Варвара Корякина. Девушка, поющая романсы... Начал

Варвара КОРЯКИНА
ДЕВУШКА, ПОЮЩАЯ РОМАНСЫ…
Была весна 1953 года. Париж. Иозеф Богужински сидел в небольшом кафе «Ротонда», потягивая недорогое, но приятно пахнущее черной смородиной, вино. Запах северной черной смородины напоминал далекую родину.
Когда бывал в Париже он часто заходил в это кафе, расположенное на бульваре Монпарнас. «Ротонда» - любимое место парижской богемы. Хотя Богужински был далек от мира артистов, поэтов и художников, но он здесь предавался каким-то своим, затаенным в глубине души, воспоминаниям. К тому же Иозефу в этом заведении нравились по-особенному приготовленный луковый суп и свежеиспеченный ароматный хлеб. Его привлекало не только недорогое меню, но ему было приятно слышать русскую речь,  в кафе часто бывали русские, живущие в Париже и его окрестностях.  Порой Иозефу удавалось поговорить с ними и узнать новости из Союза. Иногда эмигрантки пели романсы. Эти романсы напоминали Иозефу хрупкую миниатюрную девушку с роскошной длинной косой цвета зимней ночи, которую он любил всю свою жизнь. Эта девушка так душевно и проникновенно под гитару пела романсы, и это было так давно, в его полузабытой прошлой жизни…

Для знакомых жизнь Иозефа до весны 1945 года была покрыта тайной, о которой даже боялась спросить его жена Кларисс. Кларисс знала только то, что Иозеф был в концлагере, был русским польского происхождения и звали его в прошлой жизни Алекс Сташевски.
Иозеф Богужински внешне и по характеру был похож на еврея польского происхождения: смуглый, кудрявый и черноволосый, невысокого роста, сухопарый, мог сойти и за француза турецкого происхождения. Прекрасный пол находил его обаятельным и притягательным. Иозеф был  предприимчивый, работящий и экономный. Знакомые его считали человеком образованным и умным, он много читал и имел немалые знания в области сельского хозяйства и фермерства, к тому же был знатоком европейской и русской классической литературы, что его отличало в среде фермеров.
Богужински со своей семьей жил в Нормандии, в деревне Льонс-ле-Форе, расположенной недалеко от Руана. Они держали небольшую сыроварню, доставшуюся им от родителей Кларисс. Родители жены Иозефа были французами польского происхождения в третьем поколении, испокон веков род Петрашей и в Нормандии, и в Польше занимались земледелием и разведением крупного рогатого скота. Семья Богужински жила в достатке, хотя богачами и не были. Двое сыновей, похожих на отца, росли доброжелательными и послушными детьми, были прилежны в учебе и слегка набожны, как добропорядочная Кларисс.

Здание «Ротонды» словно мыс полукруглым треугольником втиснулось в проезжую дорогу, которая обвивала его. Но в кафе, как ни странно, была тишина, не слышно шума проезжающих машин. Тихо играла музыка, саксофонист готовился к ночным выступлениям. Иозеф взглянул в окно. Сумерки уже сгущались, высокие деревья, растущие вдоль дороги, по которой почти бесшумно двигались автомобили, погрузились в густую теплую синеву весеннего вечера, кое-где зажглись фонари.  Полупустое кафе начало оживать, парижская богема собиралась на ночное «рандеву».
На сцену вышла молодая женщина в длинном бархатном платье цвета спелой вишни и стала петь романс «Утро туманное, утро седое». Этот романс пела когда-то Она – его далекая любимая. Иозеф снова погрузился в воспоминания. Перед глазами – его юность в далеком-далеком северном городе Вилюйске. И тогда Иозеф Богужински был Сашей Сташевским.
Первокурсники училища готовятся к Вечеру Дружбы. На импровизированную сцену вышла маленькая хрупкая девушка с гитарой, села на заранее подготовленный стул, поправила длинные ниспадающие косы, перебирая струны тонкими нежными пальцами, начала петь каким-то особенным, душевным и теплым, нежным и сильным голосом романс «Утро туманное, утро седое». Шумные студенты вдруг все замолкли, притихли словно завороженные. Так Саша впервые заметил Ее – девушку, непохожую на других. Рядом с Сашей сидел высокий статный красивый юноша - его однокурсник Павел Прокопьев, не сводил восторженных и восхищенных глаз с девушки. С Пашей Саша был из одних мест, так, что визуально знал его. Эту удивительную  девушку звали Инна Николаева. Сидящая спереди Стеша Якушева обернулась к Саше и прошептала:
- Знаешь, Саша, кто эта такая? Говорят, что она - дочка какого-то верхневилюйского князя.
- Да? Понятно…- сухо и рассеянно ответил ей Саша, и это почему-то не понравилось Стеше.

Осень была теплая и тихая. После репетиций студенты гуляли по городу, спускались к реке. Они много разговаривали, мечтали, читали стихи. Паша читал стихи собственного сочинения, и его стихи очень нравились Инне, они духовно были очень близки, оба спокойные, рассудительные, мягкие по натуре, только вот Паша был всегда задумчив и слегка молчалив. А Инна была смешливая, ее звонкий смех был часто слышен. С первых дней учебы Инна, Паша и Саша как-то подружились, всегда ходили втроем, их объединяло что-то особенное. Только теперь, с высоты прожитых лет, Александр понимал, что их объединяло. Они втроем были из семей, где отцы умерли рано, они не помнили их, воспитывались любящими и мудрыми мамами. А у Инны и Паши была неугодная для советского времени родословная: Инна – дочь ботулинского князя из старинного древнего рода Оногоччутов, а Паша по матери – потомок ссыльных поляков, а его отец был внебрачным сыном одного из братьев Расторгуевых – известных вилюйских купцов. Потомки Расторгуевых признавали Павла своим родственником,  юноша своей статной внешностью был похож на Николая Расторгуева, кто знал купца – это замечали.
Сам Александр был внуком ссыльного поляка Сташевского, который, судя по рассказам бабушки, был из знатного рода. Саша слушал рассказы бабушки как сказку, но он почему-то с малых лет знал, что побывает на родине предков по линии деда. Эти неведомые, неподдающиеся воображению мальчика, выросшего в сельской глубинке, в маленьком аласе, картины далекой Польши каким-то чудом оживали в его детских грезах. Может, это была генная память, может, причуды глубинного подсознания. Прадед Саши был военным, за воинские заслуги  Франтишек Сташевский -подполковник Польского гвардейского гренадерского полка, признан был в потомственном дворянском достоинстве Царства Польского с гербом  в 1838 году. Франтишек Сташевский был награжден орденами Святой Анны II степени с короной и Святого Владимира IV степени. Проживали дворяне Сташевские в городе Мсцигнев. Это Александр – Иозеф узнал из архива, когда был в Польше.

Нить воспоминаний Иозефа оборвал незнакомец. К нему подсел высокий худощавый мужчина в темно-зеленом потертом бархатном пиджаке и в черной фетровой, видавшей виды, беретке, седые кудри космами беспорядочно свисали на плечи. Мужчины был нетрезв, от него разило дешевым пивом. Незнакомец по-французски с явным русским акцентом представился:
- Иван Матюшин – неизвестный поэт и художник, - незнакомец как-то манерно встал со стула, склонил голову, слегка приподнимая берет, как  при приветствии шляпу.
- Очень приятно, Иозеф Богужински, - Иозеф тоже привстал. Потом оба сели, и мужчина продолжил разговор:
- Вы из России?
- Я – поляк, но жил когда-то в России. Говорю по-русски.
Услышав это, новый знакомый Иозефа уже по-русски с плохо скрываемой злобой спросил:
- Вы слышали, Иосиф, ваш тезка-изверг вот в начале марта скончался?
- Кто? Сталин?
- Он – самый.
- Печально, конечно.
- Какое там - печально. Мил человек, лучше скажите, слава Всевышнему, мир очистился от одного зверя, - не унимался заблудший в чужбине Матюшин.

Эту новость Иозеф услышал еще месяц назад, потом читал в газетах. Она не взбудоражила Иозефа, но он слегка задумался.
Опять окунаясь в воспоминания о былом, он лишь краешком уха слышал, как тараторит Иван Матюшин:
- Вот в скором времени Союза уже и не станет, нет больше деспота и диктатора.
- Почему вы так думаете, уважаемый Иван, как вас по батюшке? – спросил Иозеф.
- Дмитрич – я. Иван Дмитриевич, - уточнил мужчина.
- А почему Союза не станет? А потому, юноша, что нет уже тяжелой железной руки кавказца, хохол какой-нибудь сядет у руля и начнется воровство да казнокрадство, чем и отличалась всегда Расея наша, и, наконец, «красная чума» сама себя сожрет, заражая себя и сгнивая, - пророчествовал пьяный художник.
- Иван Дмитриевич, почему вы так ненавидите свою родину?
- Молодой человек, я родину люблю, но красных – нет, - резко ответил неизвестный поэт.
- А что плохого они сделали вам, Иван Дмитриевич? – спросил Иозеф, хотя заранее уже знал ответ, он видел, что перед ним сидит отпрыск какого-то помещичьего рода, потерявшийся в чужбине, ностальгирующий по царской России.
- Красные? Что плохого? – возмутился мужчина.
- Они у меня Россию-матушку, родину мою украли, когда я был еще юнцом-юнкером, - пьяно и слезно ответил Иван Дмитриевич.
- С тех пор я потерял себя, кто я теперь? Никто. Ни рода, ни фамилии, ни родины, ни очага семейного…- тихо, как бы про себя проговорил Матюшин.
- Извините, Иван Сергеевич. Просто я несколько иного мнения о Союзе, о Сталине, наконец, - ответил Богужински.

Матюшин странно взглянул на Иозефа, встал, откланялся и промолвил:
- Всего доброго вам, господин Богужински. Многая лета. Господь с вами. Пойду памфлеты свои сочинять, да танцовщиц молоденьких потискать, - как-то криво усмехнулся, и слегка пошатываясь, Иван Дмитриевич пошел в сторону веселой компании, расположившейся за несколькими столиками.

«Да… Сталин умер. Может, в Союзе что-то и изменится…
Съездить бы на родину. Жива ли мама? Как там Инна? Родные? Как пережили войну?»,- эти мысли в последнее время не давали покоя Иозефу.