Ванька, леший и социализм

     1

Он открыл глаза, темная кровь медленно текла по выскобленной половице к порогу. Он, наверное, снова потерял сознание и очнулся уже на кровати с перевязанной головой. Мать сидела рядом и вытирала слезы платком.
         - Глаза открыл, паразит эдакий! Убился ведь!
Ванька вспомнил тут и воробья, что притащила сестра с колхозного тока, и как он гонялся за ним по избе наперегонки с кошкой, и  как  он сидел на дере-  вянной кромке   русской печи спиной к избе, подкарауливая воробья, который спрятался в   темный  угол запечья. Все. Потом только кровь  на полу. Он упал головой на    кирпичи, что были приготовлены   для железной печки, которую ставят зимой дополнительно в избе для тепла.    Кирпичи подкладывались под печь у которой не было ножек.
­­­­­ -  Лешак тебя занес туда и сверзил на кирпичи! -  причитала мать. - И та,  ****ь, притащила зачем-то птичку. Пропастины на вас нет!
Ванька пошевелился и спросил:
- А где воробей?
Мать снова стала костерить и Вальку и воробья, и Ваньку заодно.       Так   он и не узнал судьбу пернатого. Кошка, видно, съела.
Мочили мочой тряпку и перевязывали рану на темени. Ванька не помнит чтобы приходи какой-то медик. В деревне Серебрянке не было такового,  а   может и был, но его не звали.
Вальку он почему-то больше не видел, она уехала на лесозаготовки, как потом он узнал, но это другая история. Валька-то была отцу не родная дочь.
  Ванька благополучно оклемался и уже, сидя на печи,  дразнил    старших братьев, когда они делали уроки.
Отец ушел на заработки в соседнюю деревню. Он     был    сапожником и ремонтировал обувь в окрестных деревнях у нищих колхозников за пропитание.
Утрами Ванька соскакивал с холодной печки и садился на шесток*. Мать растапливала печь и живительное тепло из чела вместе с отблесками пламени растекалось по холодной избе.
Ванька закатывал картофелину к горящим дровам   и кочергой перекаты-ал её у огня что бы быстрей испеклась, тут же мать ухватом ставила чугун с нечищенной картошкой. Больше у них никакой еды не было. Ванька смутно  помнит, как мать, затопив печь, шла доить корову и он шел следом в хлев.  Мать наливала ему в черный стаканчик молока, он выпивал его тут же   и   бежал домой  по снегу босиком. Потом коровы не стало. Теперь мать стояла в куте, сложив руки под грудью и тупо смотрела на огонь, вздрогнув, она шептала: «Ох -те, мнеченьки! Что есть то будем!».
Ванька поджидал отца, сидя днем у заледенелого окна.  Должен   на днях прийти и принести хлеба и еще что-нибудь, так говорила мать, тоже посмотривая в окно, укачивая годовалую сестренку в зыбке, подвешенной к потолку на пружине, а младший его брат - Борька - еще ничего не  понимал, не раговаривал и в одной рубахе сидел в тряпках на кровати. Иногда он принимался реветь  во весь голос. Жрать, наверно, хочет.
- Чего орешь, немтырь! - говорил Ванька, подражая матери. - Лихоманка тебя побери! - Или начинал декламировать стихи запомнившиеся от    зубрежки брата:
       … Шалун уж заморозил пальчик,
Ему и больно и смешно,
А мать грозит ему в окно…
Он представлял, как веселый мальчик катается на санках, вон с той горки, что видна из окна, в шубе и валенках. Ванька не имел такой возможности: у него было ни шубы, ни валенок. 
               
                2

- А я тут не виноват. Ну, леший или лешак я, можно проще -домовой, но лучше леший, мне так больше нравится. Немножко проморгал. Моргать мне нечем, но это к слову, говорить я тоже не могу. Я ничто, но я существую     и существовал всегда. Я как вспышка света во тьме, я как вода в пустыне, я как воздух под водой - меня нет, но я вот тут: у вас за спиной или над вашей головой. Я сразу выделил этого мальчика в этой семье, поселившейся в опустевшей избе, где я сидел, осиротевший, в печной печурке. Приехали они… на корове, запряженной в одноосную таратайку впятером. Приехали, громко сказано: ехала разобранная деревянная кровать, сундук, пара чугунов и ведер,  двое младших - Ванька и Борька сидели на возу в перевёрнутом кверху ножками столе на каких-то тряпках - остальные шли пешком. Избенка сразу преобразилась и мне стало веселее. После Матрены - девяностолетней старухи - которую свезли на кладбище зимой, орава ребятишек, всегда голодных, но шалунов и хулиганов, матерщинника и пьяницы отца, вечно кормящей грудью очередное дитя матери, изба вроде стала просторней и светлее.
Матрене я помогал. Иначе она не дожила бы до такого преклонного воз-раста. Прожив бобылкой всю жизнь, она кормилась знахарством,   повитушеством и ведовством. Не без моей помощи, конечно. Собирался я улететь в какой- нибудь строящийся дом, но их не строили после войны, наоборот дома пустели и разрушались, так что нашего брата было с излишеством, скитающихся по свету.
Кто-то, как наши древние предки, до сих пор живут в дуплах деревьев, с птицами и зверьками. Они не любят людей, считая их жестокими, несправедливыми и отступниками. Молились люди раньше нам, верили что мы есть: в лесу, в воде, в болоте, за печкой и в подполье, в бане, но пришли новые времена и новая вера в какого-то страдальца, в пыточный символ -крест, еще бы дыбе молились. Предки молились нам. Они не знали и не видели нас, вот и вырубали из дерева или камня кто во что горазд, кто как представлял. Пришли попы и начали рушить, жечь, рубить, кричать: «идолопоклонники»! Смешно! А они, теперешние верующие, не идолопоклонники. Молятся крашеным доскам, медным листам и позолоченным куполам с крестами или полумесяцами. Так кто - идолопоклонник?
Так и живут мои родственники вдали от людей и по случаю вредят им - отступникам. Я из тех кто живет по соседству с людьми. Не из-за любви, а из интереса, наблюдать за их удивительной жизнью.
Вот я и не леший, а домовой, но я то знаю, что я леший и не важно как меня люди называют. Со временем, я думаю, нас совсем забудут, но мы-то будем всегда рядом.
Новые жильцы и не подозревают что я тут, только мать иногда косится в темный угол и шепчет: «о, Господи-Сусе, спаси!» Она совершенно не грамотна.
Отец -- среднего роста и цыганистого вида - малограмотен,   но любит, когда сын читат вслух книгу, а он подшивает валенок или забивает деревянные гвоздики в сапог. Любит Жюль Верна, приключенческую литературу, и ненавидит колхозы и все колхозное - поэтому приходится убегать им из    очередной деревни, как только уполномоченые начинают требовать налоги. Вот так и скитается по Тюменской области, бывшей Омской, от деревни к деревне. А может он драмоман - любитель перемены мест, - вряд ли. Лучше бы ему пристать к цыганскому   табору, тем    более знакомые цыгане у него были. Настигли коммуняки его тут в Серебрянке на второй год их проживания и отобрали: корову - кормилицу, - швейную   машинку и самовар.   Корову -- не спрячешь,   а машинку они спрятали в картошке, но, видно, кто-то донес. Я то знаю кто, но пальцем не покажешь и не шепнешь на ушко. Про мать я вообще молчу. Что сказать о неграмотной женщине, рожающей каждые два года, тянувшую свою лямку безропотно, как  будто так   и надо. Так и живут они третий год у меня. Отец сапожничает, зимой, ловит зайцев   и рыбу в Шиме и все чаще задумывается, когда долго не удаётся выпить. Вовка и Витька ходят в школу, учатся так себе, скорее плохо.   Летом    несколько дней поработают в колхозе на сенокосе копновозами, весной ловят кротов   и  сдают шкурки заготовителю в обмен на рыболовные крючки   и  карандаши. Мать тоже иногда выходила на временную работу, Ваньке приходится тогда нянчиться  с младшими. Осенью мать сходит на колхозный склад и принесёт килограмм шесть-семь ржи, которая посохнув на печке двое- трое суток, мелется на ручных жерновах и из этой грубой муки печется черный хлеб, твёрдый как камень.
Я не оставлю их, может под моим присмотром им будет лучше. Где-то есть на свете место, где им будет комфортней, где они будут хотя   бы   сытыми. Даже перекати-поле в степи находит затишок и пускает корни и начинает новую жизнь, расцветая.
                3

Вечереет. Братья делают уроки, спорят    и  перетягивают единственную чернильницу к себе поближе. Наконец она опрокидывается и несколько капель выливается на стол. Витька заливается ревом и получив шелбан от старшего по стриженной ножницами башке, бросает ручку и лезет на печь.
Ванька рассматривает, в какой уже раз, картинки в «родной речи». Он берет брошенную Витькой ручку и пытается писать в его тетради. Вовка отбирает и ручку, и тетрадь, хочет дать шелбан и ему, но отдёргивает руку от головы Ваньки, вспомнив о ещё не зажившеё ране.
- Не лезь, дырявая башка. -говорит он.
Мать заступается за младшего:
- Башка  у него не хуже твоей, ишь как стишки рассказывает.
Пока братья зубрят заданный стишок на печи,  Ванька   запомнил   его со второго или третьего раза и уже подсказывает тому или другому брату.
Мать смотрит в окно и радостно вскрикивает:
- Отец идет!
Все бросаются к двум окошкам, выходящим на дорогу, стукаясь головами и скарябывая лед ногтями. С горки спускался их отец в солдатской   укороченной шинели, таща за собой ящик на полозьях. Бобик выскочил из-за угла и помчался навстречу. Вот хлопнула дверь в сенках и с морозным паром он входит в избу и вносит свой ящик. Лицо в черной недельной щетине. Он  раздевается и громко говорит:
- Как вы тут? Не замерзли? А чо печку не поставили? Сейчас мы её зане- сем!
Вовка с Витькой наперебой рассказывают:
- А Ванька с печки упал! Кровищи!
- Прямо на кирпичи! За воробьём погнался и башку расколол!
Открывают ящик и выуживают из него мешочек с мукой, что-то заверен-  нутое в тряпицу и мороженный круг молока.
Мать отбирает все и раскладывает на столе.
- А там чо? - спрашивают дети.
Она разворачивает тряпку и смотрит на красный кусок мяса.
- Это рыба кета, солёная. - Говорит отец занося жестяную печку и трубу к ней.
-Кит, кит! -- на разные голоса повторяют пацаны. -- Они знают «чудо-юдо рыбу кит», но не знают рыбу кету. - Дай попробовать, - просят они.
- Сейчас будем паужнать, тогда и попробуете.- Но она отрезает каждому по кусочку.
Отец расколупал отверстие в трубе русской печи, замазанное глиной с весны, вставил жестяную трубу, установил на кирпичи печку и сразу зажег в ней приготовленные дрова. Пламя загудело и через несколько минут потянуло теплом и бока печки порозовели.
- Сейчас испекём лепешки, - говорит мать, доставая сельницу* с полки и насыпая туда муку. - У-у, крупчатка! как пух!
Тесто замешано и лепёшка печется на сковороде, а мальчишки уже пекут   «пластика» -ломтики картошки - на горячих боках печки. Подгоревшие,   они тут же съедаются с кожурой.
Ванька, обжигаясь, тоже ест «пластики» и лепит очередную    порцию  на розовый бок.
Две толстые лепёшки разломаны на куски и поделены,   холодная утренняя картошка насыпана на стол и рыба кета разрезана на ломтики. Молоко тает в миске на освободившейся печке. Чистится картошка и, макнутая в соль, заедается лепёшкой. Отец пьёт водку   из початой бутылки, что   была засунута   в старый  валенок, чтобы не разбилось. Мать отпивает глоток и содрогнувшись отказывается. Выпив по стакану молока, ребята лезут на полати. Отец зажигает коптилку и завернув самокрутку курит махорку. Вонючий дым клубится у потолка, но дети уже привыкли к нему и вскоре в тепле и сытости засыпают. Сквозь сон Ванька слышит тихий голос матери и громкую матерщину отца.
Просыпаются клопы.
  4

