Текстовый модуль

Текстовый модуль*


Он смотрел на неё глазами затравленного любящего зверя. Из-под тонких стекол очков. Десятиградусный мороз пробирался под полы его тонкого, невозможно изношенного пиджака, под водолазку, майку и хватал за ребра. На усах и бороде пытался найти своё короткое воплощение иней. Короткие волосы на голове не согревали абсолютно.
- Ты не замерз? – спрашивала она уже во второй раз не столь участливо, сколь испытующе.
- Нет, нормально, - отвечал он, подрагивая всем телом.
Она стояла в длинном зимнем пальто, большой капюшон которого лежал на вязаной головной повязке с кокетливым цветком и закрывал её волосы. Кисти рук она засунула в рукава, обнимая собственные запястья. Шея была закрыта воротом теплой кофты. Из-под пальто твердо стояли на выщербленном асфальте её стройные ноги в теплых зимних ботинках на высоких каблуках. Ноги начинали мерзнуть. Она ощущала зимний холод и его еще непривычную после осеннего тепла остроту, примятую снегом.
А Он стоял напротив, ссутулившись от щекотаний морозом, с сияющими и воспаленно красными глазами, улыбался и даже радостно усмехался каким-то её словам, и совершенно не спешил уходить.
- Ладно, я пойду. Иди, не мерзни, - она кивнула в сторону двери в здание, где находился его офис. – До свиданья.
- Пока.

Она приходила вернуть ему книгу. Толстую книгу, на 450 страниц текста – городское фэнтези. Обычно она такое не читает. Но эта книга оказалась о ней: как будто написана про неё саму  и для неё тоже. Многие, на первый взгляд скрытые мысли казались ей прозрачными и прямолинейными. Что-то не поддавалось пониманию, но стало очевидным в конце.
Она прожила в этой книге три или четыре дня. Она торопилась, она спешила – выйти из книги. Потому что наравне с тем, как она, читатель, присваивала себе происходящее с главной героиней и саму героиню, и все её чувства, мысли, переживания, так и книга поглотила и присвоила себе её саму. А это было неприятно. Завораживающе, даже волшебно, до холодка адреналина внутри, но все же – логически – неприятно.
Она дочитала последнюю страницу, последнее слово и думала, что всё, ушла. Ушла из книги. Но книга осталась в ней. Текст вобрал её в себя и сделал своей частью.
Ей казалось, что стоит отдать книгу, и эта принадлежность уйдет вместе с ней, но оказалось, что Он, не нарочно, нечаянно, по преступной остроте своего одиночества, толкнул её в эту буквенную четырехмерную ткань повествования, чтобы не плавать в ней в одиночку. А она не устояла, упала и увязла.
Город большой, если измерять его человеческими шагами, и совершенно малюсенький, если смотреть на него клубком связей. Одна книга. Текст. Ткань повествования. А в ней, как в паутине, увязли тоненькими лапками человеческие надежды и чувства. И связали, слепили, соединили в единое многих людей. Этих двоих – соединили. Несказанными словами, невыраженными мнениями, оборвавшимися долгими взглядами, подспудным пониманием, логическим отрицанием, сном. Давним сном, говорящим ей о том, что нить между ними запуталась, почти оборвалась, но осталась в пространстве вероятных соприкасаний.
Ей никогда не удавалось до конца понять этого человека. Его взгляд мог быть теплым и даже любящим, а слова отталкивающими и холодными. Его руки ютились в карманах брюк или джинс, а весь корпус рвался ей на встречу. Он говорил ей о других, своих, женщинах, но ревновал её к её мужу. Он то называл её другом, то отрицал возможность такой дружбы. Он рвался к ней, как птица, привязанная к жерди, рвется в небо, и категорически отказывался принимать хотя бы подозрения в этом. Он играл в её жизни очень важную роль, но отрицал свою принадлежность и участие в данной пьесе.
Он столкнул её в этот текст, как толкают с моста, увлекая посмотреть с высоты на бегущие воды речки. Она полетела вниз, ударилась о поверхность воды, погрузилась почти на дно, позволив толще другого мира сомкнуться над её головою, и поплыла. А он хотел плыть рядом, но не мог.
В этом клубке пересеченных реальностей  две из них не могли существовать одновременно вне заданных в одну секунду проживания жизней. Он погружался в этот текст десятки раз, она – впервые. Они не могли пересечься.

- Ты не замерз?
- Нет, нормально.

За последние многие годы она несколько раз пыталась «отогреть» его: пыталась принудить его перестать бояться человеческого тепла, тепла близких человеческих отношений, не бояться быть уязвимым, но счастливым. Он её не слушал, или слушал – только звук её голоса, только продлевающиеся в пространстве хрупкого мира сочетания букв, слов, знаков препинания, печатающимися на клавиатуре и проявляющимися черными очертаниями на белом фоне в небольшом окошке виртуальной жизни. Ведь нам иногда бывает  важно не то, что именно говорит человек, а то, что он вообще говорит с нами.
В бытность их частого, долгого личного общения она не раз замечала, как преображается его лицо: как оно становится привлекательным и даже иногда красивым. А красивым человеческое лицо делают любящие глаза. Любящие искренней, большой, щедрой любовью. Принятой, а не отвергнутой или отвергаемой. Возможно, не очевидно, но принимаемой.
Однако Он не верил в Любовь. В дружбу между ними не верил, и в любовь – свою собственную к кому-либо – не верил. Он мерз и не хотел согреться.
А она смотрела на него и всё пыталась понять, кто он. Человек? Слово? Или, может быть, знак препинания, который изредка встречается в предложениях её жизни, но без которого тексту уже невозможно быть. А, может быть, он «овеществленная функция», пришедшая в негодность? Однажды, кем-то, использованная неверно и сломанная, изломанная невозможностью противостоять внутренним страхам. Кто знает?..
Сейчас он пунктиром черных следов на недавно выпавшем снегу чертил в её душе знаки, ломкие и незавершенные.
Он оставался в этом тексте, а она создавала свой, чтобы прозвучать в нём тихим значимым словом.

- Иди. Не мёрзни.





________________________________
* - реминисценция к роману Марины и Сергея Дяченко «Vita nostra»




1 декабря 2014 г.