Клод

Представление давно закончилось. Цирк опустел. На манеже опилки. Под сиденьями в зрительном зале редкий мусор: обронённые фантики от конфет, рассыпанный попкорн, следы растаявшей сладкой ваты.
Усталый клоун сидел в своей гримерке и снимал грим. Смыл ярко-красную улыбку, нарисованные  высоко посаженные брови, вгляделся в своё лицо, отраженное в зеркале, и сам себе улыбнулся. Из зеркала на него смотрел уставший и серьезный мужчина лет тридцати пяти или сорока, не больше.
Когда-то он придумал себе образ с пышной воздушной шевелюрой вокруг лысой макушки. Потом волосы на самом деле стали редеть. Он состриг их, и на представления стал надевать кепи. Он уговаривал себя, что без волос он выглядит даже лучше: интереснее, представительнее, но и сам не заметил, как стал предпочитать показываться на людях в головном уборе.
Когда-то, придумывая костюм, он навесил на себя мешок, наполненный соломой. С ним было удобно делать фокусы, пряча в соломе ленты, искусственные цветы и даже живых птиц. Правда, после одного голубя во внутреннем кармане всегда оставался помет, да и собственный живот вскоре стал расти, конкурируя с соломенным. Тогда вместо объемного клоуна в пышном парике появился смешной пижон в кепи: он старательно надувал грудь, втягивал живот и демонстрировал на арене не только фокусы, но и свою хорошую физическую форму, соревнуясь с вызванными на манеж зрителями в умении прыгать через скакалку и подтягиваться на брусьях. Это помогало ему держать себя в тонусе.

- Клод, - в гримерку заглянуло круглое лицо жонглера Паку, - пойдем пропустим по стаканчику.
- Нет, дружище, спасибо, я обещал девочкам провести вечер с ними.
- Что-то ты совсем растаял, Безе.
Клод Безмане давно взял себе звучный псевдоним для выступлений на арене – Безе: в самом начале, когда он был ещё тонким юношей, он выходил выступать в белоснежном костюме, который своей воздушностью и объемом напоминал всем известное пирожное. Сейчас его внешний вид был далек от того образа, но прозвище осталось.
- Я не растаял, Паку. Я зачерствел. Как это и положено безе.
- Клод, дружище, у всех сейчас трудные времена. Но у тебя есть прекрасная работа, крыша над головой, женщины тебя любят, - усмехнулся Паку. – В конце концов, у тебя есть девочки, Мари и Клэр. И твоего Николя я сегодня видел на арене. Большие глаза, тонкое гибкое тело, белозубая улыбка – от такого канатоходца все женщины будут в восторге.
- Он еще мальчишка.
- Он уже юноша, Клод. Разве ты не заметил?
- Я вижу, как девчонки вьются вокруг него: и цирковые, и те, что поджидают артистов за пределами цирка. Я желаю Николя найти своё счастье, на долгие годы, но не хотел бы, чтобы он торопился с этим.
- Он разумный малый, Безе.
- Согласен, - Клод переоделся и был готов выходить.
- Так, может, по рюмашечке? – настаивал Паку.
- Нет, меня ждут Клэр и Мари.
- Ты и так их балуешь: то парк аттракционов, то кино.
Клод только усмехнулся в ответ.
- У детей сейчас каникулы. Почему ты не приводишь дочек в цирк на время репетиций?
- Сейчас холодно. Везде сквозняки. Это мне холод нипочём, а они у меня нежные создания. Да и  делать из них маленьких циркачек я пока не хочу.
- Так не пойдешь со мной?
- Нет.
- А я пойду выпью у Луи. Там сегодня поёт рыжая Марлен. Люблю её песни.
- Ты любишь её крутые бедра, Паку, - усмехнулся Клод.
- И это тоже, - засмеялся в ответ жонглёр и похлопал друга по плечу.


Вечером, играя с детьми, Клод вспоминал о Кати, своей младшей дочке. Как здорово было бы, будь и она сейчас с ним рядом. Девочки, наверняка бы, поладили друг с другом. Но Кати уехала с другой труппой, в турне. Потому что в турне уехала её мать.
Красавица Элен. У неё потрясающий номер: восточный маскарадный танец. Она меняет костюмы, один страшнее другого: змея, дракон, ящерица и крылатый демон. И это добрая, милая, бесконечно отзывчивая Элен. Никогда никто на улице не узнает в ней властительницу «Ужасов востока». Она не может пройти мимо ни одной голодной дворняжки или облезлого кота. Шесть попугаев уже превратили её грим-уборную в своё полноправное царство, испортив ей несколько костюмов, но она не умеет ни на кого сердиться. Даже на жену Клода, которая, узнав о его связи с Элен, сожгла её лучший костюм прямо перед представлением.
Элен не винила её. Она винила себя. Хотя сама не знала, за что.
- Разве можно винить себя за любовь к мужчине? – спрашивала она удрученно глядящую на неё мать.
- Неужели в вашем цирке нет других мужчин, которые могли бы приглянуться тебе, но при этом свободных? – спрашивала мать, делая ударение на слове «свободных».
- Мужчин у нас предостаточно. И свободных много, но кому нужно такое чудовище? – шутила Элен, примеряя перед зеркалом маску дракона.
- И тебе всё равно, что он женат? Что каждый день, даже после встречи с тобой, возвращается к своей жене?
- Нет, мне не всё равно, - опускала Элен руки, держащие устрашающую маску. – Но я люблю его, и ничего с этим поделать не могу. Я так счастлива, когда он рядом, что не могу отказаться от этого, пусть и редкого, пусть недолгого счастья. Я так долго ждала, что он обратит на меня внимание. Как же я могу лишить себя его?
- Ты надеешься, что когда-нибудь он уйдет к тебе?
- Не знаю. Но мы обязательно будем вместе. Только он и я. Это я знаю точно.

Когда родилась Кати, Элен должна была стать самой счастливой женщиной на свете.
«Во-первых, теперь есть человечек, которого я люблю и который будет со мной постоянно, а не два часа в неделю, - говорила она матери. – А во-вторых, теперь у меня есть частица Клода, и её-то никто не может отнять».
Был короткий период, когда ей казалось, что они смогут быть семьей. Мадам Безмане оставила мужа и переехала жить в другое место. Но не прошло и года, как она вернулась. Счастье Элен было не долгим. А ребенок под сердцем стал той радостью, которой было невозможно искренне поделиться с миром.
При всей своей лояльности и свободе нравов, цирковые всё же осудили Элен, и ей пришлось убеждать всех, что Кати не от Клода. Им даже пришлось  видеться реже.
Чтобы прекратились пересуды, она согласилась на длительное турне с другой труппой артистов и увезла с собой Кати.


После игры Клод держал на руках Клэр и Мари, рассказывал им цирковые байки, а сам думал о Николя. Он тоже видел сегодня своего сына на арене: тот репетировал в группе канатоходцев. Клод никогда не рассказывал ему о своем происшествии на канате. Клод тогда был совсем мальчишкой, только начал упражняться. Высота была небольшой, поэтому необходимости в страховке или матах не было.
Отец, папаша Безмане (как его называли все в округе), натянул канат между двумя невысокими столбами во дворе и поставил деревянные ящики, чтобы Клоду было проще взбираться.
Истекал уже второй час тренировок. Клод в который раз дошел до конца каната, ступил на ящик, но в том что-то хрустнуло,  и Клод сорвался, повис на канате, ощутив жгучую боль в паху.
Позже местный костоправ, осматривая мальчика, сказал:
- Жить будет, но продолжателей рода Безмане по цирковой линии (брат отца работал в этом же цирке), скорее всего, не даст.
Клод не был единственным сыном в семье, и на это замечание папаша Безмане только хохотнул:
- Меньше будет голова болеть, как не оставить свои следы в чужих тарелках.
А матушка Безмане очень переживала, и какое-то время смотрела на сына глазами полными боли.
Детский разум быстро забыл эту подробность относительно его будущей взрослой жизни, но на канат Клод больше не вставал. И теперь у него замирало сердце каждый раз, когда он видел балансирующего в воздухе Николя.
«Парень, и правда, вырос, - соглашался он мысленно с Паку. – И хорошо, что жизнь его не хлестала по щекам».
В его годы сам Клод уже серьезнее относился к жизни, потому что чуть не попрощался с нею. Он был в трех метрах от ящика с пиротехникой, когда в пьяной драке в этот ящик случайно попал выстрелом из револьвера  дрессировщик тигров Серо.
Клод, обожженный, несколько дней не приходил в себя. А выздоровев, на Серо не сердился.
- Это цирк, мой мальчик. Это жизнь, - сказал ему, виноватясь, Серо. – В ней и не такое бывает. Тебе повезло: ты остался жив. А шрамы? Шрамы украшают мужчину, - хохотнул Серо, с самолюбованием демонстрируя на коже следы, оставленные тигровыми когтями и клыками.
«Это жизнь. В ней и не такое бывает. Главное, что ты жив», - впечаталось Клоду в мозг.
Но ему было мало просто жить. Клод хотел ощущать счастье. Он даже поставил перед собой такую задачу: быть счастливым, несмотря ни на что. И сейчас, уже взрослый, считал, что преуспел в этом. Только ему было непонятно, откуда тогда берется это ощущение пустоты и никчемной суеты жизни. Он заполнял эту пустоту цирком – подготовкой номеров, наложением грима, овациями публики: и детьми, чьи любящие глаза всегда говорили ему, что он незаменим и очень нужен.

Папаша Безмане не очень многого добился в жизни, торгуя таким хрупким товаром, как стекло. Но он всегда был очень высокого мнения о себе и хотел, чтобы дети его в жизни преуспели. Клоду предстояло выбрать себе профессию, стать на ноги и как можно раньше начать не только зарабатывать себе на кусок хлеба, но и обеспечить спокойную жизнь всей своей семье. Он даже намеревался окончить университет, стать солидным уважаемым человеком, который бы всегда ходил в костюме и с галстуком, решал важные серьезные  вопросы и даже внушал трепет окружающим одним своим строгим видом.
Но ему пришлось рано жениться, потому что Николя не хотел ждать и спешил появиться на свет. Обучение было платным, и Клоду пришлось оставить университет и мечты о портфеле и строгом костюме. Пришлось искать место, чтобы обеспечить себя и свою молодую семью. Начинающим клеркам платили слишком малые деньги, а в цирке, под крылом своего дяди,  он давненько пробовался в разные номера. У него многое получалось, но не досконально.
Однажды месье Ришар, директор цирка, увидел Клода, тренирующегося на манеже. Клод жонглировал кеглями, потом сделал несколько элементов на брусьях, поболтался по манежу, достал из кармана колоду карт и взметнул их в воздух – по одной, ловко собирая их в колоду и отправляя снова в воздух по кругу. На манеж пришёл Поль с оравой дрессированных обезьян. Одна мартышка вырвалась вперед, забралась на спину Клода. Тот, смеясь, стал играть с ней, повторяя элементы из циркового номера Поля. Тогда месье Ришар позвал к себе Клода, всегда смешливого и любящего подшутить над друзьями, и предложил ему создать клоунский номер, используя весь продемонстрированный только что на  арене арсенал. Клод не растерялся и согласился.

* * *

Месяц назад Клод получил предложение перейти работать в другой цирк, но уже не клоуном, а администратором. При этом ему придется много ездить, договариваясь о представлениях в других городах.
Клод любил быть в дороге, переезжать из города в город, путешествовать, открывать для себя новые места. Именно поэтому, находясь на гастролях, он всегда находил время, чтобы осмотреть город или хотя бы найти в нём для себя особенные, запоминающиеся уголки.
Сейчас ему не хотелось оставлять труппу, где он чувствовал себя своим, нужным, хорошо делающим своё дело. Где можно было спрятаться в веселый костюм и не думать о существующей, ноющей ссадине в сердце.
- Конечно, иди, Безе! – подбадривал его Паку. – И даже не думай! Нет, я не спорю, ты замечательный колун, мастер своего дела, и мне будет не хватать тебя рядом. Но в нашем цирке ты так и останешься просто Безе, клоуном-универсалом, а в цирке Эдье ты станешь Месье Безмане, ты будешь уважаемым человеком, от слова которого зависит многое и многие. Так можно и до директора дорасти. Разве ты не об этом мечтал?
- Мечтал, - согласился Клод.
- Ну вот!
Помолчав, Клод добавил:
- Я много о чем мечтал, но не все мечты сбылись.
- Так пусть одной несбывшейся мечтой станет меньше, а одной сбывшейся – больше! – хохотнул Паку, выгружая ящик с инвентарём. – Помоги занести. Там ты ящики таскать не  будешь. Будешь только указывать, что и куда.

* * *

В начале октября Клод получил письмо от Элен. В конверте оказался лист бумаги с детским рисунком: какой-то невнятный человечек, цветок и собачка. А на обратной стороне короткая запись:
«Это Жужу. Прибилась к нам в поездке. Погрызла лучшее платье Кати. Дочь в ней души не чает – реже спрашивает о тебе. У нас всё хорошо».
«Даже денег не попросила. Ещё пару месяцев в этом турне в компании с разными Жужу-прокажу, и ребенок совсем меня узнавать перестанет», - бурчал про себя Клод, смывая грим.
Он не понимал, как ему быть отцом одновременно всем своим детям, и это тяготило и удручало его. Поэтому он старался об этом не думать. Жил одним днём, помня о том, что жизнь может оборваться в любой момент, поэтому нужно брать от неё всю возможную радость сейчас. Тогда, у ящика с пиротехникой ему повезло, а краснощёкой заклинательнице змей Марго – нет, её всё-таки укусила змея. И малышу Чарли, сгоревшему в лихорадке, тоже. Но Марго было сорок пять, а Чарли всего восемь.
- Зачем думать о завтрашнем дне? – рассуждал за кружечкой пива Клод. – Меня в нём пока нет. Вот наступит – тогда и буду о нём думать. – И сажал на колени смазливую официантку, щупал её за грудь и улыбался, независимо от того, отклоняла она его «ухаживания» или принимала их.
После нескольких кружек пива и бутылок чего покрепче Клод становился Мистером Иксом, у ног которого были все женщины, а из горла рвалась и лилась песня: «Да, я шут, я циркач, так что же?!»*

* * *

Несколько месяцев назад Клод познакомился с прорицательницей.
Он заглянул в кафе «Кулисы». Цирковые ребята и артисты округи любили посидеть там, будто за кулисами своей артистической жизни. У Клода был перерыв в работе, много свободного времени и мало желания искать себе дела. Он давненько не сиживал в кафе вот так – один, заказав что-то незначительное, больше просто для того, чтобы посидеть в уютном месте, полюбоваться открывающимся видом, понаблюдать за людьми.
Именно тогда он увидел её.
Она сидела за столиком у окна, склонившись над какими-то бумажными лентами, и что-то писала: посмотрит в окно, задумается, покрутит ручку в  пальцах, колпачком ручки тыкая себе в губы, а потом что-то пишет на кусочке бумаги, сворачивает его, перевязывает тесьмой и кладёт в холщёвый мешочек.
Клод как заворожённый минут пятнадцать наблюдал за ней. Свернув и перевязав последнюю бумажную полоску, она добавила её к остальным, перемешала, потом встала из-за стола, направилась к выходу, оставив остальные свои вещи на мягком диване, и проходя мимо не сводящего с неё глаз Клода, резко остановилась, протянула раскрытый мешочек и требовательно произнесла:
- Тяните!
Клод переводил взгляд с её лица на протянутый мешочек со «свёртками» и обратно.
Она посмотрела ему в глаза – у Клода по спине пробежали мурашки – и велела ещё раз:
- Тяните! Это ваша судьба, - затем улыбнулась мягко и обволакивающе и добавила уже нежно: - Всего на день.
Клод улыбнулся в ответ. Засунул обгоревшую некогда руку в холщовый мешочек и вынул свёрнутую бумажку.
- С вас две монеты. Любым номиналом. Каким посчитаете нужным, - с металлом в голосе сказала она.
Затем затянула мешочек и вернулась за своё столик, попросив официанта принести счёт.
Растерянный Клод развязал тонкую тесьму, развернул бумажную ленту – там каллиграфическим почерком было написано: «Лишь полная луна принесёт долгожданный плод. А всё, что незрело, не плодоносит».
Клод перечитал написанное раз пять, но так ничего и не смог понять. Он увидел, как эта женщина рассчитывается с официантом, и поспешил к ней, протягивая развернутую бумажку.
- Что это значит?
- Где мои две монеты?