Отец чистит кирпичом отрезки проволоки, потом ещё куском валенка и сделав петельку на конце скручивает проволоку в кольцо. Ванька наблюдает с полатей, потом спускается и спрашивает:
-Папка - это зачем?
-Пойду зайцев ловить.
- Я с тобой.
- Ну, куда ты пойдёшь -снег тебе по шейку.
- Я мамкины пимы одену.
- Я вот тебе буду шить обувку, как приду. Кое что я принес.
Ванька смирился - он понимает что по морозу и снегу он далеко не уйдет. Выскочив по нужде в мамкиных пимах и тонком пальтишке, сразу хочется обратно в избу и на теплую печку.
Братья ушли в школу, отец тоже собрался и ушел, Ванька, поев вареной картошки, открывает сапожный ящик и перебирает инструменты: два шила - прямое и кривое с отполированными ручками, нож - вместо ручки намотана кожа, кусок черного вара со следами дратвы, обрезки кожи, колодки, непонятное колёсико на ручке, крючок, щипцы, красивый молоток, иголки, катушки ниток и дырявые валеночки без голенищ. Ванька примеряет их и представляет что это целые пимы и он бегает в них по снегу с Бобиком, как тот мальчик из стишка.
Мать ворчит:
- Не трогай там у него, смотри чтобы Борька ножик не схватил или иголку.
Ванька и так отгоняет его от ящика, а он так и хватает все подряд.
Потом пришел отец и Ванька канючит:
- Где зайцы? Принес зайку?
- Нет. Зайцы ночью бегают. Я только петли поставил. Завтра пойду про-верю, может и попадет.
Ванька разочарован но вскоре забывает про зайцев, когда отец садится на низкий табурет с ремнями вместо сиденья, пододвигает свой ящик и, раскладывая
- Сейчас мы тебе пимы подошьём. Не пимы будут, а самоходы.
Ванька не отходил от него, пока он зашивал проношенные подошвы кусками валенка, потом, принес с кладовки отпоротые рукава от фуфайка и пришил  их к опоркам, обрезав и зашив края.
Ванька был в восторге, когда примерил эту обувку. Теперь-то он точно побежит играть на улицу. Мать дала ему свою старую вязаную кофту, потом он одел своё латанное пальтишко, доставшееся от брата, отцову шапку и вышел на «улку», где его встретил Бобик -черный малорослый дворняжка. Они побегали по спуску к озеру, где берут воду и поят коров из проруби, попробовал кататься с горы, но валенки не катились.
Вернувшись домой, продрогший, но довольный, он попросил отца    сделать санки.

                5

Санки были сделаны в тот же вечер из трёх досок: две на полозья и тре-тья, пошире, наверх -- сидеть. Ванька хотел опять бежать на улицу, но мать не пустила -- еще одёжка не просохла. Ванька уснул счастливый.
Проснулся он, когда отец собирался в лес, хотел попроситься   с ним, но вспомнив про санки, слез с полатей  и тоже стал собираться. Наскоро поев горячей картошки, он вышел на утреннюю морозную зорьку и с Бобиком стал кататься с невысокого берега озера по протоптанной скотом дорожке. Санки подпрыгивали на глызах*, и врезались в снежную целину за прорубью. Ванька летел в снег и, вскочив, карабкался наверх, чтобы скатиться вновь и вновь, преследуемый псом, который тоже был радешенек развлечению. Вскоре его одежда промокла, особенно тонкие штаны и рукавички, и ему пришлось идти домой, где он тут же залез на горячую печку, а мать, развешивая одежду для просушки, ворча:
- Ишь, ухайдакался, простынешь, потом майся с тобой!
Не успел Ванька согреться, как пришел отец с заиндевевшей щетиной  на лице и принес двух зайцев.
Ванька скатился с печки и стал рассматривать и гладить белоснежных застывших зверьков с черными кончиками ушей.
Раздевшись, отец повесил зверьков оттаивать на матицу, а Ванька снова залез на печку, наблюдая как котёнок с полатей подкрадывался к ним и приню-хивался. Потом он уснул пригревшись на теплой спине русской печи.
- Не мешайся под рукой, а то порву шкурку! - покрикивал Вовка на  Ви- тьку.
Ванька проснулся и выглянул из-за шторки: брат снимал шкурку с зайца.
- Тише тяни, - подсказывал отец. - Порвешь шкурку: заготовитель заб-ракует и цена ей будет - копейка.
-Тонюсенька, как бумага, у крота и то толще, - соглашался Вовка.
Отец разделывал другого зайца на столе, мать мыла кусочки красного мяса и складывала их в чугун.
- Удавленник! Я не буду его есть. - говорила она.
Отец смеялся во весь щербатый рот:
- Жрать захочешь, кошку съешь!
Ванька с ним был согласен, но было жалко зайку.
Шкурки были натянуты на правилки из ивовых веток и повешены пода-, льше чтобы кот не достал.
Мясо одного зайца было сварено на железной    печке и съедено в обед, а другой вынесен в кладовку на мороз.
Мать понаблюдала, как дети уплетают зайчатину и тоже   потянулась   к мясу потом совала нажеванное Борьке:
- На, на помумляй*, скусное!
Борька вертел башкой и выплевывал.
- Нам больше достанется. У, немтырь, еще и мясо ему не нравится! - ворчал Вовка.
Под столом стучал хвостом Бобик, ожидая  лакомых косточек. 
- Завтра не в школу, я пойду проверять петли. - говорит старший.
- Я тоже пойду. Я знаю где их папка ставит. - утверждает Витька.
- Куда тебе! Утонешь в снегу!
- Сам утонешь! Я не меньше тебя!
Братья долго перепираются начищая проволоку кирпичом и пиминой.
- Идите, идите. - соглашается отец. - Только сумеете ли петли поставить.
- Забыл что ли, - возражает Вовка. - Я же в прошлую зиму трёх поймал.
-Поймал, поймал. - соглашается отец.
- Надо бы купить пару больших крючков на жерлицу. Только есть ли  они у заготовителя? Должны быть, Кайковы где-то же взяли. Большущюю щуку поймали на Шиме.
- Сами сделаем крючки, если нет у него. - подсказывает отец.
- Фабричный лучше, - возражает Витька. - Надо только больше    зайцев наловить.
-Ловите, ловите. - говорит отец. - Только про школу не забывайте.

                6

Братья еще затемно сходили и проверили петли, пришли пустые - две оставшиеся петли, что ставил отец и три вновь поставленные будут сторожить зайцев ночью.
Братья, согревшись, засобирались к друзьям. Ванька стал проситься с ними, но те не очень хотели его брать.
- Тогда я сам пойду! Я знаю, знаю где живут Кайковы!
-Пусть сходит. -просит мать за Ваньку.
Братья молча собираются.
- Ну, пошли что ли.
Ванька одевает отцовскую шапку и торопится за ними. По тропке под-нимаются на невысокую горку в переулке и выходят на основную улицу деревни и через два дома заходят в дом к Кайковым. Семья у них тоже большая: три брата и сестер то ли три, то ли четыре. Хозяин безрукий - нет кисти правой руки. Ванька с ужасом смотрит на него, но вскоре отвлекается. Ребята начинают играть в самодельные шашки. Ванька, понаблюдав с лавки за их игрой, присоединяется к девчонкам, которые играют в самодельные куклы. Старшая кривой иголкой шьёт из тряпки очередную куклу. Вскоре Ванька заскучал и стал собираться домой.
- Куда собрался? -- спросил рассеянно Вовка. - Домой что ли?
Ванька молча собрался и побежал домой. Мороз с ветром   пробирался  в тонкие штанишки, жег лицо, хватал за пальцы в  рукавицах. Ванька где бегом, где задом к ветру преодолел по скрипучему снегу дорогу домой. Раздевшись он почему-то не полез на печку, а забрался на кровать к Борьке и забылся.
- Да у него жар! Что это с тобой подекалось*? - услышал он сквозь сон, и все, потом какие-то скрипы, толчки и понукание: «но!» сквозь помраченное сознание.
Очнулся он в белой большой комнате, на белой железной кровати, два больших окна сквозь голые ветки деревьев светили солнечными лучами, которые падали на чистый крашенный пол. Ванька вылез из под одеяла и сел, с удивлением и страхом рассматривал  комнату: еще две кровати стояли у стен, одна были аккуратно застелены белыми простынями, а на третьей лежал парнишка и рассматривал Ваньку, потом он сел и свесил босые ноги.
- Проснулся? Ну и дрыхнуть ты. -- сказал он громко. - Как зовут?
- Ванька. -- тихо ответил Ванька.
- Ты откуда?
Ванька промолчал, он не знал откуда он явился и куда попал. Ему стало страшно и он заревел.
- Ты чего базлаешь*? - мальчик слез с койки, подошел к нему.
Ванька еще громче заплакал.
- Тише, ты, тётка придет!
Ваньке ещё и в уборную захотелось, да ещё какая-то тётка придёт, как тут не зареветь дурнинушкой.
Белая дверь распахнулась и появилась в проёме низенькая в белом платье женщина. Она подошла к Ваньке, постояла некоторое время молча и     спросила паренька, который уже шмыгнул под одеяло:
- Колька! это ты его обидел?
- Ага! Сидел, сидел и давай базлать. Его Ванькой зовут. Откуда он?
-Из Серебрянной.  Ты не знаешь - это далеко - километров пятьдесят.
Ну, не реви, теперь всё хорошо будет. Успели тебя привезти, теперь долго будешь в карантине. - Она наклонилась и достала из под кровати розовый чугунок с ручкой.-  Вот тебе посудина. Не реви - всех разбудишь.
Она ушла и Ванька от удивления замолчал: солнце вовсю светит, а кто-то спит и что за баской чугунок стоит на полу, с ручкой. Значит его привезли сюда зачем то, а где же все: папка, мама и все остальные?
Колька снова сел на кровати и спросил:
- Ты с кем приехал? На машине? А меня на машине привезли.
Ванька слышал слово «машина», но не представлял что это такое.
Колька вскочил выдвинул из под кровати такой же чугунок, помочился в него и пнул обратно. Ванька удивился, но все-таки догадался о назначении   этого чугунка - дома был ржавый таз, стоящий у двери под рукомойником. Он слез с кровати и облегчился наконец.

