Ломбардская дьяволица

                Пролог

     Четвертые сутки вьюга засыпала снегом притихший Квебек. Белая завеса заслоняла зимнее, тусклое солнце, беспроглядной пеленой, в которой умирали все звуки, все краски. Ветер шумел в трубах домов, заваленных по самую крышу. И только еле различимые беловатые дымки, взвевающиеся к небу, говорили о том, что под огромными холмами снега затаилась жизнь.      Иногда под яростной атакой ветра, они становились не различимы в беснующемся урагане, и город походил на пустынную заснеженную долину.
     Люди Канады всегда были готовы к сюрпризам зимы, но в такие дни они были полностью отрезаны от мира, и от людей. Отделяясь уютным мирком и поддерживая драгоценный огонь в очаге, они ждали светлых, морозных дней, когда можно будет выйти из своих убежищ, без боязни быть тут же погребенным под снегом, и узнать новости, наводняющие город.
     Но пока шумела непогода, город спал под липким покрывалом снежной ночи. Ночи, которая была вечностью воспоминаний для одиноких.
     Лишь только на горизонте заснеженной пустыни замаячит мертвая полоска темноты, такие люди покидают дома, и смешавшись с трапперами, охотившимися в лесах, перебираются в трактиры. Здесь сливаются разные судьбы, переплетаясь в угарном дыму, и боль воспоминаний тонет в пенной кружке. Все они, собравшиеся за столом трактира, так или иначе были сосланы в холодные земли Французской колонии. Одни, избежав судебного наказания; другие, получив права на владение; третьи, в поисках славы и приключений. Но все они хранили в душе частичку прошлого и, покидая Францию, хотели убежать от тягостных воспоминаний.
       Бывалые люди, загнанные в трактир непогодой, часто видели человека с бледным, заросшим щетиной лицом. Он появлялся всегда засветло, когда вьюга делала первые набеги на город, и садился за крайний столик в глубине комнаты. Он не говорил ни слова; никто не видел его глаз, из-под грубой меховой шапки, надвинутой на глаза. Жена хозяина приносила пенистый напиток, и странный гость углублялся в свои быстро бегущие мысли. Через мгновение о нем забывали, и шумная зала наполнялась говором, сиплым смехом и криками, в которых играло крепкое словцо, заглушая вой вьюги. Снежная буря, то нарастала, то убывала. Время текло. Хозяйка металась по комнате в перепачканном переднике, принося и забирая, кружки и тарелки.
     А гость в меховой шапке все сидел, прислушиваясь к вою ветра, будто там в глубине ледяной воронки, он слышал нескончаемый зов. Близился рассвет, но в беспроглядном вихре не было счета времени. Зал мерцал тусклым светом свечей, когда склонившись за столом, странный мужчина сжимал кулаки, и с потрескавшихся губ слетали одни и те же слова: «Она была не виновата! Святая… святая! Он убил ее…»
     Его бессвязная речь обрывалась, и стон оглашал притихшую залу. И качаясь над столом в такт своим мыслям, он вытирал рукавицей безудержные слезы, лившиеся нескончаемым потоком.
     Это повторялось каждый раз, и люди уже привыкли к этому опустившемуся человеку. Но всякий вздрагивал при крике отчаяния, слетавшего с пересохших губ. Гость затихал, и вновь, вой ветра наполнял притихшую залу. Понемногу возвращалась прежняя атмосфера трактира, и лишь косые взгляды окружающих не доверчиво поглядывали на грубого человека, который вновь сидел молча и пил, пил, обжигающий напиток, стараясь заглушить душевную боль.
     Вьюга стихала, и люди покидали трактир, что бы уйти в леса до следующего снегопада, на встречу опасности, а может быть и смерти. Они уносили с собой странное ощущение, оставленное чудаковатым человеком в меховой шапке из Квебека. На привалах, под треск веток, в веселом костре, они рассказывали странную историю о нем, высказывая предположения о ком страдала его душа.
     Жители боялись этого человека и сторонились его. Никто: ни  ремесленники, ни знатные горожане, пересекшие океан, что бы достигнуть Америки, не узнал бы в обросшем и молчаливом человеке, скрывавшим лицо, блистательного маркиза Д-Аржантейля.
     В той жизни, что осталась позади, он был компаньоном Короля Франции – Людовика IV, а в садах Версаля главным игроком в лапту, игре, которой Его Величество отдавал предпочтение.
     Мартен Д-Аржантейль был баловнем судьбы, и звезда на его небосклоне разгоралась стремительно. Он мог бы составить прекрасную партию любой из дочерей знатных фамилий. Но его звезде было начертано потухнуть, не дождавшись первых лучей солнца, озарявших утро. Он встретил ЕЕ, и все красоты мира потеряли смысл.
     Мартен метался по Квебеку, точно безумный. Пушистый снег заметал следы. Ветер рвал одежду, пронизывая до костей хилое тело, но  что теперь имело значение? Лес давил на него; деревья обступали, точно стражи, требуя правосудия. Голова горела.
     Опустившись на колени, мужчина упал в снег, зарываясь пламенеющим лицом, ощущая биение собственного сердца. Лишь секунда тишины, и вновь его зовет ЕЕ голос. Тихий и нежный, обещающий сладостные и пагубные наслаждения. Точно слепой, он потянулся к НЕЙ, но ОНА исчезла, превращаясь  в дым. Зовет и исчезает – вечная игра.
     Он ЕЕ, ЕЕ навеки, как и другие, которые хоть один раз обладали ЕЮ.
   - Дьяволица! – Хриплый голос Мартена рвет тишину леса с яростью, и вновь шепчет тихое: - Святая!
     Мужчина сжал голову в тисках рук. Сильнее, еще и еще, что бы хрустнули кости.
     ЕЕ давно нет среди живых, но ЕЕ дух рядом – реет в воздухе, идет по его следам. ОНА погубила его странной любовью, несшей в себе сладкий яд, уничтожающий все чувства, вселяя лишь животную страсть дикого зверя.
     Ветер с силой пронесся над кронами деревьев.
     Там, на Гревской Площади, запруженной народом, он выкрикнул слова защиты той, которую ненавидел Париж. Слава, почести монарха – все рухнуло в один день. Бастилия или Канада? Мартен не мог вынести одиночества камеры.
     Он выбрал… вечный снег и горы льда; снежные вьюги; ветер, который доносил ЕЕ  призыв; и грязных людей, не имеющих понятия о чести.  Он выбрал Канаду с холодным, кратким, но ароматным летом, напоминающий ЕЕ аромат, с волнующим привкусом женщины с именем Марии-Мадлены Де-Бринвильер.
                ***

                I  часть.

                Где ум развращен – преступление
                неизбежно.

     Колокол на Соборе Парижской Богоматери вздрогнул, ожил и надрывно загудел, оповещая о полудне. Солнце стояло в зените, заливая обжигающим сиянием дома и улицы. Но здесь, в самом роскошном особняке квартала Марэ, было прохладно. Тяжелые портьеры, опущенные до пола, не пропускали лучи. Тишина сквозила из углов комнаты, которые тонули в полумраке; с кровати, смятые простыни которой говорили о бессонной ночи.
     На кушетке перед зеркалом сидела женщина. Ее глаза были закрыты, и со стороны могло показаться, сто она спит, сливаясь с мраком. Но легкое подрагивание ресниц и ровное колыхание груди, под прозрачной сорочкой, говорило о том, что она грезит. Плечи, точно вырезанные из мрамора белого цвета, были открыты. На них падали каштановые волосы, в этот час казавшиеся черными, как смоль. Ее тонкие пальчики перебирали драгоценности в открытой шкатулке. Они находили самые большие камни, и гладили их, точно вбирая в себя их природную силу. Можно было назвать безвкусными эти бриллиантовые, изумрудные и рубиновые куски камней, если не считать их стоимость, которая составляла целое состояние их обладательнице.
     Больше всего эта женщина любила камни, сильных мужчин и бесконечное время для любви.  Ее рука скатилась с груди на колени. Грудь поднялась, вбирая в себя глоток воздуха, и с сомкнутых губ сорвался глубокий вздох.
     Женщина вздрогнула, точно испугавшись его, и открыла глаза. Обведя свое отражение в зеркале требовательным взглядом, она остановилась на губах. В полутьме зеркального отражения, она искала след, оставленный зубами ее воздыхателя прошлой ночью. Он померк, и уже не ныл, напоминая о себе. Красивые кошачьи глаза женщины блеснули, вспоминая страстные объятия. Они всегда выдавали ее чувства, и она нетерпеливо закрыла их.
     Где-то скрипели половицы, шныряли по дому слуги, но никого не удивляло долгое отсутствие хозяйки.
     Полог, скрывавший потайной коридор, откинулся с легким шуршанием, впуская высокую фигуру. Уловив звук, женщина напряглась, подобно животному в момент нападения. Глаза уперлись в бездонное стекло зеркала, разглядывая комнату за спиной.
   - Мадам, ваш супруг просит вас подняться в его кабинет.
     Вошедшая умолкла, опустив глаза. Дрожь страха всегда охватывала ее, когда она входила в спальню хозяйки. Этот страх просачивался сквозь тело женщины, и его выдавали глаза.
   - Жанна, я рада тебя видеть. – Голос графини источал нежность, точно анчар свой приторный ядовитый сок. – Подойди ко мне.
     Это был приказ, который надо было выполнять, хотелось этого или нет. Поколебавшись, служанка шагнула и опустилась на колени перед своей госпожой.
   - Ты боишься меня, глупышка. Посмотри на меня… Разве я ужасна?
     Глаза кошки смотрели на беспомощную жертву, попавшую в лапы хищницы.
   - Вы прекрасны, госпожа.
     Их глаза встретились.
   - Почему же ты избегаешь свою госпожу, Жанна? Я хотела бы чаще видеть тебя.
   - У меня много работы. – Ее голос срывался от волнения.
   - Это не проблема. – Тонкие пальчики графини скользнули по плечу служанки, ощутив дрожь испуга. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты очень красива, Жанна? Ты молчишь. Неужели я первая, кто отметил твою красоту? Ты не умеешь пользоваться этим даром. Бедняжка, сколько в этом выгоды для тебя. Я хочу помочь тебе, моя девочка… Приди ко мне…
   - Мадам, у меня есть муж и маленький сын. – Оборвала Жанна.
     Графиня улыбнулась, глядя на перепуганную служанку.
   - Что ж, если это тебя смущает. Пусть будет так. Но ничто не изменит моего решения помочь тебе. – Женщина приподняла лицо служанки за подбородок. – Запомни, я умею ждать. – Ее глаза сверкнули. – И я уверена, что ты изменишь свои взгляды.
     Графиня повернулась к зеркалу, любуясь своим отражением. Ее лицо было чуждым тем чувствам, которые владели ей мгновение  назад. Достав из шкатулки кольцо с рубином, она поиграла им, и одев на палец, хлопнула в ладоши.
     Ее взгляд пожирал свое обнаженное тело, которое отражало зеркало. Оно было безукоризненно, и под руками служанок светилось беловатым светом. Когда одевание было окончено, графиня подошла к столику, и улыбнувшись своему отражению, сказала:
   - Ну, что ж, посмотрим, что на этот раз нам преподнесет наш любимый супруг.
     Кошачьи глаза распахнулись, сверкнув искорками потаенного  пламени, что сжигало женское существо страстью…

     …Половицы скрипели под ногами графини. Казалось, что лестнице, ведущей на верх, не будет конца. Поднимаясь в кабинет мужа, она думала, в чем на этот раз он решил обвинить ее. Это был глупый вопрос. Отлучки из дома, посещение мест не достойных жены графа, позднее возвращение домой, и море поклонников – вот  список ее прегрешений. Легкий смешок сорвался с накрашенных губ. Ее муж еще не знал многого, чем занимается его супруга.
     «Старый глупец, - подумала она. – Я не дам ему унизить меня. Я должна одержать победу».
     У порога женщина остановилась, и поправив прическу, постучалась в чертоги мужа. Высоко вскинув голову, она вошла в отворившиеся створки дверей. Кабинет был ярко освещен. Сухая фигура графа Де-Бринвильер отчетливо вырисовывалась на фоне окна. В свете полуденного солнца, она казалась еще тоньше. Эти смотрящие друг на друга два человека, мало походили на супругов. Седовласый мужчина, скорее мог бы быть отцом прелестной женщины. Графиня смерила его взглядом. Как ей хотелось плюнуть в это надменное лицо, сплошь изборожденное морщинами.
     Вот уже пять лет, он был ее мужем, но это была лишь формальность. Старый человек терпеливо перевоспитывал не разумное дитя, стараясь держать ее в смирении и покорности перед Богом, но его старания были напрасны. Это дьявольское существо с ангельским лицом, было рождено для зла. Никто не может переделать извращенный ум, который за последние месяцы становился более откровенным, выходя из оков, сдерживающих  его.
   - Вы однако задержались, Мария-Мадлена.  И это не делает вам  честь.
   - Прошу прощения, но я не могла справиться с головной болью, которая с утра терзает меня.
     Де-Бринвильер отошел от окна.
   - Это не новость. Ведь вы возвратились с увеселения слишком поздно… и, - он помолчал. – На сколько мне известно не одна.
     Мужчина пристально посмотрел ей в глаза. Женщина приказала себе покраснеть, но у нее ничего не получилось. Она открыла рот, что бы оправдаться, но жестом граф остановил ее.
   - Об этом позже. Я все таки рад, что вы избавились от головной боли, так как вам предстоит выслушать меня. – Он замолчал, пожевав сухими губами, обдумывая с чего же начать. Было видно, что он старается держать себя в руках.
   - Мадам, я старый человек, и не могу дать такой молодой женщине, как вы, то , что называется удовлетворением плоти. Я понял это уже давно, и решил закрыть глаза на ваши сердечные дела. Но я думал, что вы останетесь верной долгу брака, и в определенной мере, супругу. Но, увы, я ошибся на ваш счет. Голос вашей ненасытной  плоти оказался сильнее вашего разума.  Перечеркнув все отношения и мораль общества, вы мадам, совершаете грех, как перед людьми, так и перед Богом. Вам может быть противен бред старика, но как вы помните, я дал вам свое имя, титул графини, который открывает двери в светское общество, и позволил вам иметь любовника. Увы, это самая большая ошибка, которую я допустил. – Он тяжело вздохнул, глядя поверх головы женщины, стоявшей перед ним.
   - Я благодарна вам за все. – Вставила Мария-Мадлена, воспользовавшись паузой.
   - Нет, не благодарите меня. Я оказал вам медвежью услугу, за которую вы платите мне черной не благодарностью. Я понял свою ошибку, но слишком поздно.
   - Не вините себя, мой друг. – Ее голос утонул в тихом стоне старика. Он
поднял глаза, горящие от злобы. 
   - Это говорите, вы?  Неужели в вас открылись врата души? Вы обвиняете себя? – Он подходил к ней. – Сколько их было, когда я дал  вам свободу?
   - О ком вы говорите? – Переспросила она.
   - О ваших любовниках, мадам. Свет до сих пор перемывает косточки мужа-рогоносца, жена которого сменила трех мужчин. – Он  покосился на нее, пытаясь прочитать ее мысли. – Трое, а может быть пятеро, или вы, как продажная девка обошли весь Париж в поисках приключений? – Он стоял рядом с ней. Его горячее дыхание опаляло злобой.
   - Я не понимаю, о чем вы!
     Он резко оборвал ее: - Читайте по губам!...
   - Вы ошибаетесь, - ее голос задрожал, - Все это сплетни…
     Но он резко остановил ее, схватив за руку, выше локтя.
   - Сплетни? А сегодня? – Он ждал ответа, но его не последовало, - Ты забыла слова Библии: «Помни конец свой, и не согрешишь!» - Мужчина потряс ее за плечи. – Ты опозорила меня. Ты смешала с грязью мое имя. Кем ты была? Ты должна целовать мне пальцы, за то, что я вытащил с грязных улиц города распутницу, бродившую от притонов до кабаков. Господи, ты сполна покарал меня за то добро, которое я хотел сделать, для нищей девочки, с испепеляющими глазами кошки. – Он помолчал, переводя дыхание. – Но я нашел выход. Сегодня я составлю документы на подпись короля и церкви на расторжение брака.
     Мужчина с силой оттолкнул ее к стене.
   - Нет, - голос женщины походил на предсмертный хрип, - Простите меня, что я дала повод для сплетен. – Тонкие пальчики свились на запястье мужчины. – Нет, не отталкивайте меня. Все ложь, ложь. Прошу, выслушайте меня. Я была вам верна. Лишь одно ваше слово, и мы уедем в деревню, в ваше тихое имение, подальше от шумного Парижа. Лишь слово…
     Но он прервал ее.
   - И оно сказано, мадам! – Он резко выдернул руку из ее цепких лапок.
Женщина опустилась на колени.
   - Нет, не так больно. – Слезы отчаяния катились по ее щекам, превращая искусно наложенную косметику в пестрый ковер. – Вы мой супруг…
   - Отныне – нет. Вы  растоптали мои священные чувства к вам. Не поганьте это слово ядовитым жалом, которое носите в себе. – Он отвернулся. – Не плачьте, ваши слезы лишь игра, которыми вы заманили меня в ловушку.
     Мария-Мадлена упала на пол. Неистовые рыдания разрывали ей грудь.
   - Прошу вас, сжальтесь! Неужели все годы, прожитые вместе, это ничто для вас? – Ее голова поднялась от пола, и глаза, встретившиеся с глазами мужа помутнели. Она поняла, что допустила ошибку, напомнив о том горьком времени для графа Де-Бринвильера. С досады слезы новой волной полились из бархатных глаз, а ум бешено соображал. Но властная рука графа положила конец истерике.
   - Вам пора идти, - он помог ей подняться и проводил к двери. Его рука уже отворяла створку, когда женщина резко повернулась и посмотрела ему в глаза. Полный отчаяния и горечи взгляд окатил мужчину. Он попятился, но был тверд в своем решении.
      «Вам пора идти,» - прочитала она в его глазах.
     Дверь, скрипнув, закрылась за ее спиной. И смахнув последнюю не прошенную слезу, графиня ехидно хмыкнула.
      «Старый дурак, - подумала она, - Ты пожалеешь, что родился на свет. Я об этом позабочусь, будь покоен. Нанести удар, не значит победить! Ты не знаешь, как сражаются женщины».
      И откинув со лба, упавшую прядь, женщина легко засеменила по ступеням вниз, отдавая на ходу приказания. А четверть часа спустя, в нагретом солнцем воздухе двора пронеслось:
   - Карету графини Марии-Мадлены Де-Бринвильер!

                ***

      Низко нагнувшись, знатная женщина вошла в  зияющий провал  низкой двери. Отведя рукой пучки сухих трав в сторону, она остановилась, вглядываясь в полумрак коморки. Было тихо. Лишь урчание какой-то твари наполняло несносную тишину. Изобилие запахов создавало неповторимый аромат, щекотавший в носу после уличной духоты. Казалось, никого не было в этом сумрачном царстве колдуньи, известной всем в Париже.
     Как много разных людей переступало порог ее дома. Осуждающие ее ремесло при свете дневного солнца, приходили сюда под покровом ночи, что бы купить свою судьбу. Все боялись, но шли. Приходили, что бы приворожить розовой водой; приходили, что бы убить изумрудным ядом; приходили, что бы узнать судьбу и навести порчу. Все умела старая колдунья, и людской поток, спрятав лица под вуалями и масками, не иссякал.
     Но для искусной колдуньи пришли не лучшие времена. Яды вошли в моду. При дворе редкие случаи превратились в поголовное увлечение. Каждый был на стороже, и в особенности Его Величество Король, вокруг короны которого кипели страсти. Был не гласный закон: при дворе, тот отравлен, кто не отравляет сам.  Кто не устраняет соперника, погибает от его руки. Жена отравляет старого мужа, новая любовница прежнюю, чиновник своего начальника, что бы занять его место – такова игра.
     Три  столетия церковь охотилась на ведьм. Не гласный и сокрушительный этот «крестовый поход» унес  и не винные души. А те, кому следовало бояться его, и по сей день гуляли по земле. Так было и с Парижской колдуньей, менявшей квартиры, что бы уйти от преследований полиции. Но если гвардейцам и не удавалось найти ее логово, страждущие души находили ее, принося тугие кошельки, набитые звонкими монетами, что бы купить колдовское зелье.
     Половица под ногами молодой женщины скрипнула, и эхом из противоположного угла донеслось хриплое бормотание.
   - Кого это еще принесла не легкая? – Скрипучий голос наполнил ароматную комнату. Выцветшие глаза обвели сумрачные стены, и остановились на статной женщине. Старуха, от старости не видела ее, лишь смутные очертания плясали перед глазами в свете свечи. Но колдунья узнала частую гостью.
   - А Мадлена Деларю. – Произнесла она. – Дай прикоснуться к твоему нежному молодому телу.
     Сухой палец очертил в воздухе дугу, и коснулся вытянутой руки. Мария-Мадлена вздрогнула.
   - Не называй меня так, теперь у меня новое имя. Слишком знатное, что бы вспоминать старое…
   - Но разве я не права. Тебя же все звали Деларю – «с улицы», ведь у тебя даже дома не было.
     Графиня шикнула на колдунью, и та прервав сухой смех произнесла: - Да давненько ты не заходила. Что тебе нужно на этот раз?
     Женщина помедлила с ответом: - Мне нужен яд. Самый надежный и сильный, который не оставит следов.
     Старуха пожевала сухими губами. На улице, пробежав по душным деревьям, завыл ветер. Он ворвался в коморку, через щели забитых окон, и всколыхнул седые волосы колдуньи.
   - Для кого он, если не секрет. – Старческие глаза, сузились от любопытства. – Для новой соперницы, или для старого любовника?
   - Для моего любезного мужа. – Улыбнувшись, ответила женщина. – Для графа Де-Бринвильер.
     Старуха охнула: - Ну что ж , есть у меня одно средство. Но я попрошу дорого.
     Глаза графини блеснули не истовым огнем.
   - Проси что угодно, для тебя я сделаю все!
   - Я верю тебе, - бормотания старухи стихли. С минуту женщина стояла одна посреди низкой коморки, слушая, как ухает в темноте филин, прирученный колдуньей вместо кошки. Иногда его глаза, как два огонька, вспыхивали желтым светом и гасли, пропадая из виду. Вновь раздались шаркающие шаги, и из темноты выплыла фигура колдуньи, обтянутая рваным платком.
   - Вот, - сказала она, протягивая пузырек, внутри которого, колыхалась пурпурная жидкость. – Возьми и слушай. Это чудеснейший яд!  Я купила его у иноземного торговца, что в прошлом месяце приезжал с заморскими диковинками в Париж. Его великое свойство не поддается изучению, хоть я и билась над ним долгими ночами, а результат не изменен. Эта красная смерть поражает не сразу, а медленно и мучительно, день за днем, забирая себе тело… Слушай внимательно: в утренний час польешь этим ядом капусту на огороде, к вечеру прикажи срезать качан, иначе на следующее утро растение погибнет. Этим же вечером скорми кролику, а утром пусть приготовят его на обед, если не поторопишься несчастное животное умрет в жестоких язвах. Сама не ешь обед и накажи всем слугам опасаться брать с твоего стола. Пройдет время и твой муж оставит этот мир.
   - Я бы хотела, что бы это время быстрее сократилось. – Глаза женщины блестели.
   - Не торопись, иначе ты выдашь себя и проиграешь. Помни, побеждает тот, кто умеет ждать. – Старуха взглянула ей в лицо. – А теперь моя просьба. Подыщи мне безопасное место. – Ее сухой голос переходил в шепот. – Сегодня я видела огромную собаку во сне. Она раздирала меня на клочья… Полицейские идут по моему следу. Конец мой близок, Мадлена. Нельзя мне оставаться здесь. –Внезапно она перестала осматривать не видящим взглядом комнату, и уставилась в лицо женщины. – Ведь ты не оставишь меня здесь им на съедение? – Она схватила ее за руку. – Ты увезешь меня отсюда?
     Графиня, казалось, не слушала ее, любуясь пурпурной жидкостью, блестевшей в свете свечей. Женщина вырвала руку из тощих пальцев старухи.
   - Не раздражай меня своей пустой болтовней, - сказала она. -  Если я сказала, что все устрою, значит я выполню обещание.
     И сверкнув кошачьими глазами, графиня покинула прибежище колдуньи.
                ***
     Изукрашенное фарфоровое блюдо было поставлено на стол. Когда слуга снял крышку, белый пар  взвился к потолку. В середине стола, среди овощей и зелени лежал только что приготовленный кролик. Терпкий запах приправ, к которому примешивался горьковатый привкус наполнял залу, но никто не заметил этого.
     Покрытый золотой корочкой, кролик выглядел соблазнительно, а голодный человек доверяет больше глазам. Слуги засуетились перед сидевшим за столом графом. Де-Бринвильер обычно обедал один. Он привык к отлучкам супруги, и теперь даже не поинтересовался ее отсутствием.
     Минуты бежали, и вскоре обед был закончен. Мужчина отложил салфетку, и встал, но легкое головокружение заставило его опереться о край стола. Постояв так мгновение, он оправил шитый золотом камзол, и вышел из залы прочь.
     Стоя в соседней комнате, Мария-Мадлена наблюдала за обедом. Улыбка все шире разливалась по лицу, а к концу обеда оно светилось от удовольствия. Лишь только граф покинул залу, женщина вошла, и отдав приказания слугам, бросилась к столу. Скинув на пол подсвечник и посуду, Мария-Мадлена завернула в скатерть блюдо с остатками обеда. Она распорядилась отнести кушанье в нищий квартал, и лично сообщить ей об исполненном.

