Дневник

(молодежная киноповесть)

Началось это в маленьком городишке, каких на земле русской изобилие.
  Погода не имеет никакого значения. Важно лишь то, что Таня бежала со всех ног в универмаг, держа под мышкой большой конверт с кучей листов, вдоль и поперек исчирканных цифрами.
  Влетев в стеклянную дверь огромного магазина, Таня остановилась и посмотрела в разные стороны. Наконец, соображалка взяла верх, дыхание восстановилось, и девушка зашагала в кондитерский отдел.
  — Мам, мне двадцатку… Иду к Димке, диски надо купить, ; добралось до уха со стороны.
  — Здравствуй, Татьяна.
  Она оглянулась. С ней поздоровалась сама хозяйка магазина, где работала ее мама и куда она несла конверт с расчетами.
  — Здравствуйте, Альбина Андреевна.
  Женщина дружелюбно улыбнулась ей, как давней приятельнице.
  — Ты еще не знакома с моим сыном?
  Таня внимательно посмотрела на молодого человека, сразу подметив небрежность его движений, голоса и иголочку снисхождения в глазах.
  — Вот мой Евгений. Приехал на каникулы к родителям, не забыл.
  — Мам… — на мать был брошен недовольный взгляд.
  — А что, у вас так поздно каникулы? — удивилась девчонка.
  — Что поделаешь… — ответил Евгений, сердито поглядывая на новую знакомую.
  — Это Танюша, дочь моего лучшего продавца. Как мама, выздоравливает? — Альбина Андреевна заметила взгляды сына.
  — Завтра выйдет, а расчеты сегодня нужны, так я принесла… До свидания.
  Мать и сын молчали. Альбина Андреевна с улыбкой наблюдала Женино замешательство, потом он принял скучающий вид, хотя и проводил девушку глазами, пока та не исчезла.
  — Таня — правильная девочка. Тебе, кажется, такие не нравятся.
  — Правильная — значит, глупая?
  Мать покачала головой.
  — Да ты ее уже в штыки принял, что я волнуюсь?
  — А ты волнуешься? — усмехнулся на прощанье сын.

  Таня спрыгивала со ступенек: так легко было от чувства выполненного долга, от белого снега, от ясного неба, да и от чего только не радуется сердце, если оно радуется!
  — Привет еще раз.
  Сын маминой начальницы вырос перед ней так неожиданно, как вишневое дерево на голове у мюнхаузеновского оленя. Таня, щурясь на солнце, ждала, что он скажет дальше.
  — Нам, вроде, по пути. Пройдемся, может?
  Так они и пошли рядом, до самого ее дома. Говорили всякий вздор, вернее, говорил его он, а она, естественно, тем же отвечала. Выяснилось, что Женя учится в Москве на модном юридическом, Таня — в выпускном классе, и тоже мечтает, как и миллионы других, о столице.
  Женя — как Тане показалось — странно вел разговор. Он был очень похож на ее одноклассников, современных парней, которые ходят в «качалку» и очень уверены в себе и своих талантах, обожают обсуждать свои компьютеры ; и так далее, и до бесконечности.
  — Мы завтра не встретимся?
  Его явная самоуверенность в течение разговора и так была ей не по душе, а последний вопрос и вовсе едва удержал девчонку от негодования. Они остановились.
  — Я учусь. У меня нет каникул. Извини.
  Женя нахмурился. Даже зубы сжал. Ему никогда не отказывали.
  — До свидания.
  Не ответив, насупился еще больше и не удостоил проводить взглядом.

  Женя пришел домой и, не обменявшись с семьей ни единым словом, закрылся в своей комнате, немало удивив вышедшую на хлопок двери мать.
  «И что же это со мной, интересно знать?» — саркастически размышлял парень. Когда он был недоволен собой, то всегда над собой издевался. «И с кем это мы встретились? С чудом света? Да другие, чтобы попасть ко мне в дом и урвать часть мирка, где я живу… Или эти милые развязные девочки-москвички из баров и кафешек?.. Это моя жизнь, и я никогда ей не изменял. А это что за чудо? Глаза вострые, прямые, как палки! Ну, что с такой взять?».
  Женя с досадой перекинул подушку на другую сторону.

  — Женя, завтракать будешь? — мамин стук в дверь.
  Он вздрогнул и сел на кровати. Что-то прогудел в ответ. А вчера что-то случилось. Нехорошее. Хотя, может, и хорошее, но такой жуткий осадок внутри.
  За окном снег. Солнце прямо в глаза лупит. Женя сощурился. Со-щу-рил-ся… Вспомнил.

  Он ждал ее на школьном дворе. Таня неохотно пошла навстречу.
  Он помнил, ее мечта — путешествовать, и в душе потер руки: попутешествовал он на своем веку всласть. А потом, рассказчик он первоклассный. И давай заливать, что называется.
  Танины «вострые» глаза сияли любопытством, но Женю поражала ее сдержанность. Ему приходило на ум, что, поскольку нормальная девчонка так вести себя не может, общаясь с красивым, умным парнем, как он, то Таня, скорее всего, притворяется. Правильной притворяется. Это у нее имидж такой.
  За ужином сын был совершенно рассеян.
  — Жень. Женя!
  Он не сразу откликнулся. Глупо заулыбался. Покашлял для вида.
  — Тебе звонила Алина. Я сказала, что ты ей сам перезвонишь.
  Сын сидел, как в тумане, через одно ухватывая слова матери.
  — Что случилось? Поссорился с кем-то?
  Рассеянности как не бывало. Бросил есть, обнял изумленную мать и заперся в комнате.
  В действительности, он был самым счастливым человеком. Он ей нравится! Нравится. Как она слушала его бредовые истории! «Правильная девочка слушала неправильного мальчика». Конечно, она не такая, как все. А зачем ей быть как все?
  Только дрожь своя Жене не нравилась. Всякая мысль о Ней, а тем более встреча заставляла не по-нормальному холодеть, горячеть и трепетать. Он думал о Ней всюду: на улице, дома, в качалке, во время еды, в душе, во сне… Думал до изнеможения.
  Была ли это любовь? Женя терпеть не мог этого слова, в суть которого не верил совершенно.

  Сегодня Альбина Андреевна была дома. Муж, как всегда, с утра до ночи сидел в своем офисе, принимал людей, подписывал или отправлял вон договоры… А сын чуть свет сбежал куда-то.
  День был будний, серый. Солнце спряталось за тяжелый занавес плотного кремового неба.
  Приоткрыла шторку. Вот новости! Женя ведет к дому свою новую знакомую. Что же, он ухаживает за ней? Похоже. Таня пораженно обводит глазами их богатый двухэтажный дом, прекрасную ограду, огромный гараж… Недоверчиво говорит что-то Жене. Они из разных кругов, что непонятного… Он изумлен. Она непоколебима. В этот дом она не войдет. Протест сверкнул в его глазах таким диким пламенем, что был видим даже издалека. Так, девушка извиняется и спешит уйти. Сын смотрит ей вслед растерянно (точь-в-точь вчерашние глаза за ужином), сердито и… страстно.
  Мать так испугалась вот этого третьего в нем, что отпрянула от окна и схватилась за телефонную трубку. Да кому же звонить? В службу спасения? В больницу? В милицию?
  Когда он успел влюбиться? А она? Она же ничего серьезного к нему не испытывает, неужели Женя не видит? Может, симпатия и есть. Да разве ее от рождения требовательному мальчику этого будет достаточно? Разве его гордости и самолюбию хватит обычной дружбы? Их отношения обречены. Сердце матери сжалось: она вдруг в одно мгновение ясно увидела, что будет с ее сыном завтра, послезавтра или через неделю — в общем, когда он поймет… И ничего нельзя сделать. Ничего нельзя сделать.

  Отец отдыхал у телевизора, мать вытирала со стола. Поздним вечером Женя ворвался в дом, и атмосфера тут же разогрелась…
  — С кем ты меня познакомила?! Знала, что девка с придурью в башке!
  Сыновний рык беспомощно опустил на стул и осекся дверным хлопком. Муж увидел в кухне плачущую жену, требовательно заколотил в комнату. Женя не отвечал.
  Семья легла спать в разладе и горе.

