Марина из Ольги

На океанском теплоходе сразу окунаешься совсем в другой, какой-то волшебный мир. Особенно, если попадаешь на него прямо из брезентовой палатки, откуда, вопреки требованиям техники безопасности, ходил по тайге – так уж получилось - в одиночные маршруты и целыми днями единственным собеседником был себе сам. Не беда, что на тебе нет фрака, а видавшая виды штормовка, в музыкальном салоне никто не отказывает в танцах бородатому геологу. Вы танцевали когда-нибудь на мерно качающемся в такт волнам паркете? Обязательно попробуйте, вот только, чтобы ненароком не упасть, нужно – против чего, думаю, никто возражать не будет – как можно теснее прижиматься к партнёрше, поддерживая друг друга, весьма уважительная причина ведь этому налицо.

… Июльским погожим днём “олимпиадного” 80-го года комфортабельный теплоход «Любовь Орлова» вошёл в залив Ольга. Он одним из первых был освоен русскими первопроходцами в Приморье. В 1857 году на корвете «Америка» его посетил  адмирал Путятин, и назвал именем княгини Киевской Руси, так как открытие залива по времени совпало с церковным праздником – Днём Cвятой Ольги (в свою очередь в честь самого корвета был назван залив Америка, в одной из бухт которого ныне располагается город-порт Находка).

Пару дней назад, пройдя неширокий пролив между мысом Шкота и островом Чихачёва, прибыл сюда на моторной лодке, наблюдая, как впереди по носу на добрый метр вверх выпрыгивает приплывшая на нерест симА, южный лосось, никогда не встречающийся в магазинах. Я как раз закончил здесь экспедиционные  работы, проживая на базе  одного из отрядов Южно-Приморской геолого-съёмочной экспедиции на реке Арзамазовке, притоке Аввакумовки, откуда вместе с его работниками выезжал на выкидной лагерь на побережье Японского моря.

Причалив в Узком Месте, - есть такое «место» в портпункте Ольга, жители этого посёлка не дадут соврать, -  сходил на почту, где «до востребования»  уже ждала телеграмма, текст которой предписывал мне срочно явиться в «закрытый порт Владивосток» для других полевых работ, сельскохозяйственных:  … по сборке поспевших к тому времени огурцов в одном из сёл Хасанского района Приморья.
 
Сотрудников Дальневосточного Научного Центра (ДВНЦ) тогда привлекали на помощь селу, целыми коллективами они выезжали на полмесяца-месяц, жили в отведённых для них помещениях, а то и в палатках, - геологам, конечно, было не привыкать, - а поутру вместе с опохмелившимися тружениками села выходили на поля, в коровники и свинарники. Однажды я вот так даже водителем грузовика поработал, поскольку “родной” он по состоянию здоровья с утра не мог заниматься своей профессиональной деятельностью, а мне оно было только в радость, - чтобы получить водительскую практику, своего-то транспорта не прогнозировалось в ближайший десяток  лет(в итоге получилось все тридцать).

Только сев писать этот рассказ, спустя почти сорок лет вспомнил, что едва ступив на песчаный пляж залива и выбравшись на проходящую рядом с кромкой моря дорогу неподалеку от остатков когда-то охранявшего Ольгу железобетонного дота, встретил одинокого путника. Едва взглянув на него, узнал - мы общались с ним на разведываемом серебряном месторождении Союзное в своё самое первое “поле” поздней осенью другого памятного для Приморья события – первого и пока что последнего приезда американского президента, Джеральда Форда.

Все мы были ровесниками, и он приходил к нам с напарником Витей Савватеевым в выделенную нам комнату поболтать о том, о сём, а потом на последней машине покидающих месторождение геологоразведчиков выехал вместе с нами во Владивосток, помогая в переноске набранных образцов пород и руд и некоторое время даже жил с нами в общежитии, поскольку был «перекати-поле». И вот ветер пригнал его в Ольгу, и по принципу «мир-тесен» через шесть лет мы встретились с ним снова. О том же и сём же поговорили и разошлись, теперь уже навсегда. Его, кстати или некстати, как и вообще всё о нём повествование, Сергеем звали, - любители японской литературы поймут, что всё написанное о нём и как будто не имеющее отношение к сути рассказа, совсем даже не напрасно, а другим объяснять не стану ввиду бесполезности и ненужности.

Пару дней ещё пожив на Арзамазовке, на попутном транспорте подъехал к прибытию теплохода и, взобравшись на него по трапу, сдал свой паспорт пассажирскому помощнику капитана с тем, чтобы потом его «выкупить», определившись в какой-нибудь класс.