     На притихший город опустилась ночь, рассыпав по небосклону золотые звезды. Они подмигивали во тьме  светящимся окошкам домов, притаившихся в благоуханных садах. Тихая мелодия волшебных сумерек перерастала в симфонию зыбкого сна. В открытое окно светила луна. Ее свет прорываясь сквозь вереницу облаков, ложился на подушку женщины.
     Мария-Мадлена не спала. Ее душу терзали сомнения. Еще час назад, когда она видела графа, он чувствовал себя в полном здравии. Но она верила колдунье. Старая ведьма не могла ее обмануть. И с этой мыслью новые чувства гнали ее сон прочь. Графиня мечтала быть единственной наследницей состояния своего мужа и по первому завещанию составленному много лет назад, она была таковою. Но было и второе завещание, написанное уверенной рукой всего день назад, в котором Мария-Мадлена не является наследницей графа Де-Бринвильер, и не имеет права даже на нищенскую подачку.
     Графиня встала и вышла на балкон. Она должна была уничтожить документ, лишавший ее громкого имени. И она сделает это, но не сейчас. Надо подождать, когда граф не сможет ей помешать.
     Легкий ветерок обдувал ее молодое лицо. Облокотившись на перила, она вдыхала аромат благоухающих цветов. Как вдруг в конце аллеи раздалось шевеление. Она была уверена, что видела человека. Графиня прислушалась, но уже ничто не нарушало тишины. Ее кошачьи глаза, рассекали темноту, но результата не было.
   - Эй, кто там? – Спросила  она, вглядываясь в сумрак ночи.
     Шорох раздался совсем рядом, и на дорожку, освещенную луной вышел человек. Широкополая шляпа скрывала его лицо, но женщина узнала пришельца по голосу.
   - Это я, Мадлена! – В одно мгновение он был у балкона. Скрывшись за гирляндой  винограда, мужчина взобрался по скрытой лестнице. Теперь он стоял возле нее. Его пылающие страстью глаза, ждали любви, но ответа не было. 
   - Нет, Антонио, не сегодня. Луна входит в зенит… Меня ждут большие события… Они изменят мою жизнь.
     Она хотела сказать еще что-то, но жаркий поцелуй мужчины, опалил ее лицо.
   - Мадлена, я ждал этой минуты так долго…
     Молодой человек был настойчив. Его желание всколыхнуло дремавшее чувство, и оно с силой набегающей волны окатили ее, с ног до головы. Голос сорвался. Еще мгновение, и женщина бы уступила, но рассудок вновь обуздал похотливое тело.  Графиня мягко отстранила его руки. Взглянув ему
 в глаза, она произнесла:
   - Уходи, Антонио! Летние ночи коротки, тебе еще подвернется удача…
     И открыв стеклянную дверцу, Мария-Мадлена скользнула в комнату, прикрыв ее за собой.

     Часы ожидания тянулись нескончаемо долго. А еще ужаснее было ждать кончины человека.
     Графиня не выходила из дома. День пробуждался и набирал силу. Улица Марэ заполнилась народом, спешащим в лавки и на рынок. Через час она вновь опустела.
     Солнце палило нещадно  сжигая листву деревьев. Мария-Мадлена, как тигрица, выжидала удобный момент, что бы напасть, растерзать, уничтожить. Она сидела в гостиной и строила планы на будущее, когда над ее головой, в кабинете мужа, послышалось движение, и стук об пол, какого-то предмета. Женщина немного помедлила, уняв дрожь, завладевшую в одно мгновение всем телом, и позвала слуг.
   - Идите к графу. – Сказала она. – Я слышала непонятный стук, как бы не случилось чего-нибудь плохого.
     Горничная исчезла, оставив графиню нежно улыбаться своей мечте прищуренными глазами. «Он в руках смерти, - подумала женщина, - И не что его не сможет спасти».
     Граф Де-Бринвильер действительно умирал, но смертью не видимой и страшной. После того злополучного обеда, приступы головокружения не повторялись. Лишь легкая слабость заявляла о себе, сковывая тело. Сидя у горящего очага, он чувствовал холод, пронизывающий жилы. Удивительно, и это в середине лета! Мужчина провел беспокойную ночь. Он метался по постели, снедаемый лихорадочным огнем. И только с утренними лучами ему удалось заснуть. Он был слаб и беспомощен, как ребенок.
     «Может быть я болен. Это лишь легкое недомогание», - думал он.
     Но с каждой минутой ему было все хуже. На него давила неистраченная
 сила губительной усталости. Тайный яд уничтожал тело. Медленно, он съедал клеточку за клеточкой, подчиняя себе старое тело. Граф протянул дрожащую руку к кубку, но он был слишком тяжел для него.  Пальцы перестали слушаться приказа, не ощущая то, что сжимали в своей хватке, и выпустили кубок. Пролетев по воздуху, он со звоном упал на пол, и красное вино вылилось наружу. Глубоко вздохнув, Де-Бринвильер попытался пошевелить левой рукой, но  безрезультатно. Она была мертва, так же, как и пальцы ног, которые начинали холодеть. Он откинулся на спинку кресла, из груди его вырвался глубокий стон.
     Сквозь пелену, застилавшую сознание, он слышал вздохи прислуги, их беспрерывное хождение, но все это было далеко, где-то в другом измерении.
     Заботливые руки Жанны (граф ни когда бы не смог спутать их с другими) укутывали его еле живое тело. Он хотел улыбнуться, но у него ничего не получилось.
     «Где я?» - Пронеслось в его голове. Больной мозг бился в горячке. На мгновение ему показалось, что он снова маленький мальчик, который болеет в своем имении, вдали от города, под опекой матери. «Георг! Георг!» - Нежный голос звал его, и он мчался на этот зов. То всплывая из давно забытого сна, то вновь с головой утопая в бездонном небытие, граф потерял счет времени. Он очнулся только тогда, когда повелительный голос настойчиво произнес:
   - Граф, вы слышите меня? Откройте глаза и взгляните…
     Де-Бринвильер заставил себя сделать это. Его мутные глаза блуждали по комнате, пока не наткнулись на изучающее его лицо с мешками под синими глазами.
   - Вот, вы уже здесь. – Голос пришедшего звучал резко. – Вы слышите меня? Кто я?
     Собрав последние силы и сделав невероятное усилие, граф вспомнил лицо пришедшего. Это был доктор. Мужчина открыл рот, но не звука не слетело с  пересохших губ больного. Он пытался снова и снова, но лишь мычание нарушало гробовую тишину.  Он не мог произнести ни слова. Это новое открытие, точно ножом полоснуло по истерзанному сердцу несчастного. Но собрав все свои силы, он еще кивал головой в ответ, на вопросы доктора, который делал необходимые пометки в своем блокноте.
     Минуты тянулись медленно, а доктор все копошился у кровати больного, пытаясь выяснить источник болезни. Все было спокойно, когда потайная дверь, скрытая гобеленом скрипнула, впуская посетительницу. Она, подобно тени, тихо  вошла в покои мужа, и остановилась у стола. Загадочный свет ее глаз был прикован к больному, и казалось, от этого он пришел в беспокойство.
     Краем глаза, граф увидел свою жену, о существовании которой забыл, в приступе болезни, и вдруг, он понял где искать источник своих бед. Больной разум вспомнил о их последнем разговоре, притворных слезах и решительности в этих кошачьих глазах; он вспомнил о завещании. С губ графа сорвался стон. Подняв правую руку, которая еще слушалась его, он указал на женщину, стоящую подле кровати. Он решил на глазах доктора изобличить ее. Но больной не ожидал того, что последовало за этим.
     Поняв намерения мужа, Мария-Мадлена бросилась к нему, и упав на колени, сжала его руку в своих ладонях.
   - Дорогой, я не могла ждать пока выйдет доктор. Я так волнуюсь за тебя! – Ее голос срывался, и слезы душили, собираясь  в комок у горла. Точно поток, они потекли по щекам. – Господи, за что ты послал нам это испытание? – Воскликнула она, подняв глаза к небу. 
     Это милое личико, залитое слезами; ангельское выражение, с не скрываемой грустью, могли ввести в заблуждение любого.
     Почти оторвав женщину от руки ее мужа, которую она в исступлении целовала, доктор нежно сказал, обнимая ее за плечи:
   - Успокойтесь, мадам! На долю вашего мужа выпало невероятное испытание, и нам остается лишь молить Бога, что бы он послал ему выздоровление. – Он взглянул в бархатные глаза графини. – И я надеюсь он не останется равнодушным к вашим молитвам, графиня. А теперь нужно оставить графа. Ему необходимо отдохнуть.
     Доктор отправился к двери, поддерживая Марию-Мадлену. И когда они вышли, и створки плавно закрылись за ними, прижав кружевной платок к лицу, женщина вновь расплакалась.   
   - О, присядьте, прошу вас. – Доктор налил воды. – Вот, выпейте…
   - Скажите, что с ним? – прошептала наконец женщина, делая вид, что успокоилась.
   - О, мадам, он очень плох. Его недвижимость и немота, говорят о том, что очень скоро он оставит нас…
   - Боже, за что? – графиня заломила руки. – За что ты так беспощадно караешь нас?
   - Мадам, выпейте воды, и успокойтесь. Поверьте, я бы хотел утешить вас, но даже обнадежить не могу ни чем. Увы! Конец очевиден. Что-то ослабило его здоровье, и он не сможет подняться.
     Доктор посмотрел в заплаканные глаза.
   - Хотя, все может быть. Пути Господни неисповедимы. Молитесь…-  Он помолчал, глядя на прелестное создание, убитое горем. – А завтра утром я зайду.
     Мужчина поцеловал протянутую руку, и грустно улыбнувшись, вышел.
     Опустившись в кресло, Мария-Мадлена долго сидела, глядя, как день скрывается под вуалью вечерних сумерек. Ее мысли блуждали далеко, и никому не дано было угнаться за ними. Слуги, точно тени, внесли свечи. Ночные шторы закрыли провалы темных окон. Дом сковала тишина. Зыбкое пламя свечей играло на стенах, отражая не ясные тени. Легко трепыхая крыльями, ночной мотылек кружился около огня. Мария-Мадлена не подвижно сидела на том самом месте, куда усадил ее доктор, и прислушивалась. Казалось, все вымерло, и лишь шелест крыльев бабочки нарушал покой. Красивые глаза впились в хрупкое создание, играющее с огнем, тень от которого металась по стене, подобно гигантской птице.
     Женщина следила за ней, восхищаясь маленькой игруньей, инстинкт которой звал ее к огню, а другая сила  - самосохранения - не давала ей растаять в пламени. Пляска со смертью продолжалась не долго. Волна тепла подхватила легкое крыло мотылька, и увлекла его крохотное тельце в горячее пламя. Раздалось шипение. И в следующий момент, огонь выплюнул яркую искорку, закружившуюся в воздухе. Он сожрал ту, которая играла с ним.
      Мария-Мадлена вздрогнула. Точно в бреду, она не спускала глаз с черного комочка остатков на полу.
     «Так будет с каждым, - подумала она, - Пусть этот мотылек и одержал победу, танцуя в пламени, но лишь на мгновенье… Если нет сил победить, пусть хватит гордости не покориться».
     В этот момент жизнь ей представилась хрупким ледком, по которому все скользят с риском для жизни. Женщина встала, и подойдя к жалким останкам бабочки, раздавила их носком туфли в прах. И  в это мгновение далеко на лестнице послышались шаги. Они не затихали. Кто-то поднимался, направляясь в комнату, где стояла графиня.
                ***
     Легкие шаги замерли у двери, и преодолев это препятствие, они вошли в залу. Блики свечей осветили лицо молодой и красивой женщины. Она шла с тазом, наполненным водой в спальню графа. Казалось,  в сумраке комнаты, она не заметила хозяйки и продолжала свой путь.
   - Жанна, постой. – Графиня подошла к ней.
     Она почувствовала, что служанка сжалась в комок от окрика.
   - О, мадам, простите меня. Я думала, что здесь ни кого нет. Свечи совсем не рассеивают мрака…
   - Не утруждай себя объяснениями. – Мария-Мадлена улыбнулась. – Куда ты идешь?
   - В спальню вашего супруга, мадам. Вот вода и мыло. Мне нужно привести его в порядок. – Жанна опустила глаза под взглядом хозяйки.   
     Ее сердце бешено колотилось. Она хотела, как можно скорее убежать прочь.
   - Оставь все здесь. Я сама займусь этим. – Женщина замолчала, разглядывая служанку. – Жанна, ты еще помнишь о нашем разговоре? Верно, ты обдумала мое предложение?
     Молодая женщина опустила голову.
   - О чем, вы, мадам? Я постаралась забыть о нем.
     Сжав алые губы, графиня взглянула ей в лицо: - Ты не помнишь? – Она встряхнула ее за плечи. – А жаль! Я хотела дать тебе все, но видно ты сама отказалась от своего счастья. Как только я буду свободна, зайди ко мне… А теперь ступай. 
     Цепкие руки графини выпустили хрупкие плечи служанки. И оказавшись на свободе, Жанна бросилась прочь, сбежав по ступеням длинной лестницы. Ее шаги затихли в темноте. И оправившись, Мария-Мадлена шагнула в комнату супруга.
     «Ну, что ж, дорогой, я отыщу твое завещание, и облегчу свои муки совести».

     … Перерыв все ящики стола, под строгим оком умирающего, графиня нашла ключи от сейфа. Испытующе глядя в лицо мужа, она медленно поворачивала ключ в замочной скважине. Ее забавляло бледное лицо графа, его сверкающие глаза. Взгляд больного то приказывал, то просил оставить затею обыска, но Мария-Мадлена смеялась над чувствами несчастного умирающего. Было что-то неестественное в том, что несколько дней назад этот немощный старик показывал ей на дверь и презирал ее так, как она сейчас ненавидит его.
   - Да, я тебя презираю, - сказала наконец женщина, когда второе завещание было у нее в руках. – Я всегда считала тебя святым человеком, но не теперь.
Ты очень многое не знал обо мне. 
     Она взглянула в его глаза, и прочла там насмешку.
   - Ты можешь насмехаться, - прошипела она. – Я доставлю тебе это удовольствие, ведь тебе осталось немного жить на этом свете.
     Графиня улыбнулась одной из самых очаровательных улыбок.
   - Да, да - немного. Ведь это я сделала тебя таким. Я не боюсь это признать. Да, и ты никому уже это не расскажешь…
     Сжимая в кулаке завещание, которое сулило ей нищету, она села рядом с камином, так, что бы граф видел ее. 
   - Смерть – это не отставка, - Злорадно прошептала она, - Смерть – это  навсегда.
     Ее растрепанные волосы, горящие злобой глаза и ядовитая улыбка – как он ненавидел ее. Женщина, казалось, прочла это на его старом, обветшалом лице.
   - Ты уйдешь, - повторила она. – А я останусь здесь. Красивая и молодая, с твоим именем и состоянием. – Ее взгляд бесцельно блуждал по полутемной комнате. – Видишь это завещание, так оберегаемое тобою, сейчас оно сгорит и истлеет, так же как истлеешь ты, в своей новой каменной обители под сводами церкви.   
     Она опустила край листа в огонь, и пергамент почернел, от занявшегося пламени.  Его беспощадное дыхание пожирало бумагу. Граф содрогнулся, лежа на постели, крик застрял в его горле. Он поднял руку, намереваясь остановить ее, но было уже поздно. Его хриплое бессвязное бормотание, развеселило женщину.
   - Ты что-то хотел сказать мне, дорогой? Или может быть мне послышалось? Ах, прости! – Произнесла она, бросив горящий листок в камин. – Я не знала, что это принесет тебе такую боль.
     Она замолчала, глядя на страдания старика. Немощный калека ничего не мог сделать, лишь судорожно глотал воздух, точно выброшенная на берег рыба. Его парализованное тело, точно неизмеримый груз, держал мужчину в
 плену, собственной беспомощности.   
   - Боже, как ты смешон в своей немощи. Где, те сильные руки, выставлявшие меня прочь, и суровый голос, прочитавший приговор? От них осталась лишь дрожь и бессвязное бормотание.
     Графиня вздохнула, увидев, как судорожно старик сжал в кулаке простыню.
   - Но уже скоро наступит конец твоим мучениям. – Сказала она, садясь рядом, и глядя ему в затуманенные болью глаза, с невыразимой нежностью. – Мне жаль тебя, мой любимый супруг. Мы  были хорошей парой. Вероятно свет пожалеет меня, оплакавшую кончину своего благочестивого мужа… И никто не узнает истины, мой друг.
     Женщина еще раз улыбнулась, и ее легкий шепот донесся до его раздраженного ума: «Спи спокойно». А поцелуй, точно ядовитый укус, заклеймил губы. Мария-Мадлена ушла тихо, улыбаясь в темноте.
     Лежа в смятой кровати, граф еще долго ощущал тошнотворно резкий запах ее духов. Даже здесь, сейчас ему не было спасения от женщины-гадюки, коей была его жена. Ему было нестерпимо больно, но не от боли телесной, которая раздирала его организм на тысячи кусочков, а от сознания того, что он не наказал ее – это воплощение дьявольского коварства и злобы. Губы графа горели, от сладостного поцелуя чертовки, но у него не было сил, что бы  вытереть их обессиленной рукой.
     «В каждой груди есть своя змея», - подумал граф. Он хотел выкрикнуть это ей в след, но голос не повиновался ему. Мужчина еще раз вздохнул, и ему стало мучительно тяжело, что никто не узнает истинную причину его смерти. Его веки налились свинцом, и медленно сомкнулись. На мгновение он представил эту комедиантку у  своего гроба, рыдающую у его изголовья в угоду зрителям, и слова друзей: «Крепитесь, мадам! Граф Де-Бринвильер покинул нас, но уверяем, он  в лучшем мире!» 
     Его рассудок помутился. Резкая боль сжала тисками голову. Сквозь пелену, он увидел свою мать, которая нежно  манила его в яркий солнечный мир вечности.  «Георг! Георг!» - неслось в сознании имя, и вздохнув последний раз, он шагнул ей на встречу, но не почувствовал под ногами земли. Все стемнело, будто глубокой ночью. А он все падал и падал в бездонный колодец. И вот его тело ударилось о что-то твердое, а слепые глаза увидели смерть…

                ***
     Как  только утихла похоронная музыка, ушли в прошлое тяготы похорон и соболезнования друзей, в особняке на улице Марэ началась новая жизнь. Она вошла тихая и не приметная, но решительная и не покалебимая.  Мария-Мадлена Де-Бринвильер обворожительная дама, была единственной хозяйкой этой жизни.
     Зажглись свечи. Легким покрывалом ночь укутала притаившийся город. Плотные шторы отделили женщину от внешнего мира. Графиня праздновала победу. Сидя на кушетке возле зеркала, она улыбалась своему отражению, и пила вино. Ее бокал наполнился второй раз, когда стук в черную дверь заставил женщину вздрогнуть.
     «В такой поздний час могут приходить либо «служители веры», либо любовники», - подумала она, и насторожилась. Прошло несколько мгновений, и вытканный гобелен вздрогнул, пропуская служанку. За ней следом вошла молодая женщина. Ее голубые глаза  сверкнули, отразив пламя свечей. Она медленно  сняла капюшон плаща, скрывавшего белокурую голову. Каскад струящихся льняных волос окутал плечи гостьи. Узнав знакомую, графиню Де-Ляша, Мария-Мадлена облегченно вздохнула. 
   - Твой приход испугал меня, Софии. – Сказала она, отпустив прислугу.
   - Здравствуй, я скорблю вместе с тобой о кончине твоего супруга. – Пришедшая подошла к подруге. – Но ведь ты этого хотела, не правда ли? – Спросила она шутливо и улыбнулась.
     Улыбнувшись в ответ, Мария-Мадлена встала и обняла гостью. Их тонкие руки сплелись, а губы Софии нашли уста Мадлены.  В свете свечей страстный поцелуй был долог. Но вот насладившись счастьем встречи, Софии подняла глаза.
   - Но я пришла не за этим, сестра. Наш общий Бог-Отец, наш создатель призывает своих детей. Наемная карета ждет нас. Поторопись, ибо час уже близок… 
     Выпустив Де-Ляша из объятий, Мария-Мадлена удалилась прочь. Что бы через четверть часа, уже снова быть рядом с подругой.
   - Я готова сестра! Веди меня!