  Альбина Андреевна застыла. Дверь была распахнута. А за ней, на полу, стояла дорожная сумка. Вокруг нее кружился Женя и укладывал вещи.
  — Сынок… Ведь еще неделя впереди.
  — Мам, не останавливай… — нервно бросил ей.
  — Ты уже купил билет? Тебя там ждет кто-то?..
  И пошло самоутешение и саможаление.
  — Там могли бы и подождать… Ты на Новый год не приезжал, мы скучали…
  — Ну, что ты режешь, что режешь! — взмолился Женя. — Если хоть на час останусь, убью же, понимаешь?! Или мне, или никому, понимаешь? Не держи!
  Ее руки вдруг стали заботливо помогать. Побежала к холодильнику. К хлебнице: вчера пирожки получились, что называется, рта не оторвать.
  Что было с ним ночью? Спал ли он? И когда теперь начнет спать? Что он пережил? Что с ним будет?
  Самое главное: он страдает?
  Страдает, страдает! Сын, единственный, любимый, лучший в мире, страдает…

  Когда сумка была собрана, а Женя совершенно готов к немедленному отбытию, мать не выдержала.
  — Сынок, это я виновата, я…
  Он с нежной грустью, какой мать никогда в нем прежде не замечала, посмотрел на нее.
  — В чем виновата? Что я, такой, встретил ее, такую? А знаешь, я тысячу перевстречал, а ни об одной дольше жалкого часа не думал… Может, и в этот раз повезет.
  — Ты отцу-то позвони вечером, я его как-нибудь успокою…
  Вот и уехал. Единственный и несчастливый.

  Родители Тани были людьми советской закалки, честными, строго нравственными. Особенно мать. Эта женщина держала всю семью в хозяйском кулаке, что, впрочем, не от желания властвовать происходило, а от широкой натуры. В огромном магазине самый большой спрос шел именно в ее отделе, кондитерском.
  Неудивительно, что дочь выросла такой, какой ее мало хотели принимать окружающие ; «девушкой прошлой эпохи», однако дружелюбие ее спасало.
  Упорство в учебе, в конце концов, привело Таню к ее мечте — Москве. В столице жили ее единственные родственники — родной мамин брат с семьей. Конечно, стеснять их своим у них проживанием все пять лет Таня не могла, и поэтому разместилась в общежитии.
  Дядю и двоюродных брата с сестрой Таня не видела лет двенадцать. Они обещали помогать ей материально, хотя для Москвы не считались зажиточными людьми.
  Столичные красоты ждали ее вместе с соседками по комнате — двумя довольно веселыми девчонками, очень хорошими, как сразу показалось Тане, но совершенными занудами: они говорили только о парнях. Соседки обсуждали их постоянно, дело не в дело, и, даже готовя семинары, не могли удержаться, чтобы не разложить по косточкам мальчишку, прошедшего только что по улице.
  Девчонки не обращали на Таню большого внимания, пораженные редким равнодушием соседки к противоположному полу, что так неестественно в ее возрасте! Про себя обе считали Таню больной и подхихикивали над ней время от времени.

  Таня замедлила шаг. Вот так встреча. Как же поступить?
  — Привет, — она дружески склонила голову набок, по привычке сощурив глаза, словно вечно светило солнце.
  — А, здорово, здорово, — тем же тоном в ответ, будто ничего никогда между ними не происходило.
  Женя стоял у ограды института и кого-то с нетерпением высматривал.
  — Так ты учишься здесь?
  Лишний вопрос, конечно. Он кивнул.
  — И ты теперь, выходит, тоже?
  Таня радостно улыбнулась.
  — Ну да.
  — Серега, ты прямо как девушка, вечно опаздываешь.
  Хлопнуло рукопожатие.
  — Познакомься с моей землячкой. Татьяна-первокурсница.
  Вместо ожидаемой приветливой улыбки Женю поразила серьезность, с какой девушка пожимала протянутую Сергеем руку.
  — Ай-яй-яй, Сергей Васильевич. Нельзя девушек до полуобморока доводить.
  Друг отшучивался, говоря, что уже и лицо-то ее забыл.

  В буфете стоял невообразимый гвалт. Как говорят студенты, за булочками выстроилась очередь в три вилюшки.
  Знакомое радостное придыхание впереди. Женя зорко обвел народную массу. Нигде нет. Показалось. До прилавка оставалось добрых десять минут. Сергей болтал с кем-то позади.
  Прямо перед Женей девушка корчила невообразимые гримасы, передавая дикие выражения чьих-то лиц. Другая девушка отвечала охотным смехом, сообщая и свои, не менее веселые, впечатления. И вот первая заметила, наконец, что они не одни. Молодой человек с любопытством слушал их беседу. Вторая оглянулась. Женя замер. «Правильно говорится: лицом к лицу лица не увидать».
  — И вы тут? — она.
  Сергей повернулся, и тут Женины глаза превратились в круглые стеклянные шары: до того поразительна была сцена. Его приятель вдруг кинулся обнимать смущенную Таню с ласковым возгласом «Милая сестренка!».
  — Это же моя двоюродная сестра! Я тебе забыл сказать. Я и сам не знал до вчерашнего вечера.
  Женино воодушевление после буфета Сергей никак не мог себе втолковать.
  — Откуда ты ее знаешь? Вы дружили?
  Приятель сдержанно, но по порядку рассказал все события, кроме того, что лежало где-то на самом дне его сердца.
  — Не ожидал от тебя таких страстей, — с пренебрежением опытного сердцееда отвечал друг. — Разве отношения с девчонкой стоят таких нервов?
  — Может, и не стоят… ; Женя нечаянно задумался, чего раньше при друзьях себе не позволял. Он вздрогнул, услышав голос:
  — Завтра Таньку веду к Поклонной. Махнешь с нами?
  Не сразу кивнул.

  Так они и ходили вдвоем-втроем по всем достопримечательностям. Сергей распрекрасно справлялся с ролью старшего и двоюродного брата.
  — Знаешь, Женька, по секрету тебе скажу. Что она о тебе думает. Только секрет не из приятных, сразу предупреждаю.
  Женя не смотрел на него и ждал.
  — Она думает, что ты — «нечестный мальчик».
  — Приятно слышать.
  Переваривая сообщение, друг повернул разговор к Сергеевым ночным похождениям. Сергей сам относился к ним несерьезно, даже не гордился ими. Это было развлечением, и только. Побегом от скуки жизни, наверное.
  — А у меня тоже премерзкая тайна есть на твой счет, Серега. Поэтому я лучше покрепче сомкну зубы.
  — Хорошенькое дело — я ему душу нараспашку, а он свинячится.
  — Я все думал: слепой или притворяется… — после некоторого молчания решился Женя.
 Сергей напрягся.
  — Она с самого начала смотрит на тебя не так.
  — Кто? Танька?
  Сергей едва сдержал улыбку. Женя хмуро отвернулся.
  — Не вижу ничего смешного. Тут плакать надо. Когда на двоюродного смотрят не как на двоюродного. Смейся теперь!
  «1 ноября. Она одна. Никого больше нет. Зачем я сказал ему?.. Это называется ревность. Месть это называется. За то, что никогда она не назовет меня в своих мыслях даже хорошим. А раз так, надо забыть. Избегать. А Сереге я правду сказал…».

  Гуляли в Александровском. Молчали. Таня смешливо поглядывала на брата.
  — Иногда люди похожи на воздушные шарики. Ходят надутые, а сами уже и не помнят, кто же это их надул!
  Сергей резко остановился и посмотрел прямо в глаза.
  — Это правда, что ты относишься ко мне не как к двоюродному брату?
  Она побледнела и выпрямилась под стать его тону.
  — Что значит «не как»? Я отношусь к тебе как к своему родственнику.
  Улыбнулась.
  — Самому лучшему брату. Ты это хотел услышать?
  Сергей облегченно выдохнул.
  — Ну дела… Хотя доказано же! Пять минут в день обязательно каждый человек бывает набитым дураком.
  Она засмеялась. Их веселая прогулка продолжалась до темного вечера и закончилась ужином в кругу дяди-васиной семьи.