      7

Вечером высокая женщина в белом халате и белой шапочке присела к Ваньке на кровать и ласково спросила Ваньку; -- Ну как ты? Ознакомился? Давай послушаем тебя.
Она сняла с шеи серную трубку и, вставив концы в уши, завернула Ванькину рубаху и прислонила холодную кругляшку к груди, потом к спине. Послушав она хмыкнула и достала из халата бумажку с белым порошком. - Давай-ка выпей этот порошочек. Анна Николаевна, проследите. - обратилась она к вошедшей низенькой женщине, которая принесла тарелки. Ванька проглотил порошок, заглянул в тарелку и с испугом отодвинул её -там были белые черви.
- Что такое? - спросила тётка.
- Черви! Не хочу! - Ванька готов заплакать.
-Дурачок -это вермишель, из муки делается.
Но Ваньку не обманешь - ишь червей наварили. Что он червей не видел.
--Не буду.
- Как хочешь. - Тетка ушла, оставив тарелку.
- Ха-ха-ха! - залился смехом, подбегая к Ваньке, Колька. - Смотри! -  Он зачерпнул из Ванькиной тарелки и проглотил не жуя.
Ваньку передёрнуло, но он стал есть хлеб с чаем, который к тому же был  сладкий.
- Ладно, давай я съем, а тебе мой хлеб.
Ванька с полным ртом мотал головой, что согласен на такой выгодный обмен.
Колька унес его тарелку и принёс ему один кусок хлеба. Они быстро съели ужин и Колька весь вечер дразнил Ваньку червями, рассказывал как он дома ест какие-то макароны и рожки с котлетами. Ванька слушал   его и думал что хлеб хороший и пусть побольше дают. Потом вспоминал как он тут оказался, но ничего кроме смутных толчков сквозь сон не вспомнил. Пришел от Кайковых - и все. Но постепенно стал понимать, что он в больнице, что его привезла мать на лошади, но зачем? Он чувствовал себя как всегда. А   Колька говорит: «еще сидеть им сорок дней». Сорок дней - это очень много, думал Ванька, а считать он умел уже до ста, и еще что-то страшное - скарлатина.
Кольку привезли на неделю раньше и он был рад хоть и малолетнему, но приятелю. Он рассказывал бесконечные приключившиеся с ним или с его друзьями истории, как ходит в школу и хулиганит там, или сняв штаны ходил по палате с поднятой «пыркой» и распевал:
Когда я был мальчишкой,
            Носил я брюки клёш,
Соломенную шляпу,
В кармане финский нож.
Мать я зарезал,
Отца я зарубил,
Сестрёнку - гимназистку -
В колодце утопил.
Ванька прятался под одеяло и со страхом наблюдал за маршировкой ма- ленького хулигана. Ещё он умудрился ложкой открывать крючок, которым запиралась дверь снаружи, и притаскивал ночью с кухни то ломти хлеба, то молоко, то компот.
Ванька вскоре, преодолев отвращение, стал есть вермишель. Кольке часто приносили передачи и он щедро делился с Ванькой то котлетой, то конфетой, то пирогом с творогом или мясом. Ваньке   передачи никто  не приносил, только один раз мать постояла у окно, постучав в него чтобы Ванька подошел ближе. Она что-то говорила, но он плохо разобрал. Принесли ему передачу от матери: кулек конфет-подушечек. Мать постояла и, помахав ему, ушла. Позднее тётка вскользь обронила, что бедная женщина прошла столькото километров пешком и  как её волки не съели. Ванька перестал завидовать Кольке, к которому мать заглядывала в окно через два три дня и реже отец, с широким лицом и усами. Пусть мать не приходит - он тут не плохо живет, а ей-то каково с волками наперегонки бегать.
Солнце стало пригревать и большие окна палаты стали днём оттаивать. Ванька устроившись на широком подоконнике часами наблюдал за отдаленными редкими домами сквозь ветки каких-то кустарников и белые стволы берёз в огороженном штакетником пространстве. Дальше виднелись заснеженные поля и  темная полоса леса, где должны жить волки. Колька редко давал ему сидеть просто так, обычно он предлагал сыграть в Акулину-ссыкуху - где-то  раздобыл карты. Хорошо что Колька других игр не знал, иначе бы за картами они проводили бы все время, а так игра вскоре им надоедала и они придумывали другие игры: распевали песенки и частушки или пробовали играть в прятки. Ванька запомнил  Колькин народный фольклор.
Вот и пришло время расставаться с Колькой, которого  выписывали, и он, не попрощавшись с Ванькой, убежал, забыв карты под подушкой, их потом забрала тётка, которая меняла простыни и наволочки.
Ванька остался один, но уже знал что и его скоро выпишут.

8

Вот опять не углядел за мальцом, где он сподобился поймать заразу      скарлатинную? Никто в деревне не заболел, а он чуть не умер. Я сидел на плече председателя колхоза, когда мать пришла просить лошадь, а он не хотел давать
«не колхозникам».
- Мои парнишки работали летом на покосе, отец в кузне робил. --плакала мать.
Я ему в лысую башку тоже внушал «поклониться придется летом», а потом на седелке сидел и соловой старой   лошадке сил прибавлял, чтобы рысила  шибче, залазил под тулуп и пытался   мальцу тоже сил добавить, но я не всесилен, еще бы час, два и пришлось бы Ванькину душу, уносить в нашу сущность.  Старая врачиха была права и она сразу выехала в деревню на райкомовском «козлике» с двумя другими врачами. Осмотрела всех детей и взрослых в Серебряной, сделали положенные прививки тем детишкам, которые родились в банях и  фельдшера нашла и послала в деревню, где сроду не было медика. Вот и Борьку от немоты вылечили: оказывается у него язык от рождения был приросший к гортани и   врач скальпелём - «чик» - и Борька через месяц говорил, как все дети его возраста.
Колхоз  имени Будённого напрягая все силы изнуренных войной женщин и подростков с немногочисленными искалеченными мужиками: сеял и жал, косил, стоговал и закладывал в ямы сенаж, многочисленный гнус: комар, паут и слепень поедом ели людей и животных и нет никакой защиты от этой напасти. А уполномоченные требовали все больше и больше, а все меньше и меньше давали на трудодень, на «палочку», - зерна, которое все мололи дома на жерновах, домашних меленках, больше колхоз ничего дать не мог своим труженикам, а остальное крестьяне, если могли, получали со своего хозяйства: молоко, мясо, яйца, овощи, если останется после  сдачи обязательного налога натурой. Крестьяне работали не только в две смены, а круглосуточно от весны до осени и только зимой могли поспать час-два лишних.
Слышу, слышу ваше: «Ха-ха. Нет тебя, ты не существуешь. Все имеет материальную сущность, а тебя не увидеть, не пощупать, не услышать. Ты выдумка автора и больше ничего, а еще рассуждаешь чего-то. Так?»
Как сказать, как помыслить. Вот что такое, например: любовь, или жалость, или совесть? Скажешь, что все просто: любовь-- это влечение полов и только, жалость - её нет, есть выгода, совесть --тоже самое, выдумка   людей   для эгоистических устремлений отдельных личностей, для той же выгоды. Что скажешь?
Вот, вот «что скажешь?» Что я скажу, если меня нет! Не буду ловить на слове. Любовь, совесть и другие понятия принятые человеческой цивилизацией в её тысячелетней историей, например: от Гомера, до Толстого, неизменны. Да знаю, знаю что ты скажешь о религиозном лицемерии и прочих грехах религии от язычества до современности, напомнишь ужасы инквизиции, человеческие жертвоприношения  и современные бессмысленные убийства своих же соплеменников и единоверцев. Вот тут и есть сущность чего-то, что нельзя увидеть, услышать и пощупать. Знаю, что ты атеист, но допускаешь существование рока, фатума или кармы, чего-то такого, что не имеет названия. Я не собираюсь оправдывать своё существование, вспомни: « мыслю, значит я существую» -это не я придумал.
Отвлёкся я от своего подопечного, затеяв дискуссию   с   тобой   читатель. Уж очень ты материален, многословен и многомудр в своей правде. А не кажется тебе, что правда у каждого своя или она одна? Так-то.
                9

Ваньку везли домой. Теперь он из под тулупа   рассматривал  заснеженные поля и леса, спросил у матери про волков, но мать успокоила его, что  волков она не видела, слава богу. Конь то бежал неспешной рысцой, то шел шагом, фыркая. Мать иногда вставала с саней и шла рядом, держа вожжи в руках и притопывая ногами.
Вот и деревня и изба ихняя под горкой без изгороди, только два столба от ворот торчали перед избой покосившись.
Заходя домой он увидел в сенях рыбу: большие щуки лежали   у    стенки сложенные поленницей, а чебаки и другая мелочь навалена кучей. Мать уже рассказала ему, что отец с Вовкой наловил рыбы в «заморе*» и он некоторое  время с восхищением рассматривал щук.
- Пошли, уж, в избу, - потащила его мать за рукав. - Я   и   так  околела. Вовка, отведи лошадь на конюховку. - сказала она, раздеваясь.
В первую очередь она вынула Гальку из зыбки и перепеленав её   стала кормить грудью. Ванька стал есть холодную варёную щуку.
- Смотри не подавись. - напоминала она.
Ванька послушно выбирал вилочки и ложкой хлебал уху, похожую на студень, заедая хлебом из грубой муки.
- А я ел вермишелю в больнице, как червяки вареные - сладкая, потом Колька катлеты давал. - Хвастался он Витьке,   который читал   «Родную речь».
Борька сидел тут же на лавке и пытался повторять за ним   незнакомые   слова: «мемишеля, катетя».
-Мамка, он говорить научился!
- Ему врач язык подрезал, вот он и заговорил, - объяснил Витька, влезая на печь. - Давай сюда, греться.
Пришел Вовка и тоже полез на печку, а Витька рассказывал:
- Я тоже ходил на рыбалку в воскресенье с папкой и Вовкой, лед долбили пешнёй, потом сачком ловили рыбу в майне, морду*  еле   вытащили - полнёханька рыбы. Домой за два раза еле-еле припёрли на санках. Дед, гад, первый припёрся за рыбой. Вот такусенький кусочек мяса принёс и хлеб черствый, не  укусишь. Санки-то его, а без санок как притащишь рыбу. Теперь мы живём: бабы приходят за рыбой, кто за деньги покупает, кто за хлеб или молоко, например.
- А зайцев много споймали? - интересуется Ванька.
- Не-е. Еще двух и больше не стали ловить, как снег нападал. Лыжов -та нет - снегу по пуп. До омута-то натоптали дорогу.
Ванька спиной чувствовал тепло родной печки. Слушал Витькины и Вовкины рассказы, потом сам рассказывал о больнице, спел песенку про мальчишку под смех братьев и уснул, счастливый.

                10

Запахло весной, тут мать, придя домой, села к столу и разрыдалась. Ва-нька слез с печки и с удивлением наблюдал за ней - такую видел в первый раз, может она и раньше плакала, но он не помнил. Пришел отец и весело спросил:
-Что весна пришла, оттаяла, потекло?
- Тебе всё хаханьки! А Сталин то у-у-мер!
- И ты из-за него ревёшь, ё--твою мать, в Христа и бога мать! Да радова-ваться надо, что сдох, наконец , этот гад усатый! Забыла, …твою мать! Как у нас его партийцы корову увели! А чем теперь шьёшь? Я всю жизнь   от   него   бегаю! Если бы не брат, сгнила бы в земле вся семья, как   два   наших дядьки, расстрелянные  в тридцатые, как кулаки, как враги народа. В рот  ё…ный! Ещё хотел чтобы я воевал за него, свинья усатая! Нет, не свинья, в сто раз хуже! Замолчи! Что б я не слышал и не видел твоих причитаний! Вспомни всё! Мать- перемать! Свою жизнь!
Он сел к столу и вытащил из кармана бутылку водки.
- Вот, давай выпьем. Я продавщицу нашу, Нюрку, на бутылку  объ…..л! Стоит за прилавком и нюни распустила за этого гада! - весело сказал он. - Помянуть, говорю надо. Давай бутылочку! Ну, она, дура, и выставила, даже денег не спросила. Ха- ха-ха!
Мать достаёт два стакана, отрезанные от бутылки, холодную картошку и кусок сала. Ванька тоже садится за стол и ест сало  с картошкой. Отец выпивает пол стакана и говорит:
-Мужики у правленья судачат - их согнали на митинг - что может Маленков будет вместо Сталина, тогда поедим блинков, но, не дай бог, Берию поставят - всю Расею в лагере сгноит - этот грузин, хуже Сталина будет.
Мать делает пару глотков и вытирает слезы уголком платка.
Ванька ничего не понял, но помнил что корова действительно была и он вставал вместе с матерью и шел в хлев к корове, которая стояла в темноте и вздыхала, потом он пил молоко из черного стаканчика, которого тоже нет, а есть тяжёлые  стеклянные из бутылок. Отец   обматывал  бутылку дратвой, смоченной в керосине, и поджигал, а потом окунал в ведро с водой и стакан отваливался, оставалось только напильником заровнять края, чтобы не порезаться. Хлева тоже нет - разломали на дрова, только кусок плетня остался, за которым выкопана яма для туалета, а таратайку отец пропил.
Пришли из школы Вовка с Витькой. Вовку оказывается   укусила собака. Их Бобик увязался за ними до школы - это его ежедневная прогулка. Возле школы он присоединился к собачьей свадьбе и тут же на него набросился более крупный кобель и Вовка, схватив какую-то палку, кинулся спасать Бобика в собачью свару и его укусила какая-то шавка выше валенка за подколенное сухожилие. К счастью, ранка походила на ссадину, которую в школе помазали йодом, но он заметно хромал.
Пьяный отец так прокомментировал:
- Второгодника собака наказала - раз у меня руки   не   доходят! Ничего,  пойдёшь в колхоз воду возить.
Школьники пообедали и забрались на печку, от глаз отца,   а   он, выпив один бутылку водки, еще долго материл Сталина, Советскую власть, а больше всего досталось матери, которая пыталась его урезонить, но он еще больше ругался. Так семья и уснула под матерщину отца и песню:
«Всюду деньги, деньги, деньги.
Всюду деньги  без конца,
А без денег жизнь худая,
Не годится никуда.»

