Пляска смерти

Что-то сумасшедшее, но при этом основанное на реальных событиях, вневременное, символично-перекликающееся; будто бы сам дьявол, который, как известно, в деталях, сам эти детали и нанизал на своё разящее копьё последовательности.
Читающий сие да обратит свой взор на каждую мелочь, погребённую под разноцветными умирающими словесными листочками осени, преданными огню.

Одеться сообразно случаю — умение, которым обладают единицы.
В Древнем Риме жаждущий заполучить государственный пост облачался в белоснежную, специально набеленную мелом тогу «кандида»; рабы и крестьяне могли себе позволить тунику чёрного цвета. 

«Белое vs чёрное» — это вечное противостояние, затрагивающее не только сферу римской моды как символ подчёркнутого социального неравенства, но и всю наполненную контрастами человеческую жизнь.

Когда скорбящий облачается в траурные одежды, он исполняет волю традиции, — в его образе не находится места искусству. Но когда траурные одежды предшествуют скорбящему, тяжёлым бременем падая на его плечи, когда
они
наряжают его в свои угрюмые ткани, будто предвосхищая будущий траур, тогда в искусстве жизни находится место образу.

Не напоминает ли порой жизнь костюмированное представление?

Кулисы. Волнение и томительное ожидание... Готовящийся к выходу на сцену актёр. Режиссёр-случай, гордо шествующий с украшенной драгоценностями чашей вина. Неловкое движение. Белоснежная тога   — теперь всего лишь воспоминание и коллекция багровых пятен.
 
Звучит величественная мелодия. Публика нетерпеливо ждёт появления актёра, который вместо торжественного и пафосного выхода второпях стягивает с себя испачканную тогу.

Разоблачаться по воле случая  — умение, которым обладает каждый.
 
Чёрная, рабско-крестьянская туника влачится по сцене. Где же toga candida?   Жизнь  — шахматная доска, чередующая цвет одеяний.

Удивлённая публика.
Молчание...
Гробовая тишина.

Представление начинается. Действие первое и единственное.

«Аваддон и смерть  говорят…» (Иов. 28:22)

Аваддон: По какому случаю в этот светлый радостный день напоминаю я тёмную грустную ночь? Что за одеяния овладели телом моим?
Смерть: Сегодня узришь ты своё истинное предназначение, о неумолимый Аваддон!
Аваддон: Как? Не хочешь ли ты сказать, что я, юноша, напоминающий неокрепшее и гибкое деревце, стану сегодня твёрд и непреклонен, как белая акация?
Смерть: Твёрд станет характер твой и черны приносимые цветы правды, которыми хладнокровно будешь одаривать ты вопрошающих тебя.
Крики: На помощь! Помогите ради Аллаха!
 
Аваддон, поднимаясь на вырастающих крыльях, подлетает к толпе путешественников, окружающих женщину, закутанную в
белую окровавленную тогу.

Крики: Врача, позовите врача! Она ранена!
Аваддон: Что же вопиете вы, когда должно оглянуться: посчастливилось вам, несчастные, ибо живёт неподалёку великий врач Авиценна.
Крики: Так что же нам делать, юноша, помоги нам, потерявшим разум от предчувствия великой скорби.
Аваддон: Пусть следует указанным путём тот из вас, кто по скорости и выносливости не уступит воину Фидиппиду, несущему добрую весть в Афины.
Крики: Да-да, но помоги же и ты нам, о разумный юноша, спаси жизнь любимой нами женщины.

«Аваддон и смерть  говорят…» (Иов. 28:22)

Аваддон: Великий разрушитель, освобождающий мир от старого, дабы породить новое, владыка слёз, воплей и истошных криков, о всепоглощающая смерть, не дай ушам моим наполниться пронзающим звоном оплакивающих отходящую к вечному сну женщину, не дай глазам моим засвидетельствовать последний позор умирающего на Земле —  желание полумёртвого ходить на костылях жизни. 
Смерть: Требуешь ли ты отнять эти поддерживающие костыли жизни, о Аваддон? Так познай себя, исполнив предначертанное!
Аваддон: Неужели я должен отправить в преисподнюю эту несчастную женщину,  идущую через пропасть по отвесному мосту?

Cмерть, молчаливо взглянув на Аваддона, вытаскивает отрывок пергамента, на котором готическим шрифтом начертано:
 
«Преисподняя и Аваддон [открыты]…» (Прит. 15:11)

Аваддон: Уймитесь вы, без устали требующие, кричащие и галдящие! Дайте взглянуть на женщину.

Ангел смерти, послушав тишину остановившегося сердца, бросил на белую окровавленную тогу букет чёрных увядающих цветов. В образе испустившей дух женщины белое и чёрное неразрывно сплелись.

Аваддон: Она мертва.
Примчавшийся Авиценна: Она мертва…
Крики: Она мертва!

Одеться сообразно случаю — умение, которым обладают единицы. 

«Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону» (Иов. 26:6)

Сверкающий сажей своих крыльев Аваддон. Вопли. Крики. Страх.

Чистое небо, пригласившее в гости облачка, украшенные лучами заходящего солнца. Свежий ветерок, перебирающий локоны умершей. Безмятежность и безразличие природы, взирающей на человечество. 

Причудливые, разноцветные бумажные змеи, мирно парящие над сценой трагедии и несущие с собой по воздушному морю первого человека, ставшего подобным птицам.

Спокойствие, радость и абсолютное счастье в небе, и тревога, горе и абсолютное несчастье на земле.

Вечная борьба чёрного и белого, неба и земли, жизни и смерти. 666.