  «7 ноября. Она последние дни жутко веселая. Особенно при нас с Серегой. А в буфете, я видел раз, мрачнее мрачной тучи. Наверное, учеба вдохновляет. Серега со мной чуть не на кулачки собрался. Мол, чуть не поссорил я его с «сестренкой» своей ревностью. И почему мне кажется, что он жуткий притворщик? Был рад без памяти, когда Она его «разубедила». Сегодня опять пойдет кутить. Вместе со мной. Он — от легкой жизни. Я — от тяжелой. Вот парадокс! Увижу ли я когда-нибудь то, что у жизни посередине?».

  — Прогульщикам — виват!
  Таня оторвалась от окна, из которого мокрым куском поздней осени выглядывал институтский пейзаж — маленький облетевший сквер.
 — Сегодня выезжаем в свет. Про спектакль не забыла? Новая режиссура, то да се…
  — Ой, Женя… Женя, ты не мог бы передать Сереже, что я не смогу?
  Парень умолк и неодобрительно осмотрел ее с головы до пят.
  — А купленный билет?
  Она спохватилась и вздохнула.
  — Позавчера голова разболелась. Еще раньше — репетиция к Новому году, которую, кажется, готовит совсем не ваш курс… А билеты дорогие, кстати сказать.
  — Хорошо, я приду.

  Снова живая и счастливая. Сама беззаботная юность. Женя был со своей девушкой (вчерашней знакомой). А после спектакля он пригласил всю компанию к себе на квартиру, которую снимал здесь. Таня беспрекословно согласилась. Конечно, это было мало на нее похоже. Вскоре пришло еще шесть человек. Целая вечеринка. Обошлись кофе-чаем с кучей сладостей.
  Таня первая вызвалась мыть посуду. Остальные девчонки с восторгом поддержали ее желание, убежав танцевать.
  Женя еле оторвал ее от довольно затянувшегося мытья, подобрав веские слова: «Нечестный мальчик приглашает нечестную девочку».
  — А Сережка уже танцует?
  — Да ему не только танцевать, ему уже жениться пора!
  Женя протянул ей руку. Она взяла ее, снова уверенная и веселая.
  «14 ноября. Сергей Васильич корчил нам с Таней рожи, жутко насмехаясь. Она смеялась до упаду. Этот тип-притворщик наблюдал за нами весь танец, преспокойно посиживая на диване. А дамы томились в уголке, ожидая его внимания. Конечно, они и моего внимания ждали тоже. Оба мы с ним удалые молодцы, стройные красавцы, — где другим тягаться с нами!
  Я понял одну прегадкую вещь. Ей никогда не быть моей. Никогда, пока есть Он. А он — лучший друг. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Я — его друг. Значит, я тоже — как он. Значит, что-то в нас похожее. А она не будет моей. Даже если его не будет.
  Да это маразм! Он ее брат, брат!
  Она танцевала со мной, потому что поняла, что я знаю. Для отвода глаз. И веселье ее — тоже. Для отвода. И все, все, даже я — для отвода!!!
  Хочу ненавидеть ее. А строила из себя нравственную мамзель. Вот оно, ее настоящее личико!
  Танец — необыкновенная выдумка человека. Ты на пять минут завладеваешь чужим вниманием. Почему же я не радуюсь? Она все-таки отдала мне свои пять минут. А ему — ни мгновения.
  Она одна, одна, и я опять думаю о ней, и опять злюсь неизвестно на кого. Хочу кому-то мстить. А кому? И за что?
  Если это любовь, то самая противная и двусмысленная!
  Любовь часто переходит в ненависть. Поскорее бы…».

  «16 ноября. Дошел, называется. Начал выслеживать. Слежка увенчалась успехом. Теперь знаю, почему она молчит, как партизан, и избегает дружеских встреч и с ним, и со мной.
  Выходит такое худое, бледное создание, никого не видит вокруг. Синий шелковый платочек, длинная юбка. Она и юбка — это для меня открытие.
  Оказывается, она — верующая.
  Все в ней не так, как в других. Как во мне. Или… в других, в общем. Я не могу жить без мысли о ней. Я никому ее не отдам.
  Любовь — не счастье. Любовь — несчастье…
  С каких пор она верующая? Сомневаюсь, что раньше она увлекалась этим делом. Грехи отмаливает? Братца своего?
  Опять я злой. Злой! А как иначе?! Она оттолкнула меня тогда, в феврале, когда я поцеловал ее без разрешения… А сама теперь готова ему на шею кинуться! Все воздается, это точно! Ну и пусть. Она же заслужила…».

  Таня снова шла к церкви. Женя видел, как она нерешительно стоит перед дверьми храма. Вместо того, чтоб войти, принялась ходить по церковным аллеям, таким пустым и черным теперь. Остановилась как раз напротив Жениного наблюдательного пункта. Толстое дерево загораживало его.
  Тихо села на холодную скамью. Внезапное рыдание, горькое до ужаса, поразило его. В парне кипело противоречие: сейчас он ненавидел друга, ненавидел, быть может, ее, но откуда взялась эта боль?
  Синий платочек сполз на плечи, несчастно свесившись. Женя не заметил, как Таня оказалась на земле; она сидела на голой, ледяной земле, уткнувшись в деревяшки скамьи.
  Высокая фигура в черном подошла к плачущей. Священник. Стал что-то говорить. Уверенно, строго, но с состраданием: его ладонь покоилась на Таниной голове, словно стремясь влить силу слов через это прикосновение. Говорил он довольно долго, ласково утирая ее беспрестанные слезы. Наконец, девушка с надеждой подняла голову и внимала его речам. Лицо ее засияло. Она весело поднялась с колен и с улыбкой благодарила священника. Он велел ей идти. Вся ее фигура излучала теперь милую тишину.
  Только сейчас от дуновения ветра Женя почувствовал, что глаза его влажные. Парень встретился взглядом с тем, в черной рясе, и тот, казалось, до дна прочел его душу.
  Женя рванул прочь, чуть не сбив Таню с ног. Она ничуть не удивилась ему. Сказала «привет» и поспешила на остановку.
  А он до ночи скитался по людным-безлюдным улицам, полный раздумий, пока не довел себя до изнеможения.

  А завтра должна была исполниться давняя Танина мечта: побывать на концерте в консерватории.
  Денек был самый подходящий, солнечный и совсем не ноябрьский. Переминаясь с ноги на ногу, Сергей и его двоюродная сестра ждали Женьку.
  — А он говорит — я девушка!..
  Решили пройтись.
  — Представляешь, на что уж Женька ветрогон, он умудряется удивляться, почему я такой непостоянный. А мне что? Зачем мне быть тем, кем не надо? Ну, согласись, что твой брат красивый молодой человек с умнейшей головой на широких плечах… Я же создан для сплошных мимолетных увлечений!
  Она с улыбкой спокойно слушала его, и даже сказать не смогла бы ни тогда, ни потом, откуда взялся тот дикий порыв.
  — Сережка, я люблю тебя больше жизни! Ты — самый лучший! Ты — самый замечательный! ; Таня быстро обняла его, прижала к сердцу так, что он четко запомнил, как оно странно прыгало в тот момент.
  «Прости», — шепнула она, красная от волнения, и, не оглядываясь, быстрая, как ее же объятие, исчезла в городском лабиринте.
  Первое, что увидел опоздавший Женя, — каменное лицо приятеля. На вопрос, где Таня, тот небрежно ответил, что, кажется, заболела.
  С Серегой что-то случилось. Лезть в душу Женя не пожелал.

