Англия. Хоксхед. Розги, трости и ремни. Ч. 3

   Boris S. Gotman, Ph.D

   Продолжение. Предыдущая часть - http://www.proza.ru/2018/10/22/1865

   Надо  сказать, что наш тичер, непрерывно шваркавший по партам ратановой тростью, от чего дамы, и не только,  каждый раз вздрагивали,  совершенно не выказывал своего отношения к телесным наказаниям.
 
   Он говорил только о технике, очень подробно рассказывая  и показывая,  как именно совершались экзекуции.

   В какой-то момент он спросил, найдутся ли среди нас добровольцы для участия в практической, так сказать, части занятия.

   Как ни странно, но добровольцы довольно быстро нашлись.

   Тичер отобрал двоих и подвёл их к свободному месту за одной из парт.

   Там он поднял трость и торжественно объявил, что за этой партой сидел сам великий Уильям Вордсворт. Затем ткнул остриём указки в какую-то выщерблину на парте:

  -А это подпись сэра Уильяма, которую он собственоручно вырезал!

   После этого он велел одному из добровольцев стать коленями на сиденье и лечь грудью на парту, а второму - взять "жертву" за кисти рук.

   Вот, как читатель видит на моём левом снимке...   
 
   Но нас-то гораздо больше  интересует психологическая и воспитательная сторона:  почему  большинству родителей и учеников наказание розгами  казалось  вполне совместимым с достоинством джентельмена?

   Пока  тичер демонстрирует на добровольцах искусство экзекуции, попробую на этот вопрос ответить.
 
   Во-первых,  традиция: поколения  "настоящих джентльменов"  прошли через порку – чем престижнее  была школа, тем больше в ней секли. Часто прадедов,  дедов и отцов секли на тех же колодах, на которых потом секли их потомков.

   Иногда более гуманные родители  выбирали для отпрыска менее престижную школу только потому, что в ней дисциплине уделялось меньше внимания и, соответственно,  меньше пороли.

   Уинстон Черчиль так писал о своей первой подготовительной школе Сент-Джордж:

  «Порка розгами по итонской моде была главной частью учебной программы. Но я уверен,  что ни один итонский мальчик, ни, тем более, мальчик из Харроу не подвергался таким жестоким поркам, какие этот директор готов был обрушить на доверенных его попечению и власти маленьких мальчиков. Они превосходили жестокостью даже то, что допускалось в исправительных учебных заведениях… Два или три раза в месяц вся школа загонялась в библиотеку. Двое классных старост вытаскивали одного или нескольких провинившихся в соседнюю комнату и там пороли розгами до крови, а в это время остальные сидели, дрожа и прислушиваясь к их крикам. Как я ненавидел эту  школу, и в какой тревоге прожил там больше двух лет! Я плохо успевал на уроках, и у меня ничего не получалось в спорте».

   Интересно, что наибольшее впечатление  следы порки на теле юного Уинстона произвели на его няню, сумевшую  повлиять на родителей, которые в результате перевели его в другую школу.
 
   И потом они послали сына не в прославленный  Итон, а в Харроу, где  пороли несравненно меньше.
 
   Во-вторых,  многие ученики воспринимали порки как "дело чести, доблести и геройства".
 
   В уже упомянутой книге  "Бить или не бить"  Игоря Семеновича  Кона  рассказывается и о том, какие  переживания зрелище порки вызывало у жертвы и мальчиков – свидетелей экзекуции  на примере  знаменитой итонской поэмы Алджернона Суинберна (1837–1909)  «Порка Чарли Коллингвуда».
 
   Игорь Кон пересказывает содержание  поэмы, а мне удалось найти её литературный перевод, опубликованный  переводчиком, назвавшимся именем Хаген, по адресу:
              www.sokoly.ru › «Порка Чарли Коллингвуда
 
   Советую найти по указанной ссылке перевод поэмы. Не могу не привести хотя бы её заключительные строфы, красноречиво свидетельствующие  о "воспитательной пользе" экзекуции:

   "Его мускулистые бёдра в крови, в морщинах глубоких рубцов -
    Как он их сжимает, дрожа, как кривит от огненной муки лицо!
    Учитель стегает сильней и сильней, он мастер дранья, видит Бог.
    И Чарли, в агонии корчась своей, вдруг вскрикивает: "О-ох!"

    И всё. Он пощады не станет просить, ни звука уже не издаст.
    Но парни смеются, ведь начал вопить сам Чарли - герой и звезда!
    Учитель на миг даже бросил пороть, но он незнаком c добротой:
    Вновь прут сладострастно впивается в плоть, что раною стала сплошной.

    Мы все затаили дыхание, но - ни стона, ни звука вослед.
    Лишь резкий свист розги, привычный давно, а вопля желанного нет!
    Взбешённый учитель, от гнева багров, кивнул Фредди Фейну, и тот
    Не очень охотно, но смирно, без слов, ему свежий прут подаёт.

    И вновь, с искажённым натугой лицом, стегает он Чарли вразмах.
    Ударит - и тотчас же злым голоском напомнит о прошлых грехах:
   "Ну, будешь ещё, мастер Чарли?!" Лишь дрожь терзаемой плоти в ответ.
    И каждый сучок, заострённый, как нож, на ней оставляет свой след.

    Но вот наконец своим тяжким трудом совсем утомлён старикан;
    Последний жестокий удар, а потом: "Вставай, упрямый болван!"
    И Чарли встаёт, со слезами в глазах, и задницей стейку под стать,
    И красным лицом в дыбом вставших кудрях, и видом: "А мне наплевать!"

    Он  молча выходит, надев штаны, мы мчимся за ним гурьбою,
    Горды и счастливы тем, что мы видели порку героя."

   Игорь Кон пишет:  "Тут есть все: учительский садизм, безусловная покорность и отчаянная бравада наказуемого, жестокий смех и одновременная героизация жертвы, с которой каждый из этих мальчиков по-своему идентифицируется. И прежде всего – табуируемый секс…"

   Об этом "прежде всего" (для читателей 18+)  в следующей, заключительной части.   
 
   Окончание следует…