Клод, усмехаясь, похлопал себя по карманам, нащупал что-то, достал наугад две монеты – в один и два луидора. Они были выполнены из жести одним очень  хорошим мастером. Клод использовал их в представлении и часто носил с собой. Он протянул их этой странной женщине. Она посмотрела на них, затем Клоду в лицо, улыбнулась и спросила:
- Фокусник или старьёвщик?
- Что это значит? – напомнил он ей свой вопрос, одной рукой потряхивая в воздухе бумажкой, а второй протягивая на ладони монеты.
Она положила свою ладонь на протянутую ладонь Клода. Потом другой рукой взяла его кисть снизу, таким образом замыкая руку Клода в своих. Пристально посмотрела ему в глаза, перевернула его ладонь – так, что теперь монеты оказались в её руке, и не глядя в бумажку, сказала:
- Ты хочешь принять важное решение, изменить жизнь, но сам ты ещё не готов. В сегодняшнем дне решимости в тебе нет. Должно пройти время, но тебе предстоит трудиться. Тебе ничего не даётся даром.
Отпустила его руку, забрала жестяные луидоры и ушла.
Клод обернулся ей вслед и будто первый раз на неё посмотрел – совершенно простого вида молодая женщина: волосы забраны в хвост, клетчатая рубашка с подвёрнутыми до локтя рукавами, джинсовые шорты, а из шорт ноги – довольно стройные загорелые ноги в летних туфлях; и на плече холщёвая сумка на длинной лямке.
У проходящего мимо официанта Клод спросил:
- Кто это такая?
- Кто? – не понял официант, оглядывая пустой зал.
- Только что сидела вон за тем столиком?
- Ааа, это Жюли. Прорицательница. Живет в нескольких кварталах отсюда. Любит у нас в кафе писать предсказания. Всегда приходит как раз в это время, когда посетителей почти нет. Говорит, у нас прекрасный вид из окна – очень её вдохновляет.
- Ну и как, сбываются её предсказания? – откровенно смеялся Клод, вспоминая эти ноги в джинсовых шортах.
- Когда как, - смущенно улыбаясь, ответил официант.

* * *
Вечером того дня Клод играл с Клэр в «Слова». Почему-то у него получились слова «выбор», «сон», «измена» и сейчас он бился над словом «ожидание»: у него были все подходящие буквы, но разместить слово среди других не удавалось.
- О чём ты думаешь, пап? – спросила Клэр. – Ставь скорее своё слово! Только  так, чтобы я потом смогла поставить своё слово «труба».
- А если не сможешь? Я вот тоже такое хорошее длинное слово составил, а поставить его некуда.
- Какое слово? Покажи свои буквы.
- Вот посмотри, - и Клод развернул к ней квадратики с буквами.
Клэр с минуту всматривалась в буквы Клода и в слова, уже выложенные на столе.
-  Так оно хорошо ставится, вот сюда, - указала она пальцем. – К слову «дом».
- Ага, а ты видишь над ним твой «клан» стоит? К «д» мне три буквы поместить нужно, а здесь только две клетки свободны.
- Почему три?
- Потому что «о-жи-да-ни-е», - раздражаясь, сказал Клод, выложив это слово из имеющихся букв и показывая Клэр, что они никак не помещаются в указанное пространство.
- Аааа, - рассмеялась Клэр, - а я говорю про слово «на-деж-да». Его вот сюда можно поставить, как раз между «домом» и «садом».
- Спасибо, дочь, - улыбнулся Клод и протянул ей руку, - дай пять.
Клэр пожала своей маленькой ручкой папину ладонь. Он сжал её руку, потянул к своему лицу и тихонько укусил. Клэр засмеялась. А Клод поместил слово «надежда» среди остальных выложенных на столе.
«Какая смышленая и мудрая у меня девочка, - думал Клод. – Я совершенно не готов и даже категорически не согласен расстаться с ней и Мари ради малышки Кати. «Всё, что незрело, не плодоносит», - машинально проговорил он, и сам удивился.
- Что ты сказал, пап? – спросила Клэр.
- «Только полная луна принесёт долгожданный плод», - процитировал Клод.
Клэр и сидящая невдалеке, рисующая Мари рассмеялись.
- Какая полная луна? Ты о чём, пап? – спросила сквозь смех Клэр.
- А ты знаешь, что луна вообще-то бывает разной? Круглой, половиной круга и вообще тонким серпиком?
- Каким ещё серпиком?
- Ты не знаешь, что такое серп? Серп луны?
- Нет. Нам в школе про это ещё не рассказывали.
- Пока вам в школе расскажут… - махнул рукой Клод. – Как же тебе объяснить? Ладно, давай начнём с луны.
Мари с интересом наблюдала за ними и вслушивалась в их беседу. Клод заметил это и обратился сразу к обеим дочерям.
- Подойдите к окну. Давайте посмотрим на луну. Сегодня ясное небо.
Они подошли к большому окну в гостиной. Клод усадил девочек на широкий подоконник. Показал им тонкий серп луны. Выдохнул теплый воздух на оконное стекло и нарисовал круг.
- Это луна. Полная луна. Когда она полная, она круглая. Сейчас она только начинает расти. Видите, какая тоненькая? – спросил Клод, указывая на реальную луну.
- Угу. Видим, - отозвались дети.
- Такая луна называется молодой, - и Клод нарисовал рядом с кругом полумесяц. – А вот такая луна, - он нарисовал полумесяц в другую сторону, - старой.
Дети рассмеялись.
- Вам понятно? – спросил Клод.
- Неа, - продолжали смеяться дети.
Тогда он помог им спуститься с подоконника и стал объяснять про землю, солнце и луну, изображая сам солнце, Клэр сделал землей и велел ей ходить вокруг него, а Мари стала луной и пыталась бегать вокруг шагающей по кругу Клэр. И им было не важно, поняли девочки что-то про молодую, полную и старую луну или нет. Главное, что им было очень  весело и интересно вместе.
С Николя у него не было таких игр. Когда родился Николя, Клод и Жанет, его первая жена, были очень молоды. Клод вообще не собирался так рано жениться и не был уверен, что Жанет – это та, с кем ему хочется прожить всю жизнь. Но это было так понятно и закономерно: жениться на девушке, с которой ты стал мужчиной и которая ждет от тебя ребенка.

День свадьбы не принес ему счастья. Он будто встал на ступень эскалатора, который едет вниз. А Клод хотел вверх. Он взбегал по ступеням, но эскалатор упорно двигался в обратную сторону, требуя от Клода постоянного напряжения и неимоверных сил. Только с рождением Николя ступени перестали убегать из-под ног. И Клод смог двигаться дальше. Маленький новорождённый мальчик принёс настоящее счастье.
- Я всё-таки дал продолжателя роду Безмане, - с гордостью говорил Клод отцу.
И тот тоже был счастлив: первый из внуков – мальчик.
А сейчас это юноша, и он балансирует на канате, и отцовское сердце Клода ликует и болит за него.

* * *
На следующий день после первой встречи с прорицательницей Клод снова заглянул в «Кулисы». В кафе почти никого не было. Он огляделся и сел за тот столик, за которым вчера сидела Жюли, на её место. Заказал себе легкий завтрак и стал изучать вид из окна.
Просто улица. Просто дома, деревья. По дроге ездят машины, по тротуару идут люди. Совершенно ничего примечательного. Клод даже разочаровался, загрустил и, услышав чей-то голос с нотками требовательности, даже вздрогнул от неожиданности.
- Вы заняли моё место.
Жюли стояла напротив и всем своим видом велела тот час освободить занятое место.
Клод внутренне улыбнулся, решив принять вызов, и совершенно серьезно сказал:
- А разве оно ваше? Здесь нет таблички «Кабинет предсказателя» или «Лавка чудес». Зато с этого места открывается чудесный вид из окна. Он меня просто покорил. Теперь я всегда буду сидеть только здесь.
Жюли сощурила глаза, подошла к диванчику, на котором удобно сидел Клод, и села сама, подтолкнув при этом Клода, чтобы он подвинулся и предоставил ей достаточно места.
- Вы правы: вид отменный, - сказала она, не глядя на Клода и убирая всё в сторону со своей части стола. Затем достала из своей холщёвой сумки записную книжку, какие-то камушки, браслеты и ещё кучу непонятных вещиц.
Подошел официант, вопросительно посмотрел на неё:
- Двойной, - опять не поднимая глаз, ответила она.
Официант ушёл. Клод сидел растерянный и ошеломлённый. Его бедро касалось её бедра, голого бедра, потому что она опять была в коротких шортах. Клода обдало жаром. И в одну секунду в голове и теле пронеслись воспоминания о всех началах в его жизни: первый поцелуй, первая близость, наэлектризованность тела, воздуха и дыхания, другой первый поцелуй, третий, другая первая близость…
Он даже ничего не успел подумать, как Жюли взяла в горсть камушки, потрясла их в руках, бросила на стол, посмотрела на них, потом на Клода, потом взяла его за руку, развернула ладонью к себе, всмотрелась во что-то, и потом сказала:
- Не сегодня и не со мной.
- Что, простите? – не понял Клод.
- Коитус. Будет у тебя не сегодня и не со мной, но когда будет, подумай обо мне – ток пойдет сильнее.
- А почему не сегодня? – опешил Клод, поскольку он рассчитывал, что сегодня у него всё будет.
- Внезапная поездка, - указала Жюли на разбросанные камни.
- Чья?
- Но не твоя же! Ты придёшь сюда завтра, - и она собрала камушки, сменила позу и стала похожа на совершенно простую девушку, давнюю знакомую или соседку.
- Мы уже на ты? – усмехнулся Клод.
- Нам выпала долгая дружба. Так чего церемонится? Жюли, - и она протянула ему для рукопожатия руку.
- Клод,  - сказал он, сжал её тонкие пальцы и задержал в своих на несколько секунд.
Затем она встала из-за стола.
- Чтобы не портить предстоящую дружбу, пересядь, пожалуйста. Мне нужно работать. Ты и так уже съел львиную долю предназначавшейся мне энергетики этого места. Сегодня ночью будешь плохо спать, если не найдешь ей выход.
- Какой может быть выход? – спросил Клод, усаживаясь поудобнее.
- Коитус. Предсказание будущего. Стихи, на худой конец, мелодия или рисунок. Лучше картина. Ты рисуешь или, может быть, пишешь стихи?
- Я серьезный человек, - еле сдерживая внутренний смех, ответил Клод. – Мне стихи писать не пристало.
- Ты фокусник. Освободи моё место.
- А если не освобожу, что ты сделаешь?
- Тебе не понравится. Вернее, телу твоему понравится, очень. Но разум будет протестовать и злиться. Тем более скоро сюда придут люди, которые знают тебя.
- Вот как? – не верил ей Клод. – И что же ты сделаешь? – он не мог сдержать усмешки.
Жюли налегла руками на угол стола, отодвинула его немного, протиснулась между столом и Клодом и села ему на колени, разведя ноги. Затем принялась убирать всё с этой части стола, ерзая при этом и усаживаясь всё плотнее. Клод ощущал тепло и упругую мягкость её тела, смеялся и не знал, куда деть руки, когда увидел в окне цирковых ребят. Они шли прямиком к двери кафе. Мысль работала быстро.
Он взял Жюли двумя руками за ягодицы в джинсах, приподнял и выскользнул из-под неё. Ногу, мешающую ему выбраться, она убрала сама.
Он метнулся к стойке, бросил несколько купюр, расплатившись за так и не съеденный завтрак, и был уже в дверях, когда туда зашли ребята из цирка. Он поздоровался привычным рукопожатием с каждым, вышел из кафе и быстрым шагом пошёл прочь от него.
Голова гудела. И да, он злился. Не зная точно, на себя он злится за то, что ему было приятно, или на неё за такое бесцеремонное поведение. Но злился очень.
Придя домой, он узнал, что девочки с мамой уезжают навестить родственников.
«Не сегодня и не с ней», - проговорил про себя Клод.
- Надо ты мне очень! – вслух сердился он.
- Ты о чём это? – пыталась возмутиться мадам Безмане, вторая жена Клода, приняв его слова на свой счёт и решив, что он сердится на неё в связи с неожиданным отъездом.
- Ты бы меня заранее предупредила! Я хотел сводить девочек завтра в парк или кино.
- В другой раз сводишь.
- Свожу. Но лучше бы ты не решала всё за меня! – сказал Клод и ушел к себе, хлопнув дверью.
Он терпеть не мог, когда кто-то так делает: дверные петли расшатываются и приходится потом их поджимать. Но выплеснуть злость ему было необходимо.

Этой ночью Клод был один и, действительно, плохо спал. Стихи не родились, хотя вспоминались те, что были написаны им в юности. Сейчас ему самому было трудно поверить и допустить даже, что когда-то он сам был восторженным юношей, верящим в семейное счастье с одним человеком раз и навсегда, в дружескую верность и порядочность людей.
Тогда он даже не мог предположить, что перспектива появления одного ребенка застигнет его врасплох и перевернёт всё, а уже бьющееся сердце другого ему придется отстаивать и делать всё, чтобы сохранить ему ещё не данную жизнь. Эти трещины в отношениях с жгуче и страстно любимыми им женщинами были засыпаны солью и перцем, саднили и разъедали кожу.
Чтобы промыть их от жгущего перца и крупной соли, нужно было отпустить обиду, разуться из этой боли, как из тесных, хоть и поношенных туфель, нарезающих и пятку, и пальцы. Чтобы посмотреть, что нарезает, и вытряхнуть это. Но он не мог разуться. Не мог остаться босым хотя бы на время.