     … Тихо покинув дом, женщины прошли квартал Марэ и сели в ожидавший их экипаж. Копыта лошадей застучали по мостовой, и эхо плясало среди сонных домов, пока ночная мгла не поглотила его...   
     Лишь только утром, когда первые солнечные лучи забрезжили на горизонте, и заиграли на мокрой от тумана мостовой, графиня снова была дома. Усталая, с потухшими глазами, она рухнула на постель, предаваясь блаженству сна. Ее сон был глубок и тих, хотя бледное лицо то вздрагивало, то расслаблялось. Иногда на него набегала тень, но вскоре оно озарилось трогательной полуулыбкой.
     На Соборе загудели колокола. Женщина проснулась. С минуту посидев на постели, она встала и подошла к столу. Достав толстую тетрадь, графиня села на стул.  Глаза пробежали последние страницы, изборожденные мелким почерком. Мокнув перо в чернила, Мария-Мадлена поставила очередную дату и принялась писать:
     «Это была дикая ночь. Не помню сколько раз я была с моими братьями и сестрами в этом брошенном монастыре за городом, но такого я никогда не видела. Этой ночью был час вступления под знамена нашего Бога, Единственного создателя всего земного – Л Ю Ц И Ф Е Р А. Лишь только он дает свет нашей жизни. Он помогает нам.
     Ровно 3 года назад, я, как и вчерашние пришедшие, была удостоена высшей милости – породниться с братьями и сестрами ордена Тьмы. Помню, мне было страшно; каждая клеточка моего тела дрожала от томительного предчувствия. Но мне помогли перейти ненавистный барьер, и вступить в лучшую жизнь, хотя и тайную. 
     Все здесь становятся равными. И нищий, и богатый может выбрать себе достойную подругу или друга, для совершения таинства перед ликом Отца. Предрассудки не стесняют этот чистый мир…
     Но я отвлекаюсь.
     Новообращенных было пятеро. Трое мужчин и две женщины. Одну из них я хорошо знаю. Эта молодая особа только что вошла во владение собственностью после смерти матери. Из мужчин барон Де-Гон мне тоже был прекрасно известен своей несдержанностью и угрюмым нравом. Двое других не бросались в глаза, зато последний был не выносим. Я как будто бы видела его в свете, но не могу с полной уверенностью это утверждать. Но вероятно он прекрасно знал меня и хотел понравиться. Я спросила про него Софи, и она сказала, что знает этого человека. Оказалось, что он единственный сын знатного дворянина и только что вернулся из-за границы, где учился. Но не смотря на юный возраст, он уже снискал уважение и доверие Короля. Имя его Мартен Д-Аржантейль.
     Наш святой отец, в прошлом  лишенный сана священник Гибург, приказал преклонить колени, а когда все повиновались, вознес мольбы к небу. Его голос то возрастал, то переходил в шепот. Своды монастыря подхватывали его призыв, и мы вторили его молитвам, призывая Люцифера нам в силу и помощь. Тусклый свет свечей, чье пламя трепетало от движения воздуха, создавал полумрак. В экстазе безумия святой отец раскачивался в такт пению, и мы повторяли за ним безумный танец…
     Сколько это продолжалось? Увы, я не помню.
     Наш учитель и брат – Гибург – рвал на себе одежду, и заламывая   руки, выкрикивал проклятия. Казалось, сейчас пена  бешенства выступит на его губах. И вскоре, я уже совсем забыла об Д-Аржантейле, который не спускал с меня своих восторженных глаз.
     Упав на пол, я подняла лицо к темному потолку, где пламя свечей не могло разогнать сумрак, и с искренностью стала благодарить Люцифера за помощь оказанную мне недавно. Что-то во мне говорило, что он слышит меня и, его не видимые пальцы касаются моего лба в истинной любви.
       Но вот святой отец стал истерично кричать. Он упал на пол, и его тело стало содрогаться от невиданной силы. Его слова,  которые он кричал в темноту ночи: «Приди! Приди к нам! Мы ждем тебя!» - возымели действие, и на него снизошел дух нашего спасителя. Шум в зале стих. Глаза всех устремились на возвышение, где бился в истерике святой Гибург.
     Невероятная сила подняла его над каменным полом и, тряхнув, бросила вниз, туда, где молилась притихшая толпа. В следующий миг неподвижное тело пошевелилось и резко поднялось. Лицо святого отца обратилось к нам, но это было не его лицо…
     Искаженное жестокими муками, оно походило на маску зверя. Глаза светились призрачным огнем. Спутанные космы волос свисали на плечи, где на иссохшем теле висели клочья от одежды. Это был наш Бог! Он пришел к нам в образе святого отца. При виде его, страх сковал мое тело. Я часто дышала, глядя в огненные глаза, которые обведя зал с притихшими людьми, остановился на лице каждого. О, мой Бог был ужасен и прекрасен!
     Взойдя на возвышение, он взмахнул рукой, и из-за узкой двери в залу вышли два человека в черных одеждах. Они волокли по полу мешок, откуда раздавались приглушенные стоны. Все бесшумно следили за ними. Вскоре мешок был развязан, и от туда вытащили молодую девушку. В свете свечей было отчетливо видно ее обнаженное тело, отливающее розовым блеском. Она была красива, и заплаканное лицо придавало ей не земную прелесть.
     Божество взглянуло в зал и взмахнуло рукой. Мы запели, а он все ближе и ближе подходил к бесценному подарку, предназначавшемуся ему в невесты. Шепча молитвы, я смотрела на девушку. Ей  было не больше 17 лет. Вероятно она была нищая бродяжка, каких много на Парижских улицах, однако не потерявшей своей ценности называться девственницей.  Те, кто должен быть сегодня посвящен, привели ее против воли и, она должна была стать подарком Люциферу.
     Мы пели. Свечи мерно горели, иногда вздрагивая. Девушка плакала, смотря невидящими глазами в зал. Но когда она оглянулась и увидела наше божество, то вздрогнула и закричала. Его глаза горели, глядя на нее.
     Она бросилась бежать, но цепкие руки схватили хрупкое тело. Мое сердце часто забилось, а грудь в такт ему поднималась. Мне казалось, что это я должна быть в его объятиях. Но ворвавшийся в двери ветер, остудил меня. Он возник ни от куда; одним дыханьем потушив свечи.
     Воцарилась тишина и мрак. Над нами пронесся пронзительный крик. Он отразился от стен, и все звучал эхом в моих ушах.  Я содрогнулась, так как после истошного крика раздалось звериное рычание, и скрежет зубов сменился хрустом костей.  В моем горле пересохло. А когда внезапно снова зажегся свет, все увидели святого отца Гибурга, без  сознания лежавшего на полу, а неподалеку бездыханное тело девушки. Ее шея была сломана, а с открытых губ капала кровь. 
     Высшее удовольствие нашего бога, есть лишь обратная сторона высшего страдания…
     Мне вдруг стало противно. Я закрыла глаза и отвернулась. София рядом со мной обливалась слезами. Ее лицо было полно ужаса. Странно, но мы наверное никогда не привыкнем к подобным зрелищам.
     За моей спиной послышалось нетерпеливое дыхание. Я оглянулась и в свете свечей увидела лицо новообращенного. Это был Д-Аржантейль. Он подошел ко мне медленно. Его глаза горели фанатичным огнем. На его лбу виднелась красная полоска, еще свежей алой крови девушки. Его окрестили в нашей церкви. Он был теперь одним из нас.
   - Вы мне очень нравитесь. – Произнес он, гладя мне в глаза, чудесным взглядом, который поразил меня.
   - И вы мне, - ответила я, - Но не очень.
     Я собиралась отвернуться, но он удержал мою руку. Его горячие пальцы
 жгли меня. В этот момент мне было все равно, что он мне скажет. Но этот юный мальчик был в высшей степени обучен светским манерам.
   - Мадам, я  был рожден на свет, что бы встретить вас в этой зале полной людей и влюбиться в вас.
     Я все пристальнее смотрела на него, изучая правильные черты лица. Густые, черные брови, тонкий нос, четко очерченные губы – он был античным греческим богом.
   - Я боюсь ошибиться, - тихо сказала я.
     Но его ответ был готов: - Лучше ошибиться, чем не попробовать.
     Он  улыбнулся, и эта улыбка обезоружила меня. За моей спиной везде, куда падал глаз, братья и сестры нашей общины придавались утехам любви. Мгновение я медлила, но легкий стон Софии убедил меня. Я улыбнулась милому мальчику.
     Передо мной, в воздухе наполненном страстными голосами, возникли не меркнущие строки, горящие огнем в моем мозгу. Это был наш лозунг:
     «Один принадлежит всем. Все принадлежит каждому».
   - Ну что ж, здесь все равны. – И я расстегнула ему рубашку.
     Безумная ночь любви с этим человеком невероятно истощила меня. Не смотря на свою молодость, он был демоном, пожирающим мое тело все без остатка. Ах, Мартен чудесен! Но я не могу забыть  мои прежние слабости…»

     Рука графини Де-Бринвильер тяжело опустилась на колени. Перо выпало из уставших пальцев. И откинувшись на спинку кресла, она закрыла глаза. Мария-Мадлена предавалась воспоминаниям, закрыв тетрадь.
     Что есть сухие выражения на листе бумаги, когда в голове еще теплится память восторгов?
                ***
     Как только женщина закончила писать, в дверь, скрытую гобеленом постучались. Вздрогнув, графиня спрятала тетрадь в ящик комода, и сказала: «Входи!»
     На пороге комнаты стояла Жанна. Ее волосы были тщательно убраны, платье выглажено, а лицо выражало смирение. Она вошла в комнату, и луч солнца, что косой полосой падал из окна на пол, озарил ее глаза. Молодая женщина была похожа на ангела.
   - Зачем ты пришла? – Мария-Мадлена пристально вгляделась в ее лицо.
   - Вы сказали мне, что хотите видеть меня, мадам, как только освободитесь. – Коротко произнесла служанка.
   - Ах, да! Я совсем забыла. – Графиня откинулась на спинку кресла, разглядывая пришедшую. – Итак, мое предложение тебе кажется абсурдным… Посмотри на меня и не прячь глаза, как невинная девственница. Вот так-то лучше… Отвечай мне.
   - Мадам, когда я пришла сюда на работу, мне не было и 15 лет. Граф Де-Бринвильер был добр ко мне и, за его заботу я честно выполняла свои обязанности, порученные мне. Прикажите что угодно, и  я с радостью выполню это, но… я не в силах сделать то, о чем вы меня просите…
   - Просите? – Мария-Мадлена перебила ее. – Нет, я приказываю! Я требую, что бы ты  услаждала свою хозяйку, но ты, мерзавка, не подчиняешься мне. – Графиня шипела, точно змея. Ее  безупречное тело подалось вперед. – Ты сама подписала смертный приговор, и себе, и своей семье.
     Возглас ужаса слетел с губ служанки. Жанна отпрянула, под пронзительным взглядом кошачьих глаз. Волосы Марии-Мадлены были распущены, глаза сияли лихорадочным огнем – она была похожа на огненную гиену. Графиня старалась сдерживать себя, но безрезультатно.
   - Что ж, - произнесла наконец она, и загадочная улыбка скривила губы, - Будет по-твоему. Ты говоришь: хозяин был добр к тебе? Ответь мне, Жанна: ведь ты любила его, но скрытно и нежно. И вероятно от этого он окружал тебя вниманием… Граф дал денег на приданное бедной сиротке, нашел жениха, в последствии ставший твоим мужем, был крестным вашему сыну. – Глаза зверя обжигали жертву. – Ответь мне, ведь ты была любовницей моего мужа?
     Опустив глаза, Жанна покраснела. Как бы ей хотелось убежать подальше, от всезнающей хозяйки. Ей было стыдно.
   - Вижу, как ты изменилась в лице. Я знала о твоих похождениях, и теперь не сержусь на  тебя. Но почему твой язык не поворачивается сказать мне об этом? Почему, ведь это так прекрасно, когда тебя любят. Посмотри мне в глаза и скажи: «Ваш муж любил меня больше вас! Он наслаждался мной, моим теплом и любовью, которую я дарила ему!» Брось мне эти слова в лицо. Что же ты молчишь?
   - Госпожа графиня, ваш муж был моим благодетелем, и я любила его всем сердцем. И я скорблю о его кончине.
     Глаза Марии-Мадлены метнули молнии.
   - Ну, хватит! – Выкрикнула она, ударив по столу рукой. – Закончим не нужный разговор. Хозяин, кому ты дарила любовь, в прошлом, а я  твоя реальность. Почему бы тебе не любить твою госпожу так же, как  своего хозяина? Но я вижу по глазам – это тебе претит. Что ж, ты сделала свой выбор. – Графиня понизила свой голос до шепота. – Я  увольняю тебя! Ты не имеешь права на проживание с семьей на территории дома в городе и замке в имении. Ты больше не получишь работы и денег, а так же не сможешь устроиться где-то в другом месте, так как я не дам тебе рекомендаций.
     Краем глаза графиня наблюдала за женщиной. Приговор был жесток, и его бремя сгорбило ее прямую спину. Лицо стало белое, как полотно. Можно было подумать, что она вот-вот  потеряет сознание, будто у нее из-под ног выбили почву. Графиня помедлила, разглядывая ее. Молодая служанка была прекрасна, и ее не покорность лишь разжигала аппетит.
   - Итак, ступай! И я  надеюсь, что ты найдешь себе работу и кров, в переполненном бродягами Париже. И не считай меня злодейкой, Жанна, я испытываю к тебе любовь, но что я могу поделать, если ее отвергают. Ты была не сговорчива – теперь пожинай плоды…
     Вымученный стон, сорвавшийся с губ женщины, оборвал речь графини.
   - Прошу вас, мадам, смилуйтесь! – Стройное тело подкосилось, и упало к
ногам хищницы, точно срезанный колос. – Мне не куда идти. У меня нет другого дома. Прошу сжальтесь надо мной, мадам!
     Бусинки слез, подобно бриллиантам, катились по щекам служанки. Ее руки в истерике сжимали подол  платья жестокой хозяйки.
   - Не губите, не губите! – Шептали красивые губы, но она не получала ответа.
     Мария-Мадлена упивалась триумфом.
   - Иди же прочь. Вскоре мой указ на счет тебя будет у управляющего, а он известит каждого. – Графиня оторвала от платья сжатые руки. – Вероятно часа тебе хватит, что бы собрать не затейливый скарб? Иди и поторопись.
     Измученное лицо женщины спряталось в ладонях, и она не ровным шагом пошла к двери.
   - И знай, Жанна, я буду ждать тебя… - Донесся до сознания властный голос. Тяжелая дверь закрылась, и притихшую комнату озарил неистовый смех.
                ***
     Ураганный ветер бушевал, поднимая столбы пыли. Его зловещее бормотание и стоны были слышны в трубах домов, куда непогода загнала людей. Сухой и сильный, он пригнал к вечеру тучи, которые пролились на землю ледяным дождем. Улицы Парижа были затоплены водой, а водяная стена, слитая воедино из мириадов хрустальных цепочек, все еще завешивала мир.
   - Ну, и ливень! В такую пору даже собака капитана полиции из дома нос не высунет.
     Старая колдунья крякнула и, опустив штору, отошла от окна.
   - А здесь так тихо и уютно, - продолжал скрипеть ее голос. – Хорошую квартирку ты мне нашла.
     Закутавшись в плащ, Мария-Мадлена сидела на грубо сколоченном стуле. Старуха прошаркала из угла в угол и посмотрела на нее.
   - Угадай, кто мне принес этот стул, на котором ты сидишь? – Ее старческие глаза лукаво смотрели на женщину. – Нет,  ты не вспомнишь его. – Старуха захихикала.
   - Ну говори. Я не люблю неизвестность.
   - Головоногий Понсон. – Весело ответила она, и видя недоуменное выражение на лице Мадлены, продолжила. – Ты не помнишь его? Он брат Джереми, если это освежит твою память. Да, Джереми, который как привязанный ходил за тобой. – Она помолчала. – Да и ты не обделяла его нежностью.
     Старуха проковыляла к печи.
   - Сколько лет прошло? А я его сразу узнала. Такой же маленький и круглый, только теперь и усы еще под толстым свиным рылом. Но он не чета был своему брату. Джереми был парень, что надо! – Она поворошила поленья. – Теперь ты вспомнила?
   - Да, - Мечтательный взгляд Мадлены блуждал в прошлом. Там, где  на серых улочках Парижа, она дралась с грязными девчонками за право быть любимой Джереми Великолепного. Тогда, в той схватке она победила. Как, впрочем, побеждала всегда. Женщина вздохнула.
   - И что же дальше? Надеюсь, ты не говорила с ним?
   - Я так и поступила. – Она причмокнула. – Столько лет прошло, а он рассказал мне, что Джереми все еще любит тебя. Что искал, когда ты вдруг исчезла, - старуха хихикнула. – Слышь, Деларю, он не  забыл твоих поцелуев…
     Из мечтательного, взгляд женщины превратился в угрожающий.
   - Ты совсем выжила из ума, старая сводня? – Вспылила графиня. – Я не за этим искала тебе квартиру, что бы весь Париж вновь узнал где ты живешь. Если так и дальше пойдет, я не стану помогать тебе. Я не хочу иметь дело с полицейскими.
     Она тяжело дышала. Грудь сжималась при мысли, что ее ждет скорая кончина. Колдунья не моргая смотрела на нее. Она, казалось, читала по белому открытому лбу молодой женщины, по бархатным глазам, извергающим огонь. Пройдя к ней, старуха провела рукой по ее щеке и села рядом.
   - Я вижу что-то тревожит тебя. Расскажи мне свои горести и сомнения, и я помогу тебе.
     Мадлена еще мгновение сидела молча, разглядывая узор на ветхой книге. Из темного угла заухал филин, вторя стуку ее беспокойного сердца, и шороху ливня за окном.
   - Сегодня ночью я видела странный сон, - начала она…

     … Темнота  кромешной ночи вползла в комнату, борясь со светом печи. Потрескивание поленьев сливалось с шуршанием дождя за окном. Там, за непреступной завесой воды, были люди, кипели страсти; а здесь в тихой уединенной комнате вершился суд над ними, рукой провидения. Воск, обгоревших свечей таял в пламени и шипел, предвещая полночь. Из темного угла, где горели огнем круглые глаза филина, доносились бормотания и шорохи. Иногда комната совсем погружалась в тишину. И в одну из таких минут Мария-Мадлена заговорила.
   - Мой сон был странен и ужасен.  Неприятное ощущение тяготит душу, теплится вот здесь. – ее ладонь легла на высокую грудь. – Я  чувствую беду. Не осознанно, но неизбежно неизвестность поглотит меня. – С минуту  она молчала, и вот посмотрев на огонь, она продолжила. – Как всегда я разделась и легла в постель, но в  эту ночь я долго не могла заснуть. Уже взошла луна, и когда ее лик глянул в окно, мои веки смежились. И сквозь красные пятна сознания, я почувствовала, что куда-то лечу.  Я заснула, все глубже и глубже проваливаясь в пустую бездну, но вот мелькнул свет…
     Он лился ото всюду: с голубого неба, отражался от вод неизвестной мне реки. Я увидела миллионы людей, отдыхающих на равнине. Но это были люди-воины, остановившиеся на привал. Поняв это я окинула их взглядом, и увидела себя. Я была мужчиной. – Мария-Мадлена вздохнула. От волнения, ее грудь неистово колебалась. – Меня называли Филиппом Прекрасным, королем Французским. Я возглавляла армию на кануне битвы. Был уже вечер, и я уединяясь в палатке, сняла мужские доспехи и легла, заснув во сне второй раз. Теперь я не переносилась в страну грез, так как уже находилась в ней. Я увидела дерево, которое поднялось из земли, покрылось листьями, и на моих глазах засохло, превратившись в сухое полено. Налетевший ветер раскачал его, и оно с шумом упало к моим ногам, зацепив мои одежды корявыми сучьями.
     Женщина замолчала, смотря в пол не видящими глазами, тогда как старуха крехтя,  ходила по комнате.
   - Не слишком утешительное видение, - наконец проговорила она. – Сон во сне… Плохо, очень плохо.
     Глаза гадалки уперлись в лицо графини, и когда их взгляды встретились, то старуха почувствовала страх в тех других напротив.
   - Боюсь сказать, что-то не то, но ты сама хотела знать значение своего сна.
     Повернувшись спиной к собеседнице, колдунья перемешала тростью поленья в печи, и подождав, пока красные искорки, взметнувшиеся вверх погаснут, произнесла:
   - Ты верно не знаешь, что на другой день после зловещего сна, государь одержал победу над противником, но сам умер вечером во время пира. Жизнь и смерть – причина и следствие! – Колдунья почувствовала, как вздрогнула гостья, и повернулась к ней лицом. – Главная тайна  жизни  - это смерть, помни об этом, Мадлена. 
     Дождь с новой силой зашумел по притихшей листве, омывая ее холодной водой. Мария-Мадлена подняла глаза на старуху. В них читался не преодолимый ужас. «Значит я должна вскоре умереть?» - казалось, спрашивали они.
   - Зеленое дерево – это твое положение в обществе, богатство и связи. Но сможешь ли ты сохранить все это? – Старуха пожевала губами. – И если да, то не страшись сна; а если нет… Твое дерево засохнет, Деларю, опадут листья. Тебя изгонит общество и будут презирать люди. Остерегайся, если это случиться, правосудие свершиться на земле, а всевышний изгонит тебя из своей обители… Тебя ждет смерть, самая мучительная и безжалостная среди тех, что даны человеку, - Она помолчала, впиваясь взглядом в ее лицо. – Государь умер посреди торжества; так и ты погибнешь, празднуя свое величие.
     Колдунья видела, как  вспыхнули и потухли дикие кошачьи глаза. За окном послышался цокот копыт.
   - Кто бы это мог быть? – Удивилась старуха, и заковыляла к окну.
   - Это за мной, - тихо ответила графиня. Ее замогильный голос дрожал. – Мне пора…
     Она поднялась, и взглянув на деревянный стул, медленно пошла к двери. Старуха не узнавала ее.
   - Помни, что я тебе сказала. Розы хороши, пока свежи шипы. Остерегайся! Искушение ходит рядом с тобой, Мадлена. – Но ее слова утонули в шуме дождя. Дверь закрылась и, экипаж покатил по залитой дождем улице.
     «Она слишком запуталась, и уже не сможет свернуть на дорогу добродетели», - Подумала старуха, глядя, как скрывают струи дождя, промокшую карету. Она глубоко вздохнула и задернула занавеску.

