Воплощение поэзии Иосифа Бродского в вокальной муз

Воплощение поэзии Иосифа Бродского в вокальной музыке.



Поэзия Иосифа Бродского музыкальна. Скорее не музыкальна, а его поэзия – это и есть сама музыка. Бродский не любил, когда на его стихи писали музыку. И в этом была своя правда, своя высшая логика.

Бродский был очень музыкальным человеком. Он очень любил Вивальди, Перголези, Баха, романтическую музыку. Среди его друзей было очень много музыкантов: Мария Вениаминовна Юдина, Елизавета Леонская, Владимир Фельцман. Он приходил на их концерты. А порой, даже приезжал в ту страну, где должен был состояться концерт любимого им исполнителя.

Но музыку, написанную на его собственные стихи, категорически не принимал, и не воспринимал.

Почему происходил такой парадокс? И парадокс ли это?!

Сейчас можно с уверенностью сказать, что никакого парадокса не было. Но тогда почему?!

Стихи Бродского потрясающе музыкальны. Его синтаксис – это музыкальная интонация. Его музыкальные ритмы – музыкальны «до предела». Именно «до предела»! Мы не можем определить, когда кончается слово, и когда начинается «музыка слова». У Бродского нет того расстояния, которое отделяет «музыкальность» восприятия его стиха, от литературного его восприятия.

Вот отрывок из стихотворения Иосифа Бродского «Письма римскому другу». (Из Марциала)

«Помнишь, Постум, у наместника сестрица?

Худощавая, но с полными ногами.

Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица

Жрица, Постум, и общается с Богами…»

Вот эта монотонность создает удивительную ауру стихотворения. Музыкальную ауру.


Так какими же средствами эта аура, эта «музыка стиха» создается?

Конечно, посредством гармонии словосочетаний. Послушайте! Именно не прочитайте, а послушайте: «Помнишь, Постум…» Два слова начинаются с буквы «П», - глухой согласной. Но абсолютно разный слуховой эффект этих двух слов. Первое слово оканчивается на звуках «шь» - «шипящая» с мягким знаком на конце слова. А второе слово оканчивается буквой «М» - «звонкой» согласной, но при этом мягко звучащей. И вот это гармоническое соединение этих двух слов дает нам поистине музыкальный эффект. И это не иллюзия. Мы видим, какими средствами это создается. Но не только посредством «гармонии словосочетаний». Конечно, рифмы Бродского органически музыкальны. Приведем пример из того же отрывка: сестрица (первая строчка), жрица (третья строчка). Что здесь присутствует, помимо одинакового окончания слов? Что музыкально роднит эти два слова? Конечно, буква «Р». Именно она является, так сказать, «музыкально определяющей». Буква «Р» здесь является неким стержнем, звуковым стержнем. И это именно слуховое восприятие. Восприятие «музыки слов».

Даже названия произведений Иосифа Бродского всегда музыкальны. Послушайте! «Набережная неисцелимых», «Часть речи», «Урания». Каждое название именно «звучит». Мы слышим музыку этих словосочетаний, нам хочется их произнести, проговорить.

Проговорить! Именно проговорить, но не спеть. Но почему?!

В 1987 году Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию по литературе. Он стал наконец-то «разрешенным» на своей Родине. Стали издавать его книги. Появились статьи о его творчестве. И вот тогда, в конце восьмидесятых, в начале девяностых годов «хлынул» поток вокальной музыки на его стихи. К поэзии Иосифа Бродского обращались Борис Тищенко, Борис Чайковский, Александр Блок, Игорь Егиков, Сергей Слонимский и


многие другие композиторы. Бродский стал культовой фигурой, он был в моде.

Я вспоминаю свой разговор с великим композитором Альфредом Шнитке, после прослушивания одного из вокальных циклов на стихи И. Бродского. Это был конец восьмидесятых годов, и как все люди моего поколения, я был безумно увлечен поэзией Иосифа Бродского, знал его стихи наизусть, все время цитировал их. И все вокальные сочинения на стихи Иосифа Бродского мне очень нравились тогда.