11

Да, без денег жизнь человеческая плохая. Мне то что - я не существую, я не призрак, я даже не белое облачко и не приведение, а вот все вижу и все знаю. В верхах, в Кремле началась явная и закулисная борьба и ни у какого партийца не было мысли о многострадальном народе. Правда у нескольких членов мелькали тревожные думы о народе, но только у тех кто не мог рассчитывать на самый высокий пост. Пока устраивали место в мавзолее, две группы вели борьбу за каждого члена, перетасовывали списки и папки, а третья, самая многочисленная, простые члены партии от горкомов и до самого низа, замерла в растерянности: как это так - Сталина нет. Не ездили уполномоченные по колхозам и не трясли деньги по займам, не требовали сверх плана молока, мяса и хлеба. Некоторые председатели, дрожа от страха, выдали колхозникам на трудодни еще по нескольку килограмм зерна. А тут приближалась Пасха и народ замочил рожь на солод и прорастив её засыпал на печь - сушить. Блинки будут или нет, а хоть какой то праздник  раз в году отпраздновать, не важно что храмы разрушены и на двести-триста километров в округе не найти попа. Народ съест не окроплённые святой водой куличи и крашенные яйца, некоторые перекрестятся на передний угол, где по традиции сохранились божницы и даже засиженные мухами иконы, другие и этого не сделают - был бы повод выпить, попеть песни и поплясать. Один-два дня наплевать на колхозную работу, подать ребятишкам-каледовщикам что-то вкусное и вспомнить своё детство, когда всё было торжественней, радостней и светлей.
Я проникал в души людей и удивлялся, хотя удивление мне  как- то не подходит, редко кто клянет поработившую их власть, клянут конкретного человека - председателя, бригадира, уполномоченного. Корни народа вырваны, растоптаны и струхли в тюрьмах, лагерях и на фронтах гражданской и Отечественной войны. Редкие, редкие представители этого народа, такие как Ванькин отец, про себя или по пьяни проклинают Сталина и коммунистов, так как они хорошо помнят большую семью, исправное хозяйство, сытную еду, но и ежедневный тяжелый труд всей семьи, но труд на себя, в свой амбар. Помнят и три-четыре семьи голодранцев, которые потом и захватили власть в селе и пустили в распыл более или менее зажиточных крестьян.
Не вина Ванькиного отца, что стал он теперь пьяницей и нищим - это протест, протест не совсем осознанный, но глубоко укоренившийся в его сознании, что несправедливость идет с ним в ногу.
А вот отец его, Ванькин дед, живущий через три дома, приспособился и живет неплохо. Сын и рассчитывал что от него будет какая-то помощь, но в самые голодные дни даже ломоть хлеба он не подал им. Работая конюхом в колхозе, он держал корову, пару свиней и много куриц. Понятно, что часть колхозного сена и зерна уходила в его кладовку, но он считал что имеет на это право -власть забрала у него гораздо больше, могла и жизнь отнять, если бы не сын Алексей, которого он учил, не жалея средств, как знал, что это сохранит ему жизнь. Остальные: четыре дочери и Ванькин отец, были неграмотными. Он рассуждал, что грамота в крестьянской жизни необязательна.

    12
На печи сушилась пророщенная рожь на солод, чужая, наверное. Забравшись на печь Ванька жевал сладковатые зёрна, получалась вкусная жвачка. Потом зерно мололи на ручных жерновах, сделанных из двух берёзовых чурок, получившуюся грубую муку увезли на санках в мешке. Вот утром рано Вовка с Витькой, захватив свои самодельные сумки, с которыми ходят в школу отправились «славить», а мать варила с десяток яиц в луковой шелухе и пекла колобки на специальной сковородке. Ванька получил ещё горячее яйцо и два колобка и устроился у окна ждать гостей: должны прийти «славильщики» и их нужно чем-то угощать.
Уже солнце взошло и пригрело освободившуюся местами землю от снега. Ванька увидел как с горки спускаются двое: мальчик и девочка, и направляются к ним. Они молча зашли и встали у порога, шмыгая носами. Мать, так же молча, положила им в торбочки по яйцу и по два колобка. Дети, так же молча, повернулись и ушли. Ванька видел что они пошли в соседнюю избу и стал подсчитывать сколько яиц и других вкусностей они принесут домой и пожалел, что не пошел с братьями «славить». Больше к ним никто не пришел, но пришли Вовка с Витькой с полными сумками. Чего там только не было: яйца, шаньги, пирожки с капустой, картошкой и мясом, конфеты-подушечки, пряники и просто куски хлеба. Ванька получил:  пирог, и конфеты, и два яйца, остальное мать положила на полку в деревянную сельницу:
- Ещё будет вечер, ещё будет другой день - успеете съедите.
Ближе к вечеру отец с матерью стали собираться в гости и спорить, кого брать с собой. Старшие наотрез отказались сидеть с грудной Галькой и Борькой, они уже собрались к друзьям, родители которых тоже уходят в гости. Пришлось брать с собой всех троих: мать несла Гальку в одеяле, отец - Борьку, замотанного в старое пальто, а Ванька шел сам. Идти оказалось недалеко - подняться на горку, пройти мимо двух домов и зайти в третий, где живет Ваня Левич. Никто не знал- Левич это отчество или фамилия, но за глаза он был «Нос».
В старенькой пятистенке было чистенько: полы застелены половиками, на окнах цветастые шторы, куть* тоже завешана шторой, с потолка над столом свисает десятилинейная лампа, проём в горницу тоже завешан занавеской. Стол заставлен всякой снедью. Не успели гости раздеться и подсадить Ваньку и Борьку на полати, как родителям налили по стакану пива, а детям подали на полати по шаньге и несколько конфеток. Вскоре пришли Кайковы и ещё пожилая пара со словами: «Христос воскрес» и «Воистину воскрес» все сели за стол. Появилась бутылка водки, за ней вторая и потом пили только пиво, которое Левич разливал прямо из ведра поварёшкой.
За столом стало шумно. Ванька задремал и забыл про Борьку, за которым мать наказывала смотреть и тот свалился с полатей прямо на колени Кайкову, завизжав от страха. Упал удачно, ничего не повредив,  все долго смеялись, а мать засобиралась домой и отец, проводив их, вернулся к гостеприимному столу. Ванька сразу залез на печь и уснул, а проснулся от матерщины отца уже под утро.
Рассвело и пришел Кайков с бутылкой опохмеляться. Распивая с отцом водку он хватался за висок где была большая шика с запёкшейся кровь. Он подрался с тем, незнакомым Ваньке, мужиком и получил коромыслом по голове.
- Чуть ниже и убил бы, гад! - ругался он.
Отец, со смехом, вспоминал как разнимал их и получил от кого-то оплеуху. Заревела Галька в зыбке и Ванька выдал с полатей:
- Ну и голосок, как у Вани Левича - носок!
Все громко  смеялись. Потом отец и Кайков ушли к Левичу   продолжать опохмелку. Мать ругалась только тогда, когда они ушли, зная что отца лучше не злить пьяного.

   13

Наступило лето и стало опять голодно. Картошка осталась только на се-мена, рыба давно съедена или обменена на другие продукты, заказов отцу на подшивку валенок больше не было. Вовка с Витькой стали наниматься вскапывать огороды за кусок хлеба и мёрзлую картошку, что найдут   при копке. Вдовым женщинам, занятым почти круглые сутки в колхозе, просто некогда вскопать огород, если нет одного-двух своих пацанов.  Тут и пригодились Вовка и Витька, которые вскопав свой огород, работали на чужих. Вечером эту картошку мыли и пекли из неё оладьи вместе с кожурой. Отец пошел в кузницу молотобойцем и вскоре пошла в колхоз мать, как только открыли садик.
Однажды утром она разбудила Ваньку и Борьку.
- Вставайте, пойдём в садик. Там вас хоть накормят.
Сонные они поплелись за матерью, которая несла на руках Гальку. Пройдя по улице мимо школы, магазина и клуба, они пришли в садик, добротный пятистенок, стоящий немного в стороне, неогороженный, с заросший крапивой оградой, обтоптанный вокруг скотиной.
Пока Ванька осматривался и разглядывал с десяток ребятишек, им всем выдали по стакану молока и куску хлеба. Ванька быстро управился и, посидев за большим столом, отправился на улицу - больше из еды ничего не дали. Походив вокруг дома и не найдя ничего интересного он снова зашел в дом,  где топилась печь и толстая тётка что-то варила в двух чугунах. В горнице были сооружены полати из досок на чурках, засланные разномастными одеялами, там спала Галька и еще один ребёнок. В распахнутые окна влетали и вылетали рои мух. Борька сидел на подоконнике и выглядывал на улицу: еще момент и он исчез. Через минуту раздался рёв и Ванька выглянул наружу - Борьку катал по траве рыжий телёнок.
Тётка выглянула в окно и, матерясь, выскочила на улицу. Пинками отогнала телёнка и схватив Борьку затащила его в горницу и усадив на полати стала его успокаивать. Борька сразу затих, видно башка телёнка не нанесла серьёзного ущерба его здоровью, а обещание дать ему молока, если он замолчит, подействовало безотказно.
Ванька опять вышел на улицу, где бесцельно бродили ребятишки - никто ими не занимался - и Ванька зашел за заросли крапивы помочиться. Пространство между чьим то амбаром и крапивой было вытоптано телятами, которые спасались тут от жары. Там в глубине стояли двое мальчишек и что-то рассматривали. Ванька заглянул через плечо и увидел двух девчонок, которые задрав платья демонстрировали грязные задницы и голый перед с розовой щелью. Увидев Ваньку одна из них сказала:
- Иди, иди покажи что у тебя есть.
Ванька попятился и дал драпака мимо садика, по улице, потом по переулку. Вдруг навстречу, в клубах пыли, появилась тарахтящая телега без лошади, крытая брезентом и с окошками. Ванька бросился с дороги к забору и нырнул в чью-то калитку, залаяла собака, и он осторожно выглянул: машина, как он догадался, скрылась за поворотом в облаке пыли и он снова выскочил на улицу, добежал до своего переулка и очутился у себя дома. Отдышавшись, он по углу взобрался на сени и потом на тесовую крышу, поросшую местами маленьким зелёным мхом. Следом забрался котенок и они, усевшись на коньке, рассматривали окрестности.
На противоположном берегу озера паслось стадо коров, еще дальше виднелся лес, а за ним какая-то деревня. В другую сторону: их улица в четыре дома и за ней река Шим, там Ванька ещё не был, туда ходит Витька ловить рыбу.
Услышал какое-то гудение и он завертел головой, может опять едет машина, но её не было, а гудение слышалось сверху,  наверно, шершень, он посмотрел вверх и вместо шершня увидел высоко летящий самолётик. Так он в течении часа увидел впервые и машину и самолёт.
Солнце припекло и вскоре на мостки пришли трое подростков купаться. Ванька немного понаблюдал за ними, потом спустился с крыши и несмело подошел к мосткам, у которых бултыхались мальчишки.
- Ты чо не купаешься? - спросил один. - Иди вода теплая.
Ванька помедлил и скинув штанишки и рубаху осторожно зашел в воду, придерживаясь за мостки. Вода показалась ему не такой уж тёплой, но ребята плавали и ныряли рядом не обращая на него внимания и он стал бродить вокруг мостков по топкому дну.
- Вот на Шиме еще холодная вода. -говорил один.
Другой спросил у Ваньки:
- Ты, плавать не умеешь что ли?
- Куда ему, малец еще.
--Ты ложись на живот и греби руками, а ногами бей по воде и так поплывёшь, - посоветовал другой.
Ванька попробовал, как советовали, и сразу глотнул воды и закашлялся.
Ребятишки рассмеялись, а Ванька вылез из воды, оделся и убежал домой.
Как можно плыть если вода заливается в рот и нос, недоумевал он.
Обследовав огород он нашел что лук уже достаточно подрос и нащипал его по перышку, что бы незаметно, было и съел. Есть захотелось еще сильнее и он, увидев что купальщики ушли, спустился к озеру и стал выдергивать камыш, забредя в воду. Стебли камыша под водой у корня совсем белые и вполне съедобные, только пресные. Ванька нарвал их и дома съел, макая в соль. Подкрепившись он снова взобрался на крышу и там сидел почти до вечера. Пришел Витька и принёс с десяток чебаков и щуку. Чуть не плача он рассказал Ваньке, что еще бы поймал щук, но очередная откусила блесну и теперь надо делать из чего-то, лучше всего из ложки, но мать заругается.

