Призрак

"Мы не целовались. Въезжали в сентябрь на своих велосипедах. В город, в разлуку, в привычную суету, в жизнь, которая вот-вот исчезнет, в будущее, которое не возникнет."
Сергей Шаргунов

Пусто. Пу-сто-та. Его как будто закрыли, забаррикадировали, в комнате, где нет окон и дверей. Только темнота. Тем-но-та. Путь перестал идти даже по кругу, что уж там о взлетных полосах говорить.

- Моя философия заключается в том, что, что бы я не делал, все будет разбито и разрушено. Все, что я люблю, будет проклято и потеряно. Я могу умереть в любое мгновение, вся соль только в том, что этого не происходит. Кажется, у меня с детства опечатки в мечтах. - твердит странный голос откуда-то из подсознания.


Эрвин одинок. Он плетется по-жизни сам не зная куда. Прокуривает  легкие и старается много не думать, а смеяться, смеяться, смеяться, когда хочется выть.

1
Его семья осталась за сотни километров от этого города. Да и тем более, из отчего дома он ушел много лет назад.
Где-то там, у спокойного моря, отдающего фиолетовой краской, под палящим солнцем осталось его детство. В домике, за которым раскинулась оливковая роща. На узеньких дорожках, над которыми инжир опускал свои ветки каждый сентябрь. Там, где мальчишки собирают за пазуху алычу, пачкая футболки. Там, где вечно тепло и пахнет сушками и медом. Где-то там же осталась и, пожалуй, последнее хорошее воспоминание.

Когда Эрвин был еще совсем ребенком, он дружил с девочкой по имени Тая. Она была всего на пару месяцев младше Эрвина. В апреле ей исполнилось десять. Таечка была маленькая, худая, с полупрозрачной кожей. В светло-зеленых глазах, вокруг зрачка, располагались рыжие крапинки, будто продолжение веснушек. Все изящное лицо и курносый нос были просто усыпаны веснушками, как август усыпан персиками. А на висках проступали голубые венки.  На нитке вокруг шеи Таечка носила осколок от фиолетовой раковины. Он исцарапал ей всю грудь и ключицы. Она носила широкие штаны, льняную рубашку и  зеленый берет, почти скрывавший короткие волосы. Сначала Эрвин даже принял ее за мальчишку, но потом, слушая звонкий смех и порывистый щебет, медленно начал влюбляться. Время от времени Тая  напевала очень странную песенку, которую никто никогда не слышал по радио или на танцплощадках. Что-то невнятное, вроде: «Призрак из лета! В зеленой одежде и шляпе зеленого цвета…я вижу тебя, но все думаю, правда ли это…» 


Когда они встречались на улице, Эрвин терялся и не знал, что сказать. Он даже взгляда поднять не мог. Любоваться, как ветер развевает короткие белесые локоны можно было только издалека. Лишь однажды на пляже они случайно потянулись за одной морской звездой, и короткие волосы щекотали ухо Эрвина. Тогда Тая быстрым движением поцеловала его в щеку, схватила звезду и побежала прочь по мокрому песку. Эрвин настолько удивился, что так и остался стоять до вечера, глядя куда-то и глупо улыбаясь. Через год они уже начали дружить. Вместе ходили в школу, на пляж и кататься на велосипеде. Так вышло, что велосипед у них был только один, поэтому кататься приходилось вместе. Да и Таечка была очень слабой, ее сил едва хватало на то, чтобы долго самой крутить педали. 

 Они вместе ходили в оливковую рощу, воровали сушки с бабушкиной кухни и сбегали из дома по ночам, чтобы посмотреть на звезды. Как в детстве, так и до сих пор, Эрвин прекрасно знал все созвездия северного неба. Только в конце лета Тая сильно заболела и ей пришлось бросить в школу и перейти на домашнее обучение. Видеться они стали реже, но думать друг о друге все так же не переставали. Потом, в сентябре, родители Таи сказали, что им необходимо уехать на лечение во Францию. Таечка подарила Эрвину свою фиолетовую раковину, и ее ключицы и грудь перестали быть в вечных царапинах. А когда Эрвин в последний раз обнял ее, он почувствовал, что она будто растворяется сквозь его пальцы. Странное ощущение, которое, наверное, не передать словами. Тогда, в последний раз, на Таечке  был узкий красный сарафан, облегающий худую фигурку и обруч, аккуратно укладывающий растрепанное обычно облако волос. В тот день ее лицо было еще более бледным, даже каким-то голубоватым. 