* * *
Утром следующего дня Клод буквально влетел в «Кулисы», уселся за столик у окна и потребовал принести ему то, что пьет эта «горе-прорицательница», как назвал её Клод.
- Двойной? – уточнил официант.
- Двойной.
Клод сидел за столом, уставившись на что-то невидимое за окном.
«Какого чёрта я сижу здесь и жду чего-то?!» - спрашивал он сам себя.
Но ответить не успел. Он увидел в окне её. Теперь в каком-то бесформенном балахоне, почти касающемся тротуарной плитки; волосы распущены и перевязаны чем-то вокруг головы – тонкая полоса перерезала лоб; на плече всё та же холщёвая сумка. Она подошла к стеклу окна напротив Клода, посмотрела Клоду в лицо, смотрела пристально и долго. И Клод не отводил взгляд.
- Опять ты занял моё место, - читалось в её лице.
- Опять, - отвечали его глаза.
- Тебе придётся уйти, - молча продолжала Жюли.
- Не придется, - отвечал Клод приподнятым уголком рта.
- Это моё место, - продолжала она.
- Это ты себе так придумала, - не уступал он.
- Как спалось прошлой ночью? – Жюли немного склонила голову и изучающее осмотрела лицо и особенно не выспавшиеся глаза Клода.
- Плохо, - отвечали они.
- И одиноко, - утверждала Жюли.
- Одиноко, - подтверждал Клод.
- Поэтому ты злишься? – её взгляд стал мягче.
- Но это же ты предрекла мне плохой сон этой ночью! – приподнял брови Клод.
- Я лишь предупредила тебя, - вздохнула Жюли. – А ты опять сидишь здесь, и значит, следующая ночь не будет лучше. Хотя… - Жюли улыбнулась ему и направилась к двери кафе.
Войдя в кафе и подойдя к столику, за которым сидел Клод, она сказала:
- Ты опять занял моё место.
- Да, опять.
- Тебе нравится плохо спать?
- Я спал прекрасно. И не один. И это тоже было прекрасно, - с вызовом ответил ей Клод.
Жюли улыбнулась:
- Врун.
Клод приподнял одну бровь и склонил голову набок.
- У тебя энергетика сердитого неудовлетворенного мужчины. Голова не болит?
Клод задумался, прислушался к себе.
- Болит, - ответил он. – Откуда ты знаешь?
- Давай заключим сделку. Я сниму тебе головную боль. Прямо здесь, сейчас. И следующую ночь и ещё много ночей ты будешь спать прекрасно, а ты больше не будешь занимать моё место. Ты мешаешь мне работать.
Она говорила это, не глядя на него. Шарила в сумке и в итоге что-то достала оттуда и зажала в руке. Клод смотрел на неё и не мог решить, хочет ли он следующие ночи спать спокойно или предпочитает донимать это несносное создание каждый день.
- По рукам, - в итоге сказал он. – Как ты снимешь мне головную боль? Дашь мне волшебную таблетку? – ухмыльнулся Клод. – Из ближайшей аптеки.
- Почти, - серьезно ответила она и, разжав ладонь, взяла из неё его жестяные луидоры, потерла их в руках и добавила. – Поэтому с тебя еще две монеты. Желательно в луидорах.
- Так ты захапаешь весь мой запас.
- Я этого и добиваюсь. Встань. Выйди из-за стола.
- Зачем? – сопротивлялся Клод.
- Боль будем снимать, - очень мягким, почти кошачьим голосом вдруг заговорила Жюли. – Тебе понравится.
Клод вышел из-за стола.
Жюли подождала, когда выйдет единственная на тот момент пара посетителей, взяла стул и поставила его у стола, боком к столу.
В этот момент подошёл официант и поставил на стол бокал с какой-то светло-коричневой  жижей с пенкой сверху.
- Спасибо, Франк. Ты очень мил.
Официант смутился:
- Это заказ месье. И мне кажется, он сделал его для себя, - он перехватил насмешливый взгляд Клода. – Но я могу ошибаться.
- Тогда мне тоже самое, дружочек. И можете не торопиться.
Официант ушёл.
- Садись, - велела она Клоду, указывая на стул. – Сядь. Расслабься. Закрой глаза.
Клод сел, но глаза не закрыл.
- Это ещё зачем? Нипочём не закрою. Я тебе не доверяю, - сказал Клод.
- О, милый, я не первая женщина, которой ты не доверяешь, но ты не последний мужчина, которому предстоит довериться мне. Закрой глаза, иначе тебе самому будет неудобно, а мне это будет мешать работать с тобой.
- Это почему?
- Ты будешь отвлекаться на то, что видишь.
- Если начну отвлекаться, тогда закрою.
- Какой ты упрямый, - ласково сказала она.
- Бывает, - улыбнулся Клод.
Она сняла сумку с плеча и положила её на диванчик. Сняла кольца и браслеты и нить с какими-то камнями с шеи тоже сняла.
- Опусти руки вдоль стула. Если почувствуешь, что теряешь равновесие, держись за стол.
- Хорошо. А я должен потерять равновесие?
- Нет. Но легкое головокружение возникнуть может.
- Отчего?
- От глубокого дыхания.
- Понятно.
Она подошла к Клоду вплотную, коснулась ногой его бедра. Ладонями обхватила его голову: одну ладонь положила на лоб, другую на затылок. И легонько сжала ладонями его голову, касаясь при этом его плеча.
- Глубокий вдох, - скомандовала она.
Клод сделал вдох и ощутил её легкий запах.
- Медленный выдох.
Клод постарался выдыхать воздух медленно, но ничего не получилось.
- Ещё раз глубокий вдох. Не торопись.
Клод вдохнул её запах медленней.
- Медленный выдох.
В этот раз получилось выдыхать медленней вдоха.
- И ещё раз. Глубокий вдох, - она сжала его голову. – Выдох, - немного расслабила руки.
Это странное действо продолжалось ещё минуту-другую уже без команд Жюли, а потом она сказала:
- Сейчас я поменяю положение и положу руки иначе. Закрою тебе уши и ты ничего не будешь слышать. Поэтому, когда почувствуешь сжатие, делай вдох, а затем медленный выдох.
- Хорошо, - принял условия Клод.
Она переставила одну свою ногу, поставив её между ног Клода. Стала вплотную к нему – так, что у него перед глазами оказалась её голая шея и вырез того, что, наверное, называлось платьем. Жюли обхватила его голову руками, закрыв уши. Слегка сдавила их. Но Клод забыл дышать.
Она отстранила руки и посмотрела ему в лицо.
- На сжатие нужно сделать глубокий вдох.
- Я понял.
Она снова положила руки, Клод ощутил лёгкое сжатие в области головы и в то же время расслабление во всём теле, сделал вдох – и голова, действительно, закружилась: женщина была слишком близко.
Он вдыхал и выдыхал. В голове прояснялось. Какая-то пустота наполняла и расширяла всё тело. Одной рукой Клод нащупал стол и положил руку на него, другой рукой прикоснулся к бедру Жюли – она не пошевелилась, продолжая сжимать и отпускать голову Клода. Он ощутил напряжение в паховой области, и ему очень захотелось, чтобы она опустилась к нему на колени. И в этот момент что-то изменилось. Клод приоткрыл глаза (он даже не заметил, когда успел их закрыть) и увидел, как платье прямо перед ним заметно приподнимается и опускается снова. И причина этого была не только в глубоком дыхании самой Жюли.
В какой-то момент он почти забыл, что сидит на стуле в кафе, что ему «снимают головную боль» и что сюда в любой момент могут зайти люди. Он сжал двумя руками ноги Жюли. Ткань её платья была тонкой, а тело тёплым. Она подалась к нему ближе, положила руки на плечи, склонилась к уху и спокойно сказала:
- Не со мной, но сегодня.
Отстранилась, высвободившись из его объятий, и прошла за стол. Взяла бокал заказанного Клодом напитка, размешала его трубочкой и стала пить.
- Сейчас другой принесут. Очень пить хочется.
Клод развернулся к ней.
- Где ты этому научилась?
- Нашлись добрые люди.
- Что ты пьешь?
- Сейчас и ты попробуешь.
Подошедший официант поставил перед ним бокал. Клод взял бокал в руки, размешал трубочкой его содержимое, понюхал: приятный бодрящий запах. Сделал несколько глотков.
- Вкусно. Что это?
- Свежевыжатый яблочный сок с сельдереем, - ответила Жюли, допивая свой бокал. – Тебе пора.
- Почему? – спросил Клод.
Ему совсем не хотелось уходить. Наоборот, хотелось сесть к ней поближе.
- Тебя дома ждут гости, - ответила она, указывая на что-то за окном.
Клод посмотрел в окно: на остановке стоял автобус и из него, захватив чемоданы, выходили люди.
- Что ж, я тебе поверю, - засмеялся Клод и, допив напиток, попрощался и ушёл.

Дома его, действительно, ждали гости: приехала жена с родственниками. Дети остались у её родителей. Ночью Клод спал очень хорошо. И не один.
Следующие несколько дней Клод был занят родственниками: днём возил их по строительным магазинам, а вечером угощал виски и глинтвейном. О Жюли он не вспоминал.

* * *
Прошло ещё несколько дней, и Клод заглянул в кафе.
Жюли сидела за столом с толстенной старинной книгой в кожаном переплёте, стопкой квадратов из светло-коричневой обёрточной бумаги и ручками разных цветов. Она писала что-то на бумажном квадрате и  переворачивала его. Затем, положив руку на книгу, закрывала глаза на несколько мгновений, открывала наугад книгу, всматривалась в неё и потом рисовала какой-то знак на чистой стороне квадрата.
- Я забыл оставить заслуженные тобой луидоры в прошлый раз, - сказал ей Клод вместо приветствия.
- А сегодня вспомнил? – спросила она, не отрывая глаз от книги.
- Нет, вспомнил в тот же вечер, но понимаешь…
- Клади деньги и уходи, - перебила она его. – Ты мне мешаешь.
Клоду такое обращение очень не понравилось. Он достал луидоры, положил их на стол и ушёл. Жюли так и не удостоила его взглядом.
Пройдя несколько кварталов, Клод зашёл в сырную лавку, долго изучал ассортимент, но никак не мог ничего выбрать. Рассердился и очень быстрым шагом вернулся в кафе. Уже подходя к нему, он увидел в окне Жюли, безмятежно смотрящую вдаль и спокойно попивающую свой яблочный сок с сельдереем.
Всё ещё злой, но уже растерянный, он вошёл в кафе и направился к Жюли. Сел за её же столик – напротив.
- Как прогулка? Пошла на пользу? – очень нежным голосом спросила она.
Книга лежала на столе, а бумажные квадраты и ручки были убраны.
- Не знаю. Нет, наверное, - всё ещё сердился Клод и не знал, как относится к таким переменам в её поведении.
- По утрам, в течение примерно двух часов, в этом кафе практически не бывает посетителей. И я прихожу сюда, чтобы плодотворно потрудиться. А ты в который раз активно мешаешь мне в этом.
- Так у тебя тут нет табличек «Тихо! Идёт репетиция» или «Не входить! Идёт операция!» - возмутился Клод.
- А разве у меня на лице не было написано сегодня, что я занята?
- Я по лицам читать не умею.
- Напрасно. Очень полезная способность.
Клод взял в руки книгу со стола, игнорируя неодобрительный взгляд Жюли, и прочитал написанное на обложке: «Руны. Тайны и разгадки».
- И с этим ты ра-бо-та-ешь? – с издёвкой в голосе спросил Клод.
- Бывает, - ответила Жюли, забрала из его рук книгу и убрала её в свою сумку.
- И тебе позволяют торчать тут два часа за одну порцию яблочного сока?
- За его двойную порцию, - уточнила Жюли. – Я как-то спасла владельцев кафе от разорения. Они мне благодарны.
- Ты?! Спасла? – Клод подался вперёд, а потом откинулся на спинку дивана и, улыбаясь, произнёс: – Без рун здесь не обошлось.
- Не обошлось, да. Ты их заметил?
- Конечно, целую книжку притащила.
- В помещении – заметил? И на входной двери? И в окне, вот в этом самом, если смотреть снаружи?
- Нет, - опешил Клод.
- А они есть, - улыбнулась Жюли.  – Я закончила. Мне пора уходить.
Она встала и надела на плечо сумку. Клод тоже встал.
- Ты говорила, что мы станем друзьями. Это каким же образом?
- Понятия не имею. Знаю только, что это неизбежно, поэтому и терплю твои выходки, - она сделала несколько шагов к выходу.
- А мы станем только друзьями? – Клод взял её за руку. -  Или будет что-то большее?
- Тебе понравилась методика очистки мозгов? – она не высвобождала руку.
- Да, было приятно. Сжатие, - Клод сжал её руку. – Разжатие, - чуть ослабил сжатие и повторил его снова. – Но я думал, что ты головную боль снимала, а не в мозгах моих колупалась.
- Я не колупалась. Я лишь убрала всё лишнее, а лишнего у тебя много. От этого и голова болит.
- И ты видела это лишнее? – Клод выпустил её руку, поверив на мгновение и испугавшись, что она на самом деле могла что-то там увидеть.
- Да, как картинки, - просто ответила она.
- И что ты там увидела?
- Ничего, о чём бы ты не знал, - улыбнулась она. – Мне, правда, пора. Прощай.
- Прощай, - машинально ответил Клод и сел на диван.
Пришлось пить кофе и есть булочку. Ему просто так сидеть в кафе позволять не собирались.