                14

Первый и последний раз Ванька ходил в садик. Вечером мать отругала его, хорошо что ребятишки видели как он убежал домой, когда его стала искать нянечка. Ванька наотрез отказался утром идти в садик и остался досыпать дома. Витька утром стал делать из ложки блесну и Ванька помогал ему. Оставленный на обед ломоть хлеба он съел еще утром и когда Витька ушел с новой блесной на Шим, отсыпав из отцовых запасов махорки в карман и пригрозив Ваньке что бы молчал,  но Ванька уже знал что тот покуривает и не собирался ябедничать.
Ванька задумался что бы поесть, когда время подошло к полдню и вспомнил, как зимой ходили к деду на какой-то праздник. Их угощали таким солёным супом, что есть его было невозможно. Выловив из тарелки мясо и съев его они пили настоящий «фамильный» чай из большого желтого самовара с кусковым сахаром и шаньгами.
Ванька запомнил тушу свиньи, что  висела в сенях и обилие хлеба на столе и ругань отца о жадности деда, когда они пришли домой.
Ванька решил сходить туда, может перепадёт кусок хлеба. Пройдя по заросшей тропинке мимо трёх домов, он подошел к калитке четвёртого дома и заглянул в щель: посреди ограды ходили куры и огненно-рыжий петух, ни какой опасности он не увидел и осторожно зашел во двор. Петух боком-боком пошел навстречу, скребя землю ногой. Ванька остановился, попятился и спиной открыл калитку. Петух бросился на него и Ванька пустился бежать прочь, захлопнув калитку. Оглянувшись он увидел что петух перелетел забор и бежит за ним. Ванька припустил изо всех сил и прибежав к своей избе выглянул на улицу - петух стоял посредине тропы и махал крыльями.
- Собака! Собака! - покричал Ванька и полез на крышу.
Подождав когда петух уйдёт домой, Ванька спустился к озеру . Пришли вчерашние мальчишки и долго плавали и ныряли. Поев камышовых корешков, разделся и стал купаться у мостка на мелководье, не решаясь зайти на глубину.
Ванька на следующий день научился плавать на спине. Раз вода попадает в рот, если плыть на животе, то надо плыть ртом вверх, решил он. Зашел поглубже и опрокинувшись на спину, с первого раза поплыл к берегу, суча руками и ногами. Несколько попыток - и он уверенно плавал на спине, но только  по направлению к берегу - боялся плыть в глубину. Когда пришли знакомые мальчишки купаться, Ванька похвастался, что научился плавать на спине и продемонстрировал как он плавает, но поплыл не к берегу, а в глубину, и проплыв немного опустил ноги что бы встать на дно. Он тут же погрузился с головой, хлебнул воды, и, каким-то невероятным усилием вынырнул и вытаращил глаза, задыхаясь. Один из мальчишек догадался, что малец тонет и выпихнул его на мелководье. Ванька, стоя по пояс, откашлялся и отдышался, а мальчик посоветовал ему, одеваясь, что теперь он должен учиться плавать на боку и постепенно поплывёт на животе, по собачьи. Смеясь, они ушли, а Ванька в этот день больше в воду не заходил.
Усевшись с котёнком на крыше он наблюдал за стадом коров, что зашли по самые шеи в озеро, спасаясь от паутов, а пастух сидел на берегу у дымокура и пил из бутылки молоко, закусывая хлебом.
Хорошая работа, думал  Ванька, посиживай у костра целыми днями.
Как он ошибался.

    15

Я тоже люблю сидеть где-нибудь  повыше знойными днями, когда нет ветра, жужжат только мухи и оводы, как пули пролетают жуки и шершни а облака лениво ползут по бледному небу.
Вот и прозевал своего подопечного: чуть не утонул, хоть и внушал ему боязнь воды, ну, не ужас, конечно, в жизни пригодится умение хорошо плавать.
Вот и первый женский стриптиз увидел, что не удивительно в деревне, в многодетных семьях и тесноте жилищ. Это - мелочи жизни, которых будет много на его пути. Приехал цыганский табор на нескольких подводах и расположился на берегу озерка возле их огорода. Цыгане оказывается хорошо знали Ванькиного отца и они вечерами сидели на берегу окруженные цыганятами, женщины что-то варили на кострах и тихо пели. Мать боялась их и шептала ребятишкам чтобы они не подходили к табору. Отец посмеивался:- Такие же люди, как и мы - скитальцы. Табор, простояв два-три дня, снялся и покатил дальше клянчить пропитание, гадать и делать мелкий ремонт: посуды, кос и тяпок на простеньком кузнечном горне* и маленькой наковальне.
Тут я встревожился - у отца появилась мысль переехать в Шишкино, соседний район, соседней области, после письма Вали. Она пишет что в селе работает леспромхоз и МТС, построена десятилетняя школа и строят клуб, будет электричество, строят дома, кино кажут почти каждый день, а она теперь работает в пекарне. Витьку учить надо - перешел в пятый класс,- Ванька на подходе, а там и Борька. Вовка, правда остался опять на второй год и больше в школу отказался ходить.
-Будешь воду возить! - сказал отец.
Отменили налоги и крестьяне вздохнули наконец свободно. Ходят слухи, что скоро и паспорта выдадут.
Прошла последний раз по деревне Шура-дурочка, вопя:
- Серу на яица! Серу на яица!
Где-то там, в соседнем районе, наковыряв лиственничной смолы и скатав из неё шарики, меняла, эту популярную на селе жвачку, на яйца. Никто в Серебрянной не знал чья она и где живет, а она шла дальше по дороге куда-то на юг, от деревни к деревне.
Новый лидер государства обещает, наконец, накормить народ, в кои-то веки. Может и получится. Мужики, прежде чем искурить газетку, не раз перечитывают её, удивляясь неслыханным новшествам. Крестьяне, оказавшись рабами после раскулачивания, что привело к массовому голоду не только в житницах России: Кубани, Украины и чернозёмных губерний юга России, но и в Сибири.Ванька не очень понимал, кто такой дед.  С черной бородой, что бывает редко - мужики все равно бреются хоть раз в неделю. Ваньке всегда было интересно наблюдать как бреется отец. Сначала  он крошит мыло тонкими стружкам в специальный стаканчик и, налив туда воды, взбалтывает помазком до густой пены, потом правит бритву, нет ни на бруске, а на солдатском ремне, зацепленном обрезанным концом за гвоздь, а второй конец держится в левой руке. Потом только наступает собственно бритьё: намыливается лицо, где выросла щетина и острейшая бритва прижимается к коже и сбривает щетины, потом остаётся только умыться и мужик молодеет на пять лет.
Дед, живущий через три дома, отец Ванькиного отца, значит Ванька, Вовка, Витька, Галька и Борька - родные внуки ему, но это Ванька поймет через десяток лет, когда у этого деда появится ребёнок от молодой жены, Ванькин дядя, моложе его на одиннадцать лет. Ванька в это время был далеко и его уже не интересовал дед. Он помнил только петуха и необычную скупость старика. Ещё Ванька помнил как они с отцом, дедом и братьями неводили в конце озера карасей. Неожиданно в невод попала крупная щука и дед, продев палку под жабры, понёс щуку домой, а им досталось с полведёрка мелких карасей. Невод-то его был и они довольствовались карасиками, что тоже было вкусно и костей-вилок нет. Вырыли в береге озера яму, закрыли жердями и сверху засыпали землёй,   внутри сделали лавку из двух досок и каменку из ломаных кирпичей и разных железяк, куда ставили чугун для горячей воды, вход завешивался одеялом - получилась баня по «черному» -своей бани они не имели и мылись у соседей - теперь можно было мыться хоть каждый день - вода рядом, а не раз в пол-месяца или того реже. Летом дети купались в озере и реке, а отец с матерью где помоются? Ближним соседям надоедать тоже не всегда удобно, а дед вообще отказывал. Почему? Без ответа.