     … Бесконечный путь в шуме дождя был кончен. Войдя в спальню, Мария-Мадлена села на кушетку, вытянув затекшие ноги. Ее била дрожь. Что это – страх или холод? Нет, она не боится глупых рассуждений старухи. Это только озноб от промокшей одежды. И все же колдунья подтвердила ее опасения, которые терзали ее душу и разум.
     Графиня не могла думать. Обессиленная, она налила в бокал вина, и залпом выпила терпкий напиток. Она устало опустила руки на колени, и посмотрела на них. Яркая луна заливала комнату неземным светом. Все предостережения казались ложными, ведь с ней, с уличной девкой попавшей в роскошь графского дома, ничего плохого не могло произойти.  Лишь она
могла вершить правосудие, и не кому не позволит сделать с ней то же самое.
     «Если ход событий остановить нельзя, то изменения внести всегда возможно». – Подумала она. В ее голове зашумело. Вино, которое обожгло горло, давало о себе знать.
     Вошла служанка и прошептала, что какой-то мужчина ждет ее в гостиной больше часа. Мария-Мадлена удивленно подняла брови.
   - Зови. – И служанка исчезла.
     Графине было плохо. Слезы душили ее, ту которая считала себя слишком молодой для смерти. Гобелены раздвинулись, и в свет луны вплыла стройная фигура. Марии-Мадлене она показалась привидением, расплывчатым пятном. Женщина тряхнула головой и взглянула на гостя.
     Перед ней стоял Мартен Д-Аржантейль. Все еще стараясь быть обходительной, женщина улыбнулась, но в следующий момент уронила голову на руки. Безумный поток слез затопил печаль. Ей было жаль себя, а из-за непрошенных слез, она возненавидела в себе женское начало. Графиня зарыдала, пряча лицо в ладони, и в следующий момент, почувствовала заботливые руки на своих плечах.
   - Мария-Мадлена! Мадлена! – Слышала она сквозь безудержную бурю, бушевавшую в сознании. – Что с тобой? Я помогу тебе, дорогая!
     Эти не притворные слезы опустошили душу, смяли все чувства, лишили змею ее жала.
   - Мартен, - прошептала она. – Я так несчастна…
     Ее дыхание замедлилось, и уткнувшись в его рубашку, она скрыла на мужской груди свое лицо. Он утешал ее, говорил, что любит, что последует на край света, лишь бы быть с ней рядом, целовать ее волосы, обнимать стройное тело.
   - Не говори так, может быть завтра мне будет больно за те слова, которые ты слышишь сейчас, и все таки я скверная, гадкая.
     Его сильная рука погладила ее растрепанные волосы. Она походила на ребенка, на маленькую девочку, которую терзали страхи.
   - Женщина не может быть по настоящему прекрасна, если в ней не будет чего-нибудь гадкого.
     И подняв глаза, женщина увидела его улыбку, и блеск  счастливых глаз. Он опустился на колени и сжал ее пальцы в своих ладонях.
   - Я много странствовал. В дали от земель Франции я познал древние науки, изучил основы алхимии. Там, за синими морями, я видел много женщин, но ни одна из них не заставила мое сердце биться сильнее прежнего. Лишь только увидев тебя, я понял, что такое любовь. – Он поцеловал ее ладони. 
     Мария-Мадлена удивленно смотрела на него. Она первый раз слышала подобное объяснение жгучей любви.
   - Я увидел тебя давно, но не мог найти путь к тебе. Увы, ты не замечала меня. Я наблюдал за тобой в садах Его Величества, и в обществе знакомых. Но ты была далека, как небо. И вот, я стал сатанистом, как ты, как другие, что бы быть ближе к тебе, моя дорогая. – Он замолчал. – Я люблю тебя.
     Графиня не могла поверить, что эти чудесные слова были произнесены о ней.
     «Для меня ты всегда будешь святой!» - говорили сверкающие глаза юноши, и губы вторили: - Святая!
     Первая горечь миновала, и женщина прильнула к мужчине, благодаря за поддержку. Их губы соединились на краткий миг, а сплетение взглядов продолжалось вечность.
   - Я люблю тебя! – Прошептал Мартен с горячностью юнца. – Встретив тебя однажды, я никогда не отрекусь от моей мечты, в угоду толпе.
     Темные кошачьи глаза сверкнули, в них загорелся прежний огонек жизни, и женщина обняла мужчину за шею.
   - Благодарю тебя, мой мальчик! Ты вернул меня в мир людей из нелепых фантазий. Так дай мне сил, что бы выжить! – И ее грациозные руки заскользили по телу мужчины. Он был реальностью, и жизнь бившая ключом в его молодом теле боролась с мыслями о смерти. Эта ночь принадлежала ему, а он был не похож на остальных.
     Растущие волны забытых чувств захлестнули ее. Она спутала вчера с сегодня, пока все существо женщины не утонуло во всепоглощающем сейчас.
                ***
     Дни летели, сменяя друг друга. Их вереница сливалась в недели, бежавшие чередой, но ничего не изменилось в жизни графини. Все они были однообразны и ничто не предвещало близкий конец. Вскоре ее сердце успокоилось, и все вернулось на круги своя. Вкус жизни пробился свежим ростком, и молодой женщине, искушенной в мирских делах, захотелось вновь вкусить их прелесть. Ее удаленность от общества, свет считал горем от потери мужа, и те, кто искренне верили в чистоту чувств, утверждали, что молодая вдова скорбит в стенах, предаваясь молитвам. 
     Так прошел еще месяц, и графиня Де-Бринвильер вновь озарила салоны своими томными взорами. Она стала еще прекраснее, точно бабочка, покинувшая весной свой серый кокон. Мария-Мадлена снова искала приключения в свете люстр и канделябров.

     …Версаль был полон.  Этот бал давался первый раз после тяжелой болезни Его Величества Короля Франции Людовика IV,  затянувшейся на продолжительное время. Кареты подкатывали к парадному подъезду, и высадив гостей, отъезжали на задний двор. Играла музыка и в переливах света по начищенному полу дворца двигалось изысканное общество Парижа. Стоя у балюстрады, увитой лепными гирляндами цветов, графиня Де-Бринвильер вдыхала аромат Версаля. Как долго она шла к своей цели. Как упорно поднималась по крутой  лестнице успеха. Но вот она здесь под сводами дворца, и она содрогалась при мысли, что это не сон, а реальность.
     В комедии света и тени, она видела знакомых людей. Они важно ходили в роскошных нарядах по огромной зале, ожидая Короля-Солнце. И Мария-Мадлена старалась впитать каждой клеточкой это великолепие. Она не интересовалась знакомыми и не знакомыми людьми. Графиня была один на
один с Версалем.
     Раздались удары, и королевский мажордом оповестил собравшихся в зале о приезде Его Величества. Разноцветная толпа придворных, точно море, разлилось в стороны, освобождая проход по середине, для коронованной особы и его свиты. Мария-Мадлена наблюдала, затаив дыхание, хотя уже не первый раз видела все это.
     Кто-то тихо подошел сзади, но она не обратила внимание. И лишь тогда, когда чьи-то пальчики коснулись ее руки, она обернулась. Софи Де-Ляша стояла подле нее. Ясные глаза глянули из-под белокурых волос.
   - Пошли, мы искали тебя, но не могли найти. – Сказала она.
   - Прости, я хотела побыть одна.
     И взяв Марию-Мадлену под руку, графиня потащила ее за собой.
   - Ты не представляешь, кого я хочу тебе показать. – Между тем тараторила она. – Он долго был в Италии, и наконец вернулся. Это…
     Но слов не потребовалось. Женщина сама видела в группе молодых людей и дам виконта Де-Бриссара. По ее спине пробежал не приятный холодок, и воспоминания отвратительной волной накрыли ее, обжигая.
     «Боже мой, как он постарел», - подумала она, и улыбнулась на приветствие, со всех сторон посыпавшиеся на нее.
   - О, виконт, вы снова в Париже? – Спросила графиня, подавая ему руку. Коснувшись ее руки в легком поцелуе, он ответил:
   - Как видите, мадам. – Его пальцы были липкими и влажными.
     Мария-Мадлена подавила в себе отвращение. Она вскинула на него лицо, и посмотрела в глаза. Неужели он когда-то был ее любовником?
   - Вы стали еще прекраснее…
     Но она не хотела слушать его комплименты.
     Все ждали появление короля, не принужденно болтая. Легкий гул голосов висел над залом, заполняя его, точно жужжание в улье.
     Графиня Де-Бринвильер рассматривала Де-Бриссара. Низкий лоб, красноватые глаза, почти скрытые густыми, черными бровями, полные губы в обрамлении обвислых усов, массивный подбородок, в строгом овале лица. Что в этом человеке и требовало  восхищения, то это нос – прямой с горбинкой, почти греческий. Женщина пожала плечами. За что она любила его? Грубый и не сдержанный, виконт Раймондо Де-Бриссар не пользовался успехом. Еще раз оглядев его, Мария-Мадлена отвернулась.
     «Совсем седые виски, - подумала она. – Он совсем развалина».
     Мажордом  вновь застучал увесистой тростью, и шум разговоров стих. Присутствующие склонились в поклонах.
     В зал входил Король-Солнце!
     Его величие было во всем: в безупречной одежде, во взгляде, полном надменной любви к людям, в непринужденной походке, в алмазе, блестевшем на груди, в огромных с поволокой глазах…
     Мария-Мадлена залюбовалась им. Но ее восторг, похожий на  детский, который она испытывала, при созерцании кукол в бродячем театре на рыночной площади в детстве, был прерван. Кто-то с силой сжал ее локоть. Краем глаза она увидела бессовестное, улыбающееся лицо виконта. Его холодные, влажные пальцы, спустились к запястью, и сжались на нем кольцом.
   - Я не забыл вас, моя обворожительница. – Прошептал мужчина над ухом женщины. Жидкие усики неприятно щекотали его. В ответ графиня медленно повернула голову:
   - Мне очень жаль, Раймондо, но увы, я уже не помню вас! – На мгновенье огонь в ее глазах вспыхнул  ярче и потух.
     Женщина отвернулась, стараясь высвободить до боли сжатую руку. В полной тишине продолжалась немая борьба. Графиня с презрением вырвалась.
     Людовик IV сел в высокое кресло, и махнул рукой. Праздник начался. Гости разошлись по зале, и влекомая своей подругой, Мария-Мадлена не услышала злобного шипения за спиной: - Я отомщу! Я отомщу тебе за это!
     … Ночь опустилась на шумный дворец, залитый миллионами свечей.
Софи взяла графиню за руку. Нежное прикосновение подруги, казалось привели в чувство мечтающую женщину. Мария-Мадлена  старалась не вспоминать о липких пальцах Де-Бриссара. Женщины вышли в сад. Легкий ветерок, предвещающий прохладную ночь, пахнул в лицо. Он остудил их горящие щеки. На заднем дворе, рядом с садом слышалось ржание лошадей. Эта  ночь должна была быть прекрасна в покоях Версаля, где для каждого отведена комната. Де-Бринвильер вдохнула чистый воздух. Прилетевший из леса ветерок, принес горьковатый запах елей.
     Вдруг Софи  застыла. Ее рука сжала пальцы Марии-Мадлены.
   - Что с тобой? – Спросила она, проследив за взглядом подруги.
     В ста метрах прохаживалась чья-то фигура. В свете, падающем из окна, она казалась высокой и сухопарой. Женщины не видели лица, наблюдая лишь затылок с черной копной волос.
   - Кто это, Софи?
     Взглянув на нее своими голубыми глазами, Де-Ляша прошептала: - Ты говорила, что никогда не видела капитана полиции? Так вот смотри. Это он! И запомни его хорошенько. Дегре! У него чудесный нюх, как у его собаки. Горе тем, кто видит его, и у кого совесть не чиста. Будь то нищий, вор, не честная торговка, или колдунья – он будет преследовать ее и найдет, поверь мне…
     Софи еще что-то говорила, но Мария-Мадлена не слушала ее. Она всматривалась в широкую спину, на плечи которой падали волосы. У нее было одно преимущество – он не знал ее в лицо, но, увы, и она не знала лица своего врага.
     Легонько свистнув, Дегре  стукнул ладонью по ноге. И в ту же  минуту, из полумрака двора выбежала огромная собака. Она была черна, словно ночь, и лишь яркие глаза горели огнем. Потрепав  собаку по шее, мужчина постоял еще немного и ушел прочь. Легкий  порыв ветра донес его запах нежный и настойчивый. Он врезался в мозг женщины. Порыв ветра вновь рванул одежды на тонкой фигуре графини, и принес, еле различимые слуху слова:
   - Сорбон за мной!
     Вариации его голоса, хотя и не уловимые, но звучные все еще звучали в голове женщины, когда за ее спиной закрылась дверь ее комнаты.
     Бал был окончен. Огромные залы опустели. Свечи погасли. Дворец заснул, в сладостном оцепенении покоя. В эту ночь не могла уснуть лишь Мария-Мадлена.
                *** 
     Распростившись с Версалем, кареты длинной вереницей ехали через лес. Птицы бешено щебетали, создавая нестерпимый шквал гама. У городских ворот карета долго стояла. Но наконец-то возница стегнул лошадей, и они понеслись по улицам во весь дух. Графиня устала, и когда вечером они подъехали к дому, ей было  очень приятно окунуться в его тишину. Войдя в гостиную, она сняла дорожный костюм и шляпу, усеянную перьями, и упала на диван.
     Звезды уже загорелись. На ночном небосводе не хватало только луны. Сидя на мягких подушках, графиня наслаждалась тихой песней кузнечиков, трещащих в саду. Ей показалось, что она маленькая, и в этом мире совсем одна. Грусть, внезапно, накатившая на нее была так трогательна, что она решила продлить удовольствие, наслаждаясь ужасом рождающемся внутри. Начавшись где-то далеко в организме, он разрастался.
     «Я совсем одна, - думала она, впадая из страха в отчаяние. – И зачем нужно что-то делать в жизни. Все равно все сойдет в прах».
     Не приятно засосало под ложечкой. И Мария-Мадлена действительно почувствовала себя одинокой и брошенной на произвол судьбы. Но на самом деле это было не так. Она была хозяйкой своей судьбы. Самобичевание нравилось ей; женщина любила жалеть себя.
     Когда ее страх достиг апогея, она заставила себя успокоиться. И  ужас одиночества и сомнения растаяли.  Мария-Мадлена была вновь сама собой. Женщина улыбнулась. Ей было забавно наблюдать за собственной беспомощностью.
   - Пусть об этом знаю только я, а не все остальные. – Сказала она вслух, и плеснула в бокал вина.
     Ее губы были уже готовы окунуться в обжигающее зелье, когда за дверью раздался шорох, и легкий стук наполнил гостиную.  Графиня вздрогнула.
   - Кто там? – Нервно отозвалась она.
     В полной тишине створка двери отворилась. И из глубины темного коридора в свет свечей, разлитых по полу, вошла женщина. Ее исхудавшую фигуру облегало простое платье, а чудесные тонкие руки сложились на груди в безмолвной молитве. Хорошенькая головка поднялась, и огромные глаза, мокрые от слез обратились к графине. Мария-Мадлена замерла. Она не ожидала, что ей сегодня преподнесут такой сюрприз. Вздохнув, молодая женщина произнесла:
   - Это я, Жанна. – И без сил она опустилась на колени перед своей госпожой.
     Еще мгновение Мария-Мадлена сидела молча. Но вот, осушив бокал, она поднялась. Изумленные глаза пробежали по худой фигуре, впалым щекам, по изношенной одежде. Она справилась с голосом, вернув ему былую твердость. Происходящее было невероятно. Не покорная служанка просила милости, у ее ног. Значит согласилась на ее условия; значит лучшего не нашла…
   - Не ожидала я увидеть тебя, Жанна!
     Женщина молчала, стоя на коленях, опустив голову.
   - Да, кстати, кто пропустил тебя? Мой приказ был отдан всем – не впускать тебя на порог. – Ее глаза сверкнули. Графиня решила помучить бедную жертву.
   - Простите, мадам, что разгневала вас, но калитка с черного хода была открыта. – Ее голос дрожал. Она почти шепотом  выговаривала слова.
     Постояв немного, графиня прошла по комнате к окну. Ее лицо  озарила вышедшая из-за туч луна. Яркая и прозрачная, она наводнила комнату, победив пламя дрожащих свечей. Длинный вечер сменился чудесной ночью. Ночью, где нет места одиночеству. Смотря в даль, Мария-Мадлена наблюдала за летящими вдаль стайками облаков; за луной светящейся в матовом  сиянии прозрачной радуги. Сердце женщины забилось чаще.  Голова дикой кошки закружилась в предвкушении нежных объятий. Она схватилась за подоконник с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Внутри ее существа напряглась не зримая ниточка, связав ее с той, что стояла на коленях. Тело графини заныло, точно мучимое раскаленными щипцами. Но эгоистичное сердце не уступало, желая унизить отчаявшееся существо, которое просило милости, сейчас, но отказывало когда-то.
   - Увы, - произнесла она тихо, не поворачиваясь к служанке. – Я ни чем не могу тебе помочь. Тебя не осталось в моем сердце. Ступай, ты опоздала…
     Но голос женщины срывался, давая страждущей душе надежду.
   - Не гоните меня, госпожа. – Вымученный стон сорвался с губ бедной женщины. Она протянула руки к графине, и не поднимаясь с колен, поползла к ней. – Я столько страдала, мадам. Эти месяцы были пыткой. – Ее руки обвились вокруг ног Марии-Мадлены. – Простите мою глупость… Сжальтесь. Я сделаю все, что вам будет угодно. Беспрекословно подчинюсь вашим капризам. – Голос служанки срывался.
     Безумным взором, с застывшей в нем мольбой, она ловила взгляд хозяйки. Мария-Мадлена посмотрела на нее. Это вымученное лицо, ввалившиеся глаза, мокрые от слез щеки, дрожащие губы, молящие о милости, растрепанные волосы. Воля этой женщины была сломлена, подчинена ей, Мадлене, которая не терпела поражений. На какую-то долю секунды ей стало жаль бедную служанку, всхлипывающую у ее ног, руки которой цеплялись за ее платье. Но, как сладко было ее унижение.
   - Я все, все сделаю для вас. – Твердили бледные губы, точно выученную молитву, волшебную фразу, которая открывала двери в беззаботную жизнь.
     Безжалостная графиня Де-Бринвильер опустилась на колени рядом с плачущей женщиной.
   - Докажи мне, - еле слышно прошептала она. – Обними свою госпожу, Жанна… Подари мне любовь…
     И когда теплые руки обвили  ее, заставляя дрожать, она откинула голову назад, пробуя на вкус нежный поцелуй, и прошептала: - Ты прощена!
                ***
     Течение времени бесконечно движется, вечно изменяется, течет, словно река. День за днем что-то меняется, но по сравнению с вечностью, это лишь песчинки на весах вселенной. Что значит для нас прошлое? Чем будет будущее? Кто ответит из смертных на эти вопросы? Лишь настоящее, тот момент жизни, где мы существуем – имеет ценность. Но как ни странно, человек не заботится о том, что завтрашнего дня уже не будет, а воспоминания будут горчить на языке, создавая неприятное чувство пустоты.
     Прошло пол года.
     Но этот срок был лишь маленькой толикой в беспутной жизни графини Де-Бринвильер. Забыв о вещем сне, о зловещем начертании свыше, Мария-Мадлена опускалась все ниже, наслаждая плоть и извращенный разум. Страницы ее дневника, исписанные мелким подчерком, быстро пополнялись, описывая происходящее на черных мессах на окраине Парижа. Пополнялись и ряды любовников дикой хищницы, прельщенные блеском ее кошачьих глаз.
     Ленивые прожигатели жизни, бесследно исчезнувшие, не оставив после себя следа. Но все же они лучше тех, кто заклеймил историю дорогой полной мертвечины…

     … Раскрыв перед собой тетрадь,  служившую ей дневником, она, разминая пальцы, принялась прочитывать написанное. Было тихо. На дворе стояла зима, но это лишь означало ветер и дождь на промозглых холодных улочках, да покой от кузнечиков, заснувших до следующей весны. Горящие свечи оплавились. Оглянувшись на их шипение, Мария-Мадлена взяла ножницы и сняла нагар.
     Лишь на мгновение оторвавшись, она снова принялась читать:
     «В этом году выдалась холодная зима. Я вся продрогла, добираясь до монастыря за городом. Мои братья и сестры уже были там. Я  преклонила колени перед алтарем, и священник Гибург, наш наставник, освятил меня. Холодные плиты леденили ноги, но я слушала проповедь отца, который не видя и не слыша ничего, парил над нами, одухотворенный речью.
     Все было, как обычно. Мы выпили из чаши вина и  съели по ломтю хлеба, освещенного тут же. Все стали расходиться, когда меня и еще нескольких старейших братьев и сестер пригласил к себе наш отец. Говоря свои длинные речи, Гибург постоянно смотрел на меня.
     Странный человек. Говорят, что ему было видение свыше, и он вступил в орден Сатаны. Вот уже 20 лет, как он был лишен святого сана.  Этот святой человек скитался от города к городу, проповедуя и призывая мирян под наши знамена. Надолго ли он в Париже? Кто знает. Наш наставник – точно перелетная птица – сегодня здесь, а завтра там. Я знаю, что Гибург общается с Люцифером, и я считаю его самым счастливым человеком. Он видит воочию нашего спасителя. И это так же верно, как то, что я графиня Де-Бринвильер.
     Это было после собрания. Святой Гибург оставил меня у себя, а когда мы зашли в его хижину, он велел мне раздеться. Люцифер говорил его устами. Его глаза горели странным огнем, а руки судорожно сжимали мои пальцы. Я не препятствовала, ведь, он посланник Всеблагого отца. Что может быть лучше – услужить ему.
     Я осталась у него, а утром, когда проснулась, то увидела скрюченное тело у моих ног. Казалось, не зримая сила скрутила бренное тело. Глаза померкли и ввалились. Было ужасно холодно. В свете хмурого утра я оделась, вслушиваясь в его бессвязное бормотание. А когда я подошла к нему, Гибург будто очнулся и сказал:
   - Ты угодила нашему Богу. Люцифер отметил тебя среди всех. Ты должна служить ему…
     Я ответила, что сделаю все от меня зависящее.  Что он хочет? Святой отец
 с минуту лежал молча. Казалось, что он прислушивается к какому-то затаенному голосу. 
   - Отец, посылает тебя, принести для Него жертву. – Вдруг заговорил он, и голос был похож на могильный. – Сможешь ли ты сделать это? Сможешь ли доставить ему удовольствие?
     Я поклялась, что смогу и выполню его волю.
   - Тогда ступай. – Продолжал человек, с разумом дьявола. – И в угоду Люциферу принеси на его престол страждущие души больных из Отель-Дье.
     Мгновение я молчала, не зная, что сказать. Его темные глаза уставились в мое лицо.
   - Я вижу страх и сомнение в твоих глазах. Их не должно быть. Ты должна без сожаления сделать это.
   - Но они, как дети – и мухи не обидят… - Пыталась я оправдать свои страхи.
     Но его ответ был не преклонен: - Иногда дети убивают мух…
     Я не знала, что сказать. Зависла гнетущая тишина. Гибург судорожно дышал, глядя мне в лицо. Отказаться, значит придать веру; согласиться – убить нив чем не повинных людей.
     «У них много грехов, - говорила одна частица меня. – Они тоже нагрешили за долгую жизнь». «Нет, это бесчеловечно. – Вторила другая. – Смерть – это конец жизни. Ты не смеешь обрывать ее. У тебя нет на это права. Они  ни сделали для тебя ничего плохого. Не бери на себя самый ужасный грех…»
     Его глаза прожигали меня на сквозь. Я судорожно глотнула воздух, не в силах принять решение.
   - Тем, кто колеблется не место под знаменами нашего ордена!
     Под его неотступным взглядом, я опустилась на колени, и взяв его сухую руку, поцеловала ее.
   - Направь меня, Святой отец. Моя душа заблудилась в потемках сомнений.
   - Веруй. – Ответил святой Гибург, касаясь моего лба. – Веруй, и Люцифер
 будет с тобой… Над миром властвуют не многие. Остальные -  серая масса – только пыль. Наш всемогущий бог, избрал тебя. Он видит в тебе представительницу великого рода Лимет   и в награду разрешил тебе доставить ему удовольствие.
   - Но ведь это грех! – Мои попытки выбраться из цепких сетей неизбежности были окончены с этим восклицанием.
     На что был ответ: - Греши, но сильно греши! Отбрось сомнения, дитя мое, и верь. Люцифер поможет тебе!
     Он сверкнул глазами и сжался на полу в жалкий комок. О, какая боль терзала его тело!  Разговор был окончен. Я поднялась, и накинув плащ, вышла вон, услышав на пороге тихий стон мучений.
     Я долго добиралась до дома, целый день скитаясь по улочкам Парижа. Но в этот час, когда я пишу свой дневник, во мне нет колебаний. Я должна задобрить бога. Он выбрал меня; я обязана отблагодарить его…»

     Текст оборвался. Мария-Мадлена швырнула тетрадь в ящик комода, и выпив содержимое бокала, вновь наполнила его. Ее лицо было бледно, глаза горели фанатичным огнем, а сердце колотилось в предчувствии несчастья, нависшего над ней.
     «Будь, что будет, но я сделаю это!»
     И одурманенная вином, она без чувств упала на постель.
                ***
     В действительности все оказалось значительно проще. Придя в заведение на улице Отель-Дье, носящая название «Больница», она прошла к управляющему. Он не знал ее, и женщина так же видела этого чиновника в первый раз.
     Войдя в его кабинет, Мария-Мадлена представилась вымышленным именем. Она сказала, что она из благотворительного общества и хочет помочь их больнице. Женщина села на стул, обитый старым выцветшим твидом. Слушая бессвязные речи удивленного мужчины, она из-под Тишка разглядывала его.
     Краснолицый, с глубокими складками у лба, глазами, выдающимися вперед, из-под нависших бровей – он походил на скалу гранита (если учесть внушительный вес сидящего). Мужчина занимал все пространство за столом, а его толстые губы постоянно шевелились, и при этом щеки дрожали. Он представлял собой смешную картину, и графиня улыбнулась.
   - Благодарю, благодарю вас, мадам! Вы выручили нас… Знаете, наше благотворительное заведение просто бездонный колодец, где исчезают все деньги… А вы, - Он помолчал, подбирая слова. – Вы просто дар божий.
     Мария-Мадлена вновь улыбнулась. Если бы он знал, как был не прав. Что вместо «дара божьего» ее вполне  можно было называть «бич божий».
   - Вот деньги, - Она вынула увесистый кошель, и собиралась положить деньги на стол. Ее  пронзительный взгляд увидел, как загорелись алчущие глаза управляющего. Его волосатые руки протянулись  к кошельку.
   - Нет, - отдернула она руку, и улыбнулась. – Я отдам его вам, если вы пообещаете мне, сейчас провести меня по заведению.
     Мужчина удивленно поднял брови. 
   - Вы, мадам, хотите пойти к больным? Ах, поверьте, там нет ничего интересного для такой блистательной дамы, как вы…
     Ее строгий взгляд прервал его.
   - Одно условие нашего общества – увидеть состояние помещений и их обитателей. – Женщина испытующе посмотрела в лицо мужчины. – Может там все в полном порядке и вам не нужна денежная поддержка.
     Де-Бринвильер увидела, как его глаза забегали.
   - Что вы, средств не хватает, - их глаза встретились, и он залился румянцем.
     Мария-Мадлена была уверена, что ни одна монета из этого кошелька не пойдет на благотворительность. Все они осядут в карманах этого толстого индюка, но это была не ее проблема.
     Справившись со стыдом, он поднялся: - Вы хотите идти прямо сейчас?
   - Да, - и она вложила кошель в его толстую бесформенную руку.