Когда Таечка уехала, Эрвин каждый день писал письма, расспрашивал что да как и клялся, что все обязательно будет хорошо. Все письма отдавались отцу, с просьбой отнести на почту. Только ответа все никак не приходило. Отец отмахивался и говорил, что из Парижа просто долго идут письма, а бывает, что и вообще не доходят. В ноябре мама сказала, что Тая умерла от туберкулеза. Эрвин не плакал. Просто в один миг в его душе все стало черство и пусто. Как будто оборвалось что-то. Внешне все оставалось по-старому, тот же дом, школа, родители. Те же дороги, деревья, тот же пляж. Только вот все это уже было не важно. Эрвин любил покойника больше, чем всех живых. Первое время он даже корил Таю за то, что она не написала ни письма, не передала ни строчки. Почему не говорила ему ничего. А потом, однажды, нашел аккуратную стопку своих писем в одном из ящиков отцовского письменного стола. Больше он никогда не доверял людям.

2

Эрвин вырос и теперь цветные мечты, вьющиеся внутри, сменились воронкой. Черной дырой в груди. Пу-сто-та. Только она шла за Эрвином под руку. Волноваться он начал только о том, как бы родители не нашли сигареты в кармане куртки, а учителя не учуяли запах табака, так часто раздражающий чужые носы. Он стал одним из тех детей разбитых окон, изрисованных гаражей, глухих дворов и пустырей. Вся его жизнь была сплошным пустырем. Можно было бы сказать, что Эрвин упал на самое дно, но это не так. Дна не было. Он все катился, катился, бесконечно катился вниз.

Еще в тот момент в его голове появился голос, постоянно повторяющий одно и то же: "Все будет разбито и разрушено. В жизни нет никакого смысла..."
Эрвин просто шел по раздолбанному асфальту и даже не думал, что же будет дальше. А если честно, то надеялся, что дальше не будет ничего. Когда тебе плохо, становится погано от того, что все вокруг продолжает жить. Сейчас у Эрвина была полная свобода, чтобы хулиганить и страдать от одиночества.

Родители отправили его к двоюродной тетке, чтобы хлопот меньше было. Да и тем более, они уже потеряли всякие надежды установить с сыном хоть какой-то контакт.
Теперь Эрвин жил на окраине большого города. Тетка не была рада его присутствию, но сильно не ругалась, жалела. Все друзья остались у лазурного моря. Перестали появляться, звонить. Все так же шатались по стройкам, играли на гитаре в подворотнях и разбивали фонари. Связь с внешним миром было окончательно потеряна. Он так сильно ушел в себя, что, казалось, даже не замечал смену времен года. Единственное, что с ним оставалось, это философия, позволяющая думать, что, что бы он не делал, все будет разрушено.

  В один из абсолютно однообразных дней Эрвин проснулся посреди ночи и ему показалось, что кто-то сидит на полу его комнаты. Таинственная незнакомка широко улыбалась. Красный сарафан, облако волос, исцарапанная шея.
Свет луны просвечивает ее так, будто это всего лишь хрусталь. Эрвина кинуло в дрожь. Может, он бы закричал, но не хватало сил.

- Испугался?

Он молчал.

- Не бойся, это всего лишь я.

- Что ты тут делаешь? Ты ведь давно мертва! Кто ты? Кто ты? - наконец-то прошептал Эрвин.

- Я всегда с тобой. Не бойся, ничего страшного не происходит. Да и тем более, что страшного может произойти, если сейчас твоя жизнь абсолютно не имеет смысла. Ты сам постоянно говоришь себе, что в конце все будет разрушено.