   16

Прадед Ванькиного отца - Матвея Андреевича - был сослан по этапу в Сибирь за поджог барской усадьбы из Нижегородской губернии на вечное поселение и он батрачил у зажиточного крестьянина в Омской губернии. Потом женился на дочери хозяина и получил в приданное две коровы и две лошади: так появился еще один крепкий крестьянин в необъятной Сибири. Пошли дети. Среди них Ванькин прадед - Григорий, как и его два брата, он остался на земле. У него было два сына: Семён и Андрей. Тот самый Андрей, что жил через три дома. После братоубийственной войны к 1928 году у него было крепкое хозяйство: восемь человек жили в добротном крестовом доме, имели десять гектар пашни, пять дойных коров, четыре рабочих лошади, жеребца элитных кровей и всякая мелкая живность. С этим хозяйством управлялся сам хозяин, сын - Алексей семнадцати лет, три дочери, четвертая была уже замужем в этом же селе, а Ванькиному отцу было всего семь лет. Алексей окончил семь классов, по тем временам считай десятилетка. Он уже успел жениться и собирался обзавестись своим хозяйством. В селе он вел общественную работу по поручению общества: вел коммерческую документацию, переписку с сельскохозяйственными журналами, выписывал семена, стал секретарём комсомольской ячейки.
Кажется ничто не помешает налаживать счастливую жизнь, но   «отец народов» уже наточил топор террора на крестьянство.
1928 году, созданные при Сельских Советах комитеты бедноты, составляют списки односельчан на раскулачивание и среди 22 семей, семья Андрея. Среди комитетчиков был и зять Андрея женатый на старшей дочери.
Село раскололось. Но зажиточные мужики не склонили головы, а собрав  деньги, отправили Алексея в Москву к Калинину с жалобой на местные власти.     Они считали Калинина главой государства, но это была пешка в руках Сталина.
К Калинину Алексей, конечно, не попал, но его принял Енукидзе, секретарь ЦИК, который и растолковал юному ходоку политику Сталина. Посоветовал распродавать хозяйство и уезжать, так как вскоре у них все заберут бесплатно, а самих вышлют в необжитые районы. Алексей видел, что из Европейской части страны уже потянулись эшелоны с ссыльными и заключенными.
Вот с такими новостями вернулся Алексей. Часть мужиков не поверила ему, но как не поверишь, когда Алексей приехал как раз к распродаже хозяйства своего отца. Тут и уполномоченный, тут и первый секретарь комсомола уговаривают его выступить на крыльце родного дома перед народом о правильной политике партии и что он одобряет её. Нужно было иметь мужество, чтобы рассказать правду, что Алексей и сделал. Как результат: никто не купил, даже по дешевке, ничего из их хозяйства. Только случайно попавший на распродажу мужик из соседнего села, купил жеребца. Естественно, что Алексея объявили пособником кулачества и обманом забрали комсомольский билет. Вызванный милиционер из Абатска повёз его в Омск в ОГПУ. Тут ему повезло: остановились на ночевку у героя гражданской войны - Кашина, и он уговорил отпустить Алексея, как незаконно арестованного. Алексей вернулся домой.  На хозяйство был наложен сельхоз налог: 15 центнеров зерна -- это почти весь урожай. Вы думаете что можно вздохнуть - отвязались. Буквально через неделю, налог увеличен ещё на 10 центнеров. Они собирают все более менее ценные вещи, деньги и едут в Казахстан, чтобы обменять или купить хлеб на пропитание и на посев. Власти установили кордоны на границе и отбирали зерно, им удалось обойти их и привезти пять мешков зерна. Алексей поехал в Абатск,  в комсомольскую организацию, выяснить свою дальнейшую судьбу. Первый секретарь куда-то уехал и Алексей зашел к заместителю, своему другу. с которым вместе учились в школе. Тот очень удивился, увидев Алексея:
- Тебя  должны арестовать ещё вчера. Немедленно уезжай куда-то. Он выписал Алексею новый комсомольский билет, а Алексей отдал ему револьвер с патронами на хранение и не медля поехал домой. Той же ночью отец отвёз его на железнодорожную станцию и он уехал до Томска. Работал на лесопильном заводе, потом, он поступил в Томский медицинский институт и кончил его.
Семья распалась. Отец успел распродать  кое-что, что-то бросить и пус-титься странствовать по Сибири с младшим сынишкой и женой. Две замужние дочери остались дома, а две другие уехали в город. Спустя много лет, Ванька побывает у двух тёток,  третья однажды приедет к ним в гости, четвёртую он никогда не увидит.
Алексей успел обучить грамоте своего младшего брата и Матвей мог читать и мало-мальски писать.
Так вот в России складывались судьбы людей. Нет войны, но люди гибнут от голода, от непосильного труда в лагерях и поселениях, от пуль чекистов и болезней. Разорваны все родственные связи, на многие десятилетия люди потеряют друг друга, большинство -- навсегда. Ещё две пятилетки рабского труда и начнётся бойня второй мировой, в которой, к счастью, уцелели все, кроме расстрелянных дядек в 30-е годы. Алексей всю войну проработал в госпиталях, Матвей в Финскую получил контузию и умудрился или ухитрился избежать призыва на фронты Отечественной, дед Андрей  был в трудармии на севере и после войны осел в деревне Серебрянной.
Ванька ничего этого не знает, не знает и другой жизни, и по своему дово- лен, если есть кусок хлеба, картошка и одёжка в заплатах, купается в озере и со-вершенствуется в плавании, собирает по косогору поспевшую землянику. Один раз его взял на рыбалку на рыбалку Витька и они до обеда удили рыбу в Шиме.  Витька, забросив две удочки, оставлял Ваньку караулить их, а сам шел по берегу с удилищем, к которому привязана леска из конского волоса с блесной. Скрылся в кустах и его долго не было.  Ванька отбиваясь от комаров выловил несколько чебаков и двух окуней. Потом пришел Витька и принёс щуку чуть не в руку длиной. Он посадил её на кукан и развёл костёр, у которого и вертелся Ванька до конца рыбалки. Домой пришли с чебаками и окунями на уху и с большой щукой. В обед варили уху, когда пришел отец, а Вовка в это время на обед не приходил он был на сенокосе и их в обед кормил колхоз. Ванька больше на рыбалку не пошел - сильно донимают комары на берегу.

17

Переезд на новое место в соседний район от разговоров перешел в дейс-твительность: отец ушел пешком на разведку. Вовка работал к колхозе, Витька с Ванькой кормили семью рыбой, мать от зари до зари работала в колхозе на сенокосе. Вечером она приносила домой завернутые в платок пучки - борщовник - эти молодые стебли ели,  похожи по вкусу на огурцы.
Вернулся довольный отец. Сторговал пустующую избу, нашел работу себе и Вовке. Теперь предстояло перевезти барахло и семью за шестьдесят километров. Он обратно приехал на попутной машине, которая ехала в город Ишим за новой машиной, им удалось сгрузить нехитрые пожитки, семью и несколько вёдер картошки, взятой у деда в обмен на огород, в кузов газогенераторного автомобиля. По бокам кабины были две бочки, в них горели или тлели берёзовые чурочки, насыпанные в кузове про запас. Автомобиль дымя и чихая неспешно катил по просёлку от деревни к деревне. Шофер иногда выходил и шуровал в круглой башенке, подбрасывал чурочек и они ехали дальше.
          К вечеру грузовик остановился у кособокой избы на самой окраине села. Выгрузились и машина скрипя кузовом укатила в клубах пыли за поворот улицы. Насобирали в захламленной ограде всяких палок, щепок и затопили русскую печь, поставили чугун с картошкой вариться. Деревянная кровать заняла своё место слева от входа, напротив русской печки, что занимала чуть не половину избы. Ванька обследовал развалившийся скотный хлев, ограду с покосившимся тыном* и заросший сорняками огород, полого спускавшийся вниз к обширной елани*, заросшей чертополохом. Поужинав, ребятня забралась на полати, отец с матерью и Галькой на кровать.
Началась Ванькина жизнь на новом месте.
Утром, а скорее к обеду, Ванька с отцом шли по селу под жарким солнцем куда-то на противоположный конец - в леспромхоз.
Из одной ограды выбежал мальчишка одних лет с Ванькой и бросился бежать мимо них, а за ним выскочил другой с палкой, споткнулся, и, зашибив босую ногу, сел на землю и , плача, кричал:
- Атаман большеголовый! Поймаю - побью-ю! Попади только!
Убежавший остановился на почтительном расстоянии и не обращая внимания на кричавшего рассматривал Ваньку, сидевший на земле, тоже перестал реветь и провожал глазами Ваньку с отцом.
Так Ванька впервые увидел своих закадычных друзей: Валерку -Атамана и Мишку - Хохла, потом познакомится еще с одним другом, тоже Мишкой.
Вышли на высокий обрывистый берег Шима. Тут улица кончалась обрывом и начиналась дальше на повороте реки.
- Река подмыла берег и домов пять-шесть пришлось хозяевам переносить.- сказал отец, замедлив шаги.
Ванька приблизился к яру и заглянул вниз через заросли конопли - десятиметровый глинистый обрыв заканчивался более пологими завалами из кусков глины до самой прозрачной воды Шима.
- Высоко-о! -- Ванька попятился назад.
Прошли мимо магазина, больницы, новой школы из свежего бруса, стро-ящегося клуба, прошли столовую, подошли к каким-то непонятным строениям заваленными опилками. Огромный локомобиль под навесом   пыхтел   дымом  и    паром, вращая огромное колесо с широкой лентой, шумела пилорама, суетились мужики катая брёвна и таская доски и горбыли. Чудный трактор, похожий на броневик, с такими же бочками, как у автомобиля на котором они ехали, ползал на изрытой площадке, таская на горбу связки досок.
Отец зашел в новый дом, а Ванька остался на крыльце рассматривая эту суету, удивляясь. Потом они пошли обратно и отец бранился:
- Берут на работу, но брёвна таскать. Е…у я ихние брёвна! Я шилом про-кормлюсь!
Действительно, все лето и зиму они с Вовкой сидели целыми днями и подшивали валенки, сапоги, ботинки, взрослую и детскую обувь, ремонтировали хомуты, сшили несколько пар новых сапог начальству. В большом селе не было сапожника и работой они были обеспечены, так же заработком.

18

На другой день Валерка пришел знакомиться с Ванькой. Голова у него была нормальная, но немного удлинённая вверх. Он жил с бабкой, а мать где-то таскалась по северам. Валерка хвастался, что отец у него остяк и он запросто ест сырое мясо и рыбу, что собирался продемонстрировать, но Ванька подумал, что он и сам съест мясо, посолив, будь оно у них. Отец сидел на своём низком табурете и ковырял шилом рваный войлок на хомуте.
- А ну-ка поборитесь. - предложил он мальцам.
Валерка сразу согласился и подступил к Ваньке, тот попятился - ему ни разу не приходилось бороться.
- Давай, давай, не трусь! --подзадоривал отец.
Валерка ухватил его за предплечья и попытался повалить, Ванька легко устоял, расставив ноги. Тогда Валерка стал крутить его вокруг себя так, что у него отрывались ноги от пола, он явно был сильнее Ваньки, но он так и не смог его свалить.
- На крыльца, на крыльца вали его! - подсказывал отец, похохатывая. - На крыльца, то есть на лопатки, не положил: значит ничья.
Запыхавшись, мальчишки вышли на улицу.
- Пошли купаться. -позвал Валерка.
-Сейчас я спрошу у папки.
- А чо спрашивать-то? Я вот никогда у бабки не спрашиваю.
- Ладно, пошли.
Они прошли несколько домов и Валерка, указав на призёмистую избу, сказал:
- Я тут живу. Хочешь хлеба?
Ванька всегда хотел хлеба. Валерка быстро сходил домой и принёс ломоть почти белого хлеба и щедро отломил половину Ваньке.
Свернули в переулок и за огородами прошли к пологому берегу Шима, где уже плескались несколько мальчишек и среди них Мишка-Хохол и еще один Мишка - Пермяк.
- Плавать-то умеешь? - спросил Валерка.
Ванька кивнул и стал раздеваться.
- Это Ванька. Он вчера приехал, - знакомил Валерка купающихся с новичком. - Отец у него сапожник и три брата, и сестра. - рассказывал он.
Ванька проплыл немного по собачьи, потом перевернулся на спину и поплыл к берегу.
- Ого, ты на спинке плаваешь, зато я далеко ныряю. Смотри!
Валерка нырнул и в светлой воде было видно как он дрыгая ногами и руками пытается  удержать себя на глубине.
Потом они вчетвером поиграли в пятнашки, крича друг на друга, что не честно уплывать на глубину, нырять - пожалуйста, а плыть к середине реки насмеливался только Валерка. Потом грелись на песке и расспрашивали Ваньку о деревне Серебрянной, рассказывали были и небылицы о Шишкино, и снова лезли в воду.
Ванька явился домой уже вечером и мамка отругала его, но отец заступился за него:
- Пусть бегает, что это он дома сидеть будет.
- Так ведь на воде - мало ли что.
- Я уже хорошо плаваю и Шим переплыву! - похвастался Ванька.
- Когда успел, - только и проворчала мать.
Утром Валерка уже ждал его на улице.
- Спишь долго. Пойдём сегодня на рыбалку. Баба утром ругалась: «Бегаешь, бегаешь по деревне, с реки не вылазишь, хоть бы рыбку на уху поймал». Вот я уже червей накопал. - Он показал консервную банку. - Удочка у тебя есть?
- Я Витькину возьму, он на сенокос уехал. Я ещё спал.
Ванька достал с крыши две удочки, Витька здесь на рыбалку ещё не ходил, сразу пошел работать в колхоз вместе с Вовкой, но выдержал только три дня и больше не пошел.
- Во-о! мне и делать не надо, а то у меня и лески нет, вот крючок один. -- он показал воткнутый в кепку здоровенный крючок.
- На такие крючки Витька щук ловит.
- Ладно, пошли быстрее, я место знаю где клюёт.
Они пошли по вчерашнему маршруты,  мимо пустого пляжа, потом вверх по течению, по зарослям ивняка. Вышли к небольшой заводи, где на илистом берегу виднелись следы рыбака: торчали две развилки для удилищ и наломанные ветки для сиденья. Ванька отдал одну удочку Валерке, а вторую размотал и насадив червяка забросил в воду. Валерка тоже забросил свою удочку и они уселись рядышком на ветки.
- Это ты тут рыбачил? --Спросил Ванька.
- Не-ка! Это Черкасов-Припадочный удил тут. Ну, что напротив вас живёт. Я сколько раз видел как он сюда ходит. Клюёт! Клюёт!
Ванька схватил свою удочку и выкинул на берег порядочного чебака. Тут же клюнуло и у Валерки, тоже чебак. В спешке они не взяли ни чего под рыбу, но Ванька видел как Витька делал кукан из веточки с развилкой. Выломав такую веточку он насадил чебаков за жабры и опустил их в воду у берега.
Поймав штук по пять-шесть чебаков они собрались по домам, так как черви кончились.
- Поедим, а потом пойдём купаться? Да! - сказал Валерка у своего дома.
- Ладно, жди меня. -- ответил Ванька.

