Жизнь и люди. О друзьях-товарищах. Карасик М. А

МИША  КАРАСИК

Мы познакомились с ним в 1965 году при формировании министерства местной промышленности Грузии.
Все время нашего знакомства и дружбы с ним, я всегда называл его только по имени, никогда не обращаясь по имени отчеству. Поэтому в этих записках я сохраняю  тот же стиль.
Он по профессии был журналист. В министерстве начинал работу в качестве помощника министра.  Родом был из Ленинграда, и в Грузию попал в годы войны, где и застрял. Потом женился. К моменту нашего знакомства был отцом двух девочек. Мне даже трудно точно сказать, на чем базировалась наша дружба.
Характеры у нас были очень разные. Он очень импульсивный, достаточно мнительный, не всегда уравновешенный. Мог иногда  желаемое видеть, как действительное.
Я, видимо, иного типа человек, и, по его мнению, как-то уравновешивал его  черты характера.
Но все его недостатки с лихвой перекрывала врожденная интеллигентность, начитанность, и какое-то особое мягкое и уважительное отношение к людям.
Несмотря на то, что он грузинским языком не владел, ему как-то удавалось надлежащим образом готовить почту для Министра.
Подготовка почты подразумевала, что в каждом документе надо было разобраться, понять его суть, подготовить какую-то ответную позицию, и все это очень кратко доложить министру, чтобы он наложил резолюцию. В последующем помощник подготавливал и резолюцию, которую, если Министр был согласен, он  подписывал.  Он хорошо был принят в аппарате.
Люди были довольны, что прежде, чем доложить документ Министру, он предварительно консультировался с руководителями тех служб, которых касался документ. Это позволяло избегать ошибок и накладок, не совсем легко регулируемых в аппарате.
По службе мы не очень пересекались, но как-то взаимная симпатия притягивала нас друг к другу.
Немало этому способствовало и то обстоятельство, что мы были всего два русскоязычных сотрудника во всем Министерстве.
Миша был страстный книжник. Очень любил, собирал и читал книги. Собрал достаточно большую  библиотеку. Как истинный любитель книг, новые книги никогда не раскладывал по полкам, пока не пересмотрит. А если был занят и не успевал просмотреть, книги терпеливо дожидались своей очереди на столе.
Его отец был профессиональным антикваром, и Миша в какой-то степени перенял от него это искусство.
Именно благодаря ему, я тоже втянулся в это захватывающее собирательство, пожиравшее все свободные (да и не только свободные) денежные ресурсы и время.  В своих мемуарах я уже довольно подробно писал об этом.
Хочу повториться, что я обязан ему этими моментами душевного подъема, которые сопровождали каждую удачную, на мой вкус, находку.
Надо сказать, что по многим жизненным вопросам у него были весьма своеобразные понятия. Например, в моем присутствии, даже на одолженные у меня деньги, Миша купил антикварную фигуру.
Она мне очень понравилась. Я сказал ему об этом. Через время, мы вернулись к этому вопросу. Он сказал, что может ее мне продать. Но стоить она будет вдвое дороже, чем он за нее заплатил. Почему? Продавцы не знали ее настоящей цены, и продали ее дешевле реальной стоимости. Он их к этому подтолкнул. Это его заслуга. А я должен дать реальную цену. Ведь это все-таки дело, а в нем принимается во внимание только деловая сторона вопроса.
Его супруга считала, что он не прав. Мой сын тоже так считал. Но Миша был настолько убежден в своей правоте, что спорить было невозможно. Фигура мне очень нравилась, и я взял ее на предложенных условиях. Самое главное, что у меня никогда не было чувства обиды на него, или ощущения, что он не прав.
Мы отработали несколько лет вместе, а потом судьба развела нас в разные ведомства.
Но, где бы мы ни были, встречались мы с ним очень часто, в особенности в первые годы  нашей дружбы.
Каждую неделю мы виделись не менее двух раз. Или он приходил ко мне домой, или я к нему. Это стало привычкой, обменяться мнением по поводу происшедшего за два дня и, по возможности, обдумать то, что ждет завтра.