     … Идя по коридору, она брезгливо отворачивалась от ужасных калек. Комнаты больницы были переполнены ими. Казалось, что сам воздух был пропитан болью и страданием. Ее глаза всякий раз натыкались то на культю, то на рану, заполненную гноем; и везде, куда бы она не пошла, везде на нее смотрело множество глаз.
      Они следили за ней ни на миг не отпуская. Страшные, дикие глаза, взбешенные от боли или померкшие от страданий. Иногда она  видела щербатые рты, улыбающиеся ей, и она спешила отвернуться, что бы не видеть заросших щетиной морд, по которым ползали жирные мухи.
     Нестерпимая вонь наполняла комнаты. Женщина нетерпеливо заткнула нос платком. Тихие вздохи и стоны витали в замкнутом пространстве, через которые пробивалась брань. Женщина поморщилась – все здесь напоминало ее прошлое.
     Сырое кладбище за городом, мокрые надгробные плиты, и море, море калек и бродяг, пришедших сюда со всего Парижа…
     Легкая дрожь пробежала по спине. Она почувствовала тошноту, и прибавила шаг, что бы поспеть за управляющим. Ей казалось, что она навечно останется в этом аду, когда услышала голос мужчины: - А это кухня, мадам! Здесь для наших подопечных готовят еду. – Он заставил себя улыбнуться. Но это не получилось.
     Низкую комнатку, трудно было назвать кухней. Единственное окно пропускало слабый свет, за ним мелькали люди. Почти всю коморку занимала печь, пышущая жаром, на которой варилось варево. Оно извергало терпкий запах. Закатав рукава, одна стряпуха, мешала эту не затейливую снедь.
     Мысленно графиня подбирала предлоги, что бы хоть на мгновение остаться одной, когда в кухню проскользнул мальчик.
   - Там на улице люди, господин. Точнее – нищие, - Замялся он. – Они просят
видеть вас. Вероятно за подаянием пришли…
     Мальчик замолчал. Управляющий виновато взглянул ей в лицо; прося прощения.
   - Ничего, ничего. – Ответила благотворительница. – Идите и не тревожьтесь. Я сама досмотрю, и вернусь с рассказом в наше общество.
     Он ушел, закрыв за собой дверь. В одно мгновение Мария-Мадлена приняла решение. Схватившись за сердце, женщина вскрикнула, и  не найдя опору, стала медленно оседать на пол. Бросив половник, не расторопная служанка подбежала к ней. Ее лицо выражало растерянность. Присев к светской даме, она потрясла ее за плечи.
   - Мадам! Мадам! – Позвала она. – Да, что же это? Очнитесь, мадам!
     Тяжело вздохнув, графиня Де-Бринвильер открыла тяжелые веки и пересохшими губами прошептала: - Принесите воды…
     Бросив на пол тряпку, кухарка вышла прочь. Ее шаги замерли в коридоре. Нельзя было терять ни секунды.  Быстро поднявшись, дьяволица вытащила из сумочки, привязанной к поясу, флакон. На дне бутылочки поблескивал в свете дня кристальный порошок. Точно белый горный снег, он был холоден. В ее руках были маленькие кристаллики сильного яда, несущие мгновенную смерть.   
     Жизнь против смерти…
     Графиня улыбнулась.
   - Для тебя, Люцифер! – Прошептала она, и высыпала содержимое флакона в закипающую снедь.
     Она смотрела, как пенится вода, когда легкое движение привлекло ее внимание. Мария-Мадлена взглянула в окно и остолбенела: со двора на нее смотрело 3 пары глаз.  Они ничего не упустили, запоминая каждое движение. Эти люди были нищими, обосновавшимися за городом.
     Очнувшись от легкого шока, женщина отшатнулась от котла в глубь комнаты, и быстро направилась к двери. Идя по коридору,  она услышала звон большого больничного колокола, сзывающего на обед. Прибавив шаг, графиня Де-Бринвильер вышла на улицу и пошла к площади, прочь от больницы.
     Смятение наполнявшее ее душу отступило назад, оставив место ужасу, когда в тихом переулке ей преградили дорогу. Женщина подняла глаза и задрожала. На нее смотрели бандиты, испепеляя тремя светящимися парами глаз. Те самые, которые были свидетелями ее греха. Несгибаемые, они двигались на нее. Дрожа от страха, она читала в их глазах ненависть и презрение. Один злобно улыбался. Он сплюнул сквозь зубы, и отер грязную бороду.
   - Что ты делала на кухне, дамочка? – Прохрипел второй, но ответа не последовало.
     Мозг женщины бешено работал. Она увидела темный переулок между двумя домами, и свалив бочки, стоящие около дверей магазина, под ноги мужчин, юркнула в проход.
   - Дьявольщина! – Вскричал третий. И они, откинув с дороги бочки, бросились за ней.
     Пробежав добрую половину квартала, они настигли ее. Зажатая двумя домами, путь Марии-Мадлене отрезала стена. Мужчины быстро приближались. Она видела злой огонек, горевший в их глазах. Выхода не было. Она поймалась в ловушку. Грудь женщины бешено плясала, ноздри раздувались, как у не объезженной кобылицы, в висках стучала кровь, а глаза лихорадочно блестели.
      Подпустив своих преследователей поближе, женщина пронзительно закричала, и выхватив нож, бросилась на бандитов. Лезвие блеснуло в заходящих лучах  солнца, и обагрилось кровью врага. Но это было первое и последние нападение. Сильная рука сдавила запястье, и пальцы беспомощно разжались. Нож звякнул о мостовую. Приглушенно рыча Мария-Мадлена царапалась, кусалась, раздавала пинки, но крепкие руки уже держали ее.
      Она еще пыталась вырваться, но оглушительный  удар свалил ее с ног.
      Заходящее солнце, дома, обветренные лица мужчин расплылись,
смешавшись с полумраком, и ее отяжелевшее тело осело на руки победителей.
                ***   
   - Эта тварь, просто дикая кошка! Я никогда не поверил бы, что это  богатая дама может драться, как уличная девка.
   - Ты не представляешь, она порезала меня ножом…
   - Не жалуйся, точно мальчишка. Сам виноват, не надо было соваться.
   - Что мы с ней сделаем? Может быть она даст нам кучу денег, что бы мы молчали.
   - А я думаю ее надо убить…
   - Оставь свои мысли при себе!
   - Но она же подсыпала что-то в котел к больным, и явно это было не лекарство…
   - Вы сами ничего не сделали, что бы предотвратить это. Я поговорю с ней, когда она очнется…
     Сквозь туман красного цвета, в сознание пробивался приглушенный разговор. Лежа с закрытыми глазами, женщина прислушивалась. Решалась ее судьба. Двое из беседовавших были явно те грязные мужики, схватившие ее. Они хотели разделаться с ней. При воспоминании об этом у нее разболелась голова. Вероятно ныла шишка. Молодой голос она слышала впервые. Они совещались с ним, значит обладатель этого голоса – главный, и он не был так решительно настроен.
     Полежав немного, Мария-Мадлена вздохнула, и пошевелилась, распрямляя затекшие ноги. Еще мгновение, и она открыла глаза.
   - Смотрите-ка, она приходит в себя. – Обладатель грубого голоса осекся под взглядом молодого мужчины.
   - Идите, я сам во всем разберусь.
     Помявшись с ноги на ногу, двое мужчин вышли.
     Графиня Де-Бринвильер лежала на соломе в низкой комнате какой-то башни. В этом она была уверена, не отдавая себе отчета почему. Не решаясь повернуться на другой бок, и взглянуть на мужчину, стоящего сзади, женщина все лежала и смотрела в стену.  Тишину прервали четкие шаги. Обогнув ее ложе, мужчина предстал перед ней. Его взгляд был устремлен ей в глаза. Теплые, такие знакомые глаза…
     По телу женщины разлилось внезапное оцепенение, и с губ сорвалось мягкое: - Джереми!?

     … Он сидел рядом с ней на соломе. Такой прямой и все такой же красивый, не считая не большого шрама под виском. Мадлена любовалась  им. Все точно так же, как много лет назад; будто не было всех этих беспокойных лет. Он был вновь ее Джереми.
     Не в силах сопротивляться порыву, она погладила его волосы. Тонкие пальцы скользнули по загорелому лбу, и утонули в черной шевелюре пышных волос. Все как раньше. В одно мгновение ее прежняя жизнь была забыта. Она по-прежнему любила его. Любила всю жизнь только его. Он молчал, закрыв глаза, ощущая ее прикосновения. Нежная ладонь опускалась все ниже. Она скользнула по крепкой шее, прошла по мускулистой руке, задержалась на могучей груди…
     Положив голову мужчине на грудь, Мадлена услышала глухие, учащенные удары сердца. Не видя препятствий, руки обвили шею, но он отстранил ее. Его темные глаза взглянули ей в лицо.
   - Почему, ты сделала это, Мадлена?
   - О чем, ты? – Она попыталась улыбнуться, но его глаза сказали больше, чем слова. Отвернувшись, женщина уставилась в холодную стену, но в следующий момент уже смотрела на него в упор.
   - А почему бы и нет?!
     Он отвернулся.
   - Жизнь изменилась, - продолжала говорить она. – Она требовала этой жертвы.
     Джереми не стал больше спрашивать. Он лишь посмотрел на нее и
 прошептал: - Когда-то ты была не такой… Хотя все равно была сумасшедшей.
   - А ты еще помнишь? – Ее глаза блеснули.
   - Да, я долго искал тебя.
     Женщина подсела ближе и обняла его за шею.
   - Считай, что нашел…
   - Да, - словно эхо откликнулся он, - Но ты совсем другая, Мадлена.
   - Оставь. – Ее сладкая улыбка приблизилась к нему. – Ничего не  изменилось.
     Нежные губы скользнули по его щеке, и застыли на его губах, осыпая поцелуями. Повинуясь инстинкту, он обнял ее, но в следующий момент оттолкнул.
   - Что с тобой? – Изумилась женщина.
   - Ты не та, Мадлена…
     Она улыбнулась: - Заладил, как дурак! Я докажу тебе, что я прежняя…
     Ее бледные пальцы пробежали по платью, освобождая ткань от шнурков и крючков. Мужчина не подвижно смотрел на нежно-голубую юбку, упавшую на пол. Он судорожно глотнул слюну. Мадлена была хороша, как никогда. Из глубин его существа, поднималась горячая волна желания, обжигая тело, но развращенный образ бывшей любовницы вставал из сознания во всей наготе. Мадлена стала графиней Де-Бринвильер, а теперь была убийцей.
     Сквозь зарешетчатые окна башни донесся гул колоколов, извещая о смерти. Джереми поморщился.
     Дьяволица с образом ангела!
     Но не колокольный звон, не происшедшее, виновницей которого она была, казалось, не волновал Мадлену. Скинув одежду, она не спешно подошла к мужчине. Вечерний сумрак наполнял комнату. И в полумраке глаза ее горели призрачным огнем зверя. Кровь отлила от головы Джереми. Взяв его за руку, она прижала ее к своей груди.
   - Я вкусная, как арабские сладости. – Сказала она шепотом. – Попробуй меня…
     Ее дыхание обжигало его лицо. Нервно вздрогнув, он отдернул руку, будто коснулся  скользкой гадины.
   - Сладости можно любить. – Ответил он, - Но от них портятся зубы.
     Не оборачиваясь, он бросился к двери, будто старался убежать от самого себя. Только у порога, мужчина остановился, и бросил в темноту: - Уходи отсюда… и как можно скорее. Ни я, ни  мои люди не выдадим тебя.
                ***
     Не разбирая пути, Мария-Мадлена брела по темной улице. Сумерки сгущались все гуще, и вскоре никто из встречных людей, которых было очень мало, не мог различить ее богатых одежд. Идя вдоль  стен, точно машина, она не думала о конце своего пути, подобно реке бежавшей по проторенному руслу. Ее отвергли. Других мыслей не было. Ее отверг любимый человек.
     Неужели из-за преступного облика, он отказался от свежего тела?  Что произошло с ним? А может быть до неузнаваемости изменилась она?
     На глупые вопросы не было ответов. Хотя подсознание давно знало их, затаившись в глубине существа. Ее душе было страшно, пусто и холодно. Но она не хотела плакать, сдержав обиду.
     Где-то впереди открылась дверь. Женщина еще вела с собой одинокий разговор, идя вперед, когда за ее спиной послышалось приглушенное дыхание.
     Остановившись, графиня обернулась, глядя в темноту. Запах опасности ударил ей в нос. Из безжизненных недр улицы выплыла черная тень. Это создание бежало медленно, втягивая воздух ноздрями. Мария-Мадлена остолбенела, глядя на животное, приближающееся к ней.
     «Собака Дегре, - пронеслось в ее голове. – Значит и капитан полиции рядом».
     Черные бусинки глаз уставились на нее, и острый нос обнюхал воздух.
Собака двинулась на женщину. Сердце графини тревожно забилось. Она сделала шаг назад и споткнулась о ступеньку. Не в силах удержать равновесие, женщина упала в медленно открывшуюся дверь. Собака была уже близко, когда графиня закрыла за собой открытые створки. Стоя у входа в темном коридоре какого-то дома, Мария-Мадлена прислушивалась. Собака пробежала мимо, и несносный запах псины наполнил воздух. Послышались шаги на притихшей улице. Де-Бринвильер затаила дыхание. Шаги проследовали мимо двери, и она решилась приоткрыть створку. Глаза уперлись в широкую спину, удаляющуюся вдоль улицы. В приоткрытую дверь ворвался ветерок, и женщина уловила настойчивый запах хозяина собаки.
     С минуту, Мария-Мадлена стояла молча, прислушиваясь к удаляющимся шагам. А когда они затихли, огляделась.
     Она находилась в длинном коридоре черного входа, большого особняка. Идя по улице, она видела его массивные очертания, где на верхнем этаже горел свет. Женщина решила не испытывать судьбу, и подождать, когда капитан полиции уйдет подальше, тем более что ее никто не выгонял. Она закрыла дверь и пошла вдоль коридора, подыскивая место, что бы сесть. Но как это бывает, после опасности руки и ноги дрожали, не подчиняясь ей.
     Идя вдоль стены, в кромешной темноте, она задела ведро, стоящее на проходе. И оно со звоном упало, громыхая по полу. Женщина в страхе закрыла глаза. Не хватало, что бы хозяева услышали шум и вышли, увидев светскую даму, и может быть их знакомую. Грохот затих, и не решаясь пойти дальше, она села на пол и прислонилась спиной к стене.
     Но спокойствие было не долгим. В комнате над головой кто-то беспокойно заходил, и вскоре шорох раздался у самой двери, ведущей к черному входу.   
     Женщина настороженно поднялась и поспешила к противоположной двери, выходящей на улицу. Но злополучное ведро вновь было под ногами и снова звенело об пол.  Выругавшись, Мария-Мадлена  пыталась найти дверь, ставшую невидимкой во тьме, когда за спиной открылся проход и, свет от яркого фонаря залил коридор. Тени заплясали по стенам. Графиня не оборачиваясь бросилась к двери, но было уже поздно. На плечо легла тяжелая рука.
   - Посмотрим, что за птичка залетела к нам на ночной огонек. – Мужчина обнял ее за талию, стараясь развернуть.
     Но женщина не отпускала ручку двери, препятствуя ему. Она нервно сжала зубы. До боли знакомый голос обдавал льдом. Вот теперь она действительно готова была разрыдаться. Видно провидение оставило ее. Женщина попалась в лапы отвратительного Раймондо Де-Бриссара.
     Сознание того, что ей уже не вырваться, затопило рассудок.  Мужчина резко повернул ее к себе. Яркий свет от фонаря осветил лицо женщины, а глаза на мгновение ослепли. Зрачки сузились, и она в упор посмотрела в его лицо. Не зная, что сказать, мужчина свистнул, и еще сильнее сжал тонкую талию.
   - Боже мой, ты все чаще удивляешь своего раба! – Он злобно оскалился. В лицо графини пахнул аромат выпитого вина. – Пойдем! Я только что вспоминал о тебе.
     И ни дав ей сказать ни слова, он потащил ее по лестнице. Дверь в гостиную закрылась, и его толстые губы впились в ее шею. Преодолевая отвращение, женщина пыталась оттолкнуться  от мужчины, но цепкие руки держали ее. Вновь, она была с Раймондо наедине, как много лет назад.
     В следующий момент она подумала о Джереми. О, это были два разных человека! Благородный разбойник и ничтожный, опустившийся дворянин. Казалось, воспоминания предали ей сил, и Мария-Мадлена оттолкнула мужчину. Тяжело дыша он глядел на нее из подлобья. Налив в бокал вина, он залпом выпил. И вновь, наполнив бокал, протянул ей.
   - Не приближайся ко мне, Раймондо! – Почти завизжала она.
   - Почему, ты так напугана? Если ты здесь, значит тебя сам Бог послал рассеять мое одиночество… Не бойся я не спрошу, что ты делала в столь поздний час у черного входа моего дома. Я слишком пьян для таких мыслей, и не могу раздумывать над твоими поступками. – Он вздохнул. – Не бойся меня. Разве нам не было хорошо? – Он подходил все ближе.
   - Мне никогда не было с тобой хорошо. – И глядя в его удивленные глаза, произнесла. – Ты, всегда брал меня силой! Ты – зверь, Де-Бриссар. Я рада, что то время прошло…
     Он помолчал: - А тебе не кажется, что оно вернулось на этот вечер?!
     Сделав рывок, он схватил ее за руку, и приставил бокал к губам женщины. Их взгляды скрестились. Сжав ее подбородок рукой до боли, до изнеможения, он влил ей вино в рот. В его крепких и жестоких объятиях, она не могла пошевелиться. В отчаянии женщина упиралась. Вино текло по ее шее, пятна расплывались по платью. Но вот он убрал руку и взглянул на нее. Мария-Мадлена сжала кулаки. Она ненавидела этого человека, до кончиков ногтей, но что могла сделать против него? От отчаяния, она хотела закричать. Блеснув кошачьими глазами, женщина выплюнула в его лицо оставшееся вино.
     Вскинув голову, виконт Де-Бриссар вскипел. Мужчина поднял широкую ладонь, и ударил ее, неистово рыча.  Он приподнял женщину, и швырнул ее на диван. Свет, звук, все слилось в какофонию жгучей боли. При свете свечей,  она видела грузное тело, приближающееся к ней.
     Тьма входила в свои права, и до рассвета была долгая и ужасная ночь.
     Мужчина вытер лицо тыльной стороной ладони, и нагнулся  над ней. «Дай мне силы, Люцифер! – Взмолилась Мадлена. –  Помоги мне выдержать…»
     Ее губы зашевелились: - Нет! Нет, только не это. – Шептала она, но было поздно.
     Точно зверь, разрывающий на куски свою жертву, безумный мужчина рвал одежду на женщине. Треск порванной материи сливался с частым дыханием, напоенным винными парами. Как была она слаба, что бы предотвратить насилие. Из-за его грузного тела ей было тяжело дышать. Его липкие руки были повсюду. Распятая, не имея возможности пошевелиться, она твердила, утишаясь: «Я отомщу! Я за все отомщу!»
     И в следующий момент, Мария-Мадлена почувствовала резкую боль, пронзившую тело. Словно огнем, она опаляла все ее существо, раздирая нежную плоть. С пересохших губ женщины сорвался стон боли, а щеки обожгли безудержные слезы. Но женщина уже не чувствовала их, потеряв сознание. Последней  мыслью было: «Я отомщу!».
                ***
     Легкая, серая полоса пробудившегося рассвета, осветила на востоке хмурое небо.  Было холодно. Мелкие лужицы подернулись тонким ледком, блестевшим в свете наступающего утра. Где-то  далеко пробил колокол. Еле слышный звон наполнил морозный воздух. Но люди еще спали.
     Вверх по улице, ведущей к западным городским воротам, скрипнула калитка черного хода большого особняка, и кто-то вытолкнул из нее молодую женщину. Ее тело упало на холодную мостовую. Казалось, она была без сознания. Мороз пробирался под ее плащ, завязанный лентами на шее. Но вот, женщина подняла голову с растрепанными волосами, и осмотрелась. Ее бледное лицо было покрыто синяками, а на дрожащей губе виднелся кровоточащий след. Женщина поднялась на ноги, и не ровной походкой пошла прочь. Каждый шаг причинял ей нестерпимую боль. И если бы не клочки богатой одежды, висевшие на истерзанном теле, ее можно было принять за гулящую девку, какими был наводнен Париж. Кутаясь в плащ, она постояла на развилке двух дорог, и приняв решение, поплелась в направлении города.
     Она решила мстить, а месть – это блюдо, которое должно подаваться холодным.
     Край солнца уже висел над Парижем, своим сиянием растапливая льдинки, когда странная женщина подошла к мрачной аллее. В конце ее возвышался чудесный дом. Решив там найти спасение, она поспешила туда. Пройдя по усыпанной гравием дорожке, женщина остановилась у сводчатой двери. Она постучала. В ранний час, этот внезапный стук раздался глухо в переходах дома. Эхом отдаваясь в сводах первого этажа, он разбудил прислугу.
     Молодая девушка, накинув поверх рубашки платок, подбежала к двери. Ее руки не сразу справились с ледяным замком, но когда дверца была открыта, она застыла в изумлении.
   - Тебе… что надо?.. – Спросила она не закончив вопроса, так как не знала, как назвать пришедшую.
   - Мне нужен твой молодой хозяин. Иди и доложи обо мне. – Заговорив, женщина не узнала своего голоса. Он был глух и тих.
      Девушка исчезла, оставив ее в гостиной, а через четверть часа, шаги вновь огласили притихший дом, и в гостиную вошел молодой человек. Его взгляд скользнул по лицу, покрытому синяками, по разорванному в клочья платью, по потухшим глазам…
   - Мадлена! – Он бросился к ней, сжав ее плечи.
      Легкий болезненный стон сорвался с ее губ. Она отстранилась, придерживая больную руку. Когда она вновь посмотрела на его лицо, он увидел блестящие в глазах слезы.
   - Что случилось? – Прошептал он.
   - Мартен, мне нужна помощь.
   - Ну что же, что произошло? – Не унимался Д-Аржантейль.
   - Не спрашивай, разве не видно? Меня унизили, а у меня не хватило сил, что бы предотвратить это…
     Ее голова беспомощно упала на грудь, а скупая слеза скатилась по щеке. Мартен долго смотрел на нее. И вот он поднял ее лицо, взглянув в самую глубину глаз.
   - Не плач, дорогая! Поверь мне – это не поможет. – Он изменился в голосе. – Скажи, кто сделал это? И я проучу его.
     Мария-Мадлена посмотрела сквозь юношу.
   - Да, помоги мне! Помоги мне, как брат, как любящий меня человек. – Ее
 пальцы судорожно вцепились в его рубашку. – Ты помогал мне много раз, прошу не оставляй и в этот. Отомсти за меня, Мартен. Отомсти за меня…
     Кошачьи глаза горели безумием. Юноша поднялся.
   - Кто он? Скажите его имя, мадам? И он будет повержен! Клянусь вам!
   - Виконт Раймондо Де-Бриссар. – Сухо сказала она.
   - Ждите меня здесь, мадам! – И вскинув голову, он вышел прочь.

     … Минуты тянулись нестерпимо долго. Переодевшись в халат хозяина дома, Мадлена сидела на диване, забившись в угол. Фарфоровая чашка обжигала ей пальцы, но она не чувствовала боли. Ее глаза не видящим взором обводили комнату. Она ждала. Казалось, нет ничего важнее в мире, чем вендетта, которая должна была свершиться.
      Топот  копыт не заставил ее сдвинуться с места. И лишь тогда, когда двери гостиной открылись, впуская Мартена Д-Аржантейля, она подняла на него глаза. Его лицо было белое, как полотно, а глаза горели фанатичным огнем. Опустившись на колени, он, точно принося жертву своему идолу-богине, положил кинжал, обагренный кровью к ее ногам. Торжественный взгляд женщины обратился к мужчине, но вместо жарких объятий, он почувствовал ледяной поцелуй.
   - Благодарю тебя, мой мальчик! – Тихо произнесла она. – Ты снял с меня камень, тяжелей которого никогда не было на моей груди.
     Стараясь скрыть волнение, Мартен отошел к окну. Его руки еще дрожали, но он выполнил свой долг. Глядя на площадь, где толпился народ, он сказал:
   - На улице только и разговоров, что о смерти сотен человек из больницы Отель-Дье. Какой-то безумец подмешал яд в их еду. – Он оглянулся, и их взгляды встретились.
     Графиня Де-Бринвильер не произнесла ни слова, но Мартен понял все. Тень набежала на его глаза. Он стоял, точно пораженный.
   - Это святой отец Гибург приказал?
     Она кивнула в ответ: - Это желание свыше!
     Они молчали, думая каждый о своем. Но вдруг Мартен обернулся.
   - Но полиция ищет убийцу… то есть я хотел сказать виновника, - замялся он. - Дегре идет по следу.
   - Опять этот загадочный Дегре? Вы все вероятно считаете, что он вездесущий и всемогущий?
   - Он хорошо делает свое дело.
   - Я так не думаю. – Бросила она в ответ. – Если бы это было так, как ты говоришь, я давно была бы в тюрьме…
     Женщина встала с дивана. Мартен поморщился.
   - Не говори так, Мадлена, дорогая!
     Казалось, что уже она была сама собой, приняв жертвой  Де-Бриссара. Женщина подошла к мужчине, и улыбнулась ему.
   - Не преувеличивай его способности, мой мальчик! – И она нежно коснулась пальцами его губ.
     В этот момент с улицы донеслись крики. Женщина испуганно посмотрела в окно. В этот момент графиня Де-Бринвильер была похожа на загнанного зверя. Она подняла на Мартена огромные глаза. Даже когда ее лицо было усыпано синяками, оно не теряло своих чар.
   - Я уеду. – Сказала женщина. – Но не сейчас…
   - Нет, ты должна, как можно скорее покинуть Париж. – Оборвал он.
   - У меня есть имение!
   - Это не подходит. Капитан полиции найдет тебя. – Он не спускал с нее любящих глаз. Он отдал бы жизнь ради нее.
   - Но что же мне делать? – Вздохнув, она покачала головой. – Ну, что ж, мое последние спасение – монастырь.
   - Ты умница, Мадлена! Монастырь в Льеже, не зависящий от приказов короля, будет тебе надежной защитой. 
   - Но я умру там… от одиночества. – Прошептала она.
   - Зато спасешься и избежишь позора! Это не на долго, до тех пор пока улягутся страсти.
     Она подняла глаза и улыбнулась сухой улыбкой, соглашаясь.

     … Толпы людей наводнили площадь. Они кричали, ругались и требовали правосудия. Переодевшись  в мужское платье, Мария-Мадлена Де-Бринвильер покидала Париж.
     «Неужели их растревожила я?» - Думала она, глядя в окно кареты. Они требовали выдать им совершившего деяние. По спине женщины пробежала нервная дрожь, и она отпрянула от окошка.
     Сидя в глубине кареты, графиня слушала, как мерно цокают копыта лошадей, увозя ее все дальше от славы и высшего света. Вцепившись в обивку сидения, она зажмурилась, отгоняя боль пронзавшую, точно раскаленной иглой, ее сердце.
     Что у нее осталось? Холодная монашеская келья, и пустота в измученной душе.
     Графиня Де-Бринвильер бежала прочь из Парижа, сжигая за собой мосты. А в след за ней, неотступно преследуя беглянку, следовала тень всезнающего Дегре – неутомимого капитана полиции.
                ***

                II часть.

                Да   воздастся   каждому    по
                заслугам  его.

     Обнесенный высоким каменным забором, монастырь в предместье Льежа был надежно защищен от набегов банд и воли короля. Огромные камни громоздились друг на друга, карабкаясь вверх, к небу. Они создавали основу вековых стен.  Плотным кольцом лес смыкался у сторожки привратника, внушая впечатление отрешенности от мира.
     Здесь, укрытая от людских глаз текла размеренная жизнь послушниц бога,
которые все же имели свои слабости.  В этом монастыре, сбежав от правосудия, графиня Де-Бринвильер – жестокая отравительница, нашла себе приют. Там далеко, в том забытом мире мирских забав одни любили ее, но другие люто ненавидели, называя Ломбардской дьяволицей.  Но в этой обители ее не тревожила ненависть людей, оставшихся за высоким забором.
     Скрытая от возмездия, Мария-Мадлена была похоронена за живо в этой глуши ровно 5 лет. Сухая дата, но сколько выстрадала за это время не укрощенная плоть женщины. Ее окружали монахини, и запертое среди них, тело беспрерывно горело желанием.
     Лунными ночами, она просыпалась в одинокой келье от собственного крика. Ее чудные волосы прилипали ко лбу, мокрому от пота и страха. Стены узкой темницы давили на нее, а коморка поражала разгоряченный мозг нищетой. Стол, деревянная кровать с жалкой периной, набитой душистым сеном, низкий стул, да незатейливый крест, висевший в изголовье. Никогда женщина ее круга не смирится с невероятным убожеством.
     Лишь только раз Мартен Д-Аржантейль, молодой любовник графини, навестил ее. Лишь один единственный раз сводчатые ворота открылись, для посещения мирянина – мужчины, который щедро оплатил свое не долгое пребывание. Он принес новые известия.
     «Пока не найдется беглянка, ее особняк на улице Марэ и имение не подлежит конфискации,» – был указ короля. 
     С Мартеном графиня вновь ощутила себя женщиной. Мужчина стоял на коленях, все так же преданно восхищаясь ее красотой, ставшей еще более трогательной от строгой одежды. Он целовал протянутые ему ладони. Сладкие мгновения! Горячие губы обжигали руки. Жгучие волны набегали новыми приливами, накрывая с головой. Прекрасные минуты блаженства, которыми женщина будет жить бесконечными одинокими ночами.
     Отдаваясь воспоминаниям, Мария-Мадлена нежилась в их лучах, возрождая сладкие минуты прошлой жизни.
     Но Д-Аржантейль ушел. Он исчез, точно сон, оставляя нежную дрожь в
теле женщины. Свет неиссякаемой мужской силы померк, и вновь в убогую келью вполз мрак. Изнывая от страсти, графиня металась по коморке, в немой истерике, заламывая руки. Ей нужен был мужчина. Ее плоть стонала, взывая к наслаждениям, а небо было глухо. Но женщина не отчаивалась…
     «То, что оно не может дать мне полностью, я могу взять хотя бы частично,» - решила она.

     … Был поздний вечер.  Разойдясь по кельям, монахини молились, преклонив колени. В полном одиночестве, Мария-Мадлена сидела на кровати. Холод от каменных стен пронизывал ее тело насквозь. Она поджала ноги, что бы хоть как-то согреться, когда в сводчатой галерее, служившей коридором, раздались шаги. Они были не далеко от ее двери, и явно направлялись к лестнице, где притаилась ее келья. Приоткрыв дверцу, она застыла в полумраке комнаты. Шаги приближались. Расстояние сокращалось. Один момент, и графиня метнулась в черноту коридора. Ее кошачьи глаза ясно видели жертву. Зажав ей рот рукой, Мадлена втащила сопротивляющуюся женщину в свою келью. Возня прекратилась. Подождав мгновение, графиня швырнула монахиню на низкую кровать и приблизилась.
     Она видела испуганные глаза молодой послушницы, ужас, сковавший ее тело, был написан на сведенной судорогой лице. Сжавшись в комок, она еще пыталась остановить безумицу. Но бывшей графиней правил лишь голос  плоти, который не смогли заглушить даже толстые стены монастыря.
     Жестокая пощечина лишила девушку чувств. И тяжело дыша Мария-Мадлена судорожно начала раздеваться…
     В душном свете скупой свечи раз за разом, графиня Де-Бринвильер приручала бедную девушку, выводя ее на дорогу греховной жизни. Она не могла знать, что целыми днями бедняжка простаивала на коленях в часовне, отмаливая свои грехи, и прося избавить ее от коварной женщины, разбудившей упокоенную плоть. Она была искренна в своих молитвах, поверяя их богу. Но еще с большим страхом замкнулась в себе, не говоря никому о ночных похождениях, так как суровый приговор ждал любую послушницу, кто станет противиться святой жизни.
     Но лишь только наступал вечер, она слышала тоску своего тела, не имея  сил противиться, нарастающей волне. И девушка шла к той, которую боялись и боготворили. Она спешила к Марии-Мадлене, зная, что ее ждут, и предвкушала не известные ей до селе наслаждения.

     … Прошло 5 лет. Тоскливые и одинокие, они пронеслись чередой. Вся жизнь была перечеркнута в одно мгновение тишиной кельи. Графиня Де-Бринвильер уже думала о побеге. Она хотела вернуться в иной мир, который оставила, но лишь возмездие пугало и останавливало ее.
     Что будет с ней, когда она оставит надежные стены? Кто защитит ее? Она окажется в руках Дегре – вездесущего представителя закона. От этой мысли по спине пробегала нервная дрожь. Лишь только стены Льежского монастыря могут надежно защитить ее от капитана полиции, которому король лично поручил расследовать это дело.
     «Вероятно он знает, что нужно искать именно меня. – Размышляла она. – Но он не сможет проникнуть сюда и арестовать, даже если найдет мой след».
     Облегченно вздохнув, Мария-Мадлена блаженно улыбалась. При этих мыслях ей становилось легче и она могла заснуть. Сегодняшняя ночь, была последней, завершая пять нестерпимых лет ее заточения.
                ***
     Проснувшийся монастырь огласил птичий гомон. Блики солнечного света, точно всполохи пламени, плясали на холодных камнях.  Стая птиц взметнулась в высь, и облетев вокруг золотых куполов, блестевших на солнце, унеслась прочь, на встречу утреннему лесу.
     Лишь только прозвенели к заутренней, как в ворота постучали. Протяжно скрипя, они отворились, впуская нагруженную телегу. Несколько мужчин сидели по ее краям. Их ссутуленные тела были одеты в черные балахоны. Лица глядели угрюмо. Все женские обитатели монастыря собрались на ступеньках, стараясь разглядеть приехавших. Их разные глаза пожирали мужчин, и каждую мучил не преодолимый соблазн подойти к ним, но сознание греха, не покидало монахинь. И во избежание кары господней, женщины могли себе позволить лишь беглый взгляд. Стоя на ступенях и тихо перешептываясь, они видели, как пребывшие разгружали привезенный скарб. Здесь были одежда, молитвенники и церковный инвентарь. Под неусыпными взглядами, мужчины распрягли лошадей во дворе монастыря, и повели их в конюшню.
     Мария-Мадлена, сидя в саду, слышала крики и возню, создаваемую прибывшими. Она сидела на каменной скамейке возле часовни, подставив бледное лицо утреннему солнцу. Силой воли она усмирила бунтующее тело, и отрешенная, наслаждалась красотой природы. Легкий ветерок пробежал по листьям горделивых деревьев, прошуршал по зеленой траве. Его дыхание освежило шею и грудь женщины, которая расстегнула монашеское одеяние, воспользовавшись отсутствием сестер и матери настоятельницы.  Черные одежды душили ее. Мария-Мадлена вдохнула нежную прохладу ветра, и на мгновение застыла.
     Запах… Чей-то не уловимо знакомый запах, настойчиво щекотал ноздри. Аромат напоминал, что-то далекое, оставшееся от прошлой жизни. С собой он принес забытое чувство смятения и непонятной тревоги. Женщина вдохнула еще, и еще раз. Но память отказывалась подсказывать ей. Она пожала плечами. Может быть она ошиблась? И это ей только показалось.
     Ветерок понесся дальше, а Мадлена все сидела отрешенная от мира. Вдруг за ее спиной послышался шорох. Кто-то шел к ней. Женщина вздрогнула, но осталась неподвижной, сделав вид, что не замечает. Шаги затихли. Но только лишь за тем, что бы повториться вновь рядом с ней.
     Женщина размышляла, пытаясь угадать, кто бы  это мог быть. Но когда голос прозвучал в колеблющейся тишине, она не ожидала подобного.
   - Когда женщина размышляет в одиночестве, она имеет злой умысел. – Голос был грубоват, но указывал на уверенный характер владельца. А самым
 невероятным было то, что он принадлежал мужчине. От неожиданности Мария-Мадлена  открыла глаза. Перед ней стоял высокий и широкоплечий мужчина. Если бы не его монашеские одежды, подвязанные на поясе веревкой, женщина приняла бы его за видение. Казалось, он прочитал это в ее глазах.
   - Я не призрак. – Коротко сказал он.
   - Я поняла это. Вы вероятно аббат и приехали с багажом?
   - Да, из Пуату. – Они внимательно рассматривали друг друга.
     Чеканный профиль мужчины был красив, а прямоугольный подбородок и тонкие губы доказывали целостность решительной натуры. Ему было не больше сорока. Широкие дуги бровей, темные глаза, в которых то загорался, то потухал огонек, когда он оценивал сидящую женщину. Вероятно, лишь нос портил картину, но для нее, проведшей столько лет в заточении без мужчин его лицо показалось интересным.  Его руки поднялись к голове, и он снял капюшон. Черные, как смоль волосы рассыпались по плечам. В свете дня то там, то здесь в них блестели седые нити.
   - А вы не  похожи на послушницу. – Сказал он, перестав рассматривать ее. Женщина подняла лицо, и ее большие кошачьи глаза сверкнули.
   - Вы тоже мало соответствуете своему образу, святой отец. Если  не ваша сутана, я бы подумала, что вы светский человек, не известно каким ветром занесенный в наш маленький рай. – Она внимательно смотрела, как изумленный взгляд мужчины прячется под нависшими бровями. – Но вы правы, аббат, я не послушница. Но откуда вы узнали…
     Легкий взмах руки оборвал ее.
   - Вы не убежали от меня, лишь только я подошел к вам, как это делают послушницы, стараясь избежать греха… И этот ваш невероятный вид. – Он заглянул внутрь расстегнутого воротника.
     Она улыбнулась белозубой улыбкой, которой так часто повергала в трепет своих кавалеров. Мария-Мадлена ничего не ответила, устремив глаза в небо.
   - Вы вероятно прячетесь здесь от кредиторов, или выжидаете время, для
нанесения удара. – Их глаза встретились, но женщина не нашла во взгляде мужчины ничего враждебного, лишь любопытство.
     Успокоившись, она ответила: - А вы проницательны. Я не думала, что аббаты занимаются разгадыванием судеб людей.
   - Это наш хлеб, сестра. – Его глаза улыбались. В них читался интерес. – Могу ли я узнать ваше имя?
     Женщина окинула взглядом зеленую рощу.
   - Меня зовут Мадлена. – Сказала она и поднялась. – Долго ли вы задержитесь?
     Аббат пожал плечами.
   - Может быть неделю. Все зависит от вашей настоятельницы…
     Но женщина уже не слышала его: - Ну хоть теперь интересный собеседник развеет мою одинокую жизнь. – Она протянула руку для поцелуя. Мгновение царило молчание. Аббат недоумевая смотрел на нее, и не видя выхода, пожал ее тонкие пальцы. В глазах женщины отразилось изумление. Она забыла, что сан не позволяет подобного. И грациозно качая бедрами, Мария-Мадлена пошла по дорожке прочь, мимолетно бросив: - Да, это не Париж…
     Тихие слова унес ветерок. А аббат все еще смотрел ей в след, стоя в саду монастыря с не покрытой головой.

     … Что-то  непреодолимое влекло графиню к мужчине в монашеской рясе. Точно мотылек, летящий на огонь, она стремилась к аббату, остановившемуся в монастыре. Не отдавая отчета, женщина искала с ним встречи, и каждая наполняла ее неизвестной ей до селе тревогой, которая клещами держала разум. Его внезапное пожатие, аромат, исходивший от него, темные глаза, тембр голоса… Все это будило в ней противоречивые чувства. Что он скрывал? Что таил задумчивый взгляд?
     Всю неделю, пока обоз собирался в обратный путь, Мария-Мадлена и аббат непременно сталкивались. Могло показаться, что она и он следят друг за другом. Это была своего рода игра, которую вели мужчина и женщина.   То во дворе или в саду она видела его фигуру; то за усердной молитвой, он ловил на себе ее взгляд, а когда женщина не могла видеть его, ветер доносил нежный аромат, преследующий графиню.  Разговаривать они могли редко. Но и здесь Мадлена замечала дрожь собеседника. При ее настойчивом взгляде, аббат опускал темные глаза. Что смущало его?
     «Или он искусно играет, или… он влюбился в меня», - думала она.
     Но желая верить глазам мужчины, Мария-Мадлена отметала первое предложение. В ее груди вновь поднималась горячая волна. Может быть если бы она была в мирской суете, то взвесила бы все на весах рассудка, но здесь в монастыре, на краю земли, она видела перед собой только мужчину. Он сгорал от рождающейся любви к ней, и здесь не нужны были слова. Его поведение было похоже на искру, которая разжигала в ее сердце костер.  Женщина не сопротивлялась.
     Поздними вечерами, когда послушницы отдыхали, выполнив свои дневные обязанности, графиня спускалась в сад. Здесь под развесистым деревом, ее неизменно ждал темноглазый аббат. Следя за ним из зарослей, она видела его фигуру, нервно ходившую по дорожке взад-вперед. Лицо было решительным, а дрожащие губы что-то шептали.
     «Сегодня он должен мне поведать о своих чувствах», - думала женщина и выходила к нему. Но она ошибалась. Смущение переполняло его, когда он садился с ней рядом. Мужчина тяжело дышал, но всегда молчал, стараясь не выдать сокровенное, что теплилось в душе.
     В эти вечера они болтали о пустяках, и каждый из них чувствовал, что что-то не сказано, что новая встреча так и не сблизила их. Лишь только небо покрывалось серым светом нового дня, Мария_Мадлена улыбалась и вставала, глядя в глаза нерешительного собеседника. Они умоляли остаться и, его руки непроизвольно сжимали ее пальцы. В его глазах она читала слово «любовь».
     Слова прощания слетали с ее красивых губ и, она  возвращалась в темную келью. Бросившись на кровать, женщина долго смотрела в низкий потолок. Стены темницы давили на нее, а сознание раздирало желание уехать, оставить этот убогий мирок.

     … В ночь перед отъездом аббат не пришел. Точно в бреду графиня металась по келье. Сотни предположений роились в голове, только одно она знала точно – он еще был под сводами монастыря. В эти долгие ночные часы, она поняла, что не сможет вновь остаться одна, изолированная от мира, от людей. Она забыла об осторожности и о том, какая кара ждет ее за пределами монастырской стены. Лежа на постели без сна, она молила бога, о том, что бы аббат появился вновь. Может быть это было безумием, но женщина первый раз почувствовала себя одинокой.
     Еще было темно. Безумие сменилось тихой отчужденностью. Закрыв глаза, она лежала на твердом ложе, когда в дверь постучались.
     «Кто бы это мог быть, - Пронеслось в ее голове. – Может быть это та дурочка, нашедшая утешение в любви двух женщин… Боже, нет ничего слаще, сильного мужского тела!»
     Стук повторился, но Мария-Мадлена не шевелилась. Она слышала шорох за дверью, но это мало волновало ее.
   - Мадлена! Откройте мне. – До ее сознания донесся приглушенный мужской голос. И эта волшебная  сила заставила ее подняться. Подбежав к низкой двери,  она отворила ее. 
   - Мадлена! – Мужчина шмыгнул в келью и обнял ее за плечи.
   - Ах, почему, почему вы не пришли сегодня вечером? – Ее голос  дрожал. Его глаза ловили ее  взгляды.
   - Я много думал, - был ответ. – Выслушайте меня. Я долго не решался прийти к вам. Я всю жизнь боялся женщин. Моя  природная скромность  не позволила бы прийти  сюда, но то что руководит мной сильнее ее… Я боюсь потерять вас!
     Она чувствовала, как дрожат его руки. Закрыв глаза, женщина наслаждалась его тихим голосом, вдыхала его запах.
   - Мадлена, я уезжаю отсюда утром. А спустя несколько дней, я намериваюсь покинуть Францию. Меня ждет Новый Свет. Ничто, Мадлена, ничто не будет тревожить меня там. Я буду миссионером, на земле, принадлежащей индейцам. У меня будет другая жизнь. Лишь одного не могу себе простить, это то, что я уеду туда, оставив здесь мою мечту. – Его лицо утонуло в ее волосах. – Вас, Мадлена!
     Сердце женщины забилось сильнее. Она почувствовала, что оно вырвется наружу или разорвется в груди. Она лишь только сейчас поняла, что значит умереть от счастья. Мужчина все сильнее и сильнее прижимал ее к себе. И она, вторя ему, обвивала его шею руками. Он склонился над ней:
   - Мадлена, я говорю это вам. Поедемте со мной! Уедем далеко, что бы никто из этой жизни не смог достать нас, в той другой. – Аббат взглянул ей в глаза. – Вы согласны ехать со мной в Америку?
     Их взгляды встретились. Она  прочла легкое помешательство в глазах мужчины. Приближалось утро, медлить было нельзя. Женщина подняла лицо, и бледные звезды отразились в ее темных кошачьих глазах.
   - Я согласна. – Прошептала она.
     Легкий вздох слетел с его дрожащих губ. Он прижал ее к себе. Сильные мужские руки сжали женское тело с такой силой, что ей не чем стало дышать. Его дыхание обожгло лицо, и Мария-Мадлена ответила на поцелуй. Он был долгим и стремительным; нежным и жестоким; любящим и ненавидящим. А когда он оторвал ее от себя, женщина услышала сухие слова: - Нам пора. – и в них не было того восторженного чувства, что испепеляло их обоих минуту назад.
     Аббат открыл низкую дверцу кельи, и оглядевшись, вышел, держа ее за руку.
     На востоке занимался новый день, а Мария-Мадлена Де-Бринвильер, поверившая неожиданному счастью, не подозревала, что совершила роковую ошибку.
                ***
     Переодевшись в мужской балахон, женщина накинула на голову капюшон. Понукая лошадь, монах, сидящий на  телеге, оглядел ее. Но лицо женщины было скрыто. Другие дремали. Сев рядом с аббатом, женщина откинулась на солому. Лошадь зацокала, подхлестываемая кнутом мужчины, и телега проехала через открытые ворота.
     Порыв ветра ударил в лицо Марии-Мадлены. Аромат свободы, которой она была лишена столько лет, опьянил ее.
     Высокие деревья сомкнулись за спинами уезжающих. Скоро монастырская стена исчезла совсем, оставшись в далеком прошлом. Всходило солнце. Оно осветило радужным светом огромное поле с сочной зеленой травой, лежащей впереди. Запели птицы – предвестники зари.
     Безудержное счастье охватило графиню. Она была свободна. Свобода, как и раньше. Переполняемая чувствами, женщина сжала ладонь мужчины. Но, он остался недвижим, и глух к ее радости. Боясь разочароваться, она нагнулась и всмотрелась в мужское лицо. Аббат был холоден и сух. Глубокие складки залегли на широком белом лбу; глаза темны, и от них лучиками разбегались морщины. Он не разделял ее радость.
     Сердце Марии-Мадлены  заметалось в груди. Что случилось? Где тот пылкий влюбленный, готовый пожертвовать всем ради нее? От него не осталось и тени. Ничего не понимая, женщина пожала плечами. Ей нужно только выбраться, только покинуть Францию, и она станет вновь прежней графиней Де-Бринвильер, единственной наследницей знатного рода.
     Еще  не кончилась лесная дорожка, как вдруг монах натянул вожжи. Лошадь зафыркала и встала. Ничего не понимая, женщина огляделась.
   - Что случилось? – Ее голос дрожал.
     Сидящие на телеге монахи слезли на землю. Женщине показалось, что они все смотрят на нее.
   - Что происходит? – Она посмотрела на аббата. Но слов было не нужно.
     На лесную дорожку выходили солдаты. Графине показалось, что их сотни. Каждое дерево она принимала за гвардейца. Ее голова закружилась. Оглядев во круг себя смыкающийся круг, женщина нашла глазами искусителя. Аббат, кажется, ждал этого.
   - Графиня Де-Бринвильер! Именем короля, вы арестованы! – Сказал он снимая монашеское облачение. 
     Нет, нет этого не может быть. Как она могла так ошибиться? Этот знакомый аромат… Перед ней стоял капитан полиции Дегре.
     Ее лицо побелело, и на нем, точно агаты, горели кошачьи глаза. За их лихорадочным огнем билась мысль. Мгновение женщина колебалась, но в следующий момент, оттолкнув гвардейца, бросилась бежать. Кто-то поднял мушкет, но Дегре остановил его.
   - Не нужно. – Раздался свист. – Взять, Сорбон!
     Гигантская черная тень метнулась в след беглянке. Лапы не касались земли. Грудная клетка собаки ходила ходуном.
     Путаясь в рясе, Мария-Мадлена бежала прочь от судьбы, но  она нагоняла ее неизбежно в образе собаки.  Споткнувшись о камень, женщина упала. Она услышала глухое рычание животного. Поднявшись на ноги, она вновь была свалена черной тварью, которая придавила ее к земле. Собака залаяла, и графиня услышала быстрые шаги. Когда солдаты подняли ее, она была уже прежней кровожадной женщиной. Внешне она была спокойна, но внутри, с дьявольской силой разгорался огонь злобы. Ее бледное лицо с растрепанными волосами резко поднялось, а глаза встретились со взглядом капитана полиции. Она не могла поверить в то, что видела. Вездесущий и всемогущий Дегре, стоял возле нее.
     Сколько лет она скрывалась от его тонкого нюха, за стенами монастыря, но он нашел ее. Этот мужчина придумал план, заставил поверить ее в иллюзию любви, и вытащил длинными руками на суд верховной власти. Он одержал верх над ее  существом, в котором уснули все опасения.
     Скулы ходили ходуном; скрещенные взгляды были острей холодной стали клинков. Дегре был победителем, а она…
     Сжав зубы, Мария-Мадлена мгновение молчала. Ее злоба вылилась
наружу, и сверкнув глазами, она плюнула в лицо капитана полиции. Ей  немного стало  легче, глядя, как Дегре вытирается платком, но в следующий момент ее лицо обожгла пощечина. Обмен «любезностями» был окончен.
   - Ведите ее и не спускайте глаз с этой стервы всю дорогу до тюрьмы.
                ***
     Как не предсказуема жизнь. Богатые хоромы графини Де-Бринвильер сменились тихой и мрачной монастырской кельей, а эта смиренная обитель поменялась на каменный и холодный каземат тюрьмы. Мадлена сидела на влажной соломенной подстилке и молчала. Она была голодна. Казалось, что в ее желудке разместились все музыканты Его Величества Короля. Но женщина не обращала внимания на голод. Она не могла проглотить и тот тонкий, черствый ломоть хлеба, который лежал возле ее ног на каменном полу. Но что еще не приятнее, так это боль ноющая пол ложечкой, которая  наполняла организм чувством безнадежности и неизбежности конца. Сердце защемило. Внезапно ужасы настоящего облекли ее, подобно пропитанному ядом платью. Выхода не было. Женщина всем своим существом ощутила свое поражение.
     Неприятное попискивание наполнило тишину камеры. В свете полуденного солнца, лучи которого пробивались в зарешетчатое окно высоко под потолком, Мария-Мадлена различила худую крысу. Ее заостренная морда с подрагивающими усиками обнюхала воздух, и она побежала к куску хлеба. Поморщившись, женщина отодвинулась от не прошенной гостьи. Глядя на крысу, она не вольно подумала как это животное похоже на нее. Такое же жалкое и беспомощное, оно радовалось возможности утолить свой голод.
     Упершись головой о стену, графиня закрыла глаза. Из-под бархатных ресниц скатилась хрустальная скупая слеза, и расплылась  в бесформенном пятне на груди.
     «Жизнь и смерть – причина и следствие». – Тихие слова возникли в разгоряченном мозгу. В одно мгновение она вспомнила полные неизбежного конца глаза старухи и ее предсказание. – «Цветущее дерево – это твое положение, богатство и связи. Но сумеешь ли ты сохранить все это… Если нет, твое дерево засохнет, Мадлена Деларю, опадут листья. Тебя изгонит общество, и будут презирать люди… Тебя ждет смерть, самая мучительная и бесчестная среди тех, что даны человеку… Ты погибнешь, празднуя свое величие…»
     Обхватив голову руками, Мария-Мадлена  скорчилась на полу.
   - Колдунья была права…
     Ее губы нервно подрагивали в припадке бешенства. Ах, почему, она не послушалась советов старухи? Значит она сама виновата в случившимся. Только сама.
   - Нет, -закричала графиня в звенящую пустоту.
     Доев свой хлеб, крыса нервно потягивала воздух в направлении заключенной. Ее писк выводил из себя женщину.
   - Пошла прочь! – Закричала Мадлена. – Пошла отсюда, исчадие ада!
     Сняв туфельку, графиня размахнулась и швырнула ей в животное. Крыса скрылась в норе. Свет дня все еще освещал темницу, где томилась узница. Время бежало, и графиня не могла сказать сколько прошло часов. Но не смотря на теперешнее положение, женщина жила. Ее тело все еще хотело жить, и действовать, а за нежной оболочкой скрывался неистовый вулкан. Графиня Де-Бринвильер ожидала удобного случая, что бы применить свою силу. И вскоре ей выпала возможность использовать женское коварство.

     … День клонился к вечеру, когда на пороге появился гвардеец. С минуту он стоял молча, привыкая к темноте темницы, а когда его глаза увидели очертания лежавшей на полу женщины, он сказал: - Поднимайтесь, господа судьи  ждут вас!
     Ответа не было. Хрупкое тело, утопавшее в монашеском балахоне, не шевелилось. В нерешительности, тюремщик потоптался на месте и шагнул в камеру.
   - Эй, вы слышите меня? – Его голос облетел темницу, и эхом вернулся к нему.
     Легкий стон наполнил звенящую тишину. Преодолевая безотчетный страх, разливающийся по всему телу, мужчина подошел к лежащей на соломе женщине. Ее глаза были закрыты. В сером свете уходящего дня, лицо заключенной было белее снега. Гвардеец наклонился над ней, стараясь ощутить слабое дыхание.
     Мария-Мадлена лежала без движения, сдерживая стремительный бег дыхания. Ее грудь горела огнем от нехватки воздуха, но женщина решила доиграть эту роль до конца. Лежа на холодных каменных плитах, она сжимала ладонью увесистый камень, который вынула из щербатой стены. Точно зверь, она готовилась нанести удар; бросится на жертву и растерзать. Тень мужчины набежала на ее лицо. В глазах потемнело. Она почувствовала, как его сильные руки сжали ее плечи и потрясли. Но женщина не открывала глаз, еще сильнее сжав камень. Вот мужчина отвернулся от нее, все еще не вставая с колен.
     «Вот сейчас, - пронеслось в голове графини. – Но нет, еще не время…»
     Мужчина размышлял, что ему делать, когда за его спиной, в противоположном углу послышался шорох. Мария-Мадлена почувствовала,
как он вздрогнул, как сжался, собираясь повернуться.
     «Вот, сейчас! Больше медлить нельзя!»
     Графиня напряглась, готовая к прыжку. Отвернувшись от заключенной, стражник посмотрел в угол, и облегченно вздохнул.
   - Это всего лишь…
     Но он не сумел закончить. Жестокий удар оглушил мужчину. С минуту, он еще сидел на коленях, смотря не видящим взором на стену, но в следующий момент, его глаза закатились, и он ничком упал на холодный пол.
   - Это всего лишь… крыса, - закончила за него дьяволица. Ее грудь высоко вздымалась, и она положила на нее ладонь, что бы успокоиться.
     В свете уходящего дня, она видела на полу распростертое мертвое тело.
Из ранки на голове тонкой струйкой стекала кровь. Женщина втянула воздух, стараясь различить ее медный запах среди испарений гниения. Легкий писк крысы вывел ее из оцепенения. Женщина отшвырнула в сторону окровавленный камень, и равнодушно посмотрела на тощую крысу. Затихнув, животное обнюхивало воздух. Графиня Де-Бринвильер одернула монашеские одежды и улыбнулась открытой двери, которая дарила ей свободу.
                ***
   - Остановите его! – громкий и властный голос прорезал гул голосов тюремного двора. – Задержите вон того монаха!
     Сердце Марии-Мадлены остановилось. Это был конец, полный и безоговорочный. Разгром ее сокровенных надежд. А ведь она  была уже у цели. Еще несколько шагов, и тюремные ворота будут далеко позади. Почему подняли крик? Может быть обнаружили убитого ею охранника?
     Кто-то преградил ей путь. Графиня Де-Бринвильер заметалась по двору. Со всех сторон ее окружили люди. Безумные и полные злобы глаза смотрели на нее ото всюду. Она в капкане, и он захлопнется с минуты на минуту. Ее последняя попытка была четна, и вероятно других уже не предвидится. Капюшон упал на плечи, и заходящее солнце окрасило ее длинные волосы. Еще мгновение, и светило скрылось за горизонтом и в колеблющемся свете, переходящем от яркого дня к темной ночи, она увидела себя жалким зверем, затравленным охотниками.
     Последний ослепительный луч солнца скользнул по земле и отразился в диких кошачьих глазах. Круг из живых людей сжимался все плотнее. Казалось, он сдавливает тисками ее сердце. Резкая нестерпимая боль пронзила тело Мадлены. Она закричала и,  без сил рухнула в пыль тюремного двора.
                *** 
     Что это было: явь или наваждение? Женщина очнулась от обморока в камере. Она вновь лежала на соломе, которая не защищала ноющее тело от холода столетних камней. Может быть она уже умерла? Нет, она жива.
     Медленно Мария-Мадлена приходила в себя. А когда она открыла глаза, то услышала знакомое попискивание рядом. В полном мраке, она увидела очертания крысы, которая грелась у нее на животе. От отвращения графиня поморщилась. Столкнув на пол отвратительное существо, женщина поднялась.
     Стояла прекрасная лунная ночь. Может быть последняя ночь в ее жизни. Далекие звезды смотрели с высоких небес на притихшую землю. Что таилось за их холодным светом?
     Опершись на стену, Мария-Мадлена стояла на носках, стараясь достать до за решетчатого окна… Главная тайна жизни – это смерть!
     В эти минуты женщина поняла всю глубину этого высказывания. Наедине с мириадами ночных светил, она казалось постигла древнее учение, и была слишком близко к истине. В этот полуночный час, графиня чувствовала дыхание вечности, стоя у порога не ведомого,  того, что находится за гранью понимания. Свет холодных звезд дарил ей силу. Она увидела, как этот поток разливается в ней, наполняя каждую клеточку ее существа. Она была готова ко всему, слившись воедино с космической силой. Ей не было страшно встретить завтрашний день. Мадлена знала, что пройдет все испытания, выпавшие на ее долю. 
     Мир – это трагедия, написанная гениальным поэтом. В этот миг она почувствовала это, став единым целым с далекими ночными небесами. Ее реальность путалась с прожитым, и она  проваливалась в небытие, а будущее имело начало после смерти.

     … Тюремный и дождливый рассвет, она встретила, стоя у за решетчатого окна. Женщина не видела, как встает солнце. Через высокий зев, закрытый решетками, было  заметно лишь как тусклые лучи приходят на смену мраку предрассветных сумерек. Стояла жуткая тишина. Мария-Мадлена потеряла счет времени. Ее алчную душу  раздирала тоска, от которой не было спасения. Утро не заметно сменило таким же пасмурным днем. А женщина все еще стояла у окна, когда раздался шум возле двери, и после минутного перерыва зашел гвардеец. Казалось, жизнь остановилась для заключенной. Она не понимала, что от нее хотят. Больше всего она хотела остаться одна, но  тюремщик ждал ее. Его карие, почти черные глаза, смотрели из-под низкого, выступающего лба.
   - Вас ждут в зале суда. – Был его ответ на робкий вопрос.
     Он не милостиво вытолкал женщину из тюремной клетки на лестничную площадку. Низкие своды переходов обступили ее со всех сторон. Она чувствовала на себе взгляд охранника, шедшего сзади. Тяжелый взгляд сквозил ненавистью. Вероятно тот несчастный, которого она вчера убила,  пытаясь обрести свободу, был его товарищем. С каким бы наслаждением, он убил бы ее, свернув хрупкую шею. Но его останавливал приказ судьи и, та расправа, которой должна подвергнуться женщина за совершенные злодеяния.
     Длинный коридор, освещенный факелами, наконец окончился, и обогнав спутницу, мужчина подошел к низкой двери.  Она подалась под сильными руками, и скрипнув на петлях, открылась.
     По ту сторону порога, под серым светом ненастного дна, утопала широкая зала суда. Высокие окна, доходившие до потолка, факелы, освещающие мрачную залу, ряд лавок для слушателей и зрителей процессов, которые были пусты, и широкий стол, покрытый черным сукном, за которым сидели судьи. Эта  высокая комната, была из другой жизни.  Она напоминала ей о забытом свете, покинутом много лет назад. Но теперь, стоя посреди зала, перед глазами правосудия, она нервно вздрогнула, думая о своей участи. Дверь захлопнулась, оставляя ее наедине с законом.
   - 8-го числа сего года, в городе Париже, освещенном святой церковью, слушается дело графини Марии-Мадлены Де-Бринвильер, обвиняемой в отравлении ряда людей перечисленных ниже…
     Продиктовав писцу, который точно машина записывал с его  слов, судья сел, подобрав широкую мантию. Три пары глаз смотрело на женщину,
 стоявшую перед столом. Графиня куталась в монашескую одежду.
   - Признаете вы свою вину? – Звучный голос второго  огласил зал. Но женщина, казалось, не слышала его. Воцарилось тягостное молчание.
   - Чем длиннее пауза, тем больше она против вас. – Подхватил третий.
   - Если я не ошибаюсь. – Начала графиня. – Мне полагается адвокат…
     Но седобородый судья, вероятно, самый старший из всех, оборвал ее:
   - Согласно указа короля, вам отказано в адвокате. Со дня вашего ареста и помещения в тюрьму вы лишены состояния и имения рода Де-Бринвильер, имя которого вы очернили. Так же вы  лишены почестей, оказанных вам Его Величеством Королем Людовиком IV, и ваше прошение о помиловании, если такое могло бы быть, будет отклонено. А суду, во избежание любого недовольства, надлежит быть закрытым, и он вынесет своевременное наказание.
     Закончив речь, мужчина тряхнул седой бородкой и стукнул деревянным молотком, давая понять, что разговор на эту тему закончен и к нему не возвратятся. Судьи перешептывались, собираясь начать допрос. Марии-Мадлене уже не надо было дожидаться конца процесса, что бы знать, какой будет приговор. Гордо вскинув голову, она посмотрела на хмурые лица.
   - Зачем же нужна эта комедия, если вы уже заранее знаете, что за приговор меня ожидает? – Ее голос звучал четко, стараясь не выдавать дрожи.
   - Мадам, я бы назвал это трагедией и не только сотен людей, упокоенных под плитами кладбища, палачом которых являетесь вы, но  это также трагедия и вашей жизни. Вас ненавидят жители Парижа, хотите вы или нет.
   - Хочу вам заметить. – продолжал другой. – Мы собрались здесь лишь за тем, что бы доказать вашу виновность, и восстановить события столь страшные, что не могут носить имя руки человеческой. – Он помолчал, глядя на едкую улыбку, играющую на губах дьяволицы. Ее глаза сверкали, глядя в старческое лицо. Их блеск был не выносим, и судья отвел глаза. Он нервно перебирал рукописи, лежащие на столе.
   - Вы не сможете доказать мою виновность. – Резко выкрикнула она, и перо
 писца заскрипело по бумаге, записывая ее слова.
   - Увы, вы ошибаетесь. У нас имеются веские доказательства и свидетели ваших черных дел. К тому же по великой воле монарха, мы намерены применить допрос с пристрастием, на случай вашего не желания поведать правду…
     Он еще что-то говорил. Но Мария-Мадлена уже не слушала его.
     «Допрос с пристрастием» - была последняя фраза, звучавшая в ее мозгу. Ее будут пытать, истязать щипцами ее нежное тело. В этот момент она пожалела себя.
     Молоток судьи отстучал вторую часть заседания. Сквозь туман, она видела свидетелей, входящих в залу. Здесь были и знакомые лица. Многих она не знала, вероятно, их подкупили, для большего числа. Но в этой суматохе, она не видела ни одного  лица высшей знати города, с которыми предавалась наслаждениям и бесчинствам у трона Люцифера.
     Мария-Мадлена закрыла глаза. Голос судьи сливался со скрежетом пера, а шорохи платьев женщин, с шаркающими шагами мужчин. Их голоса с каждой минутой, казалось, безвозвратно изобличают ее. И вот когда графиня открыла глаза, ее сердце бешено заколотилось.
     Перед судьями спиной к отравительнице, стояла Жанна. Ее стройное тело, подвергшееся унижению со стороны ненасытной хищницы, заплаканные глаза, голос нежный и прозрачный – все изобличало графиню. Она мстит, мстит за то, что было. Марии-Мадлене стало больно. Комок необъяснимых чувств подкатил к горлу, стараясь задушить. Она попыталась различить слова, но из-за стука бешенного сердца не могла понять ни слова.
     Вжавшись в сидение стула, она старалась овладеть своим прерывистым дыханием.  Казалось, целая сотня людей была свидетелями ее грехопадения и им не будет конца. Но вот, молоток стукнул один раз, и сквозь пропасть в сознании женщины, до нее долетел голос судьи.
   - На основании показаний свидетелей, заслушанных в суде, признаете ли вы себя виновной?      
     Графиня Де-Бринвильер подняла большие темные глаза.
   - Нет, ваша честь, ни единого слова…
     Судьи переглянулись. Их хмурые лица выдавали смущение и замешательство. Шепот от их разговора царил в зале, и вот, самый старый судья встал, и подняв руку, строго проговорил:
   - Обвиняемая, графиня Де-Бринвильер, вы желаете ввести суд в заблуждение. И во избежании ошибки, суд решает продолжить допрос с пристрастием.
     Женщина охнула, и в следующий момент грубые руки рослого мужчины схватили ее и потащили в соседнюю комнату.

     … Сколько это продолжалось?  Кажется, целую вечность. Она не сопротивлялась, хотя все ее тело дрожало при виде жестоких орудий пытки. Как только взгляд женщины падал на дыбу или огромные щипцы, которыми была заполнена узкая комната, ее сердце начинало бешено колотиться.
      Хозяином в этом ужасном мире полном боли был палач. Он сновал перед ней, подбирая инструменты для первой пытки. Его круглое лицо мелькало тут и там, и на нем плясали  блики от огня… Звали его Сансон. И его отец, и дед, и еще целая вереница предков были палачами во Франции. Этот длинный родовой список брал начало с XIII века. Когда один руанский парень пришел в Париж и нанялся на работу помощником к заплечных дел мастеру. Из поколения в поколение, отец сыну,  передавал тайны страшного ремесла, тонкости дела. И хотя в городе мало кто любил их, чаще все отворачивались, состояние Сансонов росло и множилось, от нескончаемых подкупов со стороны родни осужденных на смерть. Не имея возможности спасти их от петли, они приносили увесистые кошельки, что бы палач облегчил их муки на смертном одре.
     Мария-Мадлена ненавидела его. Еще тогда, когда была свободна, она хотела отравить его, но не смогла… А теперь этот сильный человек будет мучить ее. Его покрытые рыжей шерстью  руки, усадили женщину на стул. И
 пока он прилаживал у ее ног деревянные дощечки, именуемые в народе «испанскими сапогами», она не  спускала глаз с его рук. Широкие, с большими пальцами, они были не пропорционально велики в костяшках, делая похожими их на лапы гигантской птицы. Эти огромные руки, казалось, работали сами по себе, не подчиняясь голове и ее приказам. Он полностью доверял им.
     Все было готово, и спросив разрешение у судий, наблюдающих за работой палача, он стал  забивать клин между досками, плотно стискивающими ногу женщины. Каждый удар молотка, вгонявшего кусок дерева, отдавался нестерпимой болью в теле. На глаза графини набежали слезы. Наблюдая за пыткой, седобородый судья поднял руку.
   - Вы признаете себя виновной? – Спросил он.
   - Нет, - сжав зубы, прошипела заключенная, пользуясь моментом передышки. Писец записал ответ, и судья вновь качнул головой, приказывая продолжать. 
     Заплечных дел мастер поднял молоток, и с силой опустил его на клин. Мадлена зажмурилась, и неистовый поток боли оглушил ее.  Вновь удар, и еще. «Испанские сапоги», приготовленные гигантской рукой сумасшедшего палача, впились ей в ногу, грозя размозжить кость. Еще раз резкая боль   поразила ее истерзанное тело. Женщина закричала и вцепилась в ручки дубового кресла. Ей показалось, что сквозь потоки непрошенных слез, она видит улыбающееся лицо Сансона.
     «Грязная свинья», - подумала она.
     Мария-Мадлена знала, что не перенесет следующего приступа отчаянной боли. Палач взмахнул молотком. Еще секунда, и он  обрушится на ногу приговоренной. Не видя ничего, женщина ощутила, какая агония опалит сейчас тело и не в силах терпеть ее, она откинулась на спинку кресла. Сквозь бешенное биение пульса в ее голове, графиня различила слова неизменного вопроса. Она  хотела признаться во всем, лишь бы не было той боли. Графиня Де-Бринвильер открыла рот, но ни звука не вырвалось из пересохшего горла. Шершавый язык прилип к небу, и лишь одни губы прошептали: «Признаю».
                ***
     Это конец. Она считала, что подписала себе смертный приговор. Сидя неподвижно в кресле, и глотая безудержные слезы, она ощущала нарастающую боль в ноге. Лишь раз ее взгляд упал на сплошную рану, в которую теперь превратилась ее тонкая ножка. Графиня отвернулась.
     Был уже полдень, на потолке заплясали радужные блики разыгравшегося дня. Ей казалось, что все закончено и ее отведут в камеру. Но когда двое стражников проводили ее мимо стола судий, молодой блюститель закона поднялся.
   - Посадите ее, - сказал он. – Увы, я должен объявить, что грехи графини Де-Бринвильер не окончились. – Он замолчал, привлекая к себе любопытные взгляды. – Только что, одна женщина, пожелавшая остаться инкогнито, передала мне эту тетрадь. То, что написано в ней ужасает. Великое злодеяние таится, как змеиный яд, в строках сей рукописи.
     Молодой судья взял в руки бесформенный предмет и поднял его над головой. Мария-Мадлена замерла. Земля, развергшаяся под ее ногами не испугала бы больше, чем этот предмет. Толстая, в черном сафьяновом переплете, тетрадь ужасала ее. Как она могла забыть о ней, покидая Париж, много лет назад. Кто же сохранил ее? Кто принес сюда и изобличил преступницу?
     Лишь один человек имел доступ к ней в покои; Одному она доверяла, а он ненавидел ее. Жанна – промелькнула мысль, озарившая мозг, точно молния.
     Именно в этой тетради, исписанной ее мелким почерком были описаны тайные встречи поклонников Люцифера, написаны имена ее братьев и сестер. У правосудия был документ, подписанный ее рукой. Не человеческий крик сорвался с уст графини Де-Бринвильер. Глаза заблестели. Забыв о нестерпимой боли, Мария-Мадлена метнулась к столу. Но израненная нога подвела женщину. Точно раненая птица, взмахнув расправленными крыльями падает подстреленная, графиня упала к ногам судий. Нестерпимая злоба жгла тело. В бессильной ярости она сжала кулаки. 
   - Не требуется испрашивать ее признания.  Мои коллеги судьи заметили ее состояние. Графиня сама признала все свои грехи и злодеяния, описанные здесь. – Он помолчал, глядя на беснующуюся женщину. – Предлагаю ознакомиться с содержимым этой тетради и вынести соответствующий вердикт… При этом здесь рукой заключенной написаны имена, оглашение которых затронет большинство людей  из высшего общества…

     День клонился к вечеру. Серые облака, тянущиеся длинной чередой до горизонта, закрыли солнце. И вновь теплый день превратился в холодный вечер, такой же каким было утро. Пошел дождь. Внесли факелы. Их свет осветил задумчивые лица судий.
     Мария-Мадлена молча взирала на них, умерив припадки бешенства. Безотчетно, глазами полными боли, она обводила притихший зал. Все было кончено. Она уже никогда не покинет мрачные стены тюрьмы свободной женщиной. Ее мысли прервал шепот. Она подняла глаза и увидела, как трясется седая бородка главного судьи. Грозно посмотрев на обвиняемую, он потрогал сухими пальцами морщинистый лоб, и дрожащим голосом произнес: - Еще не придумана достойная кара подобным злодеяниям.
     Немного помедлив, поднялся другой судья.
   - Поднимите ее. – Сказал он. И когда двое гвардейцев исполнили его указания, он, посмотрев в зал, будто там сидела людская толпа, объявил:
   - Графиня Де-Бринвильер, вы обвиняетесь в отравлении ни в чем не повинных людей из больницы неподалеку от улицы Отель-Дье, убийства охранника и попытке к бегству, чем оказали сопротивление правосудию… А так же вы обвиняетесь в тяжелейшем грехе перед церковью, а именно – чернокнижии,  поклонению силам тьмы и участии в черных мессах, прославляющих Люцифера, врага человечества.
     Он замолчал, перебирая шуршащие листы тетради.
   - Высшей властью, возложенной на нас, мы приговариваем вас к смертной казни, путем отделения головы от тела. Приговор должен быть приведен в исполнение на Гревской площади, завтра утром, 9-го числа сего года. – Он на мгновение замолчал. – Время разрушило ваш облик мадам, задолго до вашей физической смерти.
     Перо, скрипнув последний раз, дописало смертный приговор. Поддерживаемая стражниками, Мария-Мадлена стояла молча, чувствуя, как последние капли мужества покидают ноющее тело, точно крысы бегущие с тонущего корабля, оставляя место отчаянию. Но нет, она отдастся ему позже, в одинокой камере, а сейчас графиня Де-Бринвильер должна быть стойкой.
   - Мадам, - Седовласый судья, преодолевая отвращение, которое было написано у него на лице, обратился к ней. – Нашелся священник, готовый выслушать  вашу исповедь и облегчить страдания в лучшей жизни, другого мира.
     Но Мария-Мадлена вскинула на него горящие злобой кошачьи глаза. Судья вздрогнул, и отвернувшись, пробормотал писцу:
   - Пусть запись гласит: «Была предоставлена возможность, но она  отказалась».
     Закончив говорить, он с силой захлопнул толстую  судейскую книгу. Отстучав конец заседания, судьи встали. Их работа на этом была завершена.
                *** 
     Мария-Мадлена оглянулась, когда скрипнула железная дверь.  Утро только занималось. На чистом небосклоне не было ни единой тучки. День должен быть  чудесным. Последний день…
     В предрассветном свете две фигуры мужчин скорее походили на приведения, чем на живые существа. Осужденной они показались тенями из другого мира, пришедшие за ней. Она сидела на соломе и глупо смотрела на них, созданных, точно из тумана. Женщина так  бы  и просидела не сказав ни слова, если бы один из пришедших не заговорил. 
   - Мы монахи из братства святого причастия. – Говоривший смотрел на пол,
 смиренно опустив бледное лицо.
   - Мы пришли исполнить вашу последнюю просьбу. – Подхватил второй.
     Мадлена облегченно вздохнула. Значит она еще не сошла с ума, и эти двое не призраки. Она равнодушно посмотрела на коротко остриженных монахов.
   - Ну, что ж. – Прошептала графиня. – Слава богу, что в последней воле мне не отказано.
     В этот предрассветный час, все казалось нелепым. Мадлена  не могла поверить, что была заточена в темницу. Нет, все было лишь хорошо продуманной пьесой, а мрачные стены с охапкой соломы на полу, заменявшей кровать, лишь часть удачной декорации. Она играет свою роль, как и все в этом мире. Графиня Де-Бринвильер должна была и в конце этого затянувшегося действия достойно сыграть свою скрипку. Она бросила быстрый взгляд на ожидающих монахов, и ее губы слегка дрогнули в измученной улыбке.
   - Вы хотите услышать мою последнюю просьбу. – Она задумалась. – Вот она: я хочу горячую ванну и богатое платье, достойное моего титула графини…
     Она заметила удивление, написанное на лицах двух монахов.  Их брови поползли вверх.
   - Но… - Они замялись, - Мы думали, что вы хотите передать весточку родным…
   - У меня нет родных. – Оборвала она.
   - Или… мы слышали, что вы отказались от исповеди. Может быть вы передумали…
   - Нет, я не меняю своего решения. – Отрезала графиня.
     С минуту висела пауза, после чего монахи переглянулись. Они боялись смотреть в темные глаза женщины.
   - Но если вы ничего больше не хотите, - один пожал плечами. – То мы исполним ваше последнее, но весьма странное желание.
     Они удалились так же незаметно, как и появились, оставляя женщину
 одну. А уже через час, Мария-Мадлена нежилась в горячей воде, которой была наполнена бочка. И хотя она не походила на ванну в ее особняке на улице Марэ, это ни сколько не портило настроение графини. Рядом копошилась, помогая ей, хорошенькая девушка. Ее  проворные руки успевали везде. Легкий пар струйками поднимался над водой, оседая на лице Мадлены капельками  воды. Она закрыла глаза, отдаваясь невероятному чувству покоя. Ее увлекли воспоминания. Ей казалось, что она вновь в своем доме, и ничто не может побеспокоить ее. Мокрые завитки волос прилипали ко лбу, собравшись на висках в непослушные локоны. Глаза томно закрывались, чуткие ноздри ловили ароматы запахов. Все, как в далеком прошлом. Графиня улыбалась своим  мыслям. Она действительно забыла бы о своем теперешнем положении, если бы не смутная тревожная боль, разъедающая ее существо изнутри.
     Яркий солнечный луч скользнул в окно, и заиграл на ее лице. «Неужели это в последний раз?»
     Мария-Мадлена открыла бархатные глаза. Не может быть. Она  не могла просто так уйти, оставить этот мир. Обегая взглядом комнату, женщина искала ответ на свой вопрос, утешение истерзанной душе. Но грустный взгляд девушки, сожаление закравшееся в уголках рта, говорили о неизбежности.
     «Она сострадает мне, - подумала графиня. – Бедняжка, значит она не знает о моих грехах, или не хочет верить».
     Развернув широкое полотенце, девушка подошла к ней.
   - Пора одеваться, мадам. – Ее тихий голос ранил каменное сердце.
     Тепло дня, сладкие воспоминания – все исчезло. Графине показалось, что все чувства покинули ее, оставшись в бездонных и голубых глазах незнакомой девушки.  Она уже любила ее. Любила эту девушку, как мать, ни разу не испытав чувства материнства; любила, как сестра, никогда не имевшая родной; любила, как подругу. И эта нежность была тем острее, чем больше отвергал ее свет. Нежность к незнакомой девушке, провожающей ее
 в последний путь. Мария-Мадлена вздрогнула, увидев себя в зеркале.
     Она была все такая же обворожительная, с тем же победоносным выражением на лице, но глаза… глаза выражали безнадежность загнанного зверя. Их оттеняли темные круги. Женщина вздохнула. Ее тело долго томившееся в стенах монастыря, не потеряло своей свежести, а тяжелые темные волосы блестели в лучах восходящего солнца.
     Она долго рассматривала себя в зеркале. Длинную шею, грациозные руки, покатые плечи, высокую грудь… Графиня вся превратилась в зрение. А когда девушка внесла платье и положила его на стол, Мадлена не могла удержать легкий вздох.
     Монахи были усердны в своем рвении угодить обреченным. Перед графиней Де-Бринвильер лежало вышитое золотом бардовое платье из ее личного гардероба. Трясущимися пальцами, Мария-Мадлена пробежала по нежным кружевам, упругой вышивке. Как много воспоминаний было связано с ним. Ее первый бал. Детская неуверенность нищей девочки перед блистательным светом, и ее первый светский любовник… Воспоминания, точно быстрый крутящийся водоворот нахлынул на нее. Как много говорило это платье.
     Кто же прислал его? Обыскав нежную ткань, Мария-Мадлена нашла вшитую в подол записку. Короткая весточка из далекого мира. 
«Я всегда помню о тебе, дорогая, как бы далеко
                ты не была от меня.
                Твоя Софи».
     Прижав записку к губам. Женщина чувствовала, как теряет силы. Она не забыта. Ее любят и помнят. Но перед лицом смерти она одна. Будущее развернуло покровы и раскрылось в пугающей наготе. Графиня была обречена. Не сопротивляясь, Де-Бринвильер позволила облачить себя в платье. Умелые руки сновали в ее волосах, создавая великолепную прическу, а Мария-Мадлена сидела не подвижно. Она  всматривалась в свое отражение, и не узнавала в этой изможденной, исстрадавшейся женщине себя.  На нее смотрело чужое лицо. Лишь отдаленно напоминавшее жестокую тигрицу. Ее нога горела, но женщина не замечала огня раны.
     Солнце поднималось все выше и выше, неустанно приближая назначенный час.
                ***
     Ах, если бы остановить время!
     Но оно неутомимо  бежало прочь, увлекая счастливые дни за собой и оставляя лишь неизбежность конца. В этом месте, река ее жизни впадала в огромное море небытия, наполненное множеством смертных душ. Мария-Мадлена была только маленькой каплей, и не в ее силах переполнить необъятное море…
     Солнце стояло в зените. Со своей необозримой высоты, оно обжигало город беспощадными лучами.
     Выйдя из дверей тюрьмы, Мадлена с ненавистью подняла глаза на чистое без единого облачка небо. Ее великолепные одежды, высокая прическа, надменный взгляд были не похожи на раскаяние преступника перед казнью. Эту великолепную женщину, должна была ждать карета, достойная королевы, но увы на тюремном дворе стояла лишь старая телега, видавшая на своем веку  сотни обреченных на смерть. Стражник помог ей сесть, и лошадь зацокала по мостовой. Двое гвардейцев следовали за телегой, сонно потирая припухшие глаза. Последний эскорт оставлял желать лучшего, но ни это волновало графиню Де-Бринвильер.
     Лишь только телега выехала на улицы Парижа, сотни глаз уперлись в ее тело, буравя на сквозь, точно пытаясь разорвать глазами. И это было в сто крат больней, чем изощренные пытки палача. Вскинув голову, Мария-Мадлена пыталась сделать вид, что ей безразличны людские взгляды полные ненависти. Но, как назойливые насекомые, один раз вцепившись в нее, они уже не отпускали, пока телега не скрылась за очередным поворотом. Дорога к Гревской площади была невыносимо долгой. И чем ближе тюремная процессия приближалась к ней, тем больше было ненавидящих взглядов. Редкие люди сменялись оживленной толпой, где к проклинающим взглядам примешивались крики, обвиняющие ее. Шаг за шагом тюремной кобылы, Гревская площадь приближалась, с неумолимой неизбежностью. Разрозненные группки людей слились в единое могучее море, колышущееся над мостовой. Женщине показалось, что она оглохла – шум толпы с головой накрыл ее. Казалось, здесь собрался весь Париж. Она огляделась. Нищие, ремесленники и даже редкие экипажи господ собрались около приготовленной плахи, что бы быть свидетелями ее конца, бесчестия и страха. Но нет, графиня Де-Бринвильер не доставит этого удовольствия.
      Она высоко подняла красивую голову, утопающую в локонах тяжелых волос, и обвела блестящими кошачьими глазами публику Парижа. Она покажет им, как проигрывают настоящие игроки, ставка которых – жизнь.   
     Колокола на соборе Парижской Богоматери наполнили звоном горячий воздух города. Надрывно гудя, он слился с криками толпы. Над головами собравшихся, она увидела деревянный помост, возведенный за одну ночь. Сердце женщины на мгновение сжалось в страхе перед смертью.
     Неужели ненависть людей, это еще не все? Неужели последует еще более ужасное? Она не хотела верить, что пришел конец.
     Телега остановилась у ступеней. Она сошла на камни мостовой, и точно в бреду, нарушаемом выкриками толпы, которую сдерживала охрана, пошла по лестнице эшафота. Ее поступь была легка, а шея и спина лоснились от пота.
     Немилосердное солнце жгло собравшихся. И если бы не легкий ветерок, набегающий на изможденную публику, многие не избежали бы обмороков.
      Теперь Мария-Мадлена стояла на деревянных досках эшафота, под ненасытными взорами толпы. Беспокойным взглядом она пробегала по ней, изредка встречая знакомые лица. Осужденная видела карету Софи Де-Ляша, скромно приютившуюся под аркой рядом с новым мостом. Немного поодаль стояли еще 2-3 знакомые кареты с гербами на дверцах. Но это лишь было атрибутикой каждой казни. Когда она занимала свое место в свете, то нередко посещала подобное… 
     Ее мысли замерли. Она пыталась найти ответ столь внезапной перемене. Женщина вновь оглядела толпу и вот, в беснующимся людском потоке, она нашла чистые, любящие глаза. Они смотрели на нее с мольбой и болью.
     «Что же ты сделала?» - Спрашивали они.
     «Искушение было слишком велико,» - Отвечала она.
     Окруженный со всех сторон толпой, Мартен Д-Аржантейль смотрел  на нее. Он все еще любил ее, как много лет назад; любил, не  смотря на совершенное ею. Их долгий взгляд летел над толпой, которая жаждала смерти убийце.
     Надтреснутый голос судебного исполнителя зачитал развернутый свиток, подписанный рукой монарха. А когда он дошел до места признания графиней своих преступлений, мужчина перешел на латынь, так отвратительны были ее грехи. Над людским морем установилась тишина. Лишь редкие могли понять святой язык, другим было дано догадываться о содержании. Но вот обвинение было закончено, и мужчина свернул шуршащую бумагу. Его место занял священник, что-то твердя гнусавым голосом, больного человека, о каре господней. Его тонкие изящные руки взвелись вверх, окрестив горячий воздух площади. Но не он занимал думы женщины, приговоренной к смерти.
     Рядом с Марией-Мадленой стоял Сансон. Его громадные руки, покрытые рыжей шерстью, сжимали топор. На отточенном лезвии играл яркий солнечный луч. Взгляд палача, брошенный из прорезей красной маски, несущей смерть, блуждал по ее шее, и от этого, по спине женщины пробежал холодок. Она знала, что палач ищет более уязвимое место, что бы одним ударом рассечь ее жизнь на двое, обезглавив ее. Под действием его взгляда, Мария-Мадлена не услышала последних слов священника.
     Два гвардейца подступили к ней, взяв за руки, но женщина отстранила их. Гордо подняв голову, она выпрямилась, и поправив яркий подол юбки, пошла к палачу. Притихшая толпа взирала на нее. Алчные взгляды сновали по гордой женщине, ожидая ее смерти.
     Графиня готова была принять ее. Что  сделала она в этой жизни? Как отметила свое пребывание на земле? Извечные вопросы отступили на задний план. Она радовалась беззаботной жизни и поощряла ее грехами.  Она жила, и это было самое важное. Но в этот час, женщина с честью примет подписанный свыше приговор и без сожаления покинет землю, что бы найти пристанище в другом мире. Этот час настал. У нее не было ни минуты…
     Лишь мгновение, женщина молча стояла у плахи, глядя в синее небо, призывающее ее своей бездонной пропастью. Ее взгляд упал на толпу, туда в самый центр, где у парапета эшафота стоял Мартен. Глаза этого юноши дарили ей уверенность и покой. Плотно сжатые губы женщины дрогнули, и полуулыбка слетела с них, обращенная к тем верным глазам, что смотрели на нее, из миллиона ненавистных взглядов.
     Но в следующий момент, глубоко вздохнув, Мария-Мадлена была уже сама собой. Надменный взгляд темных кошачьих глаз обвел, утопающую в народе площадь, и графиня Де-Бринвильер преклонила колени.
     Звенящая тишина, прерываемая щебетом птиц, оглушила ее. Положив голову на плаху, женщина закрыла глаза, что бы не видеть засохшей крови на ней, оставленной прежней жертвой. Сердце заколотилось в запертой темнице ее существа. Она чувствовала дыхание смерти.
     Сжав деревянную рукоять, палач поднял увесистый топор и, посмотрев на шею жертвы, как бы прикидывая силу удара, размахнулся…
     Холодная сталь еще не коснулась нежной кожи, когда пронзительный крик огласил притихшую толпу. Дикий, точно рычание зверя, он вырвался из скованных губ зрителя, чей безумный взор метался по эшафоту..
   - Святая! – Взлетел к небу чистый голос Д-Аржантейля. Он заставил вздрогнуть присутствующих. – Она святая! – Он рванулся вперед, но цепкие руки людей удержали его. Безумные слезы оросили лицо мужчины.
     … Но Мария-Мадлена не услышала крика несчастного. Смерть черной пеленой накрыла ее. Острая, как бритва, сталь топора отсекла голову отравительницы, полную безумных мыслей, от прекрасного тела. Скатившись с плахи, она покатилась по не струганным  доскам, цепляясь за них локонами темных волос; и затихла, смотря на толпу яркими кошачьими глазами. Тело осело под тяжестью смерти на деревянные доски  эшафота, и алая кровь окрасила плаху неудержимым потоком. Еще повинуясь приступу внезапной боли, изящные пальцы дрогнули, сжавшись в напряжении и бессильно разжались, разметавшись у ног палача, вытирающего топор.
     В душном воздухе города разлился звон колоколов Парижского Собора. И первый колокол, надрывно гудя, оплакивал умерших; второй стонал, призывая живых; а третий молил небеса, разогнать господние молнии.

     Все в жизни имеет свои границы. Границы жизни и представления смерти…
     Защищаясь от палящего солнца, люди медленно стали расходиться, покидая Гревскую площадь. Какая-то птица пронеслась в вышине, беспрестанно крича…

     Так закончилась жизнь Марии-Мадлены Де-Бринвильер – жестокой отравительницы Парижа.




                К О Н Е Ц.