мастер с радостью подчинился коленной игре. Постояв в тишине закрытых глаз, Марго первой и подскочила:
- Закончили упражнение. Дальше пойдем осветлять, дракон моего сердца?
С этими словами влюбленные хихикнули, подняли плечи, обнялись и потопали к Арбату, где был их подвал с сиренью.