До 120

   Меня раздражают больные, которые лучше врача знают, как их лечить только на основании бытующего мнения, что каждый человек знаком со своим телом лучше, чем кто-либо другой. Дескать, ты, доктор, конечно, делай свою работу, а я сам решу, что из твоих рекомендаций принять, а что - нет. Ещё несносней ведут себя родные и близкие пациентов приемного отделения, одержимые собственным пониманием проблемы и путями её решения. Хорошо, если они требуют срочного проведения МРТ, показаний к которому нет никаких (почему-то считается, что МРТ - самое информативное исслелование на все случаи жизни. Вторым в табели о диагностических рангах  идет КТ, далее ультразвук, и замыкает ряд простой снимок.) В этом случае мне остается только разделить горе семьи, потому, что МРТ в нашей больничке нет. Иногда при этом меня мучает искушение с видом человека, преисполненного полнейшей эмпатии и дружеского расположения, дать совет "как своим родным" оставить наш приемный покой и обратиться в Бейлинсон. Там МРТ работает круглые сутки. Хуже, когда пациент и его семья требуют КТ. В этом случае формального повода отказать у меня нет, так как томограф не меньше бейлинсоновского МРТ работает сутками напролет. Приходится обьяснять, что КТ сопряжен с серьезным облучением, влияние которого доказано в исследованиях, что кроме КТ есть не менее важные вещи: клиническая картина, динамика и т.д.  Родственники больного, терпеливо выслушивают тебя, демонстрируя понимание твоих аргументов, согласно кивают и аккуратно настаивают: "Доктор, нам так будет спокойнее" Тут у меня есть две опции: либо посоветовать людям вместо КТ начать принимать успокоительные таблетки и тем самым спровоцировать скандал с воплями, которые в вольном переводе сводятся к тому, что: "Тут человек умирает, а эти коновалы относятся к нему как к собаке!"- либо уже послать на КТ, поругаться с перегруженным рентгенологом и рентгенолога тоже послать... У кого действительно стоило бы идти на поводу, так это у стариков с хирургической катастрофой в животе, которые упрямятся  и отказываются от операции. У таких больных два довода, либо: "Доктор, я боюсь, что не перенесу операции", - либо: "Не хочу. Я свое уже пожил. Если без операции умру, значит так тому и быть" ( лично я всем сердцем согласен с обоими) . Первых мы уговариваем тем, что операция даёт какие-то шансы остаться в живых, а без операции шансов нет вообще. Вторых обольщаем наркозом. Мол во сне и смерть красна. За редким исключением уговариваем всех. Не припомню, чтобы кто-то из этих отказников остался после операции в живых... Хотя нет! Последняя старушка ста двух лет перенесла резекцию ущемлённой кишки и ушла на своих двоих домой. Но эта история стала тем исключением, которое подтверждает правило.  Был на памяти профессора Ч. интересный случай. Приключилась у одной старушки лет 90 плюс то-ли перфорация, то-ли ишемия толстой кишки. Уговаривать на "операцию отчаяния" отправили юного митмахэ. Бабулька же была человек кристально ясного сознания и живого ума. От операции она отказывалась, потому, что не тешила себя иллюзиями. Тогда завизировать отказ пришел сам профессор Ч. И тут бабушка неожиданно выразила желание прооперироваться. При одном условии: "Оперировать меня будет вот этот молодой доктор, а вы профессор, ему поможете. Надеюсь, это будет хорошей возможностью для юноши потренировать на мне навыки хирурга". Так и оперировали. Профессор ассистировал начинающему митмахэ...

  Хирургические вмешательства я делю на те, которые могут быть хуже или лучше выполнены многими, если не всеми хирургами (починка паховой грыжи, удаление аппендикса, желчного пузыря, геморроидэктомия и т.д.), и те, которые требуют специальных знаний и опыта. Пациенты же, как правило, не в состоянии оценить сложность перенесенной операции. В их понимании лапаротомия ( вскрытие брюшной полости) с удалением какой-нибудь фигни типа аппендикса - не менее, а может и более, серьезная операция в сравнении лапароскопическим обходным анастомозом желудка. Поэтому, как пошутил как-то др М, важно не то, как позорно мы оперировали, а то, какой после нас останется рубец на коже. К слову, сам он всегда старается зашить рану подкожным косметическим швом. Кстати, есть у него еще одна присказка вынесенная с поля боя частной хирургии, в которой лечатся здоровые больные, и простые, незамысловатые операции делаются как горячие пирожки по принципу "Кто там следующий? Проходи, не задерживайся!" Так вот в соответствии с его рекомендацией в больнице "А" “нужно оперировать быстро и хорошо. Не можешь хорошо - постарайся хотя бы быстро”...

   Более других врачебных талантов пациенты ценят готовность врача разговаривать с ними бэ-гова-а- эйнаим (как равный с равным), как-бы вовлекая их в обсуждение и процесс принятия решений по поводу предполагаемой или проведенной операции. В силу занятости, усталости и неумения общаться на равных с придурками, многие врачи избегают обьяснений и обстоятельных ответов на самые разные глупые вопросы. А зря. В глазах больных они выглядят не то небожителями, не то шмоками, возомнившими о себе Б-г знает чего. Лично я нашел свой стиль и обьясняю больным суть их проблем и наши варианты действий на схемах и рисунках. Я вычерчиваю желчные протоки и дренажи в них, рисую желудки и то, что после них остается в результате бариатрической операции, схематически изображаю грыжи и очень натурально - заднепроходные отверстия с анальными сфинктерами. Кажется, меня понимают и часто просят оставить рисунки на память. Настоящие же мастера коммуникаций обходятся малой кровью. Др Г, например, на все вопросы типа "Доктор, почему у меня болит вот здесь в животе?" или "Доктор, у меня газы и живот пучит, что это может быть?"-  авторитетно и убедительно отвечал: "Наверное сьели что-нибудь". И пациенты часто подхватывали: "Да, да доктор, и я так думаю!"
Бывает, родственники со своими вопросами перехватывают тебя"на лету", когда ты направился по коридору по каким-нибудь служебным надобностям, например, в туалет. В этих случаях с некоторых пор я не разговариваю на ходу, а нахожу свободное помещение, где можно было бы посидеть и поговорить. Тут важно сразу "на берегу" договориться с семьёй, о каком пациенте идет речь. Не знаю, как это у других врачей, а в моем сознании карусель имен и фамилий и калейдоскоп диагнозов  не всегда состыкуются. Может запросто случиться во время такой очной ставки, что семья имеет ввиду одного пациента, а я им рассказываю о проблемах другого. Бывает, что в отделении сразу у нескольких больных - желчнокаменная болезнь со сходной клиникой или, скажем, кишечная непроходимость. Кроме того, в одном отделении могут быть госпитализированы две, а то и три пары однофамильцев или обладателей схожих имен. После одного происшествия имевшего место лет 15 назад, я как одержимый провожу ритуал идентификации обьекта обсуждения. Выглядит это так. Вместе с семьей мы подходим к кровати больного, и родственники подтверждают, что говорить они хотят именно по его поводу...  Ну так вот, год 2003, поздний вечер, отделение переполнено. Писк мониторов, тяжелые и несинхронизированные вздохи аппаратов ИВЛ, непрекращаюсиеся телефонные звонки и то и дело вспыхивающие перебранки между медсестрами. По коридору между палатами, как по бульвару, разгуливают посетители. Посреди всего этого балагана с подносом полным иголок, шприцев и бранул мечусь я, начинающий митмахэ. У двоих больных по назогастральному зонду идет свежая кровь (конан гастро уже вызван), пакеты с консервированной кровью я уже успел перепутать, но, слава Б-гу не успел дать. В одной из палат в конце коридора умер старик (должен был умереть, поэтому и помещен был подальше от отделенческой суеты). Формальную констатацию факта смерти - снятие с трупа экг и прощальную запись в истории болезни мне следовало сделать минут 15 назад, но всё  никак руки не доходили...
- Доктор, мы хотели бы поговорить по поводу папы (фамилия такая-то), как его состояние?
Что сказать, состояние вашего папы стабильное, стабильней не бывает. Осталось только снять экг и записать что-то вроде: "22:30. Признаков жизни не наблюдается, на экг - прямая линия". Я напрягаюсь на мгновение, выуживая из закромов памяти приличествующий ситуации штамп на иврите. (старательно учил накануне типичные выражения эмпатии и некоторые идиомы).
- Господа, мне очень жаль, но ваш папа отошел в лучший мир, я сопереживаю вашему горю и скорблю вместе с вами.
На секунду со стороны могло показаться, что я приблизился к посетителям с раскаленным утюгом: люди отшатнулись и попятились назад.
- Папа!!!
- Сейчас мы все подготовим (похоже, придется бросить всё и первым делом бежать снимать экг), и вы сможете войти в палату проститься.
- Папа!.. Папа, как ты себя чувствуешь?!
- Э-э-э...
Продолжить я не успел, так как мои шокированные собеседники устремились вперёд по коридору и оттеснили меня к стене. Навстречу им закутанный во фривольную больничную сорочку, прикрывающую человека спереди и неизменно оставляющую его тылы оголенными,  ковылял улыбающийся старик. Живой! Т.е. не тот, который умер четверть часа назад, а другой старик... через несколько минут я не переставая повторял: "Извиняюсь, я очень извиняюсь, мне очень жаль" (идиом
по этому случаю у меня в запасе не было).
- Доктор, мы так рады, так рады. Вы себе не представляете даже!
В висках стучало. Только что охватившее меня отчаяние уступило место облегчению и опустошенности. "До 120!"- всплыло как-то само собой в моей памяти.