Её я заметил ещё в этой очереди: миниатюрная девочка первого, наверное, - воспользуюсь борцовскими категориями, - полулёгкого веса, «мой любимый размер», рядом с ней стояла, судя по всему, подруга, которой, перескочив сразу девять позиций, я бы присвоил первый (да кабы не второй!) тяжёлый вес. Очень они контрастировали по своему облику.

Познакомились с Мариной, «полулёгкой», как раз в музыкальном салоне во время танца, выяснил, что они с подругой (имя которой кануло в лету, буду, однако, называть её созвучно, Ириной) только что окончили школу и отправились «завоёвывать Владивосток»,  поступать на учёбу. У меня-то самого уже аспирантура была позади и хоть до седины в бороде ещё далеко, но пообщаться с молодой девушкой я был не прочь, без излишеств, разумеется, тем более Марина так улыбалась мне с верхней палубы, что я влюбился в неё чуть ли не со второго или третьего взгляда. И имя ей с её глазами весьма подходило среди безбрежной синевы моря.

Так вот мы и шли вдоль живописных берегов Приморья, но, «по-шпаликовски», по палубе не бегали и не целовались, хотя лично вот  мне второй пункт выполнить очень хотелось, но, дабы не стать обвинённым в развращении несовершеннолетней, я весьма успешно сдерживался, как, впрочем, и впредь, но об этом речь впереди. Надо здесь добавить, что Марину, словно кузнец из фильма «Формула любви», всегда сопровождала её подруга, - задание, что ли ей дали не спускать с неё глаз, красавицы? - путалась, в общем, под ногами неустанно.

Из того рейса запомнилось, как ночью, когда ярко освещённый белоснежный лайнер стоял на рейде Преображения, на него набросились мириады белых бабочек, - утром на радость обитателей моря матросы брандспойтами смывали их за борт целыми сугробами. Ещё вот вспомнилось, как в Находке при погрузке провианта для судового ресторана за борт уронили половину мороженой туши коровы, опять же на поживу морской фауны, крабов и креветок, едва ли её стали доставать, привлекая для этого водолазов.

Расстались в порту Владивостока, - дал подругам свой адрес, общежития на Второй Речке, на случай, если им не удастся где-либо поселиться, - я жил тогда совершенно один в «хоромах» в восемнадцать квадратных метров. Не особо надеялся, что когда-либо снова увижу Марину и очень обрадовался, когда уже на другой день в мою «берлогу» обеих привёл мой вездесущий товарищ по прозвищу Кактус, прозванный так за большую колючую бороду а-ля «Карл Маркс», «в миру» Александр Колосов, - он их где-то на улице встретил, спрашивающих как меня найти. и сразу попавших на кого надо. Им жилья пока не дали, предложили несколько дней пожить хоть на вокзале, очень кстати  попался я подругам на их жизненном пути.

Кактус тоже работал в ДВНЦ, в Биологическом институте, в его Находкинском филиале, но периодически бывал во Владивостоке, где мы и познакомились. Своего жилья он не имел, «вписывался» к своим многочисленным знакомым, порой даже на голом полу ночуя, у меня тоже пару раз свободную на тот момент койку занимал. Кактус уже был кандидатом наук, биологических, и по совместительству поэтом, а как там у Тимура Шаова: «Он поэт, а значит – пьяница/ рифмы есть, а денег нет!». Он был как раз из таких.

Все остались у меня. Кактус как обычно на полу залёг, какую-то дерюжку для этого ему выделил, Ирине целая койка досталась, а мы с Мариной на одной кровати уместились, но – не раздеваясь, отчасти из целомудрия, а я более всего потому, что ещё не успел получить свежее бельё у кастелянши. Не берусь утверждать, но вполне возможно, что я был первым мужчиной, с кем Марина спала в одной постели, но, так сказать, не совсем «по полной программе», это у неё с кем-то другим потом случится.

Следующих два дня были выходные, мы ходили купаться на море, которое плескалось в полутора сотнях метрах он нашей общаги, и каждое утро я видел его из своего окна в разном настроении, то свинцово-сером, то радостно-голубом. Вот тут-то я буквально оценил вес Марины, вынося её из моря на своих руках, вначале, по закону Архимеда, вообще практически невесомую, а потом несколько тяжелее: плюс вес морской воды, вытесняемый её миниатюрным телом.

