90 процентов

И в том скрежете крыльев о камень,
На мгновение, вспыхнув едва,
Пробегали, как мышь под руками,
Звуки, корни, морфемы, слова
Дмитрий Коломенский

       Слова – это пестрые ручейки, журчащие по страницам.  Из эпитетов и метафор, как из мозаики, складываются картинки. Слова могут быть вязкими и прозрачными, холодными, сухими и тающими. Бумага может мироточить.  Если все расставить в правильном порядке, то человек отзывается на слова, как на пожар в сoбственнoм доме.
        Слова подбираются как ноты – на слух.  Вознесенский писал, что в Паганини 90 процентов любви.  Пожалуй, это столько же, столько и в самом Вознесенском. От этого скрипка и строфа, как любое искусство, остается отголоском в душах вслушавшихся. Значит, на 1% человек все таки состоит из Микеланджело. Все верное слагается случайно и навзрыд, по пастернаковски. И только так  вызывает ответные чувства.
     Если и вправду «в начале было слово», то оно и осталось в своей изначальной силе. Лишь нужная фраза, подхваченное небеспристрастными людьми может пересилить любую беду. Несли же когда-то самоотверженные миссионеры слово Христа диким племенам, рискуя собственной жизнью, так как  спасенье душ ценой жизни может оказаться итогoм, смыслoм, предназначеньем.
Рождественский писал:
«Твердят: «Вначале было слово …»
А я провозглашаю снова:
Все начинается с Любви!»
     Слово и есть любовь в ощутимом формате. Слово – источник,  а значит, стоит у истоков  человеческой эмоции.
Любовь, вражда, отречение, мир -  все это начинается с одного точеного словечка, как будто выщербленного из гранита, оттого и весомого.
      Одним емким и едким словом можно высказать то, что наболело за долгое время, да так  искусно, что заболит у прочитавшего.  А можно и разбередить засохшие раны. А на такое повязку, увы,  не наложишь. Я клоню к тому, что слово не так односторонне, как  сам «источник счастья».  Оно как  ранение,  так и белый бинт. 
     Слова бывают разные, как люди: раскаивающиеся, откровенные, глупые, щербато улыбающиеся,  простуженные, строгие, потрепанные бурей и зовущие свершать открытия. Некоторые из них  могут подействовать на людей так, будто настал потоп, пошел снег в июне или у их собственных детей случилась беда. Так голос Иешуа подействовал на Пилата, письмо Веры  стало переломной точкой жизни Печорина,  так разговор на пароме повлиял на Андрея, а Чтением Лазаря Соня подтолкнула Раскольникова к покаянию. Так и герой произведения Паустовского проникся надписью на валуне: «В память всех, кто погиб и погибнет в море»  Надпись была печальна, как любая эпитафия, ведь море представлялось целым кладбищем человеческих судеб.  Но после в этой надписи открывается совершенно другие смыслы – она становится воплощением мужества и призывом не сдаваться ни в одном начинании.
Паустовский упоминает Латышского писателя, который говорил о том, что эту фразу можно было бы поставить эпиграфом к любой книге о труде и упорстве. И тогда она звучала бы иначе: «В память всех, кто покорял и будет покорять море». В этих словах удивительное мужество, которое импульсами передается от одного сердца к другому. И в каждой душе эти слова отражают новую глубину, новую правду.
    Особая прелесть именно в том, что каждый воспринимает слова по-своему. Как бы подгоняя их под свое душевное состояние. Можно бесконечно вчитываться во что-то и каждый раз находить в нем новое, только тебе открывшееся и аксиомно-понятное. Можно находить слова между строк, и тогда они будут смеяться блестящими от слез глазами, глядя тебе в лицо. В одном окказионализме можно найти больше, что в груде словарей. Осознание этого слова происходит интуитивно, на уровне души, и лишь тогда человек растет.
       Скoлько было произнесено нескoнчаемых мoлитв и монологoв! Будь они материально oщутимы, затoпили бы сoбой всю землю, подобно горькo-соленым океанам, вышедшим из берегов.
     Вот и мои слова расставились по местам, сложились из эмоций в текст; слово ожило, заговорило, стало источником творческого вдохновения и счастья.