И вот я спросил мнение Альфреда Гарриевича о вокальном цикле на стихи Иосифа Бродского. Я не буду упоминать имя композитора, автора этого вокального цикла из этических соображений.

Но хочу сказать, что Альфред Гарриевич Шнитке был человек глубоко нравственный и бескомпромиссный и в творчестве, и в жизни, и в оценках своих коллег. Личные отношения никогда не влияли на его суждения о творчестве того или иного человека.

- Ну, как Вам, Альфред Георгиевич, это сочинение? – спросил я Шнитке.

Он ответил:

- Мне абсолютно не понравилось!

Я остолбенел.

- Но почему?! – спросил я его.

Последовавший ответ поразил меня еще больше, чем его оценка произведения:

- Это – не Бродский! – сказал Шнитке.

Я был поражен. Шнитке был не просто моим кумиром, как композитор. Он был мессия нашего поколения. Шнитке, Денисов, Губайдулина были маяками нашего времени. И в первую очередь нравственными маяками. И в своем творчестве, и в своих суждениях.

Я понимал, что Альфред Гарриевич не кривит душой, и уж тем более – не сводит счеты с автором этого вокального цикла. Он


говорил абсолютно искренне. Я долго думал над этим разговором. Но не мог найти для себя никакого ответа. Тогда я раздобыл ноты этого сочинения, нашел изданные стихи Бродского, которые использовались в этом вокальном цикле.

Сначала я просто сыграл, и как смог спел это сочинение. Но я по-прежнему был в недоумении. Мне все казалось органичным. Музыка и стихи. Их соединение. Но вот, я взял книгу, и принялся читать те же самые стихи, которые только что пел. Я прочитал один раз, второй, третий…  И вдруг, как будто пелена упала с глаз. Эти стихи зазвучали при их прочтении. Зазвучали сами по себе. Их «синтаксическая музыкальность» имела такую энергетическую мощность, что ее не заслоняла, да и не могла заслонить «мелодическая интерпретация» вокальной партии,  анализируемого мною произведения на стихи Иосифа Бродского. После этого я еще раз «сыграл и спел» этот вокальный цикл. И мне стала понятна оценка Альфреда Шнитке.

- «Это – не Бродский!»

Да, это была замечательная музыка, может быть, даже выдающееся сочинение. Но это был не Бродский. Это была «иллюстрация» его стихов. Я не вкладываю в это слово никакого уничижительного оттенка. Иллюстрация может быть гениальной.

Но вокальное сочинение – это единое целое. Четыре неделимые строчки. (Я имею ввиду камерную вокальную музыку). Вокальная строчка, поэтическая строка, две строчки фортепианной партии. И из этого целого нельзя ничего не «вынуть», не «убрать».

А этот вокальный цикл можно было спеть без слов. И все вроде бы оставалось на своих местах.

Синтаксис Бродского настолько музыкален, что на его стихи практически нельзя писать музыку. Стихи Бродского – это абсолютно законченные произведения с музыкальной точки зрения. Причем не только вокальные, а порой, даже и инструментальные, оркестровые.

В каких-то стихах Иосифа Александровича звучит джаз.


Именно джазовые ритмы. Бродский «свингует» своими рифмами, своими метрами, своей поэтической формой.

И вдруг где-то стиль барокко. И совершенно неожиданно – романтический стиль.

Величайшие композиторы конца двадцатого, начала двадцать первого века поняли, почувствовали эту «особенность Бродского». «Музыкальную особенность» его стиха. И поэтому вокальных сочинений на его стихи у них нет. Нет ни у Шнитке, нет у Губайдулиной, нет у Денисова, нет у Канчели.

Но это совершенно не означает, что эти композиторы не обращались к творчеству Иосифа Бродского.

Альфред Шнитке создал «Пять афоризмов» для фортепиано. В этом сочинении между частями читаются стихи Иосифа Бродского.

К сочинению Гия Канчели «Диплипито» предпослан эпиграф Бродского из «Части речи»: «Тихотворение мое немое».

Эдисон Денисов написал хоры к спектаклю Ю.П. Любимова «Медея», где текст Еврипида был переведен Иосифом Александровичем.

