Недосоздан

сколько раз клялся себе и стенам
не быть тяжестью, якорем
не цепляться за руки людей

© элли на маковом поле "Моя любовь"
*

Никогда не понимал, это я выхожу из города или город из меня, но каждый раз сердце болезненно съёживалось от этой мысли. Никогда не слышал голосов прохожих, потому что их нет. Никогда не видел их лиц, не знал их судеб. Никогда не видел смысла во всем этом, но продолжал искать, зная, что однажды всё равно найду, несмотря ни на что.

Никогда не воспринимал образов. Всё увиденное казалось мне чистым вымыслом, тяжкой галлюцинацией, болезненным бредом. Небо было фиолетвым, пахло мятой и отзывалось на ноту ля. Жил ли я? Или всё это только сон?

Так и бродил по миру, как сомнамбула, наступая на годы и часы, разбивая их вдребезги, раня себя о стёкла и шестерёнки.

Я пытался, но попытка и пытка были для меня синонимами. Я дышал, но воздух был ещё более мятным, чем небо, и мне становилось очень холодно. Я заворачивал себя в рассветы, рассказывал своему отражению о том, как мне страшно. Меня трясло от мысли, что я здесь один.

Мне хотелось лезть на стены, но стен не было. Хотелось кричать, но эхо собственного голоса оглушало меня в этой ледяной пустоте. Так я прожил вечность. А затем ещё одну и ещё. Со временем я свыкся с тем, что подобное будет продолжаться всегда, покуда я был единственным создателем этого.

Я пытался создать себе что-то, за что можно было бы ухватиться, чтобы не падать. Но я никогда не пожелал бы никому участи быть частью моего мира. Быть тем, что держит меня. Я клялся себе и стенам, что никогда не стану тянуть кого-то к земле, напрягать и ограничивать. А после я разрушал эти стены, потому что они были единственными свидетелями моих клятв.

Так в городе не осталось города, а во мне почти иссяк я. Беспредельное желание к созиданию тянуло меня ко дну ручья, который я нарисовал, чтобы смыть с себя этот липкий страх одиночества.

И вот однажды я упал, обессилев, на камни, опустив руки в ледяную воду. Она была мятной, как небо, воздух и я сам. Была живой и яркой, как сама жизнь.

Я присмотрелся повнимательнее, изо всех сил тараща глаза в водную гладь. Не знаю, сколько вечностей так просидел,  прикованный.

В этой воде не было боли, тревоги и холода, к которому я привык. Ничего из того, что мешало мне спать, создавать и улыбаться. Единственное, что я запомнил с запредельной точностью, с которой запоминают события,  перевернувшие мир, это то, что в тот момент, когда мои лёгкие наполнились холодом напополам с эйфорией, я посмотрел наверх и увидел
её
лицо.

Оказывается, это не так страшно для мира, в последнюю секунду осознать, что всё это время он был недосоздан.