  Она опять стояла у того же окна с невеселым видом. Поздоровалась первая, изумив этим.
  — Ну, как ты думаешь? — беззаботно начал Женя. — Опять жду твоего братца. Кстати, он что-то говорил насчет того, что ты к ним давно не заглядывала. Наверное, сейчас объявит.
  — Ты меня прости… За февраль.
  Он остолбенел.
  — Я раньше не могла понять… А теперь хоть сама бы так же сделала.
  Она отвернулась. Всхлипы выдали ее.
  — Мне ничего, ничего не помогает…
  — Надо радоваться… Это не каждому дается. А ты плачешь.
  — Что дается? Что?! — вскрикнула она. — Тогда влюбись в свою маму, или мой папа — в меня!
  — Он идет, — тихо предупредил Женя.
  Таня исчезла.

  «25 ноября. Я опять в калоше. А что мне было ей говорить? Я хотел успокоить, может, обнять. Но разве я смею?!».

  «26 ноября. Дождался. Сам не рад. Вчера Серега попросил подождать. Я спрашиваю: «Кого?», он: «Я тебя прошу — подождем. Кого-кого — Таньку. Хочу, так сказать, силой завести ее в гости. Мать возмущается. Говорит, что я Таньку обидел». А теперь я жалею, что не ушел. Потому что что будет дальше: голова пухнет!
  Она выходит из института. Видит нас. А Серега зачем-то выход загородил: вроде, нечаянно. Я еще подумал: у них там что-то произошло.
  Как всегда, притворилась жутко веселой. Он ей, значит, и заявляет — о гостях. А сам побелел, как снеговик. Вдруг она смотрит на меня. «Женя, а ты своему другу разве не сказал, что мы с тобой собирались…». Тут, наверное, и со мной что-то случилось. Я и слов не мог найти от такого заявления, смотрю на нее и хлопаю глазами. Потом — на Серегу.
  «Значит, я здесь лишний?» — а он невинно улыбается, как чистый чурбан! Извинился так вежливо… и ушел!
  Не могу больше писать. Подлость какая-то…
  P.S. Начал делать ей выговор. Мол, за кого она меня принимает. Много резкостей она от меня приняла вчера. Выслушала. И кто я теперь перед лучшим другом, и кто она теперь перед нами обоими… Молчала, слушала. «Ну и не общайтесь со мной. И без вас проживу».
  Если честно, думал, разлюблю ее после этих слов.
  Но это была не она.
  Я ее не идеализирую. Просто вижу новый образ. Ее новую маску».

  Женя устраивал предновогоднюю вечеринку. Кроме прежних сладостей, на столе красовались вина, салаты и прочее, что полагается для серьезного веселья современной молодежи.
  Хозяин кутежа едва услышал сквозь плотный воздух танцующих в полутьме фигур звонок в дверь.
  — Привет, Женя.
  — Что, за Серегой? — съязвил.
  — А он здесь?
  — Да, отмечаем вот. На полную катушку. Как видишь, и мы без тебя… проживаем.
  В прихожую вышел Сергей. С девушкой в обнимку. Оба улыбались до ушей. За ними — еще одна пара.
  — Мы — подышать, хозяин, — шутили.
  — Если ты не занят, можно чаю?
  Милый, тихий голос и потирание красных от мороза ладоней.
  Все вытаращились на новое лицо. Многие, узнав, кинулись бурно приветствовать. Сергей, смеясь, предупредил, что еще вернется, и дружная толпа вывалилась вон.
  Танцевать Таня не хотела, говоря, что просто пришла в гости к хорошему другу. Женя попытался играть роль легкомысленного повесы, который ухаживает на празднике за всеми девушками подряд. Может быть, ему это и удалось…
  Потом Таня предложила ему помощь в отношении посуды, на счет чего один из присутствующих пошутил, что у Жени объявилась заботливая женушка.
  Женя зашел на кухню, крайне недружелюбно наблюдая за ее занятием.
  — Это твоя профессия? — наконец, выжал из себя.
  — Нет.
  Девушка наивно ответила:
  — Но она же грязная. Ее надо помыть… Если хочешь, я не буду.
  — Хочу, — с вызовом, даже с негодованием.
  Послушно выключила воду и вытерла руки. Увидела его неприязненный взгляд. Наверное, подразумевалось, что теперь надо уйти, что она здесь совершенно не нужна, что отношение к ней может быть одно-единственное…
  Передав всю эту информацию таким невербальным образом, Женя развернулся и пошел к друзьям.

  Все гости благополучно убрались восвояси. От впечатлений и чрезмерно активного вечера Женя едва держался на ногах. Убирать весь этот хаос на столе и на полу ни желания, ни сил, конечно, не было.
  Женя зевнул. А на кухне горел свет…
  — Так ты здесь? — гневно.
  Сидя за столом, девушка склонила на руки усталую голову. Посуда осталась нетронутой.
  — Твое общежитие не закроют?
  Он подошел ближе, не сбавляя досады в тоне.
  — Таня!
  Слегка потряс. Спит. Даже посапывает, прямо как младенец.
  — Таня… — тише.

  Таня открыла глаза. Осмотрелась. Не общежитие. Что-то сковывает… Одежда. Таня укрыта синим пледом. Рядом, на столе, аккуратная маленькая стопка: полотенце, зубная щетка и расческа. Дверь на кухню плотно закрыта, а за ней — негромкий шум воды. Вчерашнего стола нет. Пол в каких-то крошках. Наготове пылесос.
  У кровати — тапочки…
  Тане хватило десяти минут, чтобы умыться, открыть форточку, заправить кровать и повозить щеткой по ковру.
  Когда она вошла, наконец, поздороваться и увидела кучку бутербродов на столе, Женя без лишних слов включил кнопку чайника. Последняя вытертая тарелка исчезла в шкафчике.
  Заметив ее смущение, преспокойно уверил:
  — Не волнуйся. Друзья у меня часто ночуют. Ты — не первая.
  Кажется, ей стало легче от этих слов.
  — А Серега не возвращался.
  Таня перестала есть.
  — Зачем ты так?
  — Как? — бесстрастно, как мог.
  Она улыбнулась.
  — Я ему сказала тогда, возле консерватории, что я его люблю. И с тех пор вижу, что он хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Смешно, правда?
  — Ты поэтому осталась у меня?
  — Нет. Я случайно уснула.
  — Зачем ты ведешь себя здесь, как хозяйка? Тебя не тревожит, что говорят из-за этого мои друзья?
  — Что я твоя жена? Мне все равно. Тебе неприятно, да?
  — Почему ты бегаешь от него за мной? Кто-то говорил о честности. Вот и не ври ему.
  — То, что я сказала ему, было шуткой. Хорошим настроением в солнечный день.
  — И мне врешь. Хотя ладно, я — не в счет.
  — В каком вагоне ты поедешь обратно? — глупо улыбаясь.
  — Надеюсь, не в том же, что ты, — суровым голосом.
  Она поднялась.
  — Извини. От меня одни несчастья… Спасибо за все. Пока. Я больше не приду, обещаю.
  Но только девушка потянулась к ручке входной двери, как Женя встал, разозленный, возмущенный, возле и деловито, сдерживаясь от еще большей бури, прорычал:
  — Нет, давай объясняться. Я одного не понял: моя роль в этих ваших разборках — быть громоотводом, что ли? Или, может, запасного жениха? Или еще кого? Я ему передавай твои поручения, тебе — его… Обезьянку на побегушках нашла! Сейчас нравственная девочка осталась ночевать, завтра будет кое-что поинтереснее, послезавтра заделается женушкой — и все назло Сереженьке!
  — Я не хочу, чтобы он наделал глупостей. Он смотрит на меня иначе после моего признания. Я не буду с ним никогда. Больше я ничего не знаю!
  Она расплакалась. Женя пришел в себя. Снял пальто, усадил рядом. Утешений было, что звезд…
 
 