Заметьте, никто из этих композиторов не пытался создавать вокальные сочинения на стихи Бродского.

Эдисон Васильевич Денисов написал хоры к Медее на тексты переводов Иосифа Бродского. А это принципиально разные вещи.

Бродский был не только гениальный поэт, но и гениальный переводчик. Он умел сохранять поэтическую атмосферу автора, которого он переводил. И происходило это потому, что он чувствовал эту атмосферу. Чувствовал – как поэт. В этом он был созвучен разве что Пастернаку.

Мы слышим в его переводе именно Еврипида. Мы чувствуем поэтическую атмосферу Еврипида. Хотя это звучит на русском языке.

И поэтому эти стихи могли получить вокальное воплощение.

Произведения Шнитке и Канчели поразительны точностью


использования поэзии Иосифа Бродского. В этих произведениях стихи именно читаются, а не поются. И читаются стихи Бродского не на фоне музыкальной ткани.

 В «Пяти афоризмах» Альфреда Шнитке поэзия Бродского «прослаивает» части. Стихи Иосифа Александровича звучат между частями музыки Шнитке.

У Канчели строчка из стихотворения Бродского является эпиграфом. Но этот эпиграф метафорически отражает содержание музыки. Образ звучащего вакуума. Послушайте!

«Тихотворение мое немое».

Из слова «стихотворение» удалена первая буква «с». И вдруг это слово «зазвучало», именно зазвучало, а не прочиталось совершенно по-другому. «Тихотворение». Какая музыка тишины. Но при этом «звучащей тишины». И как созвучно это слово музыке Гия Канчели. В его произведениях звучит тишина.

 В этом произведении строчка И. Бродского играет именно музыкальную роль. Скорее всего, именно здесь, в этом  произведении Гия Канчели «Диплипито» произошло волшебное слияние поэтического слова Иосифа Бродского, и музыкальной интонации Гия Канчели. Музыка поэзии слилась с музыкой звуков. И поэтому произведение Гия Канчели – это самое органичное воплощение поэзии Иосифа Бродского в музыке.

Но воплощение «музыки стиха» Иосифа Александровича существует не только в музыкальных произведениях.

Наверное, самое сильное воплощение музыкальности поэзии Иосифа Бродского мы ощущаем, когда слушаем его стихи в его исполнении.

У Иосифа Александровича была ни с кем несравнимая манера чтения. Манера чтения вообще, и в первую очередь манера чтения собственных стихов. Я даже не могу сказать, что он их читал. Читал – в прямом смысле этого слова. Он их выл. Это было уже не чтение, а какой-то обряд. Бродский завораживал, околдовывал своей манерой чтения.


Ты невольно попадал в его поэтическое биополе. Это была некая поэтическая медитация.

Иосиф Александрович не был поэтом стадионов, как Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина. Он не был даже поэтом больших залов.

В фильмах Елены Якович: «Прогулки с Бродским», «Ниоткуда с любовью», «И ляжет мой путь через этот город», «Прогулки с Бродским десять лет спустя», Иосиф Александрович читает свои стихи  в пустой капелле в Венеции… Ее специально открыли для съемок фильма.

И вот это не очень большое пространство создает удивительную атмосферу поэтической доверительности. Мне посчастливилось видеть съемки выступлений Бродского в разных местах, на разных сценах. Но эти съемки в Венеции мне кажутся самыми органичными, самыми естественными.

Иосиф Александрович обычно очень волновался во время выступлений, во время съемок. А в этих фильмах Елены Якович он был абсолютно органичен. Может быть потому, что это происходило в Венеции. А Венеция была его любимым местом на земле после Санкт-Петербурга. Хотя Бродский говорил «Ленинград». В Венецию Иосиф Александрович приезжал каждый год. Он завещал похоронить себя в Венеции на острове мертвых – на кладбище Сан-Микеле.

Его воля была выполнена. Он похоронен рядом со Стравинским и Дягилевым. И это глубоко символично. И Бродский и Стравинский мыслили звуковыми образами. Они были истинно музыкальны. Только один выражал это в звуках, а другой – в словах.

Но они достигли истинной гармонии.