Леший

Каждый его день был похож на другой, и дни эти множились одинаково прожитыми годами.

Когда-то в его жизни были книги. Он прочитал сотни или даже тысячи книг. Это не отрывало его от внешней действительности, но наполняло его внутреннюю суть.
Когда-то в его жизни была собака. Недолго. Не своя. Но ежедневные прогулки с ней утром и вечером в течение почти трех месяцев остались в его памяти самым замечательным временем жизни, после детства, конечно. Но детство своё он вспоминать не любил.
Когда-то в его жизни был велосипед. Легкое шуршание шин по дороге, скрип седла, отпечатанный на ладонях рисунок от ручек руля. Встречный или боковой ветер: когда едешь на большой скорости, попутного ветра не ощущаешь. Можно было крутить педали километрами и не уставать, а наоборот, наливаться бодростью.
Когда-то в его жизни была школа!
С ежедневными уроками в разновозрастных классах.
С дополнительными занятиями.
С толчеёй галдящих учеников на переменах и сосредоточенными или скучающими лицами учителей на педсоветах.
С не должностными заданиями вкрутить лампочку или настроить аппаратуру:
- Олег Петрович, вы не могли бы в субботу вечером посидеть на аппаратуре – в школе дискотека?
- А разве я могу отказаться?
- Можете, конечно.
- Ну что вы! Вам я отказать не могу.

С посиделками за чашкой кофе с коллегами:
- Олежик, привет, у тебя кофе есть?
- Есть.
- Угостишь?
- Заходи.
- Можно я у тебя тут в лаборантской посижу? У меня «форточка». Нет, ну ты представляешь, я сегодня с восьми до четырех на работе – пять уроков и пять «форточек»!!! За что мне это? Я что, плохо работаю?
- Ты хорошо работаешь, вот на тебе и ездят!
- А на тебе не ездят?
- Ездят! Просто есть такая категория учителей – ездовые. «Сейчас зима такая и сугробы такие, что даже ездовые академики встречаются!»

С восхищенными, иногда застенчивыми взглядами, а иногда смелыми вопросами учениц старших классов:

- Олег Петрович, а вам какие девушки больше нравятся: блондинки или брюнетки?
- Мне нравятся лысые и немые?
- Лысые и немытые?
- Немые, Смирнова, не-мы-е! Такие, которые дурацких вопросов не задают. А вы все не ржите. Записывайте домашнее задание.

Не всем он там нравился, конечно. Кто-то из учеников его откровенно ненавидел со всем своим юношеским максимализмом, но Лешего, тогда еще Олега Петровича, это не задевало: каждый его день был не похож на другой, приберегал в себе и выливал на него неожиданные встречи, события, его собственные поступки и другие сюрпризы, так что на размышления о других людях просто не оставалось времени.
Сейчас времени для этого было много, а желания ноль. Окружающие люди, в частности, и человечество, в целом, не  радовали его своим существованием, не вызывали желания бороться за место под солнцем, становиться «таким как все» или искать своё счастье среди них. Приходилось мириться с присутствием людей как с особенностью климатической зоны. И он мирился.
Каждый будний день он просыпался неправдоподобно и для обывателей неоправданно рано под звук будильника. Отведенные на сон четыре часа обрывались пинком в суровую действительность, не смягчая и не усугубляя переход снами. Снов Олег не запоминал и потому считал, что не видит их вовсе. Он являл собой пример безапелляционного реализма во взгляде на жизнь и проживание чего-либо в сновиденческой реальности в его систему координат просто не вмещалось.
Проснувшись, он шел в ванну, равнодушно смотрел на своё отражение в зеркале, а чаще вообще на него не смотрел, затем кипятил воду в чайнике, чтобы заварить кофе, и шел курить.
Кроме прочего, обязательным пунктом каждого утра было «общение» с компьютером: несколько привычных щелчков мышкой и на клавиатуре – и день включался, запуская жизнь на еще один малый оборот.
Позавтракав и не особо вдаваясь во вкусовые ощущения, Олег убирал за собой на кухне, наводил порядок в комнате, одевался не по погоде легко и, ссутулившись, решительным шагом выходил из дома и шел на железнодорожную станцию, всегда обнадеживающе пустую в это время.
Холодный полупустой вагон. Знакомый до аскомы пейзаж за окном. Чередование стремительного движения и коротких остановок, сопровождающихся уже едва замечаемым шуршанием открывающихся и закрывающихся дверей. Повторяющийся изо дня в день почти спасительный час жизни: несмотря на то, что вокруг тебя есть люди, никому нет до тебя дела, никто не лезет к тебе с поручениями, нравоучениями, требованиями или излишним участием. Конечно, бывает кому-то нужно помочь, ответить на какой-то вопрос или просто поддержать несколько ничего не значащих реплик, переглянуться с симпатичной девушкой или даже подмигнуть ей. Но все эти люди лишь пассажиры, принадлежащие своим жизненным станциям, и не касающиеся самого Олега.
Он приходит на работу в офис за час до всех остальных и успевает совсем немного побыть совершенно один. Может быть, именно для этого ему и нужна эта работа: ради возможности спрятаться от людей.
С началом рабочего дня мир закручивается в плотную пружину встреч, звонков, разговоров, переговоров, документов, распоряжений, поручений – по большей части бессмысленных и бестолковых, но таких безотлагательных и кому-то нужных.
К обеду пружина ослабляется, а к вечеру становится почти прямой, и тогда Олег позволяет себе личные встречи: дважды в неделю к нему на работу наведывается сестра и время от времени заглядывает кто-то из старых знакомых.
Олег, Олежа, Леший – так прозвали его на работе – не очень любит своих коллег, вернее, по его собственному утверждению, он людей в принципе не любит, и это говорящее прозвище его совсем не обижает. Он не рвется к дружеским или приятельским отношениям с мужчинами, он не утруждает себя флиртом с женщинами, не стремится им понравиться и искренне недоумевает, когда нравится, и тогда ищет способы улизнуть от назойливого внимания.
Он выглядит опрятным, но потрепанным – подбитым крылом старой птицы. И еще он курит. Много курит, чтобы меньше говорить и еще меньше размышлять о жизни.
В конце рабочего дня он запирает дверь на замок, застегивает наглухо мысленный бронежилет и выходит в город, к людям, наводняющим железнодорожную площадь и вокзал. Пять минут от офиса до перрона. Встроиться в толпу, вливающуюся в узкие двери вагона и разливающуюся по твердым скамьям. Постараться занять место у окна, чтобы можно было смотреть в окно и не смотреть на людей. Час в пути. Десять минут быстрым шагом. Ключ в дверном замке, легкий хлопок закрывающейся двери.
Фух! Дома!
Несколько слов матери. Ужин. Компьютер. Сигареты. Полночь – пора спать: завтра снова на работу.