* * *
Клод всего несколько раз виделся с Жюли в «Кулисах», а кто-то уже донёс мадам Безмане, что его видят в кафе с одной и той же девушкой, и эта девушка  не Элен. Поэтому в этот вечер дома его ждала сцена из пьесы «Ревнивая жена».
Когда-то мадам Безмане, ещё будучи мадемуазель Люсьен, мечтала о театральных подмостках и даже посещала какие-то актерские курсы, где обучали правильной речи, пластике, пантомиме, танцам и прочему. Но актрисы из неё не вышло. Вышла расчетливая продавщица, что для семьи намного полезнее и важнее. Однако теперь, в домашних условиях, мадам Безмане время от времени устраивала спектакли. И если бы Клод не становился их непосредственным участником, не зная пьесы заранее, он бы переносил их легче и даже наслаждался бы зрелищем  и высказывал своё восхищение талантливой жене.
Пьесу «Ревнивая жена» он уже знал. И отведённую ему в ней роль тоже. Поэтому погасил скандал, не дожидаясь, когда он разгорится неуправляемым пламенем. Он сказал, что у него проблемы на работе и со здоровьем (что было правдой), а тут знакомые порекомендовали ему обратиться к какой-то прорицательнице. И он обратился, смеха ради, потому что – она же знает – он очень любит поднимать на смех подобную публику.
- Повидал я фокусов в цирке! – усмехался Клод. – И сами кое-что умеем.
- Она красивая? – сверлила его взглядом мадам Безмане.
И этот вопрос был ожидаем.
- Я не разглядел. Мне было слишком смешно. На ведьму не похожа. Обычная женщина: дом, семья, дети.
На этих словах Клод понял, что сам-то ничего не знает о ней.
- И что тебе эта обычная женщина сказала?
- Сказала, что у меня в голове много лишнего, - Клод деланно хохотнул. – И что, когда луна будет полной, плод созреет.
И многозначительно расширил глаза, а потом искренне рассмеялся.
Спектакль закончился. Занавес опустился. Актеров на поклон никто не ждал.
* * *
У Клода пропало желание искать встреч с Жюли. Он очень не любил скандалы. Чувствовал себя после них вымотанным и злым. А тут и повода-то стоящего нет.
Он вспомнил разные проявления ревности в течение жизни. Как ревновали его. Как ревновал он. Когда для этого, действительно, были основания и когда оснований не было.
- Алло, Клод, я тут задержусь с девчонками в баре.
- Жанет, уже второй час ночи.
- Но, Клоти, нам так весело. Могу я повеселиться с подружками?
- Там с вами мужчины есть?
- Что ты, Клоти, никаких мужчин!
«Это в баре-то, во втором часу ночи!» - подумал Клод.
- Я тебя встречу. Во сколько мне приехать за тобой.
- Не надо! Не надо! Я доберусь сама! Спи спокойно.
- Нет, я приеду. В каком вы баре?
- Не нужно. Не порти мне веселье, Клоти! Ложись спать, - слишком веселым голосом сказала Жанет и положила трубку.
Но Клод не мог спать, даже лечь в постель не мог. Всё представлял себе Жанет, развлекающуюся с другими мужчинами. И сходил с ума от ревности.
Кто-то из близких как-то говорил ему:
- Но она же молоденькая, красивая, с самой неоперившейся юности была только с тобой. Ей хочется веселья, хочется внимания других мужчин, комплиментов, танцев, свободы.
- Какой свободы?
- Обычной. Свободы быть собой. Вилять задом перед другими, не боясь твоих косых взглядов.
- Хм, - фыркнул Клод.
Этого он терпеть не мог: когда его женщина заигрывала с кем-то другим.
Клод  очень хотел верить Жанет, и она всегда находила доводы, чтобы убедить его в своей верности ему. Но у него никогда не было полной  уверенности в ней.
Действительно, они были почти что детьми, когда познакомились и стали встречаться. Взрослыми-то, точно, ещё не были. Даже целоваться не решались. И как-то не сами влюбились, а, скорее, достались друг другу.
Жак, друг Клода, позвал его прогуляться вместе: его подружка не ходила гулять с ним одна, всегда брала с собой соседку. Вот эту соседку и нужно было отвлечь на себя Клоду. Хорошо, что она оказалась очень даже симпатичной, но плохо, что ещё совсем юной. Пришлось долго её обхаживать. Клод так и не узнал, стеснялась она нежничать с ним или просто не хотела, и поддалась только потому, что так сложилось.
Они и женились-то просто потому, что так сложилось. Потому что так было нужно. А хотелось каждому чего-то другого.
Жанет тоже ревновала его. Боялась потерять. Вернее, не хотела быть брошенной. Но её это не спасло.
Когда Клод ушел к нынешней мадам Безмане, Жанет была уверена, что он вернется. Но считала себя уже свободной женщиной и радовалась вниманию других мужчин. А Клод перестал доверять женщинам. К Жанет не вернулся. Остро переживал разлуку с сыном и потому очень обрадовался почти целительному для его отцовского сердца появлению сначала Клэр, а потом Мари. Но нынешняя мадам Безмане всегда понимала, что, раз она смогла увести Клода у жены, то это может сделать и какая-нибудь другая женщина. Из-за этого её счастье постоянно омрачалось опасениями и переживаниями. К тому же Клод не очень-то хотел снова связывать себя узами брака, но пришлось. Он снова ощутил себя связанным этими узами, которые уже не только приносили радость и успокоение домашнего очага, уюта и любящих объятий, но и обязательства, ответственность и ожидания, соответствовать которым так трудно. Поэтому почти сразу Клод инстинктивно стал искать для себя возможность ощутить собственную свободу, независимость и привлекательность для представительниц противоположного пола.
Скоро, довольно скоро в его жизни появилась Элен. Мадам Безмане долго ничего не знала о ней, но внутреннее чутье заставляло её подозревать, искать и находить подтверждение своим подозрениям. Её любовь слишком сильно была замешена на страхе потерять любимого, что порой этот страх становился сильнее любви. Она устраивала скандалы и истерики, что только отдаляло Клода. Потом она успокоилась или сделала вид, что успокоилась, заняла твёрдые позиции, перестала нервировать мужа, но продолжала зорко следить за его окружением.
Сейчас мадам Безмане жутко ревнует мужа, но держится за него мёртвой хваткой и бросить себя не даст. Она не понимает главного: попытка удержать того, кто тебя больше не любит, губительна для обоих.
В своё время она совершила величайшую глупость: сама ушла от  Клода. В результате чего появилась Кати. Но мадам Безмане опомнилась и вернулась к Клоду ещё до рождения малышки, поэтому своё место рядом с Клодом никому не уступила, а Кати растёт практически без отца. Зато у Клода появилась уверенность в том, что он нужен – и не одной женщине, а это прекрасно. «Пусть соревнуются между собой», - думал иногда Клод. Но сам ни с кем конкурировать не собирался. «Мне не нужна женщина, которая любит другого. Если что-то заподозрю, то сразу расстанусь», - убеждал других и в первую очередь самого себя Клод.
Полушутя он даже подумывал о том, чтобы к сорока годам иметь двадцатилетнюю жену. Тогда можно и дальше продолжать род Безмане и жить в детях вечно. Так Клод шутил, пряча от себя самого глубоко сидящие опасения остаться одному и никому не нужным. А когда тебя любит сразу несколько женщин и столько детей нуждается в тебе, то нет риска остаться одному. Главное, чтобы на всех хватило сил и здоровья. Поэтому и об отдыхе забывать нельзя.

* * *

На оставшиеся свободные дни Клод забрал Мари и Клэр от родственников и вместе с Николя отправился с ними на отдых. Мадам Безмане по уже заведенной традиции не могла оставить винную лавку, да и сама не стремилась в такие поездки почему-то.
Зато Клод с детьми радовались им безгранично. Особенно им нравилось на Ривьере. Там у Клода жил друг Жан-Поль. Он сдавал комнаты приезжим, но для Клода всё было почти бесплатно.
Детям было, где погулять. Клод мог отдохнуть, не только купаясь в море и загорая на берегу, но и в беседе с другом.
- Чем радует тебя жизнь, Клоджи?
- Детьми, Жан-Поль, детьми, - искренне признавался тот.
- Дети у тебя прекрасные: Николя совсем вырос, а девочки для отцов – это всегда отрада сердцу. Особенно, когда они ещё малышки. Мои уже девицы, и за них очень болит моё сердце. Ты же знаешь, сколько приезжих «холостых» мужчин у нас на Ривьере.
- Не знаю, но догадываюсь. Сам в свое время пудрил мозги девушкам, правда, на итальянской части побережья. Но предполагаю, что и у вас здесь таких много.
- Больше, чем мне хотелось бы. Но и молоденьких девушек тоже. Как поживает мадам Безмане? Она отпустила тебя с лёгким сердцем?
- Отпустила? – усмехнулся Клод. – Я мужчина, и решения принимаю сам. Это мой отдых, и я проводу его так, как этого хочется мне.
К ним подбежал Николя.
- Пап, мы видели во дворе детский велосипед! Как раз такой, что подойдёт для Клэр. Можно она попробует? Я буду придерживать её.
- Это вопрос не ко мне, сын. Спрашивай у Жан-Поля.
- Месье Жан-Поль, вы разрешаете?
- Там два велосипеда. Это велосипеды моих дочек. Ты говоришь про тот, что поменьше?
- Да, месье.
- А Клэр уже умеет кататься?
- Пока нет. Но очень  хочет научиться.
- Тогда надо прикрутить к заднему колесу маленькие колёсики. Пойдём, я поищу их.

Этим летом Клэр научилась ездить на велосипеде.
Несколько дней она ездила на четырёх колёсах, но однажды Николя предложил ей попробовать ездить на двух.
- Что ты трусишь, Клэр? Я буду поддерживать тебя! – убеждал её старший брат.
- А если я упаду?
- А ты не собирайся падать, ты собирайся ездить!
В итоге она согласилась. Николя взялся откручивать гайки, но они не поддавались. Жан-Поля не было дома. Клод был где-то с Мари. Тогда Николя взял на кухне вилку, изогнул её, пристроил к гайке и сумел гайку открутить.
Клэр была в восторге, и после такой изобретательности Николя не смела бояться ездить на велосипеде.
- Держи меня крепче, - просила она брата.
И он очень старался. Позже ему даже простили согнутую вилку. И Клод сменял его, бегая рядом с велосипедом и поддерживая Клэр за седло.
В один из вечеров Клэр подошла к Клоду и позвала его помочь ей поездить на велосипеде. Клод беседовал с Жан-Полем.
- Иди пока попробуй сама. Сейчас я закончу разговор и подойду к тебе.
- Хорошо, папочка. Я жду тебя, - сказала Клэр и убежала во двор.
- Какая она милая девчушка, Клоджи, - заметил Жан-Поль. – Сперва она показалась мне резкой, не по годам строгой девочкой, старающейся быть настороже. А сейчас я вижу, что она милая, может, не такая красивая как Мари, но всё же очень милая девочка, - засмеялся он. – И очень любящая веселье.
- Да, в ней нет кокетства и нежности Мари, но зато я всегда могу на неё положиться. А Мари нужно, чтобы ею восхищались и выполняли все её капризы.
- Наверное, для этого она такая очаровательная, - предположил Жан-Поль.
Они беседовали не долго, но не успели закончить разговор, как прибежал радостный Николя.
- Пап, пап, Клэр сама ездит на велосипеде! – выпалил он с круглыми от счастья глазами.
- Сама? Как? – Клод встал из-за стола и направился через двор на улицу.
- Я придерживал её, - объяснял Николя, - а потом споткнулся, отпустил – и оказалось, что она прекрасно едет сама! Это я её научил! – цвёл от гордости Николя.
- Молодец, сынок! – похлопал Клод его по плечу.
Они вышли на улицу. Клэр каталась на велосипеде, сосредоточенно следя за дорогой, с немного чрезмерным усилием держа руль, но улыбаясь и поглядывая на восхищенных и радостных зрителей.
Клод смотрел на радостную Клэр, на счастливого Николя, на прыгающую и тоже радующуюся Мари, и наслаждался моментом: дети рядом, и старшие помогают младшим.

Их отдых пролетел быстро. Последнюю ночь они с Жан-Полем провели на веранде, разговаривали, пели песни под гитару. Жан-Поль прекрасно владел инструментом и замечательно пел и веселые, и задушевные песни. Вместе они хорошо звучали, поэтому несколько постояльцев вместо возмущения присоединились к ним.
Клод поспал три или четыре часа и вынужден был прощаться с другом.
Клэр нашла в цветах какую-то гигантскую мохнатую гусеницу, пугала ею всех и умоляла Клода разрешить взять её с собой, чтобы показать маме. Клод поёжился, глядя на это существо, но отказать дочери в такой мелочи не смог.
В эту поездку у неё было много достижений.
Она не только научилась кататься на велосипеде, не только вместе с Мари готовила легкие завтраки из тостов с джемом и чаем  и салаты из свежей зелени на обед, она ещё и научилась плавать.
У Жан-Поля имелся небольшой, но глубокий бассейн. Клэр барахталась в нём, держась за бортик или за Клода.
Однажды, находясь с нею в воде на расстоянии метров двух от бортика, Клод, уже учивший её плавать, предложил:
- Давай ты попробуешь доплыть до бортика без меня. Смотри, он совсем рядом.
- Давай, - согласилась смелая Клэр.
Она доплывала до бортика. Затем разворачивалась, отталкивалась от бортика и плыла к Клоду.
- Ты умница, Клэр! – искренне хвалил её Клод.
А сам сдвигался к самой узкой части овального бассейна.
- А теперь плыви  сама от одного бортика до другого.
- Но это же далеко!
- Не волнуйся. Я буду рядом.
Подбодренная Клэр вдохнула поглубже и поплыла. Доплыв до противоположной стороны бассейна, она даже заверезжала от радости.
- Молодец, Клэр! Ты просто молодец! – хвалил её Клод. – Я горжусь тобой.
Клэр плавала сама от бортика к бортику. Клода распирало от радости. И потом ещё несколько дней он рассказывал другим постояльцам о том, что его Клэр (при этом он обнимал её за плечи) научилась плавать и сама переплывает бассейн.

Стоило им отъехать несколько километров от дома Жан-Поля, как выяснилось, что у них спустило колесо. Клод попытался успокоить детей, что сейчас он возьмёт запасное колесо и заменит им спущенное. Но оказалось, что запасное колесо тоже почему-то спущено, а домкрат и компрессор сломаны.
- Я, конечно, не хотел уезжать с Ривьеры, но раз уж нам пришлось уехать, я бы предпочёл добраться домой без происшествий! – воскликнул в сердцах Клод.
Но видимо, уезжать не хотелось не только ему одному. Иногда происходящее говорит о наших желаниях или нежеланиях красноречивее нас самих.
Оставив Николя с девочками в машине, ему пришлось стучаться в близлежащие дома и просить одолжить инструменты.
Через два часа он решил проблему и завел мотор. Утомленные ожиданием девочки спали на заднем сиденье, а выползшая из банки с листьями мохнатая гусеница ползала по руке Клэр. Клод взял эту гусеницу, положил в банку, закрыл банку марлей и перевязал у горловины бечевкой.

Воспоминания об этой поездке у всех четверых остались самые замечательные, несмотря на спущенное колесо. Единственное, чего хотелось Клоду, так это того, чтобы в следующую такую поездку на заднем сиденьи рядом с Клэр и Мари сидела Кати. Там как раз есть для неё место.