   19

Я устроился на крыше автомобиля и, обдуваемый встречным ветерком доехал до нового местожительства с этой беспокойной семейкой. Усевшись на матицу я осмотрел избу. Хоромина ещё та, пол в кути вспучился, давно не белено, одно окно только на светлую сторону, два других на север - темновато будет хозяину сапожничать.
Котёнок, обследовав углы, сунулся в подполье и попятился. Ага! Что-то тут не чисто. Я проник через кошачью дырку в сырое подполье и сразу увидел его. Он промелькнул мимо меня и пропал в крысиной норе, которая, конечно, выходила наружу.
Кто?! Кто! Домовой, конечно. Не ушел никуда, а дождался новых хозяев. Но теперь я тут хозяин и не потерплю этого мохнатого. Оставил свой знак у норки-- пусть знает, неряха. Я выпорхнул в избу, не люблю тёмных углов.
Семейство уже расположилось вокруг стола и ужинало картошкой, насыпанной прямо на стол. Вовка собирался утром идти в МТС* устраиваться на работу, может прицепщиком примут, а отец  собирался в леспромхоз, Витька тоже собирался с ним, но его на зорьке подняла мать - пришел колхозный бригадир звать на сенокос, копновозом.  Договорился с отцом о ремонте конской сбруи, которую и привёз конюх, пока они с Ванькой ходили в леспромхоз. Не леспромхоз, конечно, а лесоучасток «Сельстроя». Зимой лесозаготовители жили в двух барачных посёлках: Юленке и Семёновке, лес свозили на лошадях к речке Тентису и весной он сплавлялся по ней до Шима и потом по нему до Шишкино, где его останавливала запань*, здесь его грузили на баржи и он плыл дальше по Иртышу в южные степные районы. Часть распиливалась на пилораме для строительства жилья, школы, клуба. Село росло за счет приезжих. Колхозники правдами и неправдами старались устроиться в леспромхоз. Тоже не сахар: валить в ручную лес по пояс в снегу или катать брёвна баграми на баржу, но зато оплата деньгами, а не мифическими «трудоднями» и семичасовой рабочий день, а не от зари до зари.
Правление колхоза не обрадовалось такому подарку. Конечно, новая школа, клуб - хорошо, но новые люди вносят сумятицу в забитый колхозный люд, чаще и чаще слышится, что уйду - сам за «палочки» работай, всё труднее поднимать на заре, особенно подростков, и заставить работать до темноты. Партийное начальство из района строго наказала леспромхозовскому начальству не брать на работу Шишкинских колхозников, но у него тоже план и нехватка рабочих рук. Вот и этот мужик приехал без документов, ладно что не местный,  но брёвна катать он не согласен. Вот сторожем - пожалуйста. Хорошо согласился колоть дранку на дому и то ладно.
Привезли метровые толстые, сосновые кряжи и Витька, под руководством отца, колол их клиньями, топором и большим ножом на дранку для штукатурки клуба. Такая работа ему была по плечу и он щепал и связывал  в пучки дранку целый день. 
             Ваньке разрешалось только колоть шпильки из круглых  берёзовых обрезков, для прибивания подошвы к сапогам, или смолить дратву варом и потом намыливать её мылом, чтобы она легче протягивалась в проколотых шилом отверстиях.
Ваньку друзья стали кликать за глаза, а иногда и в глаза - «сапожнёнком». Зато теперь появился хлеб, молоко и картошка. Валя, работала на пекарне и от неё перепадала иногда булка хлеба. Думаю они тут зажили получше, вот только картошки они не успели посадить. Домишко тоже барахло, как в нем зимовать? Отец думает перекатать и подрубить новые венцы будущим летом. Как думает заготовить лес? -неизвестно. Мужик он, конечно, ушлый, что-то придумает.               
                20               


Теперь Ванька целыми днями пропадал на речке, приобретя друзей. Начали поспевать ягоды и они ходили сначала на косогор и на елань за земляникой, потом в лес за малиной и черёмухой. В огородах появились огурцы и зелёный лук. Они промышляли зеленью или в своих огородах, или в соседских, рискуя нарваться на дрын или крапиву в штаны, но старушки охраняющие не только огороды, но   младенцев и малышей длинными летними днями, когда взрослые заняты в колхозе на полевых работах, частенько дремали на завалинках, когда детишки спали.
Валеркина бабка не позволяла есть черёмуху в своём огороде и поймав внука с Ванькой на черёмухе, стучала палкой по кусту и ругалась:
- Вот я тебе, супостат, дам, придёшь домой! Слезай сейчас же!
Но мальчишки забирались повыше и ждали когда бабка уйдёт за более длинной палкой или плюнет, матерясь. Ребятам не хочется получить затрещину или палкой, особенно Валерке.
-Тебя она не тронет, а вот мне достанется, - говорил он. - Ничего, к ве-черу забудет. Она кулагу делает из черёмухи. Сладкая! Пироги, шаньги с кулагой потом едим. Зимой. Ванька никогда не ел кулагу.
Бабка уходила и они, спустившись на землю, по картофельной ботве убегали на «зады» - вторую улицу села - потом по переулку на свою улицу и на Шим, купаться. Они докупались до того, что на ногах, на икрах, появились «цыпки» -болезненные  трещинки. Пока плаваешь, булькаешься в вводе, еще ничего, но как только кожа высыхала, появлялась боль, ранки раздражали штаны, одетые после купания. Ванька, наконец, пожаловался матери, когда утром уже стало невмоготу одевать штаны.
- Докупался, бестолочь! Теперь будешь дома сидеть неделю, пока заживёт!
- Купайся не купайся, а все равно болит. - возразил Ванька.
- Да, знаю я - от воды это! Вытираться надо, как выкупаешься.
- Ну, да? Чем это я буду вытираться, да и зачем, если погрелся и опять в воду.
Мать махнула рукой: надо бы мазать ноги маслом или сметаной, но где возьмешь, просить у кого-то надо.
Лечение «цыпок» разрешилось само собой - зарядили дожди и Ванька сидел дома. Приходил Валерка и они играли в шашки или слушали рассказы отца.
Подросший Борька, постоянно рвался идти с Ванькой и начинал реветь, когда тот убегал от него - мал ещё.
Галька уже уверенно ходила по избе и мать отучала её от титьки, предлагая завёрнутый в тряпочку нажеванный хлеб, Галька мотала черной башкой и орала. Ванька удивлялся  сходством её с отцом: тот же цыган или цыганка. Мать, психанув, ругалась:
- У-у, папина дочка! Такая же вредная, цыгануха!
Отец улыбался щербатым ртом, отложив самокрутку на лавку:
- Не всё в твою породу - белохудрую, хоть один в меня.
И то, правда. Все братья и самая старшая сестра - Валька, были бело-курыми. С возрастом все немного темнели, но все равно оставались  серыми, но не черными.
А мать опять была беременна.
Отец сшил Ваньке сапоги, мать новые штаны и сумку для книг. Обновила пальтишко - собирали его в школу и он частенько примерял обновки. Но какое он испытал разочарование и обиду на весь белый свет, когда ему объявили, что в школу его не принимают, не хватает месяца до положенных лет. Одно утешало, что и его друзья тоже в школу не пошли по возрасту.
Так наступила осень и затем зима, пора катания на санках, коньках и лы-жах, что они и делали короткими днями. Сначала по льду Шима гоняли кусок льда или глызу клюшками выструганными собственноручно из кривой талины, вырезанной тут же на берегу. Коньков ни у кого не было, но можно и так скользить, разбежавшись хорошенько, на сапогах или обледенелых валенках, если еще макнуть их в прорубь. Валерка демонстрировал свою способность кататься босиком, бросив пимы, а Мишка или Ванька упинывали их подальше или гоняли клюшками. Когда выпал снег они перешли на катание с горы на санках. У обоих Мишек были санки сделанные по типу конских саней, но маленькие, такие с загнутой головкой, а у Ваньки и Валерки из доски, которые не так хорошо катились, врезаясь в снег. Гора со временем укатывалась до ледяного блеска и они катились на одинаковое расстояние. Лыж тоже ни у кого не было, да и зачем они мальцам, то ли дело санки, летишь с горы лёжа на животе и рулишь ногами, это девчонки сидят расшеперившись и тормозя пятками, а ты с разгона сшибаешь их в снег: визгу, рёву. Промокнут штаны и станут колом от мороза, не гнутся варежки, смёрзшись, в валенках сыро от набившегося туда снега - пора домой. Идут скукожившись от мороза и дома быстрей на печку, скинув мокрую одежду, прижавшись к тёплой глиняной спине. Мать, собрав брошенную одежду и валенки, ворчит:- Люша-люшей*. - ощупывая внутренность валенок и  ставя их в печь. - На, пожуй до паужны. - и подавала ему ломоть хлеба. Ванька жадно съедал хлеб и, пригревшись, засыпал.