В выходные день меняется с ночью: днем Олег отсыпается за всю неделю, а в ночное время живет свою жизнь, принадлежащую только ему и ему же самому кажущуюся беспросветной.
 Но есть один человек, один из очень немногих, с кем он общается, который занял какое-то особое своё место, отгороженное толстым стеклом неприступности самого Олега, чтобы фантазийная реальность этого человека не затрагивала Олега, но отвлекала и щекотала его усталый, потрескавшийся взгляд на ставшие привычными или же порой неожиданно происходящие вокруг вещи, - человек, который беспокоит Лешего, как туристы в лесу.
Там, за стеклом, творится какая-то совершенно немыслимая жизнь – с нерациональными поступками и нелогичными выводами, с разноцветием эмоций и бесшабашностью решений, с теплотой отношений, достигающей таких температур, что можно сгореть, но им, там, сгореть не страшно!
А Олегу было страшно, и он только смотрел и изумлялся, махал руками и говорил: «Нет, я так жить не смогу».  Олег был убежден в том, что чувство любви ему чуждо, что чувства вообще – незнакомые ему ипостаси. Хотя нет, чувство страха, ненависти были ему знакомы очень хорошо. Но хорошие чувства, как детские вещи, остались в прошлом, поизносились и уже неприменимы. Почему у других людей они выросли вместе с ними, он не понимал. И как «сшить» себе новые чувства, не знал, да и не нуждался в этом. Он считал мужчин существами очень рациональными, в своем большинстве, а женщин стихийными, иногда бедствиями, наполненными самыми разными, непоследовательными эмоциями, чувствами, переживаниями, домыслами и мечтами. Тоже в большинстве своем. И потому он старался держаться от них подальше, но с некоторыми все же общался. С кем-то совсем едва, с кем-то теснее, и порой не успевал уберечься от очередной эмоциональной лавины или цунами чувств. И из этих немногих женщин одна иногда объясняла ему эту сложную кухню и даже пыталась научить его готовить: разбираться в его собственных чувствах и эмоциях. На что Олег отвечал, что есть не очень любит и уметь готовить ему необязательно. Но она настаивала и периодически его теребила.
Этим человеком была Анна. Давняя знакомая. Обычная женщина. Время от времени сносный собеседник. Но за годы их знакомства и минуты общения она проросла в его жизнь и заняла там своё место, будто в теле – кровеносной системой: ты не ощущаешь кровотока по большим и малым кругам, но не можешь жить без этого пульсирующего движения жизни.
Сам себе Олег ни за что бы не признался, что она значит для него так много, но даже если не думать о ней несколько дней, Анна остаётся рядом – в памяти прошлого, в дыхании настоящего, в несбыточности будущего.
Олег настойчиво и усердно прикрывал её, как ширмой, другой женщиной: успешной, красивой, тонкой до прозрачности и яркой до ослепления зарубежной актрисой  - заполнив ею дисплей телефона, экраны мониторов, дома и на работе, и свои шевеления в социальных сетях. Он заталкивал в свой измученный многочасовым сидением за компьютером взгляд  её живущий на киноэкране образ, чтобы прикрыть и заглушить ею доносящееся сквозь толстое стекло дыхание другой жизни. Но красавица актриса уже не справлялась: порывами ветра ширму корёжило и сносило. Олег ставил её на место, разглаживал, любовался, всматривался в глаза и видел другой взгляд, обращенный персонально к нему и лишь ему принадлежащий.
Это очень мешало Олегу, нарушало привычный порядок вещей, вносило сумятицу в чувства. Чувства! Олег не давал себе на них право. Он стоял каменным утесом, всегда открытым навстречу ветрам.  В периоды затишья он обрастал мхом, лишайником и куцыми кустами, но и их потерять не боялся, потому что знал, что всё бренно, а души в себе он не ощущал. Хотя именно её велениям он следовал, бескорыстно помогая людям, искренне им улыбаясь и набирая на клавиатуре короткие и длинные строчки в окне сообщений.
Он сам не заметил, как в его душе проросла тоненьким стебельком и настойчиво крепла Любовь к Женщине.
Семена этого чувства были посеяны давно. Ни к чему не обязывающая симпатия. Иногда странные, долгие разговоры. Порой Олег забывался, рассказывал о себе: не анкетные данные и не повседневные проблемы, а сущностные вещи – пускал внутрь и не всегда успевал вовремя и деликатно выпроводить, и тогда приходилось, испугавшись, просто выгонять.
Анна проявляла к нему интерес, но не женский, а человеческий, и это мешало сопротивляться. Невольно она узнавала о нём такие вещи, которые знал о себе только он сам, а задавать ей вопросы он считал некорректным. И он не спрашивал, но она отвечала. Будто приглашала на ответный визит в гости: рассказывала о себе, о своей жизни, о взгляде на мир. Этот взгляд был для Олега очень странным. Как будто входишь в другую реальность, даже не совсем параллельную с твоею. И вот, вроде, стул в ней – тот же стул и стол это стол, но входит Она – и расстановка мебели в комнате обретает новый неподдающийся рассудочному прощупыванию смысл. И она никогда не смогла бы объяснить Олегу себя, а он попытаться понять её, если бы ни это чувство. Потому что однажды ему стало не всё равно.
Олег и сам не заметил, как стал внимательным и предупредительным в отношении Анны. Конечно, он мог таким быть только до тех пор, пока она не вторгалась в болезненно охраняемое им пространство его внешнего вида и сформированных годами привычек. Впустить внутрь оказалось легче, чем позволить изменить что-то во внешнем. Ему казалось, что это посягательство на его неприступность. Казалось, что поддаться этому, значит предоставить кому-то право на власть над ним. А на это он соглашаться не собирался, даже из лучших сторонних побуждений. Жизнь такая тоскливая, что рисковать делать её лучше не стоит: вдруг не получится – обидно будет, а получится – страшно: с этим же жить потом, новые проблемы решать.
Общаясь с Анной, Олег понял для себя одну странную вещь. Оказывается, даже имея семью, любимых и любящих близких и родных, друзей и коллег, для которых ты по-настоящему важен, человек может чувствовать себя одиноким и ненужным. Одиноким – потому что непонятым, а ненужным – потому что никому не нужен твой внутренний гной. А гной есть внутри почти у всех: это наши обиды, претензии, раздраженность, неудовлетворенность… Да многое. И кто-то плюётся во всех этим ядом, этой грязной жижей, кто-то копит её в себе, отравляя и убивая тем самым себя самого, кто-то ходит на прием к психотерапевту, как в поликлинику – на процедуру отсасывания скопившейся ненужной эмоциональной жидкости. А есть еще такие, кто умудряется извлекать это из себя и создавать произведения искусства: картины, стихи, прозу, музыку, красивые вещи. И потом их произведения помогают другим людям очиститься от внутренней налипшей на душу скверны, не загрязняя ничего вокруг.
Анна пыталась быть одной из них, и у неё иногда получалось. Несколько раз своим созидательным крылом она коснулась и Олега. Она подспудно, ненамеренно, но неотвратимо меняла что-то в нем. Она стремилась показать ему, что он, такой рациональный, рассудительный и прагматичный, не лишен чувств, эмоций и даже привязанностей. Что он любит сестру и потому помогает ей, а не просто из братско-сестринского долга, например. А он всё отрицал и не соглашался. И она сдалась. Бесполезно рассказывать слепому про Солнце. Однажды он его почувствует, и сам всё поймет.
И Олег, не понимая того, уже поворачивал и подставлял свои продрогшие плечи, бока, руки под мягкие согревающие лучи.

За последние годы они с Анной почти не встречались. Вели переписку. В интернете. Обсуждали книги и фильмы и еще какие-то им конкретно, а ею невнятно сформулированные вопросы. Ссорились. Мирились. Опять ссорились. Долго не общались. Возобновляли переписку: порой насыщенную, порой ограничивающуюся парой реплик. Олег общался таким же образом и с другими людьми. Ему так было удобней, и с женщинами, девушками, и с мужчинами. Личных встреч он ни с кем не искал. Даже наоборот, боялся: не мог представить себя прежним, давно похороненным им самим, не хотел что-то строить из себя, этим не являясь, и пугать хорошо относящихся к нему людей собой настоящим не хотел – из гуманных соображений.
Но однажды случилось непредвиденное: Анна позвонила ему и попросила о помощи.

- Олег, здравствуй.
- Здравствуй.
- Это Анна. Узнал?
- У меня номер определился.
- Ты на работе?
- Да.
- А можешь отлучиться? Мне нужна твоя помощь.
- Смотря, что нужно. Что у тебя случилось?
- Да глупейшая вещь. Самой стыдно к тебе обращаться.
- Не тяни.
- Я каблук сломала.
- … (недоумевающее молчание)
- Я на рынке была, здесь, недалеко от тебя. Продукты покупала. Набрала два пакета неподъемных. Шла уже на остановку, не заметила водосточный люк, - Анна всхлипнула, - ну знаешь такой, решеткой. И шагнула туда, а каблук провалился. Я чуть не полетела, вместе с пакетами. Еле удержалась, - Анна говорила всё быстрее и шморгала носом. – Поставила пакеты, стала ногу доставать, а она застряла. Я дернула ногу и освободилась. Обрадовалась сначала, а потом смотрю: каблук обломан, а он высокий, и без него, да еще с двумя сумками никуда не дойти. Я во дворы кое-как докандыбала, скамейку нашла и вот сижу реву.
- А я что могу сделать?! – растерянно спросил Олег.
- Не знаю. Может, хоть на автобус меня посадишь? Я тут от твоей работы не очень далеко.
- А прохожих не могла попросить?
- Олег, не надо, пожалуйста. Мне и так несладко. Не можешь или не хочешь, так и скажи. Что-нибудь придумаю, - всхлипы прекратились.
- Говори, где ты.

Буркнув начальнице фразу о том, что ему нужно отлучиться, а такого раньше не бывало, и, не заметив её округлившиеся глаза, он вышел из офиса и пошел в направлении нужных домов, сам не понимая двух вещей: чего это он пытался отбрыкаться и чем он может помочь.
Придя на указанное место, он увидел скукоженно сидящую на скамье Анну в одном ботинке. Второй она держала в руках: башмак отдельно, каблук отдельно. Рядом с ней, на скамье, стояло два объемных и, видимо, тяжелых крепких пакета.
- Ты чего за продуктами на каблуках ходишь? Кеды – наше всё! – поприветствовал он Анну, изображая на лице суровость. Но потом решил улыбнуться, чтобы она поняла, что это шутка.
- Издевайся-издевайся, только помоги, - просящим тоном и со страдальческим выражением лица ответила она.
- До автобуса тебя довести?
- И затолкнуть в него, - оживилась Анна.
- А там, что ты будешь делать? Когда приедешь? Встретит кто-нибудь?
- Нет. Встретить меня некому, - отвернув лицо в сторону, ответила Анна.
- Тогда так, здесь рядом есть кафе…
- Пойдем есть то, что я накупила, чтобы пакеты стали легче? – пошутила Анна.
- Хорошая идея. Не перебивай.
- Угу.
- Значит, идем в кафе. Заказываем тебе кофе…
- Я кофе не пью.
- Хорошо, заказываем МНЕ кофе, а тебе сок. Устроит?
- Устроит. А зачем?
- Ты будешь медленно, очень медленно пить сок или закажешь что-нибудь еще, а я возьму твой ботинок и отнесу в починку. Тут мастерская есть неподалеку.
- Как отнесешь?! – испугалась Анна. – А я? Буду сидеть разутая?
- Посидишь. Ничего с тобой не станет. Без ботинка, зато с соком. Новую обувь я же тебе не куплю!
- Резонно.
- Идём.

Олег взял со скамьи пакеты Анны:
- Доковыляешь? – спросил он у неё.
- Можно я тебя под руку возьму?
- А сумка тебе мешать не будет?
- Не знаю, - ответила Анна, надевая ботинок и пряча отломанный каблук в дамскую сумочку. – Всё-таки не так буду людям в глаза бросаться со своей поврежденной обувью.
- Берись, - милостиво позволил Олег.

Дело в том, что он категорически не переносил, когда до него дотрагивались другие люди. Не все, конечно, но большинство. Так было не всегда. И было время, когда он сам был не прочь приобнять за талию понравившуюся девушку. Сейчас всё обстояло иначе, и в других обстоятельствах Олег бы даже представить себе не мог, что будет идти с молодой женщиной под руку по городу, да еще нести её сумки.

Анна почти невесомо взялась за его плечо и осторожно пошла рядом, не задевая тяжелый пакет.
В кафе они заказали Анне сок, а Олегу кофе – принести через десять минут. Олег всё рассчитал верно: забрал у Анны ботинок и каблук, ушел и вернулся ровно через десять минут.
- Сказали, что будет готово минут через сорок, - обратился он к Анне, разглядывающей меню.
- Может, хоть мороженое закажем? – посмотрела она на него.
- Сто лет не ел мороженое в кафе, - усмехнулся Олег.
- Ваш кофе, - произнесла подошедшая к их столику официантка и поставила перед Олегом крошечную чашечку с ароматной жижей. – Что-нибудь еще закажете?
- Да. Мороженое у вас есть?
- Конечно.
- Выбирай, - Анна протянула ему меню.
- Мне фисташковое, персиковое и шоколадное, пожалуйста, - ответил он после короткой паузы.
- А вам? – обратилась официантка к Анне.
- А мне ванильное. Два шарика.
- Что так скромно? – спросил Олег.
- А у них здесь порции большие: боюсь не осилить. Я же мороженое ем чаще, чем ты.
Официантка приняла заказ и ушла.
- Тебя, наверное, на работе ждут? – спросила Анна Олега.
- Я им отзвонился по дороге сюда. Всё нормально: проживут час и без Лешего.
- Лешего? Тебя на работе Лешим зовут?
- Нет, зовут меня там Олегом, а между собой Лешим прозвали – за нелюдимость.
- Так этого у тебя не отнять.
- Не отнять, точно. Пусть кто-нибудь попробует. Я ему сразу покажу, кто в лесу хозяин.
Анна улыбалась в ответ его шутке. И показалась Олегу как-то по-особенному красивой.
Им принесли мороженое в стеклянных вазочках.
- Мммм, вкусно! – одобрил Олег.
- С кофе должно быть еще вкуснее, - кивнула Анна на чашку остывающего кофе.
- Откуда ты знаешь? Ты же кофе не пьешь.
- Когда-то же пила.
- Нет, его и так на два глотка. Рисковать не буду.
- Так остынет совсем.
- Чего ты пристала к человеку? – с напускной строгостью спросил Олег.
- Как хочешь, - рассмеялась Анна.
Олег съел один шарик мороженого. Выпил кофе и принялся за второй шарик, рассуждая:
- Сидим тут с тобой, мороженое едим. Со стороны это может походить на свидание.
- Ага. Ты сейчас еще ботинок мой принесёшь. Я обуюсь, превращусь из Золушки в принцессу, и тебе придется на мне жениться.
- Не придется, - серьезным тоном ответил Олег.
- Почему?
- Ты уже замужем. Да и зачем мне такая жена, которая даже на каблуках нормально ходить не может.
- Не очень-то и хотелось, - ответила Анна.
- Ты не обиделась?
- На то, что ты поддержал мою шутку? Нет, конечно.
- А если серьезно? Вот увидит нас с тобой здесь кто-нибудь из ваших знакомых и расскажет твоему мужу… - Олег вопросительно посмотрел на Анну. 
 - А я сама ему всё расскажу, даже если никто нас с тобой не увидит. Страна должна знать своих героев.
- И орден мне, орден не забудь, - подначивал Олег.
- Вырежу из картона, разрисую фломастерами и пришлю по почте. Хотя нет, мороки много. В фотошопе нарисую или в интернете найду подходящий  и тебе по электронке пришлю.
- Вот так всегда! Даже ордена настоящего настоящий герой получить не может! – наигранно возмущался Олег.
- Ну хочешь, я на прощание пожму твою честную руку?
- Нет, я тебе в твою руку на прощание десятикилограммовый пакет вручу. Что ты такое тяжелое накупила?
- Всего лишь фрукты и овощи.
- На месяц?
- Как повезет. Ты думаешь, там десять кило?
- Это только в одном!
- Приеду домой, взвешу. Мне кажется, не больше семи.
Олег доел мороженое.
- Я пошел за твоим ботинком. Жди меня здесь. Никуда не уходи.
- Куда ж я уйду? Я ж памятник!
- Ага, женам декабристов.
- Нет, композиция называется: «Она и авоськи».
- Я ушёл.

Олег шёл по улице и сам себе улыбался. Его привычный день вот уже почти час совершенно не был похож на себя. В разгар рабочего дня уйти с работы, есть мороженое в кафе, бегать в мастерскую по ремонту обуви по просьбе девушки – в самом дурацком сне такое не приснится! И всё-таки почему-то здорово!

- Вот, Золушка, твой башмачок. Можешь теперь спокойно ехать в своё королевство.
- Спасибо огромное, - Анна забрала ботинок, осмотрела его и, поспешно обувшись, встала на ноги – опробовать. – Ты просто клад какой-то! Сколько я тебе должна?
- Нисколько. Я угощаю. Ты счет еще не просила?
- Нет. Вдруг ты еще мороженого захотел бы.
- Мороженое нет, а вот поесть чего посущественнее можно – время-то обеденное.
- Составить тебе кампанию?
- Обязательно.
- Может, всё-таки возьмешь деньги? У меня еще остались после рынка.
- Могу я раз в десять лет девушку в кафе угостить?
- Можешь, - улыбнулась Анна. – Я, конечно, тебе не девушка, а старый приятель, вернее, приятельница, но у меня феминистских замашек нет, так что угощай на здоровье.
- Ты только это, поскромнее: лобстеров не заказывай.
- Договорись! Я сама скромность. Сейчас достану из пакетов морковь и яблоки и попрошу сделать салат из моих продуктов.
- Морковка с яблоками? Фу, какая гадость!
- О вкусах не спорят.
- Да, вкусы у нас с тобой, действительно, разные.

Еще час они провели в кафе. Потом Олег проводил Анну на остановку, помог зайти в автобус и даже помахал рукой вслед зачем-то. Анна благодарно ему улыбалась.
Олег вернулся на работу. В офисе было спокойно и тихо. Те несколько людей, которые оказались на месте, бросали на него любопытствующими взгляды, но ничего не говорили. Только начальница спросила:
- Всё нормально?
- Да.
- Тогда тебе там новый заказ переслали.
И будний день притворялся дальше совершенно будним.

Самым прекрасным в этой встрече с Анной, несмотря на проявленное благородство, было то, что всё это совершенно не требовало продолжения. Вероятнее всего, Анна напишет Олегу в интернете или он ей, они обменяются остроумными картинками, обсудят какой-нибудь фильм или внешний вид и деятельность той, покорившей Олега актрисы. Новые личные встречи ему не грозили.
Анна никогда не претендовала на него, на Олега, даже в качестве большого друга. Рассчитывала на его честность и откровенность в обсуждении каких-то важных вопросов, порой обижалась на резкость и твердолобость, оказывала иногда непосильное доверие, но никогда не претендовала на него самого.
Женщина, у которой своя жизнь. Женщина, которая принимает его таким, какой есть, и не претендует на место его жены, его женщины. Те, кто на это место претендовали, больно обломали зубы, под корень, и больше этот гранит грызть не могли. Но Анна просто сглаживала его шершавые бока сезонными приливами и отливами, большими и малыми волнами, полировала дождями и укрывала снегом. В маленькой трещине забивался песок, вот посеянное семечко чувств и проросло. Но Олег не знал об этом и потому совершенно этим не тяготился.
Это у других людей целые лесопарковые зоны, в которых можно заблудиться и плутать потом всю жизнь. А у Олега всё просто: черное – это черное, белое – это белое или черное, умело маскирующееся белым. Сам Олег частенько прикидывался дикобразом, чтобы никому не пришло в голову погладить его, проявить человеческое тепло.

Вечером, зайдя в социальные сети и застав там Анну, Олег ей написал.

О.: «Как добралась?»
А.: «Спасибо!!! Благополучно ))))»
О.: «Каблук не потеряла? ;-D»
А.: « Все люки обходила стороной ))))))»
О.: «В следующий раз отправляйся за покупками в кедах!»
А.: «И подальше от твоей работы?»
О.: «Эт как хочешь. Будешь мимо гулять, можешь мне порцию морожка принести. Угостить! ;-D»
А.: «Обязательно! Только ты же обычно видеть никого не хочешь?»
О.: «Ради морожка пять минут тебя потерплю ;-D   Или две минуты )))))»
А.: «Договорились ))) Пришлю по почте»
О.: «Вместе с орденом?»
А.: «Вместо ордена ))))))»
О.: «Говорили мне люди: «Бабам верить нельзя!» ;-D»
А.: «А мужикам можно?»
О.: «Ни в коем случае!»
А.: «)))))))))))))))))))»

***
Олег никогда не жил воспоминаниями. Хорошие воспоминания тем более не любил: они напоминали ему о том, что былого не вернуть, а впереди ждать хорошего не стоит. Поэтому и эту встречу с Анной он прокручивать в голове не стал, как и вчерашний обед: да, он был непривычно вкусным, но что толку от него сегодня, завтра или послезавтра, когда твоё меню привычно и неизменно?
И дни Олега потянулись по рельсам повседневности серым безликим составом.

В какой-то из вечеров Олег ехал в поезде, а за окном солнце махало на прощание цветастыми всполохами сквозь вспоротые облака. Олег смотрел на закат и невольно отметил для себя: «Красиво. Анне бы очень понравилось». Улыбнулся, вгляделся в пейзаж, сделал для себя еще несколько открытий о красоте окружающей природы.
Сделал и тут же об этом забыл. Только почему-то продолжал думать об Анне, мысленно вел с ней диалоги: приходили отрывки состоявшихся разговоров и ленты разговоров несостоявшихся.
Актриса с дисплея телефона смотрела на него с укоризной.
- Ты что, ревнуешь? – спросил её Олег. - Не стоит. Это так, ничего не значит.
***
Прошло около двух месяцев.
Олег задержался на работе допоздна. Позже уже нельзя: потом поезда ждать придется до утра.

Он шел на вокзал, проходил мимо Дворца Культуры и боковым зрением увидел у стен здания какое-то копошение. Вгляделся: девушка отбивалась от лапающего её мужика и кричала: «Прекратите! Отпустите меня! Что вы делаете?!!»
Мимо шли люди: кто-то смотрел на этих двоих и суровел лицом или, наоборот, улыбался; кто-то равнодушно проходил мимо. Двое подростков тыкали пальцами в ту сторону и смеялись.
Олег остановился, несколько секунд смотрел на это и по остервенелым попыткам женщины вырваться понял, что ей нужна помощь. В центре города, на глазах у людей (видимо, в ДК закончился какой-то концерт, и все расходились) творится такое, и никому нет дела. Олег взвесил свои силы: в сравнении с ним этот мужик казался амбалом, но пройти мимо Олег не смог.

- Эй, парень! Отпусти девушку.
- Уберите его от меня! Пожалуйста! – с просьбой и требованием  одновременно произнесла женщина, лица которой не было видно, потому что мужчина держал её в охапку.
- Слышь, друг, иди отсюда. Без тебя разберемся, - прерывистым от сбившегося дыхания голосом сказал амбал.
Олег достал из сумки газовый пистолет, который в целях безопасности возил всегда с собой уже лет десять, подошел к амбалу на расстояние двух метров, чтобы тот не мог в случае чего выбить оружие из рук Олега, направил пистолет на амбала, целясь тому в голову, и так, чтобы тот его видел, и сказал:
- Отпусти девушку. Иначе первый выстрел будет по уху, а второй в пах. Я хорошо стреляю. Не промажу! – импровизировал Олег.
Амбал замер, вытаращив полные ужаса глаза. Тут же отпустил женщину. Поднял руки вверх и стал пятиться назад, не разбирая дороги.
- Спокойно, друг. Спокойно. Ты же не больной? Стрелять не будешь? Я уже ушел, ушел, - пятился он дальше, споткнулся, чертыхнулся, быстро вскочил на ноги и, не разгибаясь, побежал.
Женщина стояла вся сжавшись, смотрела вслед убегающему амбалу и вся дрожала. Олег видел её согнутые плечи, трясущуюся спину. Он спрятал пистолет, поднял с травы, видимо, упавшую дамскую сумочку, подошел к женщине и протянул сумочку ей:
- Это, наверное, ваше? Вы сильно испугались?
Она повернула лицо в его сторону, посмотрела на протянутую руку и еще не успела произнести до конца: «Да, спасибо. Это моё…»
- Анна?!
Она подняла глаза…

В груди у Олега больно заколотилось сердце. Ведь он мог пройти мимо. Все остальные тоже могли пройти мимо, и неизвестно, что этот мерзавец мог сделать с ней! Сердце больно било где-то внутри головы.
- Ты как здесь?
Анна взяла сумочку, достала из неё маленькую бутылку с водой, подошла к зданию Дворца Культуры, облокотилась на стену, налила воду в горсть одной руки, умыла лицо, сделал глоток из бутылки и, глядя куда-то в сторону, сказала:
- Выходила после концерта. В холле этот взял меня под руку, говорит, что сердце прихватило, помогите до дома дойти, тут близко, а сам берется еще и другой рукой и нависает. Вышли. Он говорит, присесть мне надо, вон скамейка, пойдем туда, а сам по дороге начинает хватать меня… - Она замолчала, умыла лицо еще раз. – Я уже поняла, что с сердцем у него всё в порядке, стала вырываться, до скамейки мы не дошли. И главное, люди мимо идут, метров двадцать, не больше, стыдно так, отбиться не могу, сильный гад и здоровый такой, - у Анны дрожал подбородок. – Спасибо тебе, Олег, - закончила она, подняв на него полные благодарности глаза: - Который раз меня спасаешь.
А он смотрел на неё, не знал, что сказать, и думал только о том, что не простил бы себе, если бы с ней что-то случилось.
- Пройди со мной до автобусной остановки, пожалуйста. Если ты можешь, - эти слова Анны он услышал как через толстую, набитую ватой стену и отреагировал не сразу.
- Что? – пауза. – Да, - пауза. – Пойдем.

Анна встала, обняла сумочку, сделала несколько шагов, потом остановилась, встряхнула головой, опустила плечи, медленно, с усилием, повесила сумочку на плечо и твердо пошла в сторону остановки. Олег хотел предложить ей взять его под руку или самому взять её за руку, но не решился и не успел. Остановка была совсем рядом.
Они молча стояли минут десять, пока не пришел автобус. Она старалась не смотреть в его сторону, но и не отворачивалась совсем при этом. А он смотрел на неё, не зная, что сказать и что сделать. Было страшно неловко и в тоже время спокойно: с ней уже ничего не случится, ведь он здесь, стоит рядом. Олег ничего вокруг не замечал, и поэтому для него неожиданно и резко она вдруг посмотрела ему в глаза, коротко сказала:  «Ещё раз спасибо тебе, Олег. Пока», - и убежала в подъехавший автобус.
Олег долго смотрел вслед давно уехавшему автобусу невидящим взглядом. Потом вдруг очнулся. Проверил, сколько времени: поезд давно ушел. Олег прошелся к вокзалу, изучил расписание, убедился в том, что в ближайшее время ничего подходящего нет, и пошел на работу.
Домой не хотелось. Всё равно он сегодня не сможет уснуть. Звонить и набиваться к сестре в гости на ночь тоже совершенно не хотелось, тем более, что они уже виделись сегодня.
Он зашел в офис. Включил компьютер. Зашел в интернет, в социальную сеть, надеясь улучить момент, когда там появится Анна, чтобы спросить, как добралась, всё ли хорошо.
За ночь он выкурил полторы пачки сигарет, выпил несколько чашек кофе, старался не думать мысли и не обращать внимания на ноющую боль за грудиной.

Люди стали подтягиваться в офис, а Анна в интернете так и не появилась. Весь рабочий день Олег был похож на злого сомнамбулу, но он был просто сосредоточен и погружен в себя. В конце рабочего дня, когда все ушли, он отправил Анне на телефон sms-сообщение: «Как ты? Всё в порядке?». Ответ получил уже дома, спустя несколько часов: «Всё нормально. Спасибо».

Около недели он «охотился» за ней, пытаясь застать в социальной сети, но она там не появлялась. И однажды словил себя на мысли: «А чего это я так беспокоюсь?» А потом на другой: «Так можно подумать, что она мне дорога». «ДорогА», - пробовал он на вкус это слово. – «Дорога? Нет», - не верил сам себе. – «Не может этого быть!»

Два дня он не заходил в социальные сети. Потом стал заглядывать туда безотносительно Анны. Получалось. Даже было нетрудно.
«Фух! Показалось!» - выдохнул он с облегчением. Но спустя несколько дней в телефонном разговоре с другом, с которым в последние годы он общался крайне редко, пришлось к слову и он спросил:
- А у тебя есть люди, которые тебе по-настоящему дороги?
- Есть, конечно.
- И кто это, если не секрет?
- Много кто. Дети, родители, жена, брат…
- Так это просто родственники.
- А что мне посторонние люди должны быть дороги? – рассмеялся тот.
- Не знаю. Они же просто родные.
- Они не просто родные, а самые близкие и любимые.
- Близкие и любимые?
- Да.
- А может быть дорог другой человек, если он тебе не родственник?
- Может, конечно. Друг, например, или любимая женщина, которая тебе пока родственницей не стала, - хохотнул тот.
- Как «любимая женщина»? – опешил Олег.
- Вот так, просто! А если она не любимая, так чего она тебе дорога?!
- Мне?
- А кому?
- Я не знаю.
- Так чего спрашивал?
- О ком?
- Олег, у тебя там всё в порядке? Ты что-то совсем нить разговора потерял, запутался и меня запутал, а вроде лет десять уже как убежденный трезвенник?
- Да нет, нормально всё. Забудь! Как там твоя новая работа?

Они еще двадцать минут разговаривали о чем-то. А после разговора Олег долго курил, прокручивая в голове  и на языке два слова: «любимая», «женщина», «любимая женщина», «женщина – любимая».
«Анна – любимая женщина? Не может быть!» - появились у него новые мысли. – Интересно, как давно?»
Он зашел в социальную сеть, открыл страницу Анны, стал просматривать её снимки, потом перечитывал фрагменты их переписки. Сравнивал своё восприятие её снимков и снимков других девушек, с которыми он общался, и переписку с ними. И понял, вернее, предположил, что «любит» не очень давно, что всё это происходило очень постепенно и, видимо, поэтому незаметно.
- Незаметно! – воскликнул он вслух. – Незаметно!!!
«А значит, она тоже могла ничего не заметить!» - размышлял Олег. – «Это прекрасно! Беспокоиться не о чем! Говорить ей ничего не нужно. Сама не спросит. Можно спокойно жить дальше», - Олег с улыбкой на лице откинулся на спинку стула.

***
- Леший в последнее время какой-то странный.
- Ты тоже заметил?
- Да. Может крыша поехала?
- Или влюбился?
- Такой как он? Нет!
- А что он, не человек? На него и бабы западают, я слышал.
- Бабы могут. Они особливо любят тех, кому сами не нужны.
- Ну не все!
- Не все, конечно. Только бабы! – хохот.
- Так Леший не баба!
- Не баба! Мужик настоящий.
- Такие тоже влюбляются.
- Такие нет, не влюбляются. Такие только любят.
- А есть разница?
- Огромная. Принципиальная.
- Какая?
- Влюбленность – это как легковоспламеняемость, но оно и гаснет быстро.
- А любовь?
- А любовь – это загорается не сразу и не по-всякому, но если взялось и горит, то сильно, надежно и долго. Пока доступ кислорода не перекроешь, горит!
- Молодец Леший! Мужик!
- Мужик! Молодец!




апрель 2015