Его жена была музыкантом. Окончила консерваторию и преподавала игру на виолончели.  Вначале мы довольно сдержанно относились друг к другу, а потом, в силу некоторых обстоятельствах, о которых я напишу ниже, мы с ней очень подружились.
По существовавшим в то время порядкам, Министрам время от времени полагалось выступать в печати.
Как правило, это делалось так. Редакция присылала корреспондента, он беседовал с Министром, потом на основе этого делал статью. Министр ее подписывал, и этим все кончалось
Поскольку Миша был  журналистом, он статьи для министра писал сам, и страшно переживал, если в редакции в его тексты вносили  правки. Я несколько скептически относился к этому.
Однако, когда,  волею судьбы, я какое-то время работал помощником министра, писал для него тексты, и когда их правили,  реагировал не менее болезненно, чем Миша.
Наиболее успешно проявил себя Миша на посту помощника Министра финансов. Они очень сдружились с Министром.
Тот видел, что Миша костьми готов был лечь за интересы службы, и относился к нему очень уважительно.
Министерство было расположено в очень красивом старинном особняке. В нем был большой зал, типа пассажа со стеклянной крышей. Зал идеально подходил для всякого рода выставок.
Министр иногда устраивал благотворительные акции для отдельных художников, позволяя организовать выставку их картин в этом зале.
Если такое мероприятие организовывалось, то душой его и мотором всегда был Миша. Он любил искусство, всегда мог подсказать, где какую картину повесить с учетом освещения и т.д. 
Случалось, что иногда в министерство приходили сановные посетители вечером, когда художника уже не было. Во всех этих случаях Миша с удовольствием становился гидом. Почти все художники считали своим долгом по завершению выставки, подарить Министерству какую либо свою работу.
Постепенно в министерстве стала собираться своя коллекция, и Миша очень гордился этим.
Министерство финансов в центре города строило дом, это было очень престижное место, и Мише в этом доме выделили 3-х комнатную квартиру. Это был самый большой подарок, о котором только мог мечтать советский служащий.
Его старшая дочь вышла замуж за научного работника, не намного моложе Миши, и они с ним подружились.
Взаимоотношения с женой у Миши были несколько необычными. Она довольно часто выступала в части него в роли матери. Было несколько случаев, что Миша, будучи на курорте, с кем-то затевал мимолетный роман.
Когда возвращались домой, эти дамы требовали от него помощи в организации гинекологических услуг и возмещению затрат на эти услуги. Миша чистосердечно выкладывал все своей супруге, а она, будучи более опытной, быстрее и лучше него решала эти вопросы.
Самое главное, что ему всегда удавалось ее убедить, что любит он только ее, а это, ну просто мимолетный флирт от скуки. И хотя таких случаев было несколько, она ему их прощала. Все же, как особенно показали дальнейшие события их жизни, она его сильно любила.
Несколько лет нашей жизни прошли без особых событий. Главное, что тогда в какой-то мере наполняло наши будни, это вопросы антиквариата.
К этому периоду, в Республике поменялось руководство. Новое начальство стало вести предметную борьбу, с т.н. негативными явлениями. Под этим понятием подразумевались всякие артели, дельцы, нелегальные производства, производившие, т.н. «левую продукцию», которые, на самом деле, были весьма развиты в Республике.
Надо сказать, что большинство таких производств находились в ведении министерства, где я тогда работал.
Правоохранительные органы обрушили свой карающий меч на самую крупную организацию системы. Оттуда взяли более 50 человек. Погром устроили и в  нашем министерстве. Недосмотр. Попустительство и другие подобные обвинения.
Одного руководителя службы взяли. Нескольких сняли с работы.
В очень трудное положение попал и я. В то время я был главным инженером Министерства, и на большинстве бумаг, связанных с этим злосчастным производством стояли мои подписи. Но я всегда относился к работе внимательно и вдумчиво, и явно криминальных документов мне не смогли предъявить, хотя намучили немало.