После выходных подругам, наконец, дали какое-то жильё, а я поехал по-ближе к огурцам и коровникам, где состоял, по выражению большого юмориста Паши Наумкина, вместе с ним в бригаде «потаскунов и носильников»: мы стаскивали наполненные огурцами ящики в одно место, а потом загружали в машины, которые отвозили их на переработку. Неподалеку располагался военный аэродром, - оттуда, гудя, словно шмели, то и дело взлетали стратегические бомбардировщики Ту-16, нагруженные, как удачно пошутил Паша, нашими огурцами.

По моему возвращении во Владивосток несколько раз в мою холостяцкую комнату наведывались ольгинские подруги, всегда вместе и лишь однажды Марина пришла «без кузнеца», - возвратить утюг, который я им дал раньше. И вот тут я чуть было «не оступился» - хотел её оставить на ночь, тем более, что за окном бушевал сентябрьский тайфун, полоскал полосатый дождь. Марина заколебалась было, но потом её благоразумие взяло верх, и в паузу между потоками с неба воды она ушла, а я не очень настаивал. Проводил её до остановки троллейбуса №1 «Магнитогорская», помахал вслед и больше никогда не видел, ведь вскоре сам уехал из Владивостока на долгих полгода, диссертацию «добивать».

Наверное, так было лучше для всех, ведь  "Salus cum sola otare non cogitabunter "Pater Noster"" - "Мужчина с женщиной наедине не прочтут "Отче наш"", а она уже в свои семнадцать лет была хоть и маленькой, но женщиной в широком смысле этого слова и женщиной удивительной.

Потом у меня состоялся переезд в другой город, Благовещенск, где, наконец, я перестал быть обитателем общежитий, а ещё несколько лет спустя от меня «к Птибурдукову» ушла жена, - повалявшись в ногах и с заламыванием рук и рыданиями вымолив прощение, вернулась, но, освоившись, снова ушла, «к Птибурдукову 2-му» (который потом сам от неё сбежал). И вот тогда, в очередной приезд в командировку во Владивосток я попытался найти Марину и вот каким способом. В паспорт ей никогда не заглядывал, но фамилию запомнил, когда она, временно проживая в моей «конуре», звонила с вахты общежития своему владивостокскому дядюшке, успокаивая его, что она устроилась у подруги на Луговой и всё у неё хорошо, что – второе - было чистой правдой, бывает, конечно, и лучше, но у себя я создал для неё и подруги вполне комфортные условия.

Мало было шансов, конечно, что Марина в свои двадцать два года ещё была свободна, но попытка – не пытка. Хотел представиться дядюшке её одноклассником и выведать о ней какую-либо информацию, но что-то там у меня не получилось, и я оставил попытки разыскать ту девочку, которая в лучах солнца улыбалась мне с верхней палубы белого теплохода. Тем более вскоре у меня образовалась новая семья со всеми вытекающими из этого последствиями.

… Минуло тридцать лет, седина в моей бороде была уже давно, бес периодически тыкал в ребро, но как-то не настойчиво и я держался. Но дело было даже не в нём, когда в один прекрасный день я вдруг решил снова разыскать Марину, узнать, как сложилась её судьба, очень хотелось, чтобы счастливо.
 
В техническом аспекте времена стали совсем другими, и даже не выходя из дома, я, наконец, сумел осуществить задуманное в считанные минуты: набрал на компьютере в «поиске» в «Одноклассниках» имя «Марина», компьютер выдал мне их почти три миллиона, но всех перебирать не стал, сузил поиск до Марин из Ольги. Нужного возраста их оказалось всего две. Фамилию-то я успел подзабыть, только «три последние буквы» - вспомнилась юмореска в исполнении Реввы и Галустяна – и теперь мы снова друзья, она меня, оказывается, тоже не забыла (и даже бородатого Кактуса, - ну, того-то трудно запамятовать, колоритный был товарищ) и надеюсь, что всегда помнила, ведь встретился я ей на переломе судьбы, на пути в новую для неё жизнь.

Должен здесь добавить, что наше такое замечательное знакомство состоялось на столь же замечательном судне: теплоход «Любовь Орлова» в наше время превратился в корабль-призрак, своего рода «Летучий Голландец», известный всему миру, - всезнающий интернет подтвердит, - дрейфующий без команды где-то в Атлантическом океане после того, как трос, посредством которого его хотели отбуксировать из Канады, где он использовался в качестве круизного лайнера для полярных круизов, в Доминиканскую Республику, как говорят моряки, «на иголки», - оборвался,  и теплоход стал игрушкой волн и морских течений.

Приразломное месторождение, ХМАО
Октябрь 2018 г.