* * *
Вернувшись к работе, Клод несколько раз проходил мимо «Кулис», в которых познакомился с прорицательницей. Но проходил мимо он по вечерам, когда в кафе много людей, и ожидаемо не находил за столиком у окна знакомого лица.
В один вечер он всё же зашел внутрь, увидев, что тот столик у окна свободен. Занял его и, заказывая свежевыжатый яблочный сок с сельдереем, спросил у официанта:
- Жюли так и приходит сюда каждое утро?
- О нет, месье. Она уже неделю в отъезде. Скоро должна вернуться. У неё новая программа.
- Программа? Она показывает представления? Спиритические сеансы? – усмехнулся Клод.
- Что-то вроде того, месье. Она это называет разворачиванием прошлого, чтобы легче шагалось в будущее.
- Это бред какой-то! – засмеялся Клод. – Неужели кто-то в это верит?
- Немногие. Но она и не заинтересована в большом количестве участников. Это забирает много энергии.
- И сколько стоит это мероприятие?
- Пятьдесят франков за вход, месье. И ещё двести, если именно ваше прошлое удалось развернуть.
- А что, можно прийти, поприсутствовать и уйти самому без результата?
- Конечно. За одну программу она успевает поработать с одним, максимум, двумя людьми.
- Прекрасно! Очень предприимчивая проходимка!  - восхитился Клод.
Клод улыбался сам себе, вспоминая свои встречи с Жюли и представляя себе, как может выглядеть её «новая программа».
Когда официант принёс заказ, Клод спросил:
- И где проходят эти спиритические сеансы? Как попасть на её новую программу?
- Обычно она снимает помещение. Вход по предварительной договорённости. Я могу дать вам её номер телефона, по которому вы сможете позвонить и всё узнать.
- Да, будь так добр, дружище. Мне очень  нужно развернуть будущее, - сказал Клод деланно серьезным тоном, видя, как серьезно этот парень относится к тому, о чём рассказывает.
- Развернуть прошлое, - поправил его Франк.
- Да, именно. А то мне в будущее шагать ох как не просто.
- Хорошо, месье. Я принесу вам визитную карточку мадам Жюли.
- Мадам? Она замужем?
- Этого я не знаю, месье. Но она представляется именно так.


Вечером следующего дня Клод позвонил по указанному номеру из телефонной будки, но на звонок никто не ответил. Тогда Клод решил выждать неделю и позвонить ещё раз.

Было много работы в цирке. Мари простудилась, нуждалась в лекарствах и уходе. Заболевая, она становилась капризной и несдержанной в своих эмоциях. Клод знал, как её успокоить и уговорить принять лекарство, поэтому предпочитал делать это сам, чтобы не слушать возмущения и упрёки мадам Безмане.
- Мари, девочка моя, давай с тобой договоримся: сейчас и все последующие дни ты исправно будешь принимать лекарства, чтобы побыстрее поправиться. А когда ты выздоровеешь, мы пойдем все вместе в парк, и ты выберешь себе самый большой леденец, - уговаривал Клод Мари. – Ты согласна?
- Мгу, - качала головой Мари.
- Тогда открывай ротик. Тебя ждет лекарство. А после выздоровления большой леденец или пастила. Что захочешь.
- Я хочу по большому леденцу всем, - заявила вдруг Мари.
- Кому это всем? Всему городу или всем посетителям парка?
- Всем – это мне, Клэр и Николя.
- Хорошо. Тебе большой леденец, а им поменьше. Пей лекарство.
- Нет, нам всем одинаковые большие леденцы, - настаивала Мари.
- Ты кого хочешь, уговоришь, - сдавался Клод. – Знала бы Клэр, как ей повезло с сестрой, не плакала бы так безутешно, когда ты появилась в доме.
- А что, - Мари проглотила лекарства, - Клэр плакала, когда я появилась?
- Конечно! – усаживал Клод Мари на колени. – Ещё как! До этого она была в семье наша маленькая девочка, а теперь появилась ещё одна. Может, поэтому она и не хочет расти, чтобы никто не заподозрил, что она старше, - заговорщицким голосом почти на ухо сказал Клод Мари, оглядываясь, не слышит ли кто его.
Мари рассмеялась. Закашляла, но не переставала смеяться.

Когда Мари поправилась, то выяснилось, что всем детям нужно приобрести теплые вещи на осень и зиму, поэтому о своём намерении позвонить Жюли Клод вспомнил только спустя две недели.
Вспомнил, проходя как-то вечером мимо телефонной будки.
Клод набрал номер Жюли. Через несколько длинных гудков ему ответили.
- Алло.
- Жюли? Привет.
- Привет.
- Это Клод. Клод Безмане. Помнишь меня? – радостно спросил Клод.
- Такое не забывается, - спокойно ответила Жюли.
- А я думаю: дай позвоню старому другу, - помимо воли смеялся Клод.
- Мы ещё не стали друзьями. И старыми пока не стали.
- Но ты же говорила, что это неизбежно. Почему бы нам не быть старыми друзьями?
- Действительно, молодыми любовниками мы быть уже не можем. Остаётся только предложенный тобой вариант.
- Ну почему? Любовниками тоже очень хорошо.
- Мне кажется, месье Клод, что у вас есть жена. И дети. И даже любовница уже есть.
- Ты наводила обо мне справки?
- Нет. Я снимала тебе головную боль. Помнишь?
- Ааа, и тогда всё подсмотрела?
- Пришлось.
- А по телефону ты головную боль не снимаешь? Очень надо.
Повисла короткая пауза. А потом Жюли вздохнула и сказала:
- У тебя сейчас нет головной боли.
- Действительно. Нет. Но, может, завтра появится? Тогда можно будет тебе позвонить? Ты мне поможешь?
- Опять копаться в твоей голове? Нет уж, благодарю. Купи обезболивающее средство в аптеке.
- Ну, ты хоть чем-нибудь можешь быть мне полезна? – изображал возмущение Клод. – По руке погадать или дать прогноз на завтрашний день? У меня завтра очень ответственное выступление.
- Ах да, ты же фокусник.
- Угу, фокусник, - решил не разубеждать её Клод, к тому же в последнее время львиная доля его программы, действительно, состояла из фокусов.
- По руке по телефону не могу. А прогноз на день будет стоить тебе 5 франков.
- Почему так дорого?
- Чтобы без должной надобности меня не беспокоил. Нет у тебя завтра ничего ответственного. И выступление обычное. Даже скучное немного получится. Потому что сейчас смена лунного цикла. И у луны, и в людях сейчас свои процессы. Им не до твоих чудес.
- То есть завтра будет обычный день. И за это предсказание я должен заплатить тебе пять франков?
- Нет. За это не должен. Это была рекламная акция. Дружеский жест. «Первый сеанс – бесплатно». Я же тебе говорю: без должной надобности не обращаться.
- А просто поговорить с тобой можно? Или это тоже стоит денег? Странная тогда получается дружба.
- Дружба пока не получается, а поговорить можно, только не сейчас. Мне уже пора идти.
- Хорошо. Я позвоню тебе. На днях.
- Обязательно. Но застанешь меня дома только на третий раз.
Клод рассмеялся.
- Как, должно быть, тебе скучно жить, зная всё наперёд?!
- Я не всё знаю. Мне, правда, пора. Прощай.
- Прощай.

Клод шёл домой, улыбаясь своим собственным мыслям. С неба на него смотрел тоненький серп луны.



* * *
Занятый повседневными делами Клод на несколько дней забывал о Жюли, а вспоминая, действительно, дважды не смог дозвониться до неё. На третий раз Жюли сняла трубку.
- Завтра не ходи к бородатому мужчине. Он хочет предложить тебе плохую сделку. Пусть сам найдёт тебя. И соглашайся только на своих условиях, выгодных для тебя и светловолосого мальчика, почти юноши, - сказала Жюли вместо приветствия и поспешила попрощаться, потому что была очень занята.
На следующий день ему передали, что его ищет директор цирка, который в последнее время, действительно, отпустил бороду.
- По какому вопросу? – спросил Клод.
- Не знаю, - ответил Пьер, настоящий фокусник цирка. – Что-то на счёт Николя, кажется. Наверное, хочет ввести его в программу.
- Но он же ещё не готов, - вспомнил своё падение Клод.
- Ты об этом скажи месье Ришару.
- Слушай, Пьер, дружище, не говори ему, что видел меня. Я сегодня не могу с ним поговорить.
- Почему?
- Сегодня Луна в Козероге – никак нельзя обсуждать и решать важные вопросы, - многозначительно произнёс Клод только что придуманное им самим.
- Ну ты клоун, Безе, - рассмеялся Пьер.
- Так и есть, Пьер, - подхватил его веселье Клод. – Так и есть.

Весь оставшийся вечер Клод размышлял об участии Николя в программе.
«Он ещё не готов давать полноценный номер. Даже в группе. Он еще мальчишка и не так давно ходит по канату, - говорил себе Клод. – Можно взять его в мою программу. Пусть репетирует с канатоходцами, а со мной попробует манеж, свою реакцию на зрителей. Сделает несколько трюков. Проверит себя. Цирковая арена – это взрослая жизнь. Пусть вступает в неё с моей поддержкой. Да, денег в таком случае будут платить меньше, но и ответственность не будет так сразу давить на плечи».
Спрашивать у Николя, что он думает на этот счёт, Клод не стал.

Спустя несколько дней, когда Клод уже утвердился в своём мнении и выработал чёткую позицию, к нему в гримёрку зашел месье Ришар и не застал Клода врасплох своим предложением. Ответное предложение Клода ему не понравилось. В труппу канатоходцев срочно был нужен человек на замену травмированного артиста, а менять уже сложившиеся номера Клода и водить совсем нового персонажа – это накладно. Из гримерки Клода он вышел недовольным и обещал подумать.

* * *
Клод стал время от времени звонить Жюли. Иногда их беседы носили совершенно бытовой характер: Клод рассказывал о своих делах, постепенно посвящая Жюли в подробности своей семейной жизни и цирковой работы, не уточняя того, что он клоун, а не фокусник. И в цирк её не приглашал.
Часто Жюли давала ему какие-то мелкие рекомендации относительно предстоящих дел.
А однажды он увидел на столе у администратора маленький буклет, в котором были представлены все предстоящие программы для широкой публики. И в самом конце он увидел запись:
«Мадам Жюли представляет программу «Узлы прошлого».
Она развернёт ваше прошлое к вам лицом, снимет лишний груз, и вам станет легче шагать в будущее.
Приглашаем вас в зал Бомарше в шесть часов вечера каждую субботу».

Каждую субботу в шесть часов вечера Клод стоял на арене и развлекал почтенную публику, но ему очень захотелось развязать узлы своего прошлого.

При следующем телефонном разговоре Клод упрекнул Жюли:
- Ты проводишь свои спиритические сеансы как раз в то время, когда я на арене.
- Ааа, ну конечно, я это нарочно сделала, - спокойный голос Жюли не позволял определить, серьезно она говорит или с иронией.
- Нет, я не упрекаю… - начал Клод.
- Упрекаешь, - не согласилась Жюли.
- Так ты нарочно?
- Конечно, - определить, правда ли это, было невозможно.
- А индивидуально сеанс разворачивания прошлого ты проводишь?
- Пятьсот франков.
- Сколько?! – изумился Клод.
- Для тебя, по дружбе, будет пятьсот пятьдесят.
- Четыреста пятьдесят, ты хотела сказать?
- Нет. Дружеские отношения мешают работе. Друг не относится к тебе серьезно. Единственное, что способно заставить человека серьезно относиться к происходящему, так это потраченные им деньги.
- Ты просто не хочешь развязывать мои узлы, - почти обиделся Клод.
- Не хочу. Это твои узлы. Развязывай их сам.
- Но другим же ты помогаешь.
- Другим – помогаю.
- Тогда почему мне не хочешь?
- Потому что частица меня застряла в твоих узлах.
- Частица тебя? Это как? – опешил Клод.
- Я уже была в твоей жизни. Но ты меня забыл.
- Ты? Была? – Клод не верил её словам. – В прошлой жизни, ты имеешь в виду?
- В прошлой части прожитой жизни, да, - уточнила Жюли.
- Тогда мне тем более интересно. А ты меня помнишь, значит, да?
- Я помню.
- И тогда в кафе ты меня сразу узнала?
- Не сразу. Годы тебя очень изменили.
Клод вспомнил о своей лысой голове и большом размере костюмов.
- Согласен, изменили. А тебя они тоже изменили до неузнаваемости что ли?
- Нет. Просто ты меня забыл.
- Разве такое бывает?
- Бывает. Ты этому подтверждение.
- И много чего я забыл?
- Достаточно.
- Давай разворачивать это прошлое, развязывать узлы и поскорее, - разгорячился Клод, потому что категорически не мог вспомнить никого хоть отдаленно напоминающего Жюли.
- Пятьсот пятьдесят франков, - отрезала Жюли.
- А тебе самой не хочется, чтобы я тебя вспомнил?
- Хочется. Только если ты сделаешь это сам. С моим участием – только за деньги.
На том и разошлись.

* * *
Весь оставшийся вечер Клод пытался вспомнить и представить, кем из забытых им людей могла быть эта странная женщина.
«Жюли, Жюли, Жюли, - повторял он сам себе, вызывая в памяти круги, как от брошенного камня на воде. – Была одна Жюли. Я тогда учился в шестом классе, кажется. Она была немного старше и дружила с моим школьным товарищем. Я, может быть, даже был влюблён в неё. Мы виделись, общались. – Клод потер переносицу. – Я больше ничего из того времени не помню. Вскоре был взрыв – и этим взрывом из моей памяти вымело всё, что не могло пригодиться. Помнить о безответной влюбленности мне тогда, точно, было ни к чему. И всего-то?! – даже обрадовался Клод. – Тоже мне узел! Детский бантик это, а не узел!».

- Я вспомнил тебя, - сказал он при следующем разговоре Жюли.
- Неужели? – засомневалась она.
- Ты Жюли  Дампьер. Ты училась в нашей школе в средних классах. А потом уехала куда-то с родителями. Куда-то в Италию. В Геную, кажется. Я там был в молодости. На меня произвёл впечатление Генуэзский залив. Так что я тебя помню, Жюли  Дампьер, - Клод был доволен собой.
- Ты удивил меня, Клод, - грустно сказала Жюли.
- Ты не рада?
- Потере возможности заработать пятьсот пятьдесят франков? Конечно, нет, - изобразила весёлость она.
- Ты не рада, что я тебя вспомнил?
- Что ты вспомнил малышку Жюли, рада, конечно.
- Это очень заметно, - продолжал веселиться Клод.
- А чем на тебя произвёл впечатление Генуэзский залив?
- Мы были там с цирковой программой. Я был очень молод, еще не женат. Влюбился, несмотря на то, что дома меня ждала Жанет. Всего десять дней, но это были десять дней и десять ночей счастья! Я их никогда не забуду!
- Правда? Какая избирательная у тебя память! – с непонятной Клоду едкой ноткой сказала Жюли. – У меня вот тоже с памятью что-то: помню, что сегодня у кого-то праздник, но не могу вспомнить, у кого и какой.
- А какое сегодня число? – задумался Клод. – Ба! – озарило его. – Так сегодня же день рождения у моей жены, а я совсем забыл!
- Надо же. Но ты ещё успеешь подготовить подарок и её поздравить.
- Конечно-конечно. Извини, мне пора идти.

Клод забежал в цветочную лавку, купил букет цветов. Затем заглянул в сапожную мастерскую. Мадам Безмане любила носить обувь, шитую по заказу. Клод забрал новую пару, оплатив заказ, и попросил упаковать всё покрасивее. Милая помощница сапожника, его дочь, перевязала коробку цветными лентами.
- Только для вас, месье Безмане, - улыбнулась она ему.
Клод сам не мог понять, почему до сих пор нравится молоденьким девушкам, но никогда не упускал возможности обнять за талию или даже ниже самых симпатичных из них.
Мадам Безмане была рада цветам и удивлена, что новая пара туфель пошла в счёт подарка, но ничего не сказала.
Пока она готовила праздничный ужин, Клод предавался воспоминаниям о тех десяти днях и ночах, проведенных в Италии.