Эрвин лежал, уставившись у потолок. В голове мелькало: "Я ведь не сошел с ума" - а потом за этим скользило - "Хотя какая разница".

- Нет, знаешь, разница все-таки есть. Ты еще жив, а жизнь тратишь... впустую. Ты мог бы жить за нас двоих. - спокойно сказала она
 
- Да как за двоих? Я же любил... я не хотел так. Меня предали, понимаешь? Родители... А потом еще и сюда пришлось ехать.

- Это больно, я знаю. Но ведь не конец. Это эгоистично, ведь ты можешь сделать так много, и не делаешь. Можешь помочь другим. Это для меня уже закрыты все дороги. А твой путь - взлетная полоса.  Но ты живой, понимаешь? Ты живой! - Тая так грустно улыбалась, что у Эрвина закололо в груди.

- Зачем, если все это закончится ничем? Да и к тому же, любая связь с реальным миром оборвана. Как я вообще могу кому-то помочь? У меня нет ни друзей, ни даже знакомых...

- А у меня нет жизни. Впрочем, я знаю, что можно с тобой сделать.

Тая встала, подошла к столу и написала что-то на листочке бумаги. Эрвин не отрывал от нее глаз. Сон уже давно сняло как рукой.

- Ну что ж, пришло время уходить. Прощай, продолжай жить.

Таечка подошла к окну, открыла его, сделала пару шагов, а дальше...

Дальше Эрвин проснулся от холода. На часах было 8:04.  Окно оказалось распахнуто.

"Что за странные галлюцинации?" - подумал он и поспешил закрыть окно. Приснятся же такие вещи. "Хотя когда-то я слышал о таком явлении, как сонный паралич. Может, это он и есть?"

Эрвин заметил на своем рабочем столе маленькую зеленую бумажку. На ней был написан какой-то адрес. "ул. Донковцева 14, корпус 1"

Странно, может он совсем рехнулся на почве своего одиночества?
Эрвин до последнего не верил, что все могло получится так. Мираж, галлюцинация, сон.
Так, Донковцева... всего пару станций на метро. Из живого интереса Эрвин решил туда съездить. Ведь мало ли, хоть суевериями он не страдал, но проверить стоило. Не часто снятся такие вещи.

Ветровка. Ботинки. Хлопок двери.

Тетка искренне удивилась, не каждый день ее "сожитель" вообще выходил из комнаты.
На улице дул легкий ветерок, и жизнь текла своим чередом. Впервые смех прохожих не отравлял ему жизнь. Было спокойно, только едкий, уже едва слышимый голосок все напевал: "Так не бывает. Подвох. Это все нереально". Но вскоре и он замолк, практически растворился в солнечных лучах.

Выйдя из метро, Эрвин еще долго бродил по каким-то кварталам. Но когда он увидел огромное здание, все сомнения моментально исчезли. Да, ему определенно сюда. Только зачем? Он сделал еще пару неуверенных шагов и увидел табличку, гласившую: "Первый медицинский институт"

Эрвин поднялся по лестнице и вошел в главных корпус. Немного пахло сыростью и страхом. Огромное количество людей растекалось по аудиториям. К Эрвину подскочил странный мужчина. Он был немного седоват и напоминал сумасшедшего профессора:

- Молодой человек, вы к нам? Пойдемте, пойдемте. У нас как раз недобор. Вы же на поступление? - Эрвин не нашел ничего лучшего, чем кивнуть, - Пойдемте-пойдемте. Только вас и ждем. Экзамен не сложный, не волнуйтесь так. Да и тем более, свободных мест даже больше, чем кандидатов. Обычно на этот профиль конкуренция куда более жестока.
Чудаковатый профессор буквально затолкал ничего не понимавшего Эрвина в аудиторию. Тот успел только мельком глянуть на висевшую у входа табличку "Профиль: заболевания дыхательных путей"

- А документы? - опомнился было Эрвин.

- Ничего, это лишь формальность. Потом занесете. Для нашей профессии важно не это, - он немного помялся, а потом все-таки добавил, - продолжайте жить. Вы можете помочь другим. Ваш путь - взлетная полоса.
И широко улыбнулся.