   21

Вовка пошел возить воду на колхозную ферму. Отец озаботившись о за-готовке леса на ремонт избы, заметил что трактора с нагруженными лесом санями, частенько буксуют при подъезде к селу на елане, где постоянно заметало дорогу. Маленький трелёвочник зарывшись в снег пытается тросом вытянуть сани из сугроба, но волочит только себя к саням. Помучившись, тракторист спихивал с саней несколько брёвен и опять пытался тащить сани, если эта попытка не удавалась, спихивал щитом еще несколько брёвен и, вытянув сани, уезжал. Брёвна так и оставались у дороги, заметаемые снегом, никто их не пытался снова грузить, наверно, откладывали на потом или до весны.
Вовка наливал бочку воды на Шиме и вез её на ферму. Так он работал в обледенелой одежде почти целый день. В обед они с отцом ехали к оставшимся брёвнам и закатив на сани бревно или два подвозили к дому и выгружали в огороде, снова ставили бочку на сани и Вовка ехал дальше возить воду. Вечером эта операция повторялась. Так за зиму были заготовлены шести и четырёхметровые сосновые брёвна. Летом их пытались отобрать, пересчитав, но как-то это дело замяли, то ли пожалели большую семью, то ли отец сумел договориться с десятником.
Под вёсну, когда сугробы зачерымили*, ребятня копала в сугробах тоннели, строили из снежных кирпичей крепости и бросались снежными комьями. Трактора ходили по их улице с санями  за лесом, когда они проезжали мимо барахтающихся в снегу ребятишек, те обязательно взбирались на ходу на заднюю поперечину саней и ехали сотню метров за деревню, пока тракторист не сбавлял скорость, делая вид что останавливается и показывал из кабины  палку, или монтировку. Мальчишки кубарём скатывались с саней и бежали обратно к своим норам.
Борька однажды взобрался на перекладину саней прямо против их дома, но не удержался и свалился под сани. Его протащило несколько метров  и он лежал в снегу вереща от страха. Ванька и Валерка схватили его и потащили домой. Там мать раздела его и, не обнаружив никаких повреждений, дала пару затрещин и загнала на печку. Ванька и Валерка быстро убежали на «улку» сопровождаемые криком:
- Это вы повадились цепляться за трактора! Задавят когда-нибудь, паразитов! Дал бы вам дрына тракторист!
Но трактористам было не до них, кому охота гоняться за мальчишками, которые всё равно будут цепляться.
Ванькина семья мылась в бане у того самого Черкасова-Припадочного. Ему было лет тридцать и жил он с отцом и матерью. Падучей он болел от рождения и нигде не работал. Летом целыми днями сидел с удочкой на берегу Шима, покуривая махорку, а вечерами, выставив патефон на подоконник, гонял заезженные пластинки, затачивая иголки на брусочке. Наверно, у него не все дома, так как верил, что на него наведена порча и частенько рассказывал желающим его слушать:
- Пошел я посрать, сел, а порча из жопы выглянула и «ква, ква!» Кто-то порчу навёл на меня.
Ванька раза три угорал в этой бане - отец парится и хоть бы хны, а Вань-ка не успеет головы намылить, как чувствует тошноту, по быстрому облившись водой выскакивал наружу к колодцу, чтобы глотнуть холодненькой воды. Вовка с Витькой тоже моются нормально, наверно, к угару уже привычные - курят. Отец, конечно, знает, но молчит, так как от этой привычки не так-то легко избавиться.
- Сами добывайте себе табак, а мой не троньте! Повадились в кисет  залазить! - сказал он однажды, когда мать пожаловалась, что от сыночков табаком пахнет.
А как не закуришь, если он дымил безбожно махоркой, когда сидел на своём табурете и что-то шил, а Витька читал какую-нибудь приключенческую книгу или Жюль Верна. Книжка толстая и её хватало надолго. Когда Витька уставал читать, при коптилке какое чтение, отец сам рассказывал разные истории или анекдоты. Частенько в избе собирались несколько мужиков и, дымя самосадом, слушали его анекдоты, заливаясь смехом. Мать ругалась:
- Чего вы окаянные смеётесь, спать не даёте! Хоть бы не дымили -дышать нечем! Его до утра не переслушаешь - болтуна! Заканчивайте - спать пора!
Гости нехотя расходились и отец с Вовкой тоже укладывались спать, по-тушив вонючую коптилку. Трое: Вовка, Витька и Ванька спали на полу на тулупе, укрывшись ватным одеялом. К утру холод пробирался к ним, как будто из всей Сибири, и двое перебирались на печь, а на полу свернувшись калачиком и укрывшись с головой спал до утра третий.
Прибежал Валерка  и с порога закричал:
- Трактор утонул на Шиме, айда смотреть!
-Когда утонул-то? - спросил отец.
- Вчера говорят.
- Что тогда смотреть - воду в полынье.
- Все равно интересно. Пошли.
Ванька стал одеваться, а Валерка приплясывал у дверей от нетерпения.
Рысцой они добежали до Шима и уже с горы увидели кучку людей у парящей майны*. Они спустились на лёд и по санному следу подошли к утоптанной площадке на краю пролома - из черной воды торчали кончики саней. Толпа тихо переговаривалась:
- Сколько раз переезжали - и ничего.
- Смотри по следу: мимо колеи поехал, вот и ухнул.
- Говорят водолазы едут.
- А как ты без водолазов его найдёшь и трактор вытаскивать надо.
- Повезло Петру - выплыл, а вот Семён…
-В рычагах запутался, как пить дать! Я то знаю!
- Дверь не успел открыть.
- Петька-то успел.
- Он, говорят, с открытой дверцей ехал. Тепло, ведь, вчера было.
К берегу подъехал трактор с брёвнами на тросе, отцепил их и уехал.
- Сделают козлы, водолаз зацепит тросом и двумя тракторами подымут. - объяснял знаток.
- А на лёд как затащишь? - усомнился другой.
--Ну это просто - подложат брёвна и всё - тащи по ним. Мы, я помню, на Оби каждый год таких утопленников вытаскивали.
Толпа почтительно замолкала на некоторое время.
- Куда лезете, орда! Оступитесь и бултых! - закричал дедок, взмахнув палкой на Валерку и двух мальчишек подступивших к самой майне и заглядывающих в воду. Валерка отбежал за толпу и Ванька только сейчас заметил, что под ногами сыро. Он отступил назад и сказал Валерке:
- Пошли домой. Ноги уже промокли.
- Ты, чо! Сейчас водолаз приедет с Усть- Шима!
- Прямо! К вечеру если! Столько километров. Папка говорил: полдня ехать.
- Он там был? - возразил Валерка.
Ваньке крыть было нечем, и он побежал домой.
Водолаза привезли  к вечеру и Валерка не пропустил это событие и потом рассказывал:
- Сначала трубу такую опустили в воду со стёклами и увидели, что трак-торист сидит в кабине. Потом одели водолаза в резину, на башку самовар с кру-глыми окошками прикрутили и на верёвке в воду опустили, а два мужика насос качали, с такими ручками как у веялки.  Видел на току? Водолаз вытащил трак-ториста и его на санях увезли, водолаза таскали за верёвку, потом он отцепил сани, которые вынырнули и чуть на лёд не запрыгнули.
На другой день вытащили и трактор, точно так, как рассказывал мужик - двумя тракторами.

   22

Зима, зима. Вот и она закончилась. Солнце стало быстро сгонять, обильно выпавшие в эту зиму, снега.
Как хотите, а я не люблю зиму. Какая мне разница? Думаешь, если я бесплотный, мне все равно, нет не все равно. Сижу на своём любимом месте - на коньке крыши. Ветерок чуть шевелит голые ветки черёмухи, солнце ярко светит высоко в небе, елань уже вся освободилась от  снега, лишь за ней, в тальнике, видны сугробы и тут за изгородями и заборами лежит наметённый за зиму снег.
Мальчишки уже играют на елани в лапту. Сапоги и ботинки лежат кучкой, а ребятня бегает босиком в одних рубашках - соскучились за зиму по теплу, как и я. Земля, естественно, ещё холодная, если стоять на одном месте, но они то ни минутки не стоят, а целый день носятся, только иногда присядет кто-то и вытащит из босой ноги колючку от татарника. После обеда на елань выходят школьники, что учатся с утра и оттесняют мальцов с центра, но те не уходят домой, а начинают играть в «чижик«. На вбитый кол вешается палочка с вырезом и сбивается шаровкой -- битой - по очереди, а один водит, стараясь застукать сбитым чижиком того, кто сбил, а тот должен застукаться вперёд водящего битой. Споры, крики, иногда плач слышны целый день, и никто не заболеет, кроме банального насморка, который вскоре проходит.
С приближением Пасхи братья стали сооружать качели. В огород перед избой были притащены шесть толстых жердин, их связали вершинками по три, и положив сверху тонкое бревно из тех, что приготовлены на избу, стали поднимать вилами, раскорячивая свободные не связанные концы. Получились две треноги соединённые вверху бревном. Нижние концы для устойчивости немного вкопали, на глубину оттаявшей земли и качели были готовы. С высоты четырёх метров свешивались две петли толстой верёвки, на которые и положи-ли доску. Теперь с рассвета до темноты слышался скрип деревянной конструкции. Мать ругалась каждый день выглядывая в окно:
- Весь огород утоптали! Другого места нет что ли!
- Чего ты стонешь, - ворчал отец. - Им же и копать огород. Недельку поиграют и потом уберут.
Чуть больше двух недель радовало это сооружение детей. Потом его братья разобрали, к великому облегчению матери.
- Ох, убьется кто-нибудь! Смотри-ка зыблются как! - говорила она наб-людая из окна на очередную пару взлетающую ввысь, под вопль девчонки, если она оказывалась на доске.
В Пасху Ванька впервые пошел «славить» с Борькой. Было стыдно  вып-рашивать подачки и они войдя в дом молча стояли у двери и хозяева прекрасно понимая посетителей, подносили крашеные яйца, шаньги, разные постряпушки и даже конфеты-подушечки. Обойдя несколько домов они побежали к себе, чтобы отведать этих сладостей.
- Ну, что наславили, показывайте, - встретила из мать.  - Пели как я вас учила?
Они высыпали на стол содержимое сумки и стали уплетать яйца и шаньги, мотая головой.
Какое там пение, ладно и так. Ванька, конечно, хорошо запомнил стишок:
Славите, славите.
Сами люди знаете,
Зачем  я пришел.
А пришел за пирогом.
Не дадите пирога,
Я корову за рога,
Свинью за хвост
И выброшу на мороз.
Песенка, конечно, шуточная и никто её не пел, а говорили входя в дом:
- Христос воскрес!
В ответ:
- Воистину воскрес! - И получали подношение. Но это говорили только взрослые, а ребятне не до этих тонкостей, а школьники остерегались ходить  «славить, боясь нарваться на учительницу и получить нахлобучку в школе на другой день, ходили, правда, самые отчаянные или самые голодные.
Борька ещё порывался идти и звал Ваньку, но он наотрез отказался, и залез на печь, а одного мать не отпустила.

  23
 
Я сижу на матице и удивляюсь оптимизму и маленьким радостям людей и не представляю, как бы я жил на их месте. Наступает лето, зима прожита более менее нормально. Отец всю зиму обшивал большое село Шишкино, а так же соседние деревни и лесозаготовительные поселки: две Агизы, Тулаванки, Юленку и Семеновку,Свободное. К весне Вовка бросил водовозку и помогал отцу. Часть брали деньгами, а большую часть продуктами, смотря по достатку клиента. Теперь можно покупать хлеб в магазине, когда есть деньги. Выстояв очередь получаешь стандартные булки серого хлеба, что пекла Валька со своей подругой Танькой, у которой и жила на квартире.
Шим стремительно разливался, днём или ночью слышался громкий плеск - обрушивался яр и огромные куски глины исчезали в мутных волнах. Ребятня ходила к яру и смотрела на вздувшуюся реку, не подходя  близко к обрыву, а проходящие взрослые, ещё дальше отгоняли их от обрыва:
- Уходите, уходите! Упадёте и никто вас не успеет спасти, паразитов!
Валерка подходит к самому краю и садится, свесив ноги над водой, мальчишки пятятся ещё дальше от края и кричат ему:
- Валерка, упадёшь, домой не приходи! Бабка тебе даст!
Валерка, посидев немного, отползает от края и встаёт.
- Вовсе не страшно, - хвастается он. Желающих повторить его поступок не находится и они уходят от страшного места.
Рассказывали жители, что утонули двое с Агизы, переплавляясь на лодке. Парень, только что пришедший с армии, и школьница - его сестра, неожиданно перевернулись на середине реки. Лодку сразу отнесло и парень поплыл к берегу, держа сестру над водой, которая не умела плавать. Утонули, конечно. Пока притащили другую лодку на берег, а вода то холодная, ветер со снегом - не успели спасти, молодых. Парня нашли через месяц, когда вода упала, а девушка так и сгинула. Такой вот Шим, который летом обмелел так, что там, под яром, по перекату, Ванька и другие мальчишки переходили его по пуп, только посредине была канава метра два шириной, которую нужно переплыть, а взрослые и там шли по дну. На омуте, где утонул трактор и купались ребятня из под воды показался илистый островок. Пескарей на перекате приспособились колоть вилкой, привязанной к полуметровой палочке. За час можно наколоть целый бидончик, чем Ванька и его друзья занимались  между купанием.
Этим летом наступила засуха, редкая в этих болотистых местах. Загорелись леса и выгорели за пару недель, лишив древесины лесоучасток. Рабочие и лесники не имея никакой техники, безуспешно пытались одолеть стихию.
Через Шишкино проехала колонна машин с солдатами. Остановилась у столовой и офицеры с пистолетами на портупеях повылазили из кабин и пошли в столовую, а солдаты остались в кузовах под брезентом и ели сухой паёк. Их везли с города Ишима на север за Иртыш, где горели леса леспромхозов.
Самолёт, сделав круг над селом, выбрасывал вымпел у лесничества - красную ленточку с запиской -  и мальчишