Агата

Парк был усыпан золотом и бронзой опавших листьев. Еще утром солнце любовалось собственным отражением в шелестящей на ветру листве деревьев, а вечером, едва проглядывая из-за туч, почти не касалось ни узких парковых дорожек, ни редких прохожих на них. Но в одном месте у пруда, в солнечном пятне стояла ссутулившаяся, еще молодая, но безнадежно удрученная женщина, весь вид которой красноречиво говорил о том, что жизнь её не удалась.
Агата смотрела на водную гладь, на так одиноко лежащие на воде разноцветные листья - и завидовала им. Она тоже хотела быть просто опавшим листком: сухим, бесчувственным, попрощавшимся с прошлым и не ждущим никакого «завтра». Она крепко сжимала в руках зонт, сложенный и не расчехленный. Несмотря на пасмурность и ветреность вечера, ничто не предвещало дождя, но в эту осень Агата не позволяла себе выходить без зонта. Он придавал ей уверенности в том, что в случае непредвиденной угрозы со стороны людей или погоды она сможет защитить себя.
Мысли Агаты метались от водной глади и отражений деревьев к листьям под ногами, сбитым носкам туфель, а потом к посеревшим облакам вдоль линии горизонта. Солнце отсвечивало позолотой в её волосах, но Агата не могла этого видеть и не догадывалась даже о том, как красиво она смотрится в этом единственном на весь парк солнечном луче.
Агата почти всегда была немного странной девочкой: часто и надолго задумывалась о чем-то своем, а задумчивость эту другие часто принимали за гордость и отчужденность. Еще в детстве она заметила за собой способность чувствовать других людей, даже просто проходящих рядом. Она «слышала» каким-то внутренним неизвестным инструментом душевное состояние других людей. Однажды она научилась «ловить» эти невидимые волны даже на расстоянии, настроившись на нужного ей человека. Но сейчас она никого «чувствовать» и «слышать» не хотела.
Она перестала слышать себя, перестала что-либо ощущать – там, внутри: в душе, в сердце. Она слышала только одно – своё имя:
- Агата. Агата! Агата?.. Агата.
«Пришло же кому-то в голову дать мне такое имя! - возмущалась про себя она. – Не удивительно, что жизнь моя не сложилась. Разве может быть счастлив человек с таким именем?! Агата – пустота и твердость, твердость и пустота».
Она опиралась на перила набережной. Резкий порыв ветра чуть не сбил берет с её головы, но бросил ей на лицо пряди её волос, запутал их в ресницах – закрыл ей пол-лица. Агата убрала волосы с лица – ветер ударил её по щекам. Агата закрыла глаза. От ветра и слепящего солнца выступили слезы.
Она, стоящая у перил набережной, вцепившаяся побелевшими пальцами в холодный гранит, казалась нахохлившейся птицей, держащейся за ветку, а ветку эту раскачивает на ветру. Слезы катились непроизвольно и долго.
«Агата, девочка моя, понимаешь, мне нужно уйти, уехать – далеко, надолго. Так нужно. Понимаешь?» - это отец. Она тогда была еще совсем маленькой и ничего не понимала. И сейчас не понимает: зачем, куда, от кого, как можно было вот так уйти и не вернуться.
«Агата, будь хорошей девочкой! Нужно слушаться взрослых. Нужно хорошо учиться. Ты же помощница», - это голоса разных взрослых: близких, родственников, учителей.
«Если ты не сделаешь этого, я не буду с тобой дружить. Друзья так не поступают. Ты же только моя подружка? Сейчас я тебе такое расскажу!» - а это друзья. Просто друзья. Просто люди, для которых она старалась быть хорошим другом. Не всегда получалось.
«Агушенька, внученька, я тебе носочки связала, теплые, на зиму. Ты возьми вот и надевать не забывай. А перед сном хорошенько подушку взбивай, но без злости, с радостью – тогда сны хорошие сниться будут. Иди ко мне – я тебя обниму, поцелую, моя ты хорошая!» - это бабушка, смотрит ласково, улыбается. Волосы у неё гребнем зачесаны и платок с головы на плечи спадает, так она его опять надевает и волосы поправляет, чтоб не выбивались. И руки у неё такие сухие, с твердыми мозолями, но всегда ласковые, а иногда – когда перед сном голову внучки гладят – мягкие такие.
«Агашка, давай дружить! Ты мне нравишься! Хочешь, я тебе мяч дам поиграть? Или вместе поиграем! Ты только меня не выигрывай, а то я рассержусь»,- это Сережка, в пятом классе. Но дружбы его на долго не хватило.
«Агатка, ты девка хорошая, тебе довериться можно…», - это Славик, уже в одиннадцатом, рассказывает о Светке из параллельного класса и не замечает влюбленных глаз Агаты.
«Агата Сергеевна, знакомьтесь – это Павел Николаевич, наш новый аспирант и просто очень талантливый человек. Вы потом его поближе узнаете и обязательно полюбите», - так и случилась: полюбила. Они даже несколько раз встречались, не как коллеги или друзья – спустя пару лет после знакомства. Встречи были нежными, ласковыми и страстными. Без цветов, шампанского и признаний, зато с любовью. Агата знала это наверняка – чувствовала. Но женился он на другой. И счастлив с ней не был. И с Агатой больше не встречался, а она ждала и любила. Любила и ждала. Долго. Слишком долго. Устала ждать. Перестала надеяться. Разучилась верить. Разучилась влюбляться. Не умела влюблять. Большая тощая птица на тонкой ветке дерева в сильный ветер.
Это внутри.
А снаружи она была молодой, красивой женщиной, с мягкой женственностью и теплотой, и светилась каким-то внутренним светом, даже в те минуты, когда грустила или была расстроенной. К ней тянулись, её любили, грелись её теплом, радовались её свету и часто не замечали, как плохо ей самой. Она и сама своё «плохо» отодвигала подальше, общаясь с другими людьми, слишком чувствуя их и не рассчитывая, что кто-то захочет, сумеет понять всё без слов.
«Вот если бы у меня было другое имя?.. Амалия, например, или Ирина, или Анастасия, или Виктория?! – размышляла Агата, открыв глаза и щурясь выглянувшему солнцу. – Виктория – это прекрасный вариант: целеустремленная, смелая, открытая – она же победительница, а победительницы должны быть такими! Или Марина – женственно и красиво, и сама, наверняка, красивая была б. Марина Сергеевна – такой бы часто дарили цветы и приглашали в театр или на выставку, а Агату Сергеевну только накладные отвезти да забрать посылают и не приглашают никуда».
Агата оторвалась от перил и шла вдоль реки, перебирая в голове имена и примеривая их на себя, размахивая зонтом, меняя походку и гримасничая.
Шла она недолго, не замечая редких прохожих, чье внимание невольно привлекла. Но сама остановилась, услышав очень красивую музыку: кто-то играл на скрипке – вдохновенно и пронзительно. Какое-то время Агата стояла и  слушала, закрыв глаза: ей казалось, что на всем свете нет больше ничего и никого, кроме этой музыки и её самой, безымянной, умиротворенной и потому счастливой.
Когда скрипка замолчала, Агата открыла глаза и осмотрелась по сторонам: не показалось ли ей – должен быть где-то рядом источник звука. Будто следуя её мыслям, скрипка заиграла снова, но уже что-то невыразимо печальное и натягивающее душу тонкой струной, готовой порваться. Агата последовала на звук и вскоре увидела высокого черноволосого, очень худого скрипача, полы плаща которого метались на ветру и были похожи на крылья большой птицы.
Агата подошла ближе, всмотрелась: он играл самозабвенно, не глядя на стоящих неподалеку и слушающих его людей, перед ним не было ни шляпы, ни коробки для сбора денег, а футляр от скрипки стоял позади – закрытый. Одна композиция сменяла другую, глаза скрипача приоткрывались, взгляд скользил по верхушкам деревьев, по пролетающим в небе птицам и скрывался снова под густыми ресницами. Агата подходила всё ближе, пока не оказалась так близко, что он едва не задевал её рукой, а в её ушах скрипка не стала звучать так, будто кто-то включил в её голове радиоприемник на максимальную громкость.
Так она не «слышала» еще никого! Здесь были и надежда, и разочарование, и боль, и даже отчаяние, но потом радость рассвета и счасье пробуждения. Он, скрипач, будто рассказывал музыкой всю свою жизнь, а перед глазами Агаты мелькали картинки – цветными пятнами – его жизни. Она стояла завороженная, пристально смотрела то ему в лицо, то на движения его рук, дрожание смычка, движения пальцев на грифе скрипки. Ей хотелось вобрать в себя всю эту музыку и все цветные пятна. Она до боли сжимала кисти рук, держа их в замке на уровне груди, выронив зонт и не заметив этого, всем телом подавшись к стоящему на ветру музыканту. И в этот момент они больше не были похожи на птиц, они казались замершими в танце или интермедии* фигурами.
Когда в очередной раз скрипач открыл глаза и увидел перед собой женское лицо, звучащая нота стала на несколько долей длиннее положенного, но музыка не прекратилась. Он доигрывал композицию, глядя в глаза незнакомки. Когда скрипка замолчала, Агата очень тихим голосом произнесла:
- Что… что Вы играли?
- Это Шопен, - ответил скрипач мягким баритоном*.
- Шопен?
_______________________________________
* Интерме;дия (от лат. intermedius — находящийся посередине) — небольшая пьеса или сцена, обычно комического характера, разыгрываемая между действиями основной пьесы.
*  Баритон – низкий мужской голос.
- Да, - музыкант опустил скрипку, не переставая смотреть в глаза Агаты. – Ноктюрн ми-бемоль мажор, прелюдия ми-минор, ноктюрны ре-бемоль мажор и ми-минор, и колыбельная для ангела. Это мои любимые произведения.
- Теперь и мои тоже, - сказала Агата, не отводя взгляда.
- Сыграть еще раз?
- Да, пожалуйста, - впервые улыбнулась она, и скрипач улыбнулся ей тоже, радостно и благодарно.

Он сыграл все композиции в два круга, улыбаясь и глядя в глаза Агаты всё более мягким и ласковым взглядом. Она уже не видела цветовых пятен, не слышала того, что они могли рассказать ей, - она видела только большие глубокие глаза музыканта и слушала музыку своего сердца.
- Вы, наверное, замерзли? – спросил он, закончив.
- Я? Замерзла? Не знаю, - ответила она, рассмеявшись. – Как-то не обратила на это внимания.
- Может, пройдем в кафе – выпить горячего чая?
- С удовольствием.
- Нам бы не мешало познакомиться, - сказал скрипач, укладывая инструмент в футляр, потом повернулся к Агате, протянул руку и сказал: - Разрешите представиться – Октовиан.
Она протянула руку ему в ответ:
- Это творческий псевдоним?
- Нет, - ответил он, держа её руку. – Это моё имя. А Вас как зовут?
- Агата, - шумно вздохнув и смущенно улыбнувшись, ответила она.
- Так мы с Вами счастливые обладатели нетривиальных имен, - улыбнулся в ответ он, и жестом уже свободной руки пригласил её идти в направлении дорожки, ведущей из парка. Агата подняла с тротуара свой зонт и последовала за новым знакомым:
- Вы считаете – счастливые?
- Несомненно.
- В чем же счастье?
- Нам отведена особая роль.
Агата заинтересованно посмотрела на него, и он продолжал:
- Неординарность имени помогает личности проявить свою неординарность. Вам, наверняка, с детских лет пришлось принять то, что в чем-то Вы не такая как все. Особенная – и это прекрасно. Ведь каждый человек уникален, но некоторым для осознания собственной исключительности приходится долго тереться калачом среди других калачей по разным жизненным дорогам, стараться быть как все, чтобы однажды захотеть быть другим и поступать иначе, а мы были вынуждены сразу столкнуться с этим, принять и научиться жить.
- Как странно Вы говорите. Я никогда не думала о своем имени так. А именно сегодня я, напротив, думала о том, что, должно быть, моя жизнь сложилась бы лучше, будь у меня другое имя, не такое резкое, не такое не-о-быч-но-е, - и Агата снова позволила грусти обнять себя.
- Я тоже к этим выводам пришел не сам. Мне помог в этом один старый музыкант, у которого я брал уроки.
- Уроки музыки?
- И музыки тоже.
- А как его звали?
- Василий. Петрович. Василий Петрович. А он всегда хотел быть Максимилианом Владимировым! – Октовиан смеялся вместе с Агатой.
- А какая у него была фамилия на самом деле?
- Кулькин, - удержаться от смеха было невозможно.
- Артистическая судьба у него, наверное, не сложилась? – предположила Агата.
- Почему же?
- С таким-то сочетанием: Василий Петрович Кулькин! – расширила глаза Агата.
- Но я с ним познакомился, как с Максимилианом Владимировым.
- Правда?! Он взял псевдоним!
- Разумеется! И всё у него сложилось!
- Почему же не сложилось у меня? – опять погрустнела Агата. – Наверное, потому что профессию выбрала не творческую. Вот Вы, Вы всегда знали, что будете музыкантом?
- Я – да. А почему Вы считаете, что у вас что-то там не сложилось? Что не сложилось у Вас, карьера?
- Жизнь, Октовиан, - вздохнула Агата. - Жизнь идет будто мимо меня, всегда где-то рядом. Как Ваша прекрасная музыка сегодня, пока я не подошла к Вам и не взяла за руку того, кто эту музыку так проникновенно играет. А раньше я лишь слышала красивые мелодии, где-то далеко и невнятно, спешила к ним, искала – кто и где, но ничего не нашла и себя потеряла.
- Вы очень образно говорите. А стихи Вы не пишете?
- Да ну что Вы?! Какие стихи?! У меня нет талантов.
- Так не бывает.
- Как «так»?
- Не бывает такого, чтобы у человека не было никаких талантов.
- Вы так считаете?
- Я в этом уверен, и ученые подтверждают, - улыбаясь, говорил Октовиан, открывая дверь кафе и приглашая Агату войти.
Они вошли, заняли столик на двоих, изучили меню, заказали чай и пирожные.
- Так Вы говорили о том, что людей без талантов не бывает? – напомнила Агата.
- Совершенно верно, - подтвердил Октовиан. – В чем-то Вы обязательно талантливы!
- Предположим, - размышляла Агата. – Вот я вареники очень вкусные делаю, но это же не талант?
- Почему?
- Потому что вкусно приготовить хотя бы одно блюдо любой человек может, для этого таланта не надо, - настаивала Агата.
- А Вы только вареники вкусно готовите или всё остальное тоже?
- Не знаю. Мне трудно судить. Съедобно. Вполне. А вот кое-что, вареники там или рататуй*, многим людям нравятся, они хвалят.
__________________________________________
Ратату;й (фр. ratatouille; от «rata» — еда в просторечии и гл. «touiller» — мешать, помешивать) — традиционное овощное блюдо прованской кухни из перцев, баклажанов и кабачков
- А за что еще Вас хвалят?
- За поддержку, - не задумываясь, выдала Агата.
- Это как? – не понял Октовиан.
- Я часто слышу от людей фразы «Спасибо за поддержку», «Ты меня так поддержала» и в том же духе.
- О, так Вы, значит, талантливый Поддерживатель! – высказал своё озарение Октовиан.
- Это что за новое звание такое? Таких профессий не существует, - ухмылялась Агата.
- Но Вы же существуете! Значит, и род деятельности такой существует! – настаивал Октовиан.
- С Вами проще согласиться, чем спорить, - смеялась Агата в ответ.

Им принесли заказ. Чай и пирожные оказались вкусными. Было принято решение перейти на «ты». Они говорили о кулинарных пристрастиях, не сложившихся семейных жизнях и профессиональных дорогах.
- Слушай, а почему ты играл в парке, не рассчитывая получить за это какое-то денежное вознаграждение? - спросила Агата.
- Я пришел туда не за этим, - ответил Октовиан, допивая чай.
- А зачем тогда?
- Я играл в разных парках, в разное время, в разную погоду… Я искал ту, что отзовется на музыку моей души, - сказал Октовиан, ласково глядя в глаза Агаты и аккуратно взяв её за руку.
- Думаю, ты нашел её, - сказала Агата, сжав в ответ его тонкие музыкальные пальцы и глядясь в собственное отражение в его глазах.
- Совершенно верно!

Где-то во вселенной звучал Шопен, ему вторили сердца ищущих и нашедших.
На улице моросил дождь. Из кафе вышли двое: высокий худощавый мужчина в одной руке нес футляр со скрипкой, а в другой руке держал раскрытый зонт, рядом с ним, взяв его под руку, шла изящная молодая женщина. Они говорили о чем-то, улыбались, заглядывали в глаза друг другу и наслаждались музыкой сердец.


октябрь 2015 г.