Он был очень молод, ему не было и двадцати. Всё впечатляло его, всё восхищало и радовало. А тут ещё и море, и порт, и залив, и красивые улочки, и молодые девушки, желающие провести время с артистами цирка.
Он с ребятами был в таверне в тот вечер, когда увидел среди шумно гуляющей компании грустную девушку в лёгком платье. Девушки, льнущие к нему из-за того, что он цирковой артист, уже немного наскучили, и ему хотелось самому покорить кого-то.
Эта итальянка показалась ему интересной. Он пригласил её на танец на ломаном итальянском. Приглашение она приняла. И танец был приятным. В ходе разговора он сказал что-то на французском, и выяснилось, что она много лет жила во Франции и прекрасно говорит на родном языке Клода.
- Я даже рада, что можно с кем-то поупражняться во французском.
А Клод радовался, что ему не нужно напрягать мозги и коверкать язык, одолевая твёрдый «л».
Клод помнил, как приятно было с ней танцевать, как они гуляли по вечернему городу, по ночной набережной, как он держал её за руку, обнимал, прижимал к себе, почти целовал, как почти засыпал в ожидании своего выхода на арену, потому что первую часть ночи проводил с этой итальянкой, а вторую не мог уснуть от счастья. Он помнил много подробностей тех десяти дней, но лица и имени девушки вспомнить не мог.
Ужин мадам Безмане, как всегда, приготовила прекрасный. И Клод, и дети, были очень  рады, что в доме праздник.  Дети – потому что все устроили танцы и пели веселые песни. Клод – потому что можно было не прятать радость, хоть источником этой радости был не сегодняшний день, а события давно испарившегося прошлого.
Этой ночью Клод любил мадам Безмане так, как будто он наконец-то смог поцеловать ту девушку из Генуи.

* * *

Спустя несколько дней, минуя проходную цирка, Клод был остановлен старым Коле, привратником, любящим разгадывать кроссворды.
- Клоджи, мальчик мой, подскажи-ка, к какому роду относился шекспировский Ромео?
- Монтекки, конечно, - не задумываясь, ответил Клод, любивший произведения Шекспира. – Ромео – Монтекки, а Джульетта была Капулетти.
Клод, шедший мимо Коле, остановился, озарённый.
- Джульетта, - с шумным выдохом сказал он. – Ну конечно, Джульетта!
- Я тебя про Ромео спрашивал, мальчик мой, - поправил его Коле.
- Ты меня спросил про Ромео, - похлопал по его стариковскому плечу Клод, - а я себе ответил про Джульетту, - смеялся Клод, прощаясь с Коле.
«Её звали Джульетта! – восхищался сам собой Клод. – Как я мог забыть?! Мы же шутили об этом!»

- А ты была в Вероне, - спрашивал он Джульетту.
- Нет. Быть Джульеттой в Вероне неинтересно.
- Почему же?
- Если у тебя в Вероне нет своего Ромео – это очень грустно, а быть в Вероне ещё одними Ромео и Джульеттой – банальность и пошлость.
- Почему же пошлость? Это же так романтично!
- Ей было тринадцать! И она из-за любви убила себя! – не соглашалась современная Джульетта.
- Она это сделала из-за того, что её возлюбленный стал недостижим и больше не мог разделить её чувства, - настаивал Клод.
- Ну и что! – фыркнула Джульетта. – Я вот тоже в тринадцать лет была влюблена и даже знаю, что взаимно. Но мой НеРомео был так нерешителен, как будто мы те самые Монтекки и Капулетти, и наш союз обречён привести к гибели нас обоих. Он даже не решился подойти и заговорить со мной! Мне что, нужно было убиваться по нему всю оставшуюся жизнь? – горячилась Джульетта. – Когда тебе всего тринадцать, никакая влюбленность не может быть вечной.
- А в девятнадцать?
- Что в девятнадцать? – не поняла Джульетта.
- Вот я скоро уеду, - объяснил Клод. – Ты и меня забудешь, как того своего НеРомео?
- Может, и не забуду – его же не забыла, - смеялась Джульетта. – Но любить вечно, точно, не стану.
- А если я на тебе женюсь? – шутил Клод.
- После недели знакомства? Это вряд ли, - рассудительно заметила Джульетта. – Вот приезжай сюда пожить на годик-другой. Там посмотрим.

Но Клод в Геную больше не вернулся. Они переписывались с Джульеттой еще полгода. Но во Франции у Клода была Жанет. Эта переписка скоро наскучила ему, и он перестал писать Джульетте. После нескольких безответных писем перестала писать и она.
Приезжая на Ривьеру, Клод несколько раз думал о том, чтобы съездить на Генуэзский залив, но не находил достаточных оснований для этого.
Письма Джульетты ещё до женитьбы обнаружила Жанет, порвала их и демонстративно выбросила в окно, как будто это она итальянка.
Единственное, что осталось Клоду на память о той поездке, так это набор открыток с видами Генуи. А в нём лежал портрет Джульетты.
- Это меня Луиджи нарисовал, сын бакалейщика. Влюблен в меня давно. У меня много таких портретов. Я выбрала этот, - объясняла Джульетта. – Он небольшого размера. Как раз подошёл к этим открыткам, - и протянула подарок Клоду. – Это тебе на память обо мне.
Она обняла Клода на прощание и заплакала у него на плече.
- Ты будешь помнить обо мне? – всхлипывала она.
- Конечно, глупышка, - гладил он её по волосам. – Разве такое можно забыть?
«Я люблю тебя», - хотел добавить он, но не хотел торопиться. К тому же дома его ждала любящая Жанет и предстояло решить всё, находясь в спокойной обстановке дома.
Тогда собственного дома у него ещё не было. После порванных писем Джульетты Клод спрятал её подарок среди книг в книжном шкафу в доме родителей.
Сейчас они жили недалеко. И на следующий день он зашёл навестить их и поискать тот набор открыток.
Его родители не часто меняли что-то в доме и имели привычку прочитанные книги ставить на место.
Клоду понадобилась четверть часа, чтобы найти открытки. Они так и лежали в небольшой картонной коробке, перевязанные тоненькой тесьмой. Он развязал эту тесьму, открыл коробку, достал открытки. Стал не спеша рассматривать каждую, вспоминая те места, по которым они гуляли с Джульеттой. Когда в его руках оказался портрет, Клод даже не сразу понял, что происходит: с рисунка на него смотрела помолодевшая Жюли.
Открытки выпали у него из рук.



* * *
Несколько дней он не мог позвонить Жюли. Он не знал, что говорить ей, как себя вести. У него не умещалось в голове, что та девочка в школе, девушка в Генуи и предсказательница в кафе – одно и то же лицо.
- Как я мог её не узнать?! Как я мог её забыть?! – спрашивал он у отражения в зеркале.
Отражение таращилось изумлёнными глазами и молчало.
В этот момент зазвонил телефон. Клод ответил. Звонила Элен:
- Нам нужно увидеться, Клоджи. Мы на несколько дней приехали в город. Кати скучает по тебе.
- Конечно, я сегодня же приеду.

Когда вопрос касался его детей, Клод забывал обо всех женщинах – по отдельности и вместе взятых.
Он давно не видел Кати. Без устали играл с ней, кружил и качал на руках, не мог наобнимать. Хотел взять за пазуху и унести, чтобы никогда не расставаться. Но расстаться пришлось. Через несколько дней Элен продолжила турне, и Кати уехала с ней.
С дырой в сердце Клод брёл по вечерней улице. Увидел телефонную будку. Долго не решался войти в неё. Пропустил двоих желающих позвонить. Всё ходил туда-сюда. Потом всё-таки решился, вошёл, снял трубку, прижал к уху. Один длинный гудок. Клод стал вращать диск телефона. Послышались длинные гудки, а потом голос, в котором он не мог узнать Джульетту, но он сказал:
- Здравствуй, Джульетта.
Несколько секунд Клод слушал только мерное дыхание. А потом голосом Жюли прозвучало в ответ:
- Здравствуй. Ты всё же вспомнил меня.
- Вспомнил. Я узнал тебя по портрету, что ты вложила в набор открыток.
- Да?
- Письма твои порвала и выбросила Жанет, а открытки я успел спрятать в доме родителей. И портрет был там. Я ни разу не видел его после той поездки.
- Ты как будто оправдываешься.
- Оправдываюсь? – задумался Клод. – Наверное.
- Не нужно. Я простила тебя. Отпустила. Ещё тогда.
- Почему?
- Что?
- Почему ты тогда сказала, что тебя зовут Джульеттой?
- Меня так звали в Италии. Мне это нравилось.
- Ты тогда узнала меня? Вспомнила, что мы учились вместе?
- Конечно. Ты же назвал своё имя.
- Почему же ты мне не сказала?
- А зачем? Раз ты сам этого не вспомнил, значит это не важно.
- А сейчас?
- И сейчас было не важно. Если бы ты не вздумал разворачивать прошлое, я бы тебе ничего не сказала.
- Ты меня разлюбила, Джульетта?
- Я после тебя встретила другого, и у меня не было резона любить тебя всю жизнь. Ты ведь тоже не замедлил жениться.
- Мне пришлось.
- Из нас двоих ты выбрал её.
- Я ничего не выбирал, - вспылил Клод. – У меня была Жанет. А тебя у меня не было. Письма, открытки, портрет – это ничто. А ребенок – это всё.
- Я понимаю. И не упрекаю тебя. Не надо горячиться. Я лишь пытаюсь сказать, что это твой выбор, с кем быть.
- Разве? Ты ничего не знаешь.
- Я знаю, Клод. Когда ты ложишься в постель к женщине и любишь её, ты выбираешь её.
- А если я ложусь в постель то к одной, то к другой женщине? – зло спросил Клод.
- В тот момент ты выбираешь ту, с которой ложишься. Суммируй – и узнаешь, кому достаётся больше баллов.
- Как ты цинична!
- Разве? Ну так я же не поэт, чтобы быть романтичной, я провидица – мне приходится видеть, знать и учитывать всю изнанку жизни.
- И что ты видишь в моей изнанке?
- Я вижу, что мне в твоей жизни места нет, и предпочитаю уйти из неё.
- Это как?
- Сменю номер телефона, чтобы ты не донимал меня звонками и клянчаньем бесплатных предсказаний на день, дружище, - зло ухмыльнулась Жюли.
- Ты предпочитаешь вычеркнуть меня из своей жизни?
- Стереть, как пыль с подоконника.
- Но ты же не забыла меня! Ты тоже не можешь без меня!
- Очень даже могу. Я собрала всё, связанное с тобой, сложила в ступку, истолкла в порошок и развеяла над Лигурийским морем.
- И ничего тебя не мучает?
- Ничего.
- Я тебе не верю. У тебя дрожит голос.
- Это помехи на линии.
- Если бы тебе было всё равно, ты бы не стала позволять и даже помогать мне вспомнить тебя, не общалась бы со мной вечерами по полчаса по телефону, не делала бы предсказаний на день без единого сантима. Ты только притворяешься меркантильной циничной стервой!
- Зато ты в своей жизни никем не притворяешься, клоун, - сдавленным голосом сказала Жюли.
- Ах так? Хорошо! Я больше не позвоню тебе! Оставайся в своей Генуе навсегда, фальшивая Джульетта! – выкрикнул Клод и швырнул трубку.
- Ты ещё помучаешься! – добавил он, выходя из телефонной будки.
И тут его ослепил свет автомобильных фар: автомобиль летел прямо на него. Клод метнулся к стене здания, но налетел на какие-то ящики. Упал. Ощутил палящую боль в бедре, колене и локте. Услышал скрежет металла и чьи-то крики. Обернулся.
Синий «Кадиллак» влетел в телефонную будку, сильно повредив её: были разбиты стёкла, дверь болталась искорёженная. Сам автомобиль тоже очень пострадал. Тот, кто был за рулём, лежал на руле, закрывшись руками. Было видно только серое пальто. К автомобилю подбежали люди, не обращая внимания на Клода. Он осмотрел себя: разбит локоть и сильно саднит колено и бедро. Попытался встать, держась рукой за здание, - получилось. Сделал несколько шагов – больно, но идти можно. Не спеша, пошёл к дому. Решил сказать, что споткнулся. Чтобы не объяснять, кому он звонил так поздно да ещё из телефонной будки.
Дома вся женская часть семьи ухаживала за ним. Он страдал, и ему не нужно было никому объяснять, из-за чего на самом деле ему больно.
«Если бы Кати не увезли сегодня, я бы и близко не подошёл к этой телефонной будке! – возмущался про себя Клод и намеревался в следующую встречу с Элен настоять на том, чтобы она пореже покидала город. – Больше не хочу отпускать Кати так надолго и так далеко». Потом он вспомнил о виновнице своего нахождения в той телефонной будке. «Даже не предупредила, зараза!» - ругался внутри себя Клод на Жюли.
* * *
На следующий вечер, была как раз суббота, Клод после представления поспешил, насколько это позволяла травмированная нога, по указанному в буклете адресу. Когда он подошёл к залу Бомарше, Жюли выходила из здания.

- Сеанс закончился, - твёрдо сказала она вместо приветствия и зашагала вдоль домов.
Клода это взбесило. Он последовал за ней.
- Меня вчера чуть не убило!
- Но не убило же, - холодно сказала она, не замедляя шаг и не глядя на Клода.
Он старался не отставать, несмотря на боль в ноге.
- Машина врезалась в телефонную будку как раз в тот момент, когда я выходил из неё! Я едва успел отскочить. – Клод перегородил ей дорогу. – Ты же могла предупредить меня!
Жюли остановилась, посмотрела Клоду в глаза, сказала спокойно:
- Я сделала всё, чтобы ты вовремя вышел из неё.
Клод пристально смотрел в глаза Жюли.
- Да?! И что же ты такого сделала?
- Старалась принизить тебя. Мне даже пришлось назвать тебя клоуном, - сказала она холодно, обошла Клода и пошла дальше.
- Но это моя профессия! – бросил ей вслед Клод.
Жюли остановилась, повернулась к нему.
- Тогда почему ты так взорвался?
- Я не знаю.
- Ты клоун в цирке, но быть клоуном в жизни для тебя неприемлемо. Я всего лишь надавила на больное, чтобы сдёрнуть тебя с мёртвой точки, чтобы вырвать из той будки. Металл принял удар на себя. А ты принял важное решение.
- Какое? – не понял Клод
- Что-то относительно дочери, - сказала Жюли, отвернулась и пошла дальше.
- И после этого ты будешь говорить, что больше не любишь меня?! – крикнул Клод ей вслед спустя минуту размышлений.
Жюли не остановилась.
- Мне нужна твоя помощь, - прошептал Клод, глядя вслед удаляющейся Жюли. – Ты нужна мне.
Жюли остановилась и развернулась к нему.
Клод подошёл к ней, взял за руку и сказал, опустив глаза:
- Мне нужна твоя помощь, Жюли.
Она долго смотрела ему в глаза и, в конце концов, её строгий взгляд смягчился лёгкой улыбкой.
- Хорошо. Я помогу тебе. Но не сегодня. Сегодня я очень устала. Было два разворачивания прошлого. На третье я сейчас просто неспособна.
- Разве ты во мне ещё не всё развернула? – усмехнулся Клод горькой усмешкой.
- Я ещё даже не начинала.
- А то, что я тебя вспомнил?
- Это ты сам.
- Сам? – задумался Клод. – Значит, я молодец! – просиял он. – Тогда давай пройдёмся. Вон туда. – Клод указал рукой вслед удаляющемуся трамваю. – Там в это время никого не бывает.
- Прогулка? Это хорошо, - согласилась Жюли.

Они шли молча. Клод то крепко, то нежно сжимал руку Жюли, совсем как тогда, когда называл её Джульеттой. Когда они взошли на небольшой мостик над прудом и остановились, Клод обнял её. Она немного отстранилась – посмотрела в его глаза.
- Я хочу поцеловать тебя, - говорил его взгляд.
- Здесь? Сейчас? – спрашивали её глаза.
- А почему бы нет? Тебе ведь тоже хочется этого.
- С чего вдруг нам с тобой целоваться?
- Но мы же любили друг друга.
- Да, любили, когда-то, - сказала Жюли всё также одними глазами и отвела взгляд.
Клод прервал молчание:
- Жюли.
- Что? – спросила она, не поворачивая головы.
- Джульетта, - ласково позвал Клод. – Моя Джульетта.
 Она подняла на него удивленные глаза, и Клод поцеловал её.
Поцелуй был долгим, страстным, но осторожным. Клод несколько раз во время поцелуя нежно кусал нижнюю губу Жюли.
- Ты зачем кусал меня? – спросила она по завершении.
- Чтоб ты запомнила этот поцелуй.
- Это не у меня плохая память.
- Ну хочешь, укуси меня в ответ, - смеялся наконец-то расслабившийся и даже радостный Клод.
- Нет, не хочу. Прогулялись – и хватит. Мне пора домой, - сказала Жюли и направилась в обратную сторону.
- Тебя там кто-то ждёт? Мадам Дампьер?
- Кто именно, существенной роли не играет. Главное, что ждёт. Не провожай меня, - сказала Жюли и ушла.
А Клод остался стоять на мостике, вглядываясь в воду, и, увидев в ней отражение звёздного неба, запел:
- Цветы роняют лепестки на песок.
  Никто не знает, как мой путь одинок.
  Живу без ласки, боль свою затая.
  Всегда быть в маске – судьба моя.**

Он был очень рад, что сумел снять эту маску, побыть собой и насладиться этим состояние хотя бы полчаса.

Дома его ждала жена и дочки.
- А где Николя? – спросил Клод мадам Безмане.
- Кажется, на свидании.
- Так поздно?
- Он уже вырос. И, наверное, влюблён. Поэтому не следит за временем. Кстати, Безмане, он сказал мне, что ему предложили участвовать в новой программе в номере канатоходцев, но ты своего согласия не дал и хочешь взять его под своё крыло?
- А если и так?
- Но почему ты не посоветовался со мной?
«С какой стати? – подумал Клод. – Николя же не твой сын. Я и с его матерью советоваться не собираюсь. Пускай и дальше занимается устройством своей личной жизни». Но вслух сказал:
- Это наши мужские вопросы и принимают решение в них тоже только мужчины.
- Но у Николя ты его мнения не спросил.
- Сейчас в этом вопросе главный ответственный я, поэтому и решение принимаю я.
- А если он с тобой не согласен?
- А он не согласен?
- Я не знаю. Мне кажется, он старается тебе угодить и готов делать так, как решишь ты… - начала мадам Безмане.
- Пока его это устраивает, да, - перебил её Клод. - Но у него ещё будет возможность проявить характер. Пусть научится подчиняться. Только пройдя это, человек становится способен руководить другими.
Безмане понимал, что работать в одной связке с сыном, это трудно, но в то же время это возможность быть больше времени рядом, научить его многому, как в ремесле, так и в жизни.
- Безмане, я надеюсь, наших девочек ты не заберёшь к себе в цирк? – продолжала беседу мадам Безмане.
- Ты хочешь забрать их в свою винную лавку?
- Она не моя. Принадлежит не мне.
- Вот именно! А учитывая, сколько времени ты ей отдаёшь, это ты принадлежишь ей. И ты хочешь, чтобы девочки пошли по твоим стопам?
- Мне это кажется более безопасным. В вашем цирке такие нравы! – сказала она с упрёком, подразумевая Элен и то, что там дети  могут познакомиться и подружиться с Кати, если та станет цирковой артисткой, как и её мать.
Клод как будто услышал её мысли и улыбнулся этой идее. Ведь это прекрасная возможность познакомиться и подружиться его младшей дочери со старшими детьми, нужно только сделать так, чтобы все они оказались в одном цирке. Например, позвать их на представление и посадить на места рядом.
- Жизнь всё расставит на свои места, - вслух ответил Клод жене.

* * *
- С женщинами всегда так сложно! – говорил Клод своему другу Паку, сидя на берегу речки.
Они были в турне, и в предоставленные три дня выходных им предложили прекрасное мероприятие – сплав по реке.
Николя тогда был на каникулах, и Клод взял его с собой в турне. И на этот сплав тоже взял.
Только мужская компания. Свежий воздух. Испытания. Приключения. Адреналин. Мужские разговоры. Мужские решения.

- Они хотят, чтобы с ними советовались по всем вопросам, - продолжал Клод. – Ну почти по всем. Как будто я сам не могу принять решение! А я могу! И не хочу ни с кем советоваться. Я всё-таки мужчина или нет?
- Конечно, мужчина! – соглашался с ним Паку.
- Но тогда начинаются женские обиды и капризы, угрозы и ультиматумы. А я этого не люблю.
- И я не люблю! – подтвердил Паку.
- Но я видел, как ты слушаешься свою жену, дружище, - положив руку другу на плечо, сказал Клод.
- Я?! – возмутился тот.
- «Паку, принеси то. Паку, сделай это. Паку, где дети? Почему они без присмотра?», - передразнил Клод, видимо, жену своего друга. – И ты бежишь всё выполнять и ещё оправдываешься перед ней.
- Не всегда.
- Не всегда. Но часто.
- А ты не такой?
- На людях я никогда не позволю женщине командовать мной. Дома, на кухне или в каких-то бытовых вопросах она имеет право гнуть свою линию, если считает нужным настаивать. И я, может, прислушаюсь к ней. А приготовит вкусненькое, так буду благодарен, - усмехнулся Клод. – И буду ласков и нежен – потом, в постели. Но делать из меня подкаблучника на людях не позволю!
- А меня ты считаешь подкаблучником?
- Да.
- Ты не прав, друг.
- Прости, Паку, но я с тобой честен. Я так считаю. И у тебя растёт сын, и ты подаёшь ему плохой пример, дружище.
- А ты своему подаешь хороший пример? – с обидой в голосе спросил Паку.
- Конечно. Я взял его с собой в поездку. Хоть ему нет десяти ещё, но я решил: пусть хлебнёт взрослой жизни, почувствует, что это такое, когда мамки нет рядом. Я не балую его, ты же видишь!
- Вижу. Но твоему скоро десять, а моему всего три, - заметил Паку.
- Тем лучше! – Клод похлопал друга по плечу. – Ты успеешь изменить линию поведения и станешь для сына хорошим примером.

В ту поездку Николя, действительно, стал как будто немного взрослее, и в его взгляде стало больше серьезности и решимости в принятии решений, но сейчас, спустя четыре года, Клод не хотел водружать на плечи сына такой важный вопрос.
«Будет так, как я решил», - сказал сам себе Клод. И в новом сезоне Николя выступал с ним в одной программе.

* * *

Сегодня был трудный день. Мальчику не всё удавалось. Один раз он чуть не сорвался с каната, и у Клода до жгучей боли сжалось сердце. Но Николя сумел удержать баланс и закончить номер.
После представления сын спешил на встречу с юной особой из труппы воздушных гимнастов. Клод не задерживал его, а сам не спеша готовился
 идти домой.

- Клод, - в гримерку заглянул Паку. – Пойдём пропустим по стаканчику.
- Нет, дружище, спасибо, я обещал девочкам провести вечер с ними.
- Что-то ты совсем растаял, Безе.
-Я не растаял. Я зачерствел. Как и положено безе.

И вечером, играя с детьми, Клод думал о Кати и о том, что в его прошлом развернула Жюли.
Это было странное действо. И Клод помнил его обрывками.
Они находились в комнате, отгороженной большими ширмами с четырёх сторон. Она, как и тогда в кафе, велела ему сесть на стул и закрыть глаза. Как и тогда, Клод отказывался закрывать глаза. В этот вечер Жюли была в другом платье, и была в нём притягательна и красива: оно облегало фигуру, оставляя открытыми плечи и декольте, а ноги были закрыты свободно струящейся тканью. Волосы забраны в узел на затылке, а значит лицо и шея полностью открыты.
- Ты так оделась, и просишь меня закрыть глаза? – спросил не относящийся серьезно к происходящему Клод.
- Я могу его снять, но от этого тебе не станет легче проходить весь процесс.
- Смотря, о каком процессе ты говоришь, - усмехнулся Клод.
- Я говорю о том, о котором ты меня просил: о разворачивании твоего прошлого. Тот процесс, о котором ты подумал, ждёт тебя ночью, – Жюли прищурила глаза. -  И утром тоже.
Она посмотрела куда-то в потолок и добавила:
- Утром тебе даже больше понравится, потому что ты услышишь искренние счастливые женские стоны  и от этого испытаешь невероятное наслаждение.
- И каково тебе предвидеть всё это? – у Клода расширились зрачки.
- Ужасно.
- Почему?
- Это же будет не со мной. Давай работать. Расслабься. Закрой глаза, иначе я тебе их выколю раскаленным жалом, - угрожающе улыбнулась Жюли.
- Ты серьезно? – напрягся Клод.
Жюли выждала паузу, предоставляя ему возможность начать её бояться. Потом улыбнулась и сказала:
- Нет. Я просто тебя пугаю.
- Сперва возбуждаешь, а потом пугаешь, - заёрзал на стуле Клод.
- Это чтобы сбить твои защитные механизмы.
- Зачем?
- Они держат прошлое под замком.
- То есть всё это, - Клод указал пальцем на декольте Жюли, - и твои угрозы – это часть плана?
- Именно.
- Значит, мы уже приступили.
- Конечно.
- Я спокоен.
- Закрой глаза и дыши. Я сожму твою голову, как тогда. Ты уже знаешь, как дышать.
- Знаю.

Опять были тёплые руки Жюли на лбу и затылке, лёгкие сжатия, ощущение пустоты в голове, ощущение расслабленности и надежности. Лёгкий, теперь уже узнаваемый запах.
 В этот раз Жюли производила все манипуляции, стоя сзади. Это немного огорчило Клода, но он решил, что наверстает упущенное позже, после «спиритического сеанса», как он называл происходящее для себя.
Жюли что-то говорила ему, разжимая уши, потом сжимала их снова, а Клод только вдыхал и выдыхал воздух, вдыхая всё глубже, а выдыхая всё медленнее.
В какой-то момент он увидел себя маленьким мальчиком. Увидел родителей и ещё каких-то взрослых. Мама была очень красивой, а папа невероятно сильным и большим.
«Боги», - пронеслось в голове маленького Клоти. Потом, как цветные слайды, стали сменяться картинки.
Вот Клод о чём-то спрашивает отца, а тот смотрит на него с презрением и не даёт ответа.
Вот мать угадывает мысли Клода, совершенно не замечая этого.
Вот он не может что-то поделить с братом. А потом – играет на улице с ребятами.
Вдруг одна из картинок ожила. Это был тот раз, когда мать впервые обманула Клода. Ребята звали его гулять, но он болел, и она сказала им, что он спит и не выйдет. Но он не спал и всё слышал, а она ему даже не сказала, что ребята звали его.
«Она сделала это из заботы и любви», - пронеслось в голове взрослеющего Клода. Но другой голос в голове будто спорил: «Но ты уже никогда не сможешь доверять ей как прежде. Родители не боги, они всего лишь люди».
Вот падение с каната. «Куда же без него?!» - успел подумать Клод. Но он увидел, что это падение спасло его от более страшного в жизни. Как ответвление, как новый дубль, он увидел, что, пройдя успешно в тот раз по канату, в следующий раз он упал бы так, что больше не смог бы ходить. Дубль был коротким, но задержавший вдох Клод, чуть не задохнулся. Жюли пришлось стукнуть его по лопаткам, чтобы он выдохнул воздух и восстановил дыхание.
Вот взрыв ящика с пиротехникой. Дни в больнице. Они научили Клода ценить жизнь. Да нет же! Нет. Они показали ему, что он в этой жизни очень ценен. Что его оберегают. Что в тот момент он сдружился не с теми, а взрыв их хорошенько напугал: это они подмешали что-то в виски дрессировщику, и тот полез в драку с револьвером и выстрелил. Эти ребята боялись показаться в больнице, боялись разоблачения (Клод знал про их выходку, но никогда не соединял для себя эти два момента) и последствий, и перестали дружить с Безе. Это именно они прозвали его так: «Клод стал похож на безе! Лежит там весь в белых бинтах – это его взбил венчиком ящик с хлопушками», - зло шутили они. Настолько зло, насколько им самим было страшно.
Затем он увидел Жанет. Совсем юную Жанет. И свою плоть, рвущуюся к другой плоти. Если бы она позволила поцеловать себя сразу, потрогать, изучить всю, он бы не влюбился в неё. Насытился и не влюбился. Но они долго переглядывались, разговаривали, гуляли. Что-то ещё неизведанное кипело внутри каждого из них и искало выход. И нашло. Это была страсть. Юношеская незрелая страсть. И влюбленность. А влюблённость проходит. И страсть проходит. Но вместе они могут перерасти в любовь. Однако так бывает не у всех. У Клода прошла влюбленность. У Жанет – страсть: страсть к Клоду. Ей захотелось других рук, других объятий, других ощущений – огня тела и чувств. А ему было мало утоления плотской жажды. Но всё уже сложилось. Жизнь глазами родителей и окружающих людей ожидала от них продолжения. Всем это казалось таким закономерным. И Жанет тоже так казалось. Она чувствовала, как и многие женщины, что может потерять Клода. Он не так был ей важен, как было важно не быть брошенной, ведь «однажды брошенная никому не нужна». Позже она доказывала себе, что она нужна и другим тоже, а тогда… Тогда в её лоне зародилась новая жизнь – продолжение её и Клода.
Клод почти телесно ощущал у себя на руках маленького Николя. И разорванные на разные куски части целого сошлись вместе. Они не срастались в единое полотно, но образовали что-то общее, хоть и с разодранными швами, но этим можно было укрыться от непогоды и укрыть новорожденного малыша.
Дальше в живых картинках это полотно опять рвалось и металось на ветру, било по лицу и оставляло ссадины на теле. Но появились Клэр, затем довольно скоро Мари, сшивая разодранные части нежными нитками отцовского счастья.
А потом всё рассыпалось.
Клод увидел пустой дом. Свой дом – пустым. Без детских голосов, с полупустыми шкафами. Увидел окна, зияющие пустыми зеницами. И пустоту – и внутри дома, и в собственной душе. Черную пустоту, душащую и злую.
Но на смену ей пришла пустота освобождения. И из этой пустоты была соткана Кати. Ещё один ребенок на руках Клода.
В живых картинках этот ребенок рос слишком быстро – от встречи к встрече, пока не спрыгнул с рук и не побежал. Кати побежала в другие руки – материнские. А Клоду осталась пустота.
Но в этот момент образ сменился.
Клод стоял в поле, обдуваемый ветром с четырёх сторон. Но за одну руку его держала Клэр, за вторую Мари, а сзади ему на плечи положил свои руки Николя. И чем сильнее дули ветра, тем сильнее дети жались к Клоду. На отдалении стояла Кати. Одна. И протягивала к нему руки.
Клод хотел сделать шаг к ней, но не мог. Хотел протянуть руки, но те были заняты другими детьми. И тогда Клод одними губами шептал: «Я люблю тебя, Кати». «И я люблю тебя, папочка», - отвечала она.
Постепенно ветра успокоились. Под ногами появились дороги. По одной пошёл куда-то Николя. По другой Клэр. По третьей Мари. И тогда Кати подошла к Клоду. Он взял её на руки и увидел четвертую дорогу.
- А это моя, - сказала ему Кати.
- И ты уйдёшь? – спросил её Клод.
- Я пойду своей дорогой, но она идёт рядом с твоею, видишь?
Клод опустил глаза и увидел у себя под ногами тропинку, поросшую бурьяном.
- Ты просто давно шагаешь куда-то не туда, не по своей дороге, папочка. А наши дороги рядом. И дорога Клэр, и Мари, и Николя. И даже - видишь в воздухе тонкая дымка – ещё чья-то тропинка может лечь с нами рядом. Если ты будешь идти своей дорогой. Николя идёт вслед за тобою. Нужно не увести его с пути. Я побегу. – Кати спрыгнула с рук Клода. – Мне пора идти дальше. Догоняй меня.
Клод стоял в поле один. На него дули ветра, но теперь он видел под ногами свою дорогу.