— Раньше я всегда боялась смерти.
  Женя что-то искал в Интернете. Таня рассматривала его книжки в шкафу.
  — Послушай, у тебя эта квартира странно обустроена. Как будто ты хочешь жить здесь и дальше, а не снимаешь. Вот и сервант даже есть.
  — Наверное, мы купим эту квартиру. Я работу ищу… Кстати о смерти, я тут нашел забавную статейку.
  Она села рядом и с любопытством уставилась в расцвеченный экран.
  — Тебя какая интересует? Клиническая есть, внезапная, суицид…
  — Внезапная, наверное, — неуверенно и серьезно.
  Статью читали вместе, молча. Женя замечал, как в Тане нарастает удивление, смешанное со страхом.
  — Хочешь, найду что-то поконкретнее?
  Она попросила набрать самой. «Порок сердца».
  По компьютеру пошла красно-синяя рябь.
  — Извини, зависла система.
  Таня вздохнула.
  — Я у тебя весь день отняла. Я пойду.
  Запиликал телефон. Женя протянул к нему руку. Рука дрожала.
  Когда он повернулся к Тане, она стояла бледная, прижавшись к стене.
  — Ну, до свиданья.
  Ее рука оказалась холодной. Она улыбнулась.
  — Уже прошло. Не страшно. Я же сказала, что не боюсь смерти. Что ее бояться? Была я — и нет меня. Это не страшно. А сейчас это закономерно. У меня радость закончилась. Ты знаешь, когда заканчивается радость, значит, человек — пустой. Хлам.
  — Если человек пустой, он может чем-то наполниться.
  — До встречи…

  «30 декабря. Еду в поезде. На родину. Она — рядом. Читает в полумраке про Вивальди, кажется.
  Я вспоминаю ее год назад, в феврале. Девчонка была, сейчас совсем взрослая.
  Кажется, я немножко за ней ухаживаю. Как друг.
  А обратно у нас разные вагоны.
  Я накануне виделся с Серегой. Она права. Ее милая шутка в солнечный день свела парня с ума. Знал я, что он притворяется. Она ему понравилась с самого начала.
  Я — никто для нее, я знаю.
  Она — не идеал.
  Она — одна».

  — Обожаю верхние полки. Тут почему-то все кажется не таким плохим.
  — А как насчет во сне вниз скатиться?
  — Ты, что, пессимист?
  — Нет. Я — реалист.
  Она засмеялась и ничего больше не сказала.
  — Спокойной ночи, — напомнил он.
  — Разбуди меня, если я просплю…

  «3 января. Учил экзамен. Пришло мое несчастное создание. Ладно, выучу ночью.
  Вчера звонил Серега. С Новым годом поздравлял. Конечно, спросил, не видел ли я… А я — нечестный мальчик. Ответил, что нет. Прикинулся дурачком, упрекнул: мол, брат, а не знаешь. Эх ты, говорю!
  Завтра обещался зайти. Скажу ей, что буду занят».

  «4 января. Она все равно пришла, чем-то очень воодушевленная. Сказала, что на пять минут. Увидела Серегу. Я удивленно смотрю на него: вроде, не ожидал.
  Пригласил. Серега спросил, почему она игнорирует их семью. И на меня посмотрел.
  Она обещала прийти и тут же попросилась «кое-что почитать» на компьютере. Мол, в этом причина ее прихода.
  Пока я включал ей систему, спросил: «Все хорошо?», а сам вижу — не все. Но она не уходила.
  Мы с ним «вели беседу», развалясь на диване. Вдруг он говорит мне, довольно громко (конечно, для ее ушей): «Сегодня у молодежи странные отношения. Не поймешь, дружат они или по-серьезному?». «Согласен», — ответил я. Подошел к ней, нагнулся, будто помогаю что-то найти. Щекой коснулся ее волос, то ли нечаянно, то ли специально. Она поняла. Даже немного потерлась о мою щеку. Он все видел. Поверил или нет — трудно сказать, но не ушел.
  Словно не обратил внимания. Сверлит ее глазами, хочет наедине поговорить. Она его боится как огня. Боится и любит. Боится утянуть себя с ним в темное неизвестное…
  А он тоже любит.
  Это не ревность. Я ни разу не просил ее приходить ко мне… Спрятал свою любовь куда подальше. Холодный и обходительный. Совершенно не к чему придраться…».

  «6 января. По причине нашего хилого здоровья возил ее за город, гуляли в лесу. Ей было по-настоящему хорошо. Она не обманывала. Мне кажется, она устала притворяться, скрывать и все такое до бесконечности. Она теперь — это она. Пока он не тревожит».

  «7 января. Вчера встречали Рождество. Она сама все готовила. Впервые хозяйничала на моей кухне. Посуда не в счет.
  Мне все казалось смешным. Раньше, в семье, мы как-то не увлекались этим праздником. Неужели я прилепляюсь к ней? Лучше бы она ходила пореже».

  «8 января. Начал старый разговор. Мол, есть примеры, когда двоюродные женятся и у них все прекрасно. Она сказала, что если бы была другой, то… А она не другая. Во всем виновато нравственное воспитание.
  А я был почему-то то ли злой, то ли раздражен чем… Спросил, почему она так часто бывает у меня. В лоб спросил».

  — Только, пожалуйста, не надо убегать.
  — Я думала, ты знаешь.
  — Представь себе, нет.
  — Я думала, ты знаешь… — глупо, упорно повторила.
  И странно так, тихо склонилась на край дивана, замерев и наморщив лоб. Женя присмотрелся.
  — Что, опять?
  — Ерунда. Это подготовка.
  Он не понимал, почему она терпит его прикосновения, когда он в отчаянье целовал ее похолодевшие руки, когда укладывал ее спать; она говорила, что на самом деле, когда сжимается сердце, становится очень страшно. Что она лжет, когда храбрится. Что приступы все чаще. Ее трясло от ужаса… А ему оставалось только быть сильным.

  Утром Женя разбудил ее. Ах да, экзамен.
  — У тебя был будильник…
  — У него резкий звук.
  Перед уходом Таня поцеловала его.
  Днем она не пришла. И вечером. Не пришла… На ночь глядя нагрянул Серега.
  — Может, поговорим?
  — Поговорим.
  Молчат.
  — Ты понимаешь, что она тебе вешает лапшу? — Серега мне. — Ты ей нужен как пятое колесо…
  — Очень образно выражаешься, дружище.
  — Сначала она говорит мне, что любит больше жизни, что я лучший в мире, самый замечательный, а потом бегает от меня со всех ног! — кипел друг. — Она сегодня была у нас. Пришла в гости, как обещала. Потом собралась уходить, я ее догнал, спросил: «Чего ты боишься?». Она порядочная трусиха. А она в ответ: «Мне надо к Жене». Ну и где она? Где?! Я сказал: «Нам по пути», а она убежала. В буквальном смысле!
  — Значит, есть причины… — довольно равнодушно произнес Женя.
  — А причины, почему ты ей потворствуешь?
  — Вчера она ночевала у меня.
  Сергей умолк. Возмущенный поток прекратился.
  — И что?
  — Что? А то, что я целый день жду ее. Я знаю, что она любит читать, когда встает, как засыпает, что любит на завтрак, как ждет на Рождество первой звезды, мечтает увидеть все горы мира… А что ты о ней знаешь? Что?! Если она не хочет тебя видеть, что тут непонятного?
  Сергей медленно поднялся, оделся и на прощанье сказал:
  — Она не любит тебя.

  Через неделю она пришла. Живая, румяная, милая.
  — Привет. Представляешь, а я в больнице лежала! Ну, случайно упала на улице…
  Он молча слушал щебет, пропуская ее в комнату.
  — Меня там чем только не обкололи, сидеть больно!
  Таня счастливо смеялась.
  — Еле к тебе забралась. Чисто старушка! Извини, что я так поздно, они расщедрились и как неместную отпустили на день раньше.
  — Мама приезжала?
  — Нет, никто не знает. Незачем. Начнут плакать, я этого не хочу. И вообще решила забыть о своем жалком сердце.
  — Сессию перенесла?
  — Ну да, уже сходила.
  Замолчала.
  — Маме скажу, что на «пять» сдала. Все равно я бы по-другому и не смогла. Только какую причину сочинить — не знаю. Февральские каникулы обещала быть дома, и тут эта запоздалая сессия…
  — Я, например, в феврале никуда не поеду. Кажется, засветилась неплохая должность.
  — Ты будешь работать? — загорелись ее глаза. — Кем же?
  — Пока помощником следователя.
  — Далеко отсюда?.. Ты будешь расследовать преступления?
  — Пока месяц стажировки. Определение отпечатков пальцев, сличение следов с весом тела, ну и так далее… Почему ты не позвонила? Ты забыла свои книжки, я думал, ты придешь за ними…
  — Я никому не звонила. Может, ты бы стал беспокоиться, а вот я сейчас сказала — и беспокоиться уже не надо. От меня больницей пахнет? — улыбнулась, сощурившись.
  Она взглянула на часы. Женя задержал ее, зачем-то кинувшись в комнату.
  — Вымойся по-человечески. Ведь лучше, чем в общаге?
  Он протягивал ей огромное мохнатое полотенце. Таня поджала губы.
  — А может, ты кого-то ждешь?
  — Конечно, жду. Вот уже целую неделю.
  Она сжала полотенце в каком-то отчаянье.
  — Я очень хотела тебя увидеть. Ты у меня здесь один друг.
  — Когда ты перестанешь сентиментальничать? Насколько я знаю, на сплетни тебе наплевать. Просто скажи прямо, что хочешь остаться у надежного товарища, по которому так скучала в больничном одиночестве.
  Таня рассмеялась.

  «23 января. Я скрываю от С., что живу с ней. То есть что она живет в моей квартире со мной. Кажется, это разные вещи?
  Приступов у нее не было. Здорово. Это потому, что пока у нее жизнь спокойная.
  Наверное, теперь не смогу без нее. Я не привязан, я люблю. Но я же сказал «наверное», на самом деле я сильный. Точно, сильный. Если бы она ушла, я бы выдержал, не расквасился. На свете много девушек…
  Ни разу не подал ей вида. Как ни странно, у меня это выходит.
  Если она уйдет… Я ее от С. охраняю. И в мыслях, и в реальности. Ничего о ней не говорю. Она знает. Поэтому не уйдет.
  Дружба подошла к концу. Могу ли я что-нибудь изменить? Не врать, не потворствовать, потому что Серега — лучший друг? Уступить ему?
  Что значит «уступить»? Разве это торг?
  Конечно, выбор за ней. Но дело в том, что она не выбрала. Обидно ли мне? Кто я? Ведь не друг же… Зачем она — со мной? Смотрим реально:
               любит его, меня не любит;
               живет у меня, его избегает;
               я люблю ее, она не знает и не узнает…
  Зачем, зачем это все?!
  У меня не осталось друга, нет любимой. Хотя он разговаривает, она каждый день рядом.
  Может, она — не одна? Сколько это может продолжаться? Может, есть другие?..
  А я вдруг подумал: пусть она не знает. Но я люблю ее, люблю. Я буду только для нее жить. А если она исчезнет…».

  «25 января. Она весь день ходила совершенно счастливая. И дело не в экзамене. И не в прогулке среди сосен. Я даже думать не хочу.
  Когда она поцеловала меня, я пошутил и сказал, что надо бы ответить увесистой оплеухой. На самом деле до сих пор — жуткая дрожь. Последнее время она смотрит на меня с каким-то любопытством. Удивленно.
  Почти год, как я ее знаю. Кажется, столько лет прошло… Рассуждаю, как старик. Да не старик. Просто я потерялся во времени.
  Мне кажется иногда, что время — химера. Раньше оно стояло на месте, а теперь, кажется, исчезло совсем.
  Стал плохо засыпать. Лучше бы ее не было…
  Я не боюсь страсти. Что ее бояться? Но когда она есть, то почему-то заслоняет нежность… Видишь только себя и свой безумный порыв. Хочешь сам скорее успокоиться, так сказать, удовлетворить желание, а ей это не нужно.
  Есть люди — и он, и она — оба страстные. Тогда им хорошо. Если оба «платонические», то им тоже неплохо. А вот если один пылает, а другой — сияет, возникает жуть. Ну и где же промежуточное золото?
  В жизни такие несовместимые расходятся. Если я требую, а она отталкивает… Так, вообще-то, у нас и вышло в феврале.
  И что мне делать? Нет, лучше бы она ушла. Она же все равно уйдет. Поскорее бы…».

  К Жене пришли друзья. Первое их немое удивление было, когда дверь открыла Таня. Они все помнили ее веселость и особенно тягу к мытью посуды, что Женьке не очень нравилось.
  Второе, что их удивило: девушка была одета по-домашнему. Они с оторопью садились дружной кучкой на диван, поглядывая на хозяина.
  Когда все, смеясь, забыв скачки удивления, пили кофе, в дверь снова позвонили.
  Таня, оживленная до озорства, побежала открывать.
  — Здравствуй, сестренка.
  — Здравствуй, — улыбаясь. — Ты вовремя. У нас вовсю веселье.
  Болтая с друзьями, Сергей оглядывал комнату. Ничего не изменилось. Никаких украшающих мелочей, которые так любят женщины. Когда звонит телефон, она не мчится отвечать.
  Единственное приобретение — смешной пузатый кактус с маленьким цветком, похожий на толстую девочку с бантиком.
  Таня не следит за гостьями-девушками, ловя их кокетливые ужимки ревнивым оком. Она не демонстрирует посвященные Женьке пламенные взоры, многозначительные прикосновения, угодливость или привязанность.
  Сергей завел разговор на избитую тему: давать ли всякий поцелуй любя?
  Как Женька-друг ни был спокоен, он все-таки занервничал. А Таня теперь, незаметно для присутствующих, все хотела, чтобы Женя посмотрел на нее. Она упорно глядела в его сторону, но друг сидел с опущенными глазами, будто выслушивал ценные мнения.
  Кроме Сергея, решившего «еще задержаться у лучшего друга», с вывалившейся шумной гурьбой длительный визит был окончен.
  — Ты не возражаешь — у Тани завтра экзамен, — мы вдвоем потреплемся? А то куча времени скушана…
  Сергей развел руками, выказывая этим согласие. Таня закрылась на кухне с книжками, заранее попрощавшись, — на случай, если не услышит, как брат уйдет. Тот взял обещание, что она проведает дядю Васю.

  — Ты не говорил, что вы живете. Давно?
  — Хотели сделать сюрприз.
  — Видишь, я оказался неправ, — Сергей усмехнулся. — Она все-таки выбрала тебя… Значит, до сих пор любишь?
  — Давай, не будем это обсуждать. Если человек может услышать, что о нем говорят…
  — Ничего плохого она не услышит, — возразил приятель. — Как бывшие друзья стали соперниками. Лестно любой женщине.
  — Мы никогда не были соперниками, — спокойно ответил на это Женя.
  — А ведь это можно проверить.
  Напряженное, горячее молчание. Женя встал и решительно пошел к кухне.
  — Проверяй.
  Он распахнул дверь.
  — Женька, давай спать. Не могу — зеваю. Ничего не учится.
  Сергей остановился на полпути. Потом шагнул к ней.
  — Я — пожелать «спокойной ночи» милой сестренке.
  Таня закусила губу. Двоюродный брат ушел.

  «26 января. Не спится. Сижу на кухне, пишу при фонарике. Сегодня С. был у нас. Разглядывал нас и наше житье. Он решил меня сегодня испытать. Если честно, была мысль убить его. Но спокойствие выручило. А сейчас меня трясет.
  Конечно, хотел получить ее. Он крепко уверен, что она его любит. И что он любит ее. И решил, что пришла минута воссоединения.
  Если бы не этот его выкрутас, я бы, наверное, так и не понял… что такое любовь. (Я уже мысленно прощался с Ней).
  То, что я почувствовал, нельзя передать… Как дорога она стала мне… Жутко заныло сердце, и я понял, что это очень больно. Понял, какую боль Она скрывает и почему умирать — страшно…
  Наверное, он струсил. Или усомнился в последний момент. Но очень вежливо распрощался.
  Со мной случился аффект. Или как это говорят? Я впал в состояние аффекта…
  Она спросила, верю ли я ей. А я кинулся к ней, поцеловал. С ума сошел… Она должна была возненавидеть и сделать что-нибудь резкое. А она только повторила свой вопрос.
  Я пришел в себя, сказал, что верю. Зачем ей это?.. Как же тебе не верить?!
  Не могу успокоиться…
  Она сладко спит, как будто ничего и не происходило.
  Надо лечь, а то завтра буду провожать ее, как сонная тетеря…
  Не забыть купить нормальный будильник с приличной для утра музыкой…».

  — Алло! Женя? — женский голос.
  — Здравствуйте, — девичий голосок.
  — Ой, я, наверное, ошиблась…
  — Нет, это Женин телефон. Он его просто забыл сегодня.
  Пауза.
  — Вы — Женина знакомая?
  — Да, — улыбается. — А вы… Альбина Андреевна?
  — Она самая, милая, — удивленно, строя догадки.
  — Я ему передам. Он обязательно перезвонит.
  — Извини, голос очень знаком.
  Таня сказала. Немое недоумение.
  — Танюша, может быть, ты знаешь… Он устроился куда-нибудь?
  — Устроился! Помощником следователя. Сейчас у него стажировка, — радостный возглас. — Сегодня у них, кажется, отпечатки пальцев.
  Пауза.
  — Вы не скоро приедете? — наконец.
  — У Жени едва ли получится… Его очень нагружают.
  — А ты?
  — А я на три дня навещу… Может, через неделю.

  Женя пришел с работы с круглыми глазами. Таня засмеялась, когда он пытался ими хлопнуть и поморщился.
  — Славная работка…
  — А тебе мама звонила.
  Насторожился.
  — Мы с ней хорошо так пообщались. Перезвони ей, пожалуйста.

  Женя хотел о многом ее спросить. Ему все казалось, что ответы очевидны, и потому он тянул с вопросами. «Зачем ты со мной? — Ты меня защищаешь. — И надолго это? — …».
  — Ты собиралась к дяде.
  — Нет, я просто погуляю.
  Чуть не спросил: «Одна?». Она встала, чтобы пойти переодеться.
  — Почему ты не оттолкнула меня?
  Женя сжал зубы, возненавидев себя за этот порыв. Сейчас она уйдет и не вернется. Он коснулся запретной темы. У них была немая договоренность. И он нарушил.
  — Я же никто… — добавил едва слышно.
  Она села, как ему показалось, в полной растерянности.
  — Если ты думаешь, что чем-то мне обязана, то ошибаешься.
  — Я ни разу так не подумала. Если бы так случилось, то я бы сразу же ушла.
  — А как насчет поцелуев без любви? — продолжал он дотошно, сознавая собственную вредность, но все же не отступая.
  — Откуда ты знаешь, что такое любовь? — возразила она.
  Женя был потрясен.
  — Это называется ложь. Причем самой себе.
  — Я ни разу не сказала тебе неправду.
  — Да ты сама ничего о любви не знаешь! — вскипел.
  — Значит, ты хотел бы, чтобы Сережа проверил это?
  Наверное, он побледнел. Оделся наскоро и хлопнул дверью, ни слова больше не сказав.
  Мысль о том, что она вдруг умрет, только раздражала. Темнота обняла дома, людей, душу. До утра дома его не будет. Пусть что хочет, то и делает.
  Если бы не дурацкие предчувствия, Женя так бы и поступил.
  Никаких чемоданов с вещами. Ее пальто висело на месте. Неприязнь, смешанная с недоумением, жгла его, когда он осматривал комнату. В комнате — ни души. И на кухне. Нигде. Ее обувь тоже была здесь. Собственная ужаленность поубавилась.
  Женя в растерянности сел на то же кресло, где до его резкого ухода сидела она.
  Засквозило. Маленькая щелочка. Балкон… Он похолодел. Была глубокая ночь. Что ей там делать?
  Он растирал ее целый час, прежде чем кожа зарозовела и заалели губы. Наверное, был приступ, потеряла сознание. Может, ударилась, когда падала…
  Женя все время держался. По-другому было нельзя.
  Когда она уснула, впереди загорался новый день.

  «29 января. Я требовал от нее понимания. Любви. Я требовал ее. Но я, действительно, до сих пор не понимаю, почему она живет со мной!!!
  Может, она не знает? Я не знаю, она не знает. Кто знает?!
  Вот сейчас я пишу о том, что мне плохо. Я не ухаживаю за ней. Я люблю на расстоянии. Пусть. Только не уходи. Я не знаю, как жить без тебя…».

  «30 января. На днях приезжает мама. Скучает, что поделаешь… Кстати, насчет этой квартиры хочет похлопотать. Отец рад без памяти — если так можно выразиться о моем отце, — что я при деле. В общем, все счастливы.
  Только мне надо раскладушку купить. Спать-то мне не на чем будет.
  Таня уже бегает. В буквальном смысле. В ней совершенно исчезла серьезность. Выздоровел человек».

  «Женька, ты прости меня. Ты прав. Я обманываю сама себя. Такие, как я, остаются одни.
  Мы почти привязались друг к другу. Наверное, я и тебя обманывала. Ты очень страдаешь из-за меня. Я — комок несчастий. От меня все будут страдать.
  Поэтому я лучше выберу одиночество.
  Не ищи меня и не разговаривай со мной. Все, что ты подумаешь обо мне, все будет чистой правдой. Я не заслуживаю других мыслей.
  Будь счастлив.
                Т.»

  «14 февраля. День всех влюбленных. Она бросила. Навсегда. Да, теперь говорю «бросила». Ради чего? Ради себя. Себя! Одиночество — ложь! Ей нужен ее возлюбленный братец.
  С каждым днем чувствую по-настоящему, как сердце, все внутри — покрывается серой паутиной. Пусть покрывается. Тем больше я буду ненавидеть ее.
  Все-таки, буду холодным и справедливым: она многое дала мне. Страсть, любовь, ненависть. Себя, в конце концов, о чем я не мог и мечтать. Даже заявила, что теперь будет верна мне одному. Бабьи штуки!
  Но во мне одна ненависть. Я один день прожил без ее особы. Второй. Целых три дня.
  На самом деле я любил ничтожное создание. Она — никто. Одна из бактерий-бацилл, которыми заражаешься на какое-то время. А сами они настолько мелки, что не стоят не то что внимания…
  В общем, целый год впустую. А теперь хватит, переболел.
  Сердце больное… Да она еще своих детей переживет с такой хитростью! Мне все равно. Умирайте, сударыня, на здоровье.
  За что? За что? Сначала втерлась в доверие, притворилась мученицей. Была жизнь — общая. И быт, и дом, и дружба, если на то пошло…
  И вдруг разорвать все, психануть, отшвырнуть, как ненужный мусор под ногами…
  Женя только друг. «Мы почти привязались»… И Женю — как мусор.
  Все она понимала. И мое напускное спокойствие. И почему я ее не упрекаю. И что ни одного поцелуя не было без любви!
  Ненавижу всем сердцем, всеми мыслями ненавижу Ее!».

  «14 апреля. Серега рассмешил вчера. Я не спрашивал, это он между делом ; между трепом заявил, что Т. частенько к ним захаживает.
  Он не скрывает, что что-то к ней там испытывает. И вот решил с этим вопросом к ней подкатить.
  Слушал я в пол-уха. Тема, товарищи, для меня исчерпанная…
  Он ей давай шептать: что — известно. Сообщил, что ее взаимность ему давно была видна. Что Женькой она, мол, прикрывалась. Как-никак, двоюродный брат, и, естественно, она боялась, стеснялась.
  Откровенничал, в общем, по полной. Потом решил, что пора «закрепить горячее признание пылким поцелуем».
  Она «закрепила» ему: толкнула так, что Серега-бедолага грохнулся со стула, как он выразился, «лбом навзничь».
  Посмеялись с ним, конечно. Только ему, кажется, не очень-то до смеха. Несчастный, он еще не то переживет с этой девицей. Жалко мне его.
  Вчера звонила мать. На работе все так же.
  Жизнь прекрасна».

  «20 мая. Завтра зайду в институт — дипломную сдам на проверку. Ничего интересного.
  Кстати, Т. звонила неделю назад. Я не стал разговаривать».

  Женя последнее время отдавал предпочтение строгим костюмам. Соответственно своему устоявшемуся настроению. Обсудив с научным руководителем все необходимое, он с чистой совестью шагал по институтским коридорам. На работе его теперь очень ценили: он не говорил лишних слов, выполнял все «по квадрату», четко, грамотно… Ему самому казалось, что он стал похож на правильной формы холодную глыбу, и пытался выжать из этого факта радость.
  Чуть не сбил ее с ног, очень куда-то спешащую.
  — Женя. Привет.
  Молодой человек молчал.
  — Женя, можно с тобой поговорить?
  — Кажется, кое-кто кое-когда взял с меня иное обещание, — гордо, снисходительно.
  — А ты и не говори. Я сама…
  Он прищурил глаза, оценивая ее…
  — До свиданья, — ледяным взглядом, ледяным голосом и презрением всех своих движений.
  — Женя… — пролепетала она в отчаянье, а он уходил далеко-далеко.

  «21 мая. Не знаю, что было бы, если бы я не оглянулся. Не знаю. Не хочу знать.
  Почему люди так часто обманывают самих себя? Почему им так трудно признаться себе, что им ужасно больно или невыносимо плохо? Это слабые люди. Я — слабый. Вот, до сегодняшнего дня я не знал, какое во мне ничтожество.
  На самом деле сейчас тоже вру. Я всегда был сильным. Я ни разу не дал почувствовать ей мою слабость, мою боль. Мою любовь.
  Я оглянулся. Она стояла там же. Я был так далеко, в самом конце коридора, а видел, как дрожали ее губы. Я разозлился. Быстро к ней подошел, встряхнул со всей силы, резко напомнил все ее слова в записке, издевался. Мол, сначала вытирает ноги, а потом просит поговорить…
  Мимо нас прошло пару человек. Я отвел ее к ее «любимому» окну. Она ничего не могла произнести, потом расплакалась. Первые минуты я делал вид, что милосердно жду, пока она соизволит остановиться. Наконец, не выдержал, перестал выламываться. Хочешь поговорить — ну, давай, пять минут у меня еще есть...
  Вдруг — еле расслышал: «У меня будет ребенок. И у тебя, значит, тоже».
  Я с трудом за минуту это переварил и опять напустил на себя обиду и злость: «Интересно знать, почему ты молчала?». Я понял, наконец, что показалось мне таким странным в ее внешности при этой встрече. Был четвертый месяц — и был живот. «Может, желала героически заделаться матерью-одиночкой? Сейчас это модно». Так я мстил ей за ее поступок. Жестокий поступок…
  «Я не знала», — она мне в ответ. Я не верил. Мой взгляд был весьма красноречив. «Я не знала, Женя. Я ничего не чувствовала. Совсем ничего. Только неделю назад… Наш курс заставили пройти всех врачей… Только тогда мне сказали».
  Я молчал. Делал вид, что размышляю.
  — Знаешь, так странно: я и тяжелое поднимала, и бегала на физ-ре… А он все равно был там… и молчал.
  — Я отвык от тебя.
  — Отвык? Понятно.
  Подумала, что я на попятную. Собралась уйти. А я так и сказал: «Что ты хочешь, чтобы я говорил после того, что ты сделала? Тебе наплевать на то, что было со мной. Ты прищелкнула, как гниду, целый месяц, который мы прожили вместе. Ты хозяйничала в моем доме, как жена, ты великодушно разрешала «несчастному другу» быть с тобой, и не только за одним столом… И ты в одну секунду забыла все это».
  Дальше я не мог ничего выговорить. Стало жутко обидно, горько, и одновременно защекотала то ли надежда, то ли радость.
  Да, я врал себе все эти месяцы. Я любил ее. И я ее люблю. Я не жил без нее. Я воображал, что живу. Я притворялся, что могу жить без нее.

  «22 мая. Она заснула. А я в это время подловил исторический момент. На ночь глядя ребенок задумал размяться. Раза три точно стукнул о мою ладонь. А до этого он все молчал. Она все ждала: ну когда же? Придется завтра разочаровать: я ее опередил.
  У меня не было никого. А теперь есть Она, малыш… и я сам».

  «25 мая. Мы с Серегой снова стали лучшими друзьями за то время, «когда не было Ее». Вчера он встретил нас на улице. Мы шли на концерт. Она обожает скрипку…
  Пригласил его к нам. Он удивленно смотрел на нее. На меня и вовсе не смотрел. Потом предложил нам обоим зайти к нему в гости. То есть к ее дяде Васе. Решили на выходных.
  Я не знаю, как он относится ко мне после этой встречи. Но я даже не смел выбирать: дружба или любовь. Он или Она. Не смел сомневаться.
  Дружба, наверное, по сути та же любовь. И в дружбе возможна нежность.
  Только если… Много их, этих «только если».
  Она — одна мечта. Других нет».

  «1 июня. Сегодня я сдал госы. Таня закончит сессию в конце месяца. А вчера мы объявили нашим родителям, что в июле будет свадьба. Шумного веселья мы не хотим. Будет роспись и скромный круг родственников и друзей: ей нельзя чересчур волноваться. Она и так впечатлительная, все близко принимает.
  После рождения ребенка мы повенчаемся. Она очень хочет.
  Наверное, все это — бзики беременных. Пусть. Смешная девчонка.
  Последнее время вспоминаю ее ту, маленькую, с прямыми, как палки, глазами. Верная, нравственная, чистая.
  Да, она чистая. Все страдания, которые у нее были, ничуть не задели Ее. Только сердце. Но оно, к счастью, сейчас бьется мирно. Я не позволю ему волноваться.
  Это моя клятва тебе, любимая».

  «31 июля. Таня — моя жена… Ребенок для родителей был сюрпризом. Я зову ее отца и мать по имени-отчеству, и она — моих. Так проще и им, и нам.
  Она — моя жена…
  Было белое платье, как она и мечтала. Я впервые с ужасом подумал, что она — ангел. Ангелы имеют обыкновение улетать…».

  «14 октября. Сегодня, сейчас, родился мой сын. Ростислав. Она еще не видела его. Я присутствовал при рождении, поддерживал ее. Все ей объяснял. Она, конечно, под наркозом ничего не чувствовала. Но слышала, я уверен…».
…………………………………………………………………………………..

  «Вчера читала твой дневник. Случайно нашла.
  Я тебя очень люблю.
  Это ничего, что сегодня я умру? Знаешь, мне совсем не страшно.
  Что бы ни было, мы встретимся. Пусть даже на другой планете. А пока не горюй. Я просто улечу… Как ангел… А я-то думала, что ангел — ты.
  «Все идет очень здорово. Еще минутку… А вот и наш славный малыш! Да еще с золотыми волосиками!». Я помню каждое слово.
  Это ты — один. Ты. Никого больше нет, Женька…».


ЭПИЛОГ

  Сергей, двоюродный брат Тани, уехал сразу после ее свадьбы. Куда — не имеет ровно никакого значения. Кажется, к родителям приезжает он довольно редко. Поговаривают, что женился. Может, и не однажды.
  Ростислав давно вырос. Он по-прежнему обожает своего отца. В его комнате на видном месте — фотография родителей в день их венчания.
  А Евгений Александрович давно на заслуженном отдыхе. Всю жизнь проработал следователем в одной и той же конторе. Впрочем, как сам говорит, прожил счастливо.
 
  «5 февраля. В этот день, полвека назад, я встретил Ее. Глаза прямые, как палки, на солнце щурятся…
  В этот же день она ушла. На другую планету… Сказала: «Что бы ни было…». Что бы ни было…
  Она — одна.
  Навсегда.
  Когда же я скажу тебе Здравствуй?!».

2005-2006 гг.