В этот тяжелый для меня период, Миша все время был рядом со мной.  Помогал, чем мог, иногда советом, иногда просто моральной поддержкой. Я, на всю жизнь остался ему благодарен за эти 2 года, разделенных с нами  тревог и волнений.
К счастью, я должен сказать, что справедливость восторжествовала, и меня, в конце концов, оставили в покое. 
Хотя должность я все же потерял. Меня перевели руководителем одной из служб в подведомственную проектную организацию, где я отработал два года, а потом был переведен помощником Министра торговли.
У Миши в этот период завязались очень серьезные дела.
Он, как юноша, влюбился в свою секретаршу и полностью потерял голову.
По-моему, ее фамилия была Путятина, или похожа на эту.
Никаких доводов Миша ни от кого не воспринимал.
В своей  манере обо всем чистосердечно рассказал жене. Она кинулась ко мне. Кроме меня у нее не нашлось никого, кому она могла бы довериться, или просто посоветоваться. Вот в этот период между нами и завязалась та дружба, о которой я упоминал выше.
Она стала почти ежедневно приходить ко мне, рассказывать о положении дел и вместе со мной обдумывать план действий на завтра.
Дело в том, что Миша, будучи человеком благородным, не хотел какой-то интрижки. Он решил разойтись с женой, с которой прожил около 30-и лет, и жениться на своей секретарше.  Эта канитель надолго затянулась. Дочери, как они утверждали, не хотели становиться участниками семейного позора, и уехали в Америку. Его жена, видя, что положение безнадежное, по согласованию со мною, дала согласие на развод. Надо сказать,  что во всей этой катавасии, я целиком и полностью был на стороне Люси, Мишиной жены. Он об этом хорошо знал, но не возражал, будучи убежден, что, во-первых, его жена не остается без поддержки, а во-вторых, я в возможной степени постараюсь защитить и его интересы.
Ему удалось убедить своего Министра, и тот выделил ему однокомнатную квартиру, хотя все в министерстве были против, зная, что совсем недавно он уже получил хорошую квартиру, а потворствовать блажи, это не дело.
Он оформил с женой развод, и женился на той, кто целый день была рядом с ним. Я был сторонник того, что из дома, если уходишь, ничего брать не надо. Не знаю так ли думал Миша, но он прислушался к моему мнению.
На оформлении брака с новой женой я не присутствовал. Он согласился с тем, что поскольку я поддерживаю дружеские отношения с первой женой, я новый брак пока не признаю, и с новой женой не общаюсь.
Люся умоляла его оформить новое бракосочетание скромнее, чем с ней. Хотя бы без букета цветов. Миша сказал, что по-другому не может, и все будет, как и в первый раз.
Так он и сделал.
И вот он с новой женой поселяется в новую пустую однокомнатную квартиру. Но в ней же ничего нет. Нужна какая-то мебель, посуда, и все остальное. А денег ведь нет. У меня в то время было лучшее материальное положение.
Но помочь ему было совсем не просто. Самолюбие не позволяло ему выставлять напоказ свою бедность, и запросто принимать помощь. Приходилось иногда проигрывать ему в карты, иногда придумывать какие-то истории, которые позволяли ему, не совсем уходя от своих принципов, все же принимать помощь.
Помимо этого, возник еще один вопрос, о котором он никогда не говорил, но я был согласен с Люсей, что этот вопрос существует.  В их доме, в пределах возможного, все же культивировался дух  аристократизма.
Он в этих вопросах во многом отличался от всех нас. Помню, он был у нас. Моя жена подает на стол ужин. И мы очень рады, что у нас  есть возможность побаловать гостя такой редкостью тех лет, как балык.
Однако, мы обращаем внимание, что он к нему не притрагивается. На вопрос хозяйки, почему балыком не угощаешься, почти с обидой ответил: «А где же масло? Балык без масла, как можно?
Нам стало смертельно неловко. Масло подали. Прошел какой-то период. Мы пригласили его на обед в ресторан. Опять появился балык. Мы уже позаботились, чтобы и масло было. Однако он опять не ест. На вопрос «а сейчас почему не ешь, ведь масло уже на столе», ответ «а где же ножик? Не могу же я своим ножом что-то брать с общей тарелки»
Поскольку у нас не было столь высоких требований, мы иногда почти иронически пересказывали эти хохмы.
Люся все эти тонкости хорошо знала и выполняла с хорошей миной на лице.
А тут ему пришлось окунуться, практически, в ситуацию почти плебейства, что конечно было для него невыносимо.
К тому же уровень старой и новой жены, по моему мнению, был не совсем сопоставим. Не говоря уже о том, что Люся привыкла, может быть даже излишне, его опекать. Так, наверное, никто другой не смог бы. У Миши была весьма хрупкая нервная система, и в силу всех этих событий, чувствовал он себя весьма неважно.      
Люся, будучи  весьма гордой и самолюбивой женщиной, тоже чувствовала себя плохо. Ей казалось, что весь «бомонд» тычет в нее пальцем «Брошенная жена»
Она решила последовать за своими дочерьми в Америку.
Но английского языка она  не знала совершенно. И вот ежедневно она стала заучивать по 50 английских слов. Причем заучивала очень хорошо.
К моменту, когда она собралась уезжать, в ее твердом активе было уже более 5 тыс. слов.
Стал вопрос об имуществе. Она готовилась продать все. И квартиру, и все, что в ней есть.  Был кое какой антиквариат. Она его легко продала. Когда она продала первую партию книг, Миша встретился со мной.  Вид у него был ужасный,  Он себя чувствовал так, как будто продали его детей.
Он рассказал мне, что все книги, которые у них в доме, куплены им, и только им. Все они обласканы его руками. В каждой из них частица его души. Потеря их для него непоправимое бедствие.  И т.д.
При очередной встрече с Люсей, я объяснил ситуацию. Постарался, как можно драматичнее, передать состояние Миши, и до сих пор помню, что сказал ей : «Учитывая его характер и нынешнюю ситуацию, он легко может умереть. И ты сама будешь считать, что грех на тебе»
Она страшно расплакалась. Я не знал, как ее успокоить. И еще раз понял, что она любила и продолжала любить своего мужа.
Она все же дала мне слово, что не хочет и не может быть убийцей своего мужа, и больше продавать книг не будет.  Я увидел Мишу и немного успокоил его. 
Самый трудный разговор состоялся, когда встал вопрос о продаже квартиры.         
Она уезжала в чужую страну. Денег у нее не было. И вообще ни одной точки опоры. Продажа квартиры позволяла получить сумму, достаточную, чтобы прожить до какого-то обустройства.
Но я понимал, что Миша на всю жизнь останется без нормального жилья, будучи «законопаченным» в эту крошечную «Однушку», где находился сейчас.
Я уговаривал, убеждал, упрашивал ее не продавать квартиру, а подарить ее Мише. Бог велик. Он все видит. И воздаст добром за столь важный, жизненный жест.
Не знаю, мои ли уговоры, или все еще не иссякшее в ней материнское чувство, побудили ее согласиться не продавать квартиру.
По прошествии лет, я все же склонен  думать, что главную роль в этом жесте сыграло не искусство уговоров, а душа любящей, несмотря ни на что, женщины.
Мы условились, что я Мише об этом говорить не буду. Она тоже. Дело подавалось так, что вопрос квартиры пока остается открытым. Близился день ее отъезда. Миша должен был провожать ее. Я тоже.
Она сказала, что во время прощания с ним, она отдаст ему ключи. Недаром она музыкантша. Все разыграли, как по нотам. Я первый попрощался с ней, и отошел от вагона. Через несколько минут поезд тронулся, и я вижу, что Миша буквально не стоит на ногах.
Я подбежал к нему, а он и говорить не может, только молча показывает мне ключи. Зная эмоциональный характер своего друга, я предполагал, что реакция может быть такого толка, и заранее заказал машину, которая нас ждала. Усадив его в машину, я спросил, а куда ехать? Он молча показал мне ключи.
Когда доехали, он сказал, что ему необходимо побыть одному. Мы условились, что часа через два я подъеду, и он спустится. Так и сделали. Но он в машину не сел. Дал водителю адрес  и записку, поручив адресата привести сюда, в квартиру, которую показал. Не считая возможным переутомлять его разговорами, я попрощался и ушел. Он  возвратился в квартиру.
После отъезда Люси в Америку, я стал, как бы связным. В свой бывший дом она звонить не хотела, ибо там всегда другая женщина, так что связь в основном шла через меня, либо через одного родственника.
Но для Миши все эти треволнения не прошли даром. У него всегда были определенные проблемы с сердцем, а сейчас они резко обострились.  Врачи установили резкий порок сердца и еще какие-то проблемы. Диагноз был однозначен.
Нужна операция на сердце, с заменой одного клапана. Такие операции в то время в СССР делали только в Вильнюсе. Мише кто-то оказал протекцию, он съездил в Вильнюс, его поставили на учет.
Но искусственные клапаны сердца в СССР почти не делали, а те которые все таки выпускали, были крайне низкого качества.
Ему сказали, что если бы можно было американские достать, тогда гарантия на жизнь резко повышалась. Деваться некуда. Позвонили Люсе. Она мгновенно стала заниматься этими вопросами.
Клапаны сердца американской администрацией были зачислены в разряд стратегических товаров и вывоз их в СССР был категорически запрещен.
За прошедшие несколько лет Люся в совершенстве овладела языком. Будучи музыкантом, она владела очень хорошим слухом, и имея солидный запас слов, которые еще здесь выучила, она стала совершенно без акцента говорить по английски.
Надо сказать, что, приехав туда, она нигде не могла устроиться. Но, имея на руках младшую дочь на выданье, она считала себя обязанной хоть какое-то приданное ей дать. Поэтому она поступила санитаркой в раковый корпус. Выполнять эту работу никто из местных жителей не хотел. Какие-то деньги  ей там удалось накопить. Кажется тысяч десять, или около того. Но дочь самостоятельно вышла замуж, и у нее остались эти деньги.
Когда возникли проблемы Миши, она обратилась к тамошним кардиологам. Они сказали, что надо покупать три клапана разных размеров. Когда вскроют аорту, вошьют тот, который по размеру подходит.
Наши хирурги в целях экономии заказывали один средний клапан, а потом, либо ушивали, либо расширяли аорту, подгоняя ее под размер клапана. Там сочли это варварством и настояли на покупке трех клапанов. Это съедало все ее деньги.
Когда она узнала, что нельзя вывозить клапана в СССР, она была в шоке. Ей посоветовали обратиться в Сенат США.
Но как? Она же не гражданка. Она берет программу, что надо знать, чтобы получить гражданство США.
В течение месяца, занимаясь день и ночь, вызубривает ее наизусть. Потом, одев свое самое строгое платье, без украшений, без макияжа, отправляется к судье на экзамен. Надо сказать, что фигура у нее была гениальная, вкус хороший. Явившись к судье, она просто поразила его. Он привык иметь дело с несчастными, забитыми людьми, а тут все наоборот. Безупречное владение языком, блестящее знание программы, к тому же профессор консерватории  и при этом очаровательная женщина аристократичного толка.
Он ей с ходу оформил все, что полагается, даже наградив комплиментами за знание языка и программы.   
Получив гражданство, она записывается на прием к сенатору от их штата. Попав к нему, она объясняет, что в СССР у нее умирает муж. Слезу пустила. Объяснила, что вывоз клапанов запрещен.  Рассказала, каким путем заработала деньги для их покупки. Судя по всему, чем-то тронула сенатора.
Он немного подумал, потом взял телефон и позвонил в авиакомпанию. Поскольку пилотов не обыскивают, попросил взять маленькую коробочку, немного больше спичечной и передать в Москве человеку, который встретит его у трапа.
Таким путем эти клапана попали к Мише.
Я их видел, и даже в руках держал. А вся история, связанная с ними, которую я выше рассказал, я узнал от Люси, когда она приезжала сюда. Мише она этого рассказывать не хотела.
А у Миши дела все хуже. Появилась синюшность, трудно было дышать. Наши врачи связались с Вильнюсом и сказали, что он до своей очереди не доживет.
Надо ускорить.Те кого-то переставили, и Миша вылетел на операцию. Операция прошла удачно.
У Миши от новой жены родилась дочь. Мне всегда казалось, что он не совсем хорошо знает, как с ней обращаться. Старшие дочери выросли почти без его участия. Он много ездил и подолгу не бывал дома. Так что большой практики у него не было. 
Я уже писал, что очень долго не признавал новой жены. Миша очень обижался. Все, и его мать, и брат признали, а самый близкий друг – нет. Только после отъезда Люси, я стал изредка бывать у них. Дело было не только в том, что я не признаю факт развода.
Во-первых, мы с Люсей подружились. А во-вторых, как  мне кажется, у нас изначально не возникло взаимной симпатии с этой женщиной, которая  почти всегда  складывалась с женами  других друзей.
Между тем Люся, вернув мужа к жизни, решила сама сюда приехать, посмотреть на жизнь. Простых туров из Америки в СССР не было. Только  VIP, очевидно, чтобы уменьшить поток желающих.
Но разве Люсю можно было чем-то остановить?
Она не останавливается перед тем, что вновь тратит все деньги, зарабатываемые годами,  на этот  ВИП тур и приезжает
По условиям тура ВИП персон надо встречать у трапа самолета на автомобиле высшего класса, и прямо доставлять в гостиницу, где для них должен быть забронирован Люкс номер.  Постоянно должна была обслуживать машина.
Она попросила служащего гостиницы позвонить по номеру, который она ему дала, и передать хозяину, что по очень срочным делам ему надо явиться в гостиницу Интурист.
Миша немного опешил, но явился по указанному адресу.
Какие у него были эмоции, я точно не знаю, ибо вся информация была от нее.
Разумеется, она была у нас несколько раз за время своего пребывания здесь. Одета она  была с иголочки, одним из лучших стилистов, с которым сотрудничала ее дочь.
Когда моя жена поинтересовалась ценой ее одежек, она отмахнулась и сказала, что готова была заплатить и  вдвое дороже, лишь бы здесь утереть кое-кому нос.
Ее все подруги просто «балдели», когда ее видели. 
Но ее ВИП тур предусматривал еще 5 дней отдыха в Гаграх. По ее требованию, Миша
должен был ее туда сопровождать.
Жена Миши встала на дыбы. «Как это можно? Я против»
Люся попросила меня: «Скажи ей, пусть молчит в тряпочку. Если бы не я, она уже давно носила бы белые цветочки на кладбище»
Я не стал выполнять этого поручения, но судя по всему, она смогла сделать это через других. Факт состоит в том, что Миша ее все-таки сопровождал.
Прошло какое-то время. Наверное, года два. Люся устраивает для Миши  согласие американского кардиоцентра на его обследование и оплачивает дорогу и расходы, связанные с его пребыванием там.  Миша, разумеется, поехал.
Судя по ее последующим рассказам, во время его пребывания там, они  очень сблизились. Более того, Люсе удалось убедить Мишу, что они созданы друг для друга.
Что, несмотря, на столько бед,  она на него никакого зла не держит, и любит его по-прежнему, даже больше.
Они обговорили, что восстановят былое статус-кво. А девочку, рожденную в новом браке, будут помогать воспитывать, а когда она вырастет, ее заберут за рубеж для получения соответствующего образования .
Я часто думаю, что если бы такую ситуацию закрутил любой другой человек, все сказали бы, что «бессовестный», или что-то похуже.
Но к Мише, учитывая его хрупкость и глубокое убеждение в своей правоте, отрицательные ярлыки не приклеивались. Более того, если бы кто-то доказательно убедил его, что его поступки  аморальны и непорядочны, он бы застрелился.
Он глубоко верил в то, что все его поступки полностью укладываются в рамки порядочности, Эта вера исходила от него столь мощной волной, что противостоять ей никто не мог. Может быть только новая жена. Не знаю.
Вопрос состоял в том, что обо всем этом надо было  с ней договориться. А  уже  совместно прожито более 10 лет. Не так легко все рушить.
К тому же она, в отличие от Люси, для Миши никогда не была мамой, и подходила к нему с обычной меркой, которой он явно не соответствовал. 
Поэтому, как я понимаю, договориться с ней, о чем-либо, было намного сложнее, чем с Люсей. Дело в том, что, несмотря, на целый вагон глупостей, которые он наделал, он оставался по своим убеждениям глубоко порядочным человеком.
Ведь он, будучи в Америке, имел возможность остаться там, и жить, как ему вздумается. Но он так не мог и не хотел.
Он хотел все сделать правильно по его понятиям. Здесь и Люсина позиция, в какой то степени, совпадала с Мишиной.  Она хотела полного реванша. Развод с женой. А потом венчание, непременно в Тбилиси, в том же храме, что и в первый раз.  И, вероятно, с теми же свидетелями. 
Когда Миша вернулся из Америки и стал готовиться к  реализации договоренности с Люсей, в республике произошли кардинальные изменения. К руководству пришли национально ориентированные лица.
Миша посчитал, что если его не будет, семье его здесь придется плохо. Да и сам он к тому времени уже потерял работу. Поэтому они приняли согласованное решение менять квартиру на Петербург, откуда он родом.
Там есть родня. А главное, что там есть брат. Все же опора на случай чего. Они в течение нескольких месяцев нашли вариант обмена и выехали в Петербург. Провожая его в аэропорту, я и подумать, не мог, что вижу его в последний раз.
Переговоры с женой для него оказались очень трудными. Да к тому же, у него там не было чьей либо поддержки, чтобы хоть морально как-то быть рядом.
С другой стороны Люся давила, требуя ускорения завершения этих дел.
Как мне думается, оставшись совершенно одним, и испытывая одновременное давление двух женщин с совершенно противоположными мотивами, его слабое сердце такой нагрузки не выдержало.
Люся в это время приезжала  для венчания, но попала на похороны.
Но она все же приехала из Петербурга сюда, чтобы попрощаться с местами, связанными с Мишей  и  их молодостью, попрощаться со своими и Мишиными друзьями, и со всей прошлой жизнью.  Она два-три раза еще зашла к нам, но это уже была не та женщина.
Держалась она хорошо.
Но глаза потеряли былой блеск и азарт. Мне казалось, что в них застыл немой вопрос «А для кого, и для чего я сейчас?»
После возврата в Америку она пару раз мне звонила, приглашала приехать, имея в виду, что дорогу она оплатит. Я и в последующем как-то получил сигнал от близких, побывавших в Америке, что она чтит и помнит  наши контакты и безмерно благодарна за мое многолетнее участие в их непростых делах.  Дальнейшие связи с ней и семьей Миши как-то угасли.
Мне хотелось бы подчеркнуть, что в моих записках много похвальных слов сказано в адрес Люси. Это не значит, что она была соткана из одних добродетелей.
Просто в данное  повествование попали  именно такие факты.
Потому что до всех этих бед, при нормальной жизни, у меня нередко возникало, быть может не совсем обоснованное,  мнение, что она третирует мужа.
В свою очередь у меня нет никакого права охаивать вторую жену Миши.
Она другая женщина, жила по своим понятиям и представлениям. Как могла, старалась соответствовать своему мужу.
Работая над этими воспоминаниями, я, как будто заново прошел дорогу трудную со своими близкими друзьями. В конце моего повествования им было примерно по 60 лет. И они все же готовы были еще раз все начать сначала.
Я очень сожалею, что у меня как-то оборвалась связь с маленькой дочкой Миши.  Впрочем ей сейчас, как я думаю, где-то около 40лет.
Пусть мои воспоминания послужат данью памяти светлой личности, имя которой
МИША КАРАСИК