- Что это было? – спросил ошеломлённый Клод, когда всё закончилось.
- Управляемый транс. А в нём информация для тебя, частично – в знаковой системе.
- Управляемый транс? И кто же им управлял? Ты?
- Нет. Управлял ты сам. Твоя душа. Я лишь отключила систему безопасности сознания, которое живет по заданной схеме и воспринимает её нарушение как вторжение, как угрозу. Я лишь направляла тебя, снимая защитные блоки. Их у тебя много. Ты живешь по заданной другими программе. Думаешь, что делаешь то, что хочешь сам, но только латаешь дыры, сделанные другими. Не с той мотивацией вступаешь в отношения. Не завершаешь их должным образом, а уже завязываешь новые – так и формируются узлы. Не с той целью производишь на свет новую жизнь.
- Не с той?
- Нет. Дети не должны заполнять пустоту и снимать боль. Дети не принадлежат своим родителям. Дети приходят, чтобы мы могли наполнить свои сердца нашей любовью к ним. Чтобы подарить нам счастье быть родителями. Это дар. И за него нельзя торговаться.
Клод вспомнил, как ему пришлось жениться ради Николя и как пришлось отговаривать от аборта матерей Клэр и Кати.
- Но торговался не я.
- Ты принял условия игры. Значит, ты в сделке.
- И что, я никогда не  буду вместе со всеми своими детьми?
- Будешь. Обязательно будешь. Только для этого нужно идти своей дорогой. Одной дорогой. Не пытаться пробежать две дистанции одновременно: и за того, кто ты есть, и за того, кем ты стараешься быть. Если путь к цели не приносит тебе радость, значит, ты идешь не к своей цели.

После этого странного сеанса, оставившего противоречивый след в душе Клода, он не смог сразу идти домой. И пришёл в цирк.
На входе его встретил старый Коле. Они разговорились. Коле хорошо знал Элен и историю их отношений с Клодом.
- Ведь я предлагал ей тогда переехать жить ко мне, - объяснял Клод старому Коле. – Когда остался в доме один. Без жены, без детей. Но она отказалась!
- Правильно. Она же умная девочка. Она понимала, что расплата неизбежна: если увести мужчину из семьи и стать его женой, то рано или поздно кто-то уведет его у тебя. Это же из-за неё от тебя ушла жена?
- Из-за неё.
- Ушла. Но вы не расстались.
- Сначала расстались. Я только приезжал к детям.
- И она перестала быть твоей женщиной?
- Нет.
- Значит и ты не перестал быть её мужчиной. Поэтому Элен была права, что не спешила занять чужое место.
- Так что же мне делать?
- Выбери ту, с которой ты хочешь быть, а с остальными любовь заверши.
- Любовь?
- Конечно. Каждая из них тебя любит. Или думает, что любит. И думает, что ты любишь её, поэтому и борется за тебя. Я знаю, что говорю. Я большую жизнь прожил. И у меня было пять жён. Но никто из них зла на меня не держал. Потому что каждой, расставаясь, я говорил «Спасибо».
- За что?
- За любовь. За потраченные на меня годы, за заботу, ласку. За детей, если они у нас были. За дни и, главное, за ночи, мальчик мой. Я благодарил и уже не возвращался.
- А как же дети? Если я буду только с одной, все дети не смогут быть со мной.
- Они сами придут к тебе, когда смогут это решать. Сейчас за них решают их матери, поэтому тебе нужно разобраться с их матерями.
- Легко сказать – разобраться.
- Легко! – подтвердил Коле. – Хочешь, скажу ещё раз? А хочешь, попробуй сам. Не будь как безе! – смеялся Коле. – Твоё имя Клод – «великолепный»!
* * *

Спустя несколько дней была еще одна встреча с Жюли. И тоже странная.
- Ты развернула моё прошлое. А заглянуть в будущее можешь? – спросил он её, сидя напротив за столиком всё тех же «Кулис».
- Могу. А зачем?
- Но это же так здорово: знать, как нужно поступить, чтобы всё шло хорошо.
- Это очень относительное понятие. Что одному «хорошо», то другому «плохо». И порой мы оцениваем происходящее как негативное, даже не подозревая, какие блага оно нам несёт. Что конкретно ты хочешь знать?
- Я хочу знать, что будет со мной дальше. Как лучше поступить. И как всегда поступать правильно.
- Слишком много.
- Много вопросов?
- Много неверных желаний.
- Да? Что же в них неверное.
- Всё.
- Неужели? – возмутился Клод. – Это еще почему?
- Потому что только от тебя зависит то, что будет дальше. Твоё будущее непосредственно зависит от каждого твоего поступка. И от того, что ты считаешь правильным.
- И ты видишь это будущее?
- Вижу.
- И каково оно?
- Оно вариативно.
- Что за странные слова? Когда ты разворачивала моё прошлое… Там были мои дети. Там была моя младшая дочь, будто выросшая. И она показала у меня под ногами дорогу. Сказала, что мне нужно найти свой путь. И я хочу его найти. Найти свое лучшее будущее! Так как же оно может быть… как ты это назвала? Вариативно?!
- В каждую минуту своей жизни мы находимся в пути, в дороге – от рождения до смерти. И как это ни странно, чем чаще мы останавливаемся, тем ближе мы к концу. Жизненная дорога сжимается гармошкой с каждым нашим неверным шагом: мы часто укорачиваем себе жизнь, не замечая того. Но также мы можем в любой момент это изменить. Если будем идти на встречу к себе самим.
- Ты говоришь непонятно.
- Разве?
- Да.
- Ты живешь не свою жизнь.
- Это я уже слышал.
В этот момент подошел официант:
- Ваш заказ.
Он поставил перед Жюли стакан с уже знакомой Клоду серо-коричневой жидкостью с пенкой, а перед самим Клодом чашку крепкого сладкого кофе. И эклер.
- Спасибо, - улыбнулась официанту Жюли.
А когда тот ушел, спросила у Клода, указывая на стол.
- Что ты видишь?
- Принесли наш заказ.
- Ты сам его выбрал?
- Конечно. Так же как и ты.
- Знаешь, почему я прихожу именно в это кафе?
- Здесь шикарный вид из окна, - ухмыльнулся Клод.
- Вид из окна здесь совершенно обычный.
- Тогда почему?
- Из-за этого сока. Из-за этого места у окна. Из-за того, что именно в этом кафе ты смог бы найти меня. Я просмотрела много вариантов, чтобы найти тот, в котором эта встреча возможна. И выбрала его.
- А при чем здесь сок?
- Всё остальное тебя не удивляет, а сок заинтересовал, - усмехнулась Жюли. – Это прекрасно!
- Прекрасно?
- Ты прав. Сок в этой комбинации первостепенен.
- Обидно, - улыбнулся Клод.
- Что ты видишь, когда открываешь меню?
- Слова, буквы, цифры.
- А конкретнее?
- Я вижу ассортимент блюд, которые предлагает кафе, и цену за них.
- Именно! – торжествующе воскликнула Жюли.
- Ты ненормальная?
- Конечно! Ассортимент, который предлагают, и цену за них. Вот так и в жизни. Мы выбираем только из предложенного нам ассортимента. Выбирая между чаем, кофе, соком и водой, ты выбрал кофе – почему?
- Платить за воду в кафе глупо. Сок твой мне не очень понравился. Чай я и дома попью. А здесь заваривают хороший кофе. Его очень вкусно пить с этим эклером.
- Кофе изнашивает твое сердце, а эклер отложится на первый взгляд  незаметной полоской жира где-то у тебя под кожей, и в следующий раз, подтягиваясь на брусьях, ты из-за аплодисментов не услышишь натруженного биения сердца и не ощутишь напряжения мышц, отравленных эклером.
- Ты сгущаешь краски.
- Я предсказываю твоё будущее. Как ты и просил.
- Я не просил о таких мелочах, - сказал Клод и откинулся на спинку дивана.
Жюли внимательно и пристально посмотрела куда-то мимо него, совсем близко к его лицу, но всё-таки мимо. В метрах шести за его спиной была стена кафе, но ему показалось, что она смотрит куда-то на расстоянии нескольких километров.
- Придет день, когда ты останешься один. Ни женщин, ни детей, ни родителей не будет рядом, - спокойно сказала Жюли.
- Отпуск? Наконец-то! – рассмеялся Клод.
Но сказанное ему не понравилось. Очень.
- Ты будешь один. И это ни день, ни месяц. Это много больше.
Она замолчала. Клод тоже молчал, боясь что-либо предположить.
- Если ты обретешь свой путь, - с тем же смотрящим вдаль взглядом сказала она, - то это одиночество будет целительным для тебя. Ты обретешь себя. Если же продолжишь идти в колее, проложенной другими, то себя потеряешь. И своих близких тоже.
- Ага, старый и больной – никому не нужен?! Вот она, человеческая неблагодарность! – прятал за показным возмущением свой страх Клод.
- Старые и больные люди сами делают всё для того, чтобы оттолкнуть от себя других, но не замечают этого. Тебе не обязательно становиться таким. У тебя есть Кати.
- При чем здесь Кати?
- Её существование говорит тебе, что ты не всё сделал правильно. Что должно быть иначе. Хотя бы потому, что так не должно быть.
- Ты сама поняла, что сказала?
- Я говорю то, что вижу. Ты же сам этого хотел.
- Её существование? Говорит мне? Просто так сложилось!
- Сложилось? А кто это складывал и вычитал, вычитал и складывал? Может, это ты ошибся в расчетах? Может, слишком много расчетов и вычислений? Ты любишь адреналин, но не любишь риск.
Жюли посмотрела в лицо Клоду. Тот нервно изучал пейзаж за окном.
- Я всё сказала. Мне пора.
Она встала из-за стола. Клод резко встал тоже и схватил её за руку.
- Ты совсем запутала меня!
- А ты думал, что будущее прозрачно, как это стекло в окне кафе? – мягко спросила Жюли.
- Грязноватое стекло. Могли бы и помыть.
- Вчера был дождь. Он оставил на стекле капли. Это всего лишь дождь.
- А это всего лишь твои глупые предсказания.
Клод отпустил руку Жюли и расслабленно сел на диван. Она села рядом с ним. Взяла его ладонь в свою.
- Страх перед будущим – это нормально. Когда ты не знаешь сам, куда идёшь. Когда не уверен, что дорога твоя. Когда не понимаешь, откуда она взялась и к чему ведет. Но перед тобой уже открыт твой собственный путь. Надо только выполоть чертополох на нём. Оглядеться: понять, в какой точке пути ты сейчас. Посмотреть вдаль. Рассмотреть то, что там впереди. Снять старые одежды. Устаревшие мысли. Отжившие себя чувства. Очистить себя от наслоений прожитых в чужих колеях лет. И идти вперед. А твои дети будут идти рядом с тобой.
- А та дымка, которую видела Кати в моих видениях?..
- Возможно, у тебя будет еще один ребенок.
- Возможно?
- Он ждёт. С ним замкнётся круг из рук твоих детей. С одной стороны Николя, с другой – этот малыш. Это родовой круг, исцеляющий твой род. Но без твоего исцеления, очищения, обретения себя этот ребенок может стать не даром, а испытанием. Ты ведь этого не захочешь?
- Нет.
- Поэтому «возможно».
Клод теребил салфетку и был сосредоточен на своих мыслях.
- Предсказаний достаточно? Где мои луидоры? – нарушила молчание Жюли.
- Луидоры? – с недоумением посмотрел на неё Клод. – Они же не настоящие.
- Все деньги не настоящие, - рассмеялась Жюли. – Эти хотя бы сделаны вручную и помнят тепло твоих рук. Когда у тебя закончатся жестяные луидоры, ты вернешься на канат.
- О нет! – запротестовал Клод. – Я уже не гожусь для каната. Я не в той форме.
- Ты можешь прийти в нужную форму.
- Зачем мне снова становиться канатоходцем?
- Чтобы перестать быть клоуном, - мягко улыбнулась Жюли. – Жизнь – это тот  же канат. И твой сын идёт за тобой. А мне пора.
Жюли встала из-за стола, набросила на плечо свою холщовую сумку.
Клод мягко взял её за руку:
- Мы увидимся завтра?
- Зачем? Я уже развернула твоё прошлое и предсказала твоё будущее. Разве это еще не всё?
- Нет. Есть еще настоящее.
- Ты прав. И оно всесильно.
- Может, прогуляемся к мосту у пруда?
- Может быть.





           *Слова из партии мистера Икса из одноименной оперетты Имре Кальмана.





2016 г.