Наташа

С  Наташей Шмельковой я познакомился дома у Лёни Губанова. Мне кажется, это был 1977 год. У окна Игорь Ноткин. -  известный персонаж богемы. Фотограф. «Сидел», потом регулярно «лежал» в психбольницах. Я с Лёней на диване, напротив - Наташа. Они бесконечно говорят про общих знакомых. Мне неизвестных.
Я молчу, с интересом поглядываю на эту Наташу. Она красивая. Жгучая брюнетка. У нее яркие, четкие черты лица. Люблю женщин богемы. Это девушки совсем иного мира, они полны неожиданностей, изломов... Они делают из своих избранников непризнанных гениев, доводят до последней черты, а потом спасают их. Одна Лорик Пятницкая - "скорая помощь", - чего стоит. Сейчас таких нет, впрочем, как и самой богемы. Но Наташа, не такая, она оказывается и вовсе не богема, а преподаватель МГУ, геолог, кандидат наук.
 Увы, она на меня не обращает никакого внимания. Разговаривает только с Леней. Кто мог знать, что буквально через несколько минут рука гениального Губанова нас обвенчает.
Мы распили бутылку сухого, которую я принес. Сидим долго, на дворе рабочий день, а нам все нипочем. Слушаем новые Ленины стихи, о кончине власти большевиков.  А большевички (так мы их называем) и не чухают, что скоро придет им конец, и «Другое знамя будет виться».
Наташа убеждает Лёню продать ей сборник.
- Лёнечка, - говорит она своим волшебным грудным голосом, -  Ты раздаешь свои стихи кому попало, тем, кто даже ничего не понимает в них, а я куплю, у меня есть деньги, и ты знаешь, что твои сборники у меня будут храниться надежно, как в сейфе.
Губанов полушутя отвечает, что евреям не продает, потому что они Россию продали. Наташа нисколько не обижается: «Я наполовину еврейка, - продай мне хоть половину сборника».  Мы ржали.
- Вот евреи, из любого положения выкрутятся, не то, что русские. – Печалился Губанов.
Вскоре позвонила его жена (так он ее рекомендовал) – Наташа, -  она собиралась прийти.
Лёня с какой-то свойской ему бесовской улыбочкой говорит: «Если она вас увидит, то скандал будет. Уходите быстрее».  Но мы не реагировали на его предупреждения, настроение было прекрасное. Да и что нам бояться, сидим в самом гнезде КГБ. Мама Лёни работала в ОВИРе, а дом был ведомственный, жили в нем сотрудники КГБ.
- Вам то парням, ничего, а вот Шмельковой попадет. Жена у меня ревнивая. Может волосы выдрать и бутылкой голову проломить.
Сделав небольшую паузу, добавил, как бы, между прочим: «Она только из Кащенко вернулась». 
Здесь мы немного притихли. И Губанов предложил выход из положения.
- Я скажу, что вы муж и жена.  Целуйтесь -  и он соединил наши руки со Шмельковой. 
- Я согласен, - ответил я.
- Согласна, если это тебе необходимо, Лёня, -  ответила Шмелькова.
- Целуйтесь! – велел Губанов.
И мы поцеловались в губы.  Губки у Шмельковой сладкие и мягкие.  Влажный поцелуйчик мне очень понравился. Я не могу оторваться… но не тут-то было, задержаться мне особо не позволили. Так мы с Наташей стали мужем и женой, а Лёня нас обвенчал.
- Готовьтесь. Договаривайтесь, о чем вы будете спорить.
- Почему спорить обязательно, лучше будем целоваться, - предложил я.. Шмелькова почему-то не разделяла моего мнения.
- Я готова, -  ответила Шмелькова. – я прекрасная актриса. – Увидите.
Только закончился обряд, как в дверь позвонили. И в комнату вскоре вошла девушка, я еле узнал ту, девушку из театра, с которой меня познакомил Лёня несколько лет назад. Лицо у нее было изможденное, бледное.
Новая Наташа вяло улыбнулась, поздоровалась, и сказала, неестественно весело: «Все выметайтесь, Лёне вы не нужны. У Лёни нет друзей». И все в таком духе. Поражало, что она при этом излучала какие-то радостные лучи. Потом она нашла пустую бутылку, которую спрятал Лёня. И стала размахивать ей в воздухе слабой рукой.
- Пили! Я так и знала! Спаиваете Лёню! Выметайтесь, а то сейчас кину, – и крутила в воздухе бутылку. Причем рука так вяло сжимала ее за горлышко, что бутылка вот-вот сама, казалось, выскочит у нее из рук. И, наконец, действительно выскакивает и летит на низкий журнальный столик, вокруг которого мы и сидим. Ноткин бросается в сторону. Я отстраняюсь, ложусь на диван, а Наташа хладнокровно поднимает вверх вазочку, куда направлена бутылка… больше на столе ничего нет, остальное мы успели убрать. Бутылка вертится, как городошная бита, стукается о стол, в том месте, где стояла вазочка и летит мимо. Наташа сразу ставит вазочку на место, как ни в чем ни бывало. Выдержка и реакция у этой Наташи просто изумительная.
Леня подмигивает нам из угла, чтобы мы, наконец, стали ссориться, как молодожены, взяли бы ситуацию под свой контроль. 
- Да, гони их, Наташа, - а то эти молодожены, постоянно ссорятся. И мне уже надоели. -  Подначивал Лёня.
И мы действительно, стали ссориться. Ссора выходила из того, что кому-то надо было ехать на дачу к родителям, везти сумки. А кто-то должен был остаться в Москве, с собакой. И ссора вышла очень натурально, Шмелькова прям таки меня задела за живое.
- Ладно, я поеду к твоей любимой теще с сумками, а ты уж, оставайся в Москве, вывести собаку погулять ты сможешь. Мужчины – слабый пол, их беречь надо.   - Наезжает она на меня.
- Может и слабый, но обнять могу крепко, - и я тянусь к ее плечам.
- Ну вот, мужикам только одно от нас надо. - И бьет меня по рукам.
Жена Губанова заинтересовалась нами и даже присела к столу.
 - А у вас дети есть?
 -  От нее детей не дождешься – отвечал я. – Легче прошлогодний снег выпросить.
-  Было бы от кого рожать. Родила бы тройню.  -  Парировала Шмелькова.
Детей у нас так и не случилось.  Если не считать знаменитых ее воспоминаний, переведенных ныне на несколько языков и в которых она обо мне, о ее поэтическом муже, даже не упомянула. Виделись мы не часто, она меня возила на могилу Зверева,на могилу Вени, в памятные дни, отмечали 14 и 15 марта. Ее День Рожденья и следом День Рожденье Володи Яковлева. Виделись, а если и виделись, то меня затмевали окружавшие её гении, и ихтени - Лени, Зверева, Яковлева, Вени... 
И на фото она затмевает меня. И это уже не исправить