Душа Рубина

               
 
  Гэджи шел в толпе студентов, с любопытством разглядывая стеклянные стеллажи.
  — Этим удивительным камням более тысячи лет, — говорил гид, указывая на самоцветы. — У каждого своя особая огранка. Сейчас вы такой нигде не встретите.
  — И они все принадлежали могущественным личностям? — спросил кто-то.
  Экскурсовод загадочно улыбнулся.
  — Да, наверное. Где их только не находили! В песках пустынь, в ущельях гор, даже со дна морского доставали. Конечно, многие из них, как вы понимаете, были найдены в древних саркофагах, где покоились останки правителей Древнего Египта, Древнего Рима, Ариаварты… То есть Древней Индии. И проч, и проч…
  Старенький гид закашлялся и перевел дыхание.
  — Существует такое поверье: если камень найдет своего хозяина, то он должен будет снова к нему вернуться, слиться, так сказать, с ним воедино.
  — Так что же было их из гроба вынимать? — послышался смех. — Разлучили камушки с хозяевами.
  Гэджи с удивлением заметил серебряную искорку, словно высекшуюся из крупного рубина в верхнем ряду стеллажа. Он заподозрил, что кто-то тайком прикуривает, и оглядел толпу…
  — Даром это вы смеетесь, молодые люди, — весьма серьезно изрек гид. — Давным-давно все народы признавали перевоплощение души. В Ариаварте считалось, например, что камень — это накопление чувств и мыслей того, кто им владеет. Но, как мы привыкаем к чуду, если видим его каждый день перед глазами, так и многие владельцы забывали об ответственности быть хозяином драгоценного камня.
  — Ты видел? — шепнул Гэджи, дернув приятеля за рукав. — Вон тот рубин до чего странный: то и дело вспыхивает серебряными и золотыми искрами!
  — Где? — тот прищурился. — Чего врешь-то? Совсем старикашка тебя одурманил!
  Приятель засмеялся и, махнув рукой, продолжил болтовню уже с другим попутчиком. Гэджи нахмурился, стараясь больше не обращать внимания на глупый самоцвет.
  — Клокочут ли в нем страсти, скребется ли тоска, радуется ли сердце — все кристаллизуется в камне, — не умолкал старик-экскурсовод. — Если совершенствуется дух человека, носящего драгоценность, то и камень набирает больше светлой силы. Так гласит древнее поверье.
  — Но ведь душа хозяина за множество воплощений, по логике, может стать и хуже. Не все люди сильные или добрые, — возразил голос из толпы.
  — Да, дух хозяина меняется, шагая из века в век, — подтвердил старик. — Но память его единственного воплощения, когда он носил камень, энергия зла или света ; все в этом в камне копится и хранится. Можно сказать, сейчас мы на выставке не кристаллов, а душ человеческих!
  Гэджи давно отстал от экскурсии. Неожиданно его сердце будто схватило железной пятерней, и юноша, не в силах даже крикнуть, с ужасом чувствовал, что дышать все труднее. Странные звуки в стороне… Что же это? Их издавал рубин! Камень накалился добела и раскачивался на подставке, чтобы вот-вот с нее спрыгнуть…
Держась за сердце, Гэджи бессильно упал на колени, чувствуя, как по всему его телу катится холодный пот, как тяжело закрываются глаза, как куда-то исчезает дыхание, но он все-таки не падал, он словно растворился в этом дивном состоянии, когда одна мысль уже покинула, а другая еще не пришла.
Сквозь болезненную напряженность прикрытых век начали являться будто обрывки какого-то фильма… Высокая фигура в дорогих одеждах что-то произносила перед жалкой, бледной фигурой женщины, которую держали под руки двое стражей. «Казнить!» — повелела рука в драгоценных перстнях. Эпизод тек за эпизодом, и во всех высокая фигура бесстрастно карала. Гэджи видел молящие взгляды осужденных и чувствовал черствое сердце правителя… В посеребренных доспехах стражей, как в зеркале, юноша заметил знакомый красный блик. На груди тирана блистал изумительной красоты крупный рубин!
  В последнем отрывке видения правитель стоял на коленях перед ложем. «Сын мой, не умирай! — жалобно повторял он. — Я готов пойти на любое преступление, лишь бы ты был жив, о мой дорогой, мой любимый!..» — «Ты предал смерти и так слишком много людей! — презрительно отвечал сын. — Мое сердце полно ненависти к тебе!» — «Сын мой, больно мне слышать эти слова… Можешь ли ты простить меня? — и несчастный воспламенился новой мольбой. — О, только прости меня, мое дитя, и я никогда более не буду прежним! Отныне я буду миловать угодных и неугодных… Прости, молю!» — «Никогда не бывать этому!» — сын бросил на отца последний, отчаянный взгляд — и в следующее мгновение умер.
Тело Гэджи сотрясалось, ему казалось, сердце вот-вот разорвется, — настолько сильная боль его сжала. Слезы лились из-под закрытых век. Юноша слышал, как беснуется по стеллажу красный камень…
  «Господи! Всевидящий! Взываю к милости Твоей! Что бы злого и ужасного я когда-то ни сотворил, пощади меня! Мой сын не дал мне пощады… Тебя одного умоляю: прости!..».
  Гэджи спешил прочь из музея, весь взмокший и сияющий. Он вспоминал кучку пепла на подставке, и теперь готов был целовать небо, землю, каждое деревце…
  Гэджи был прощен.
               
12 июня 2005 г.— 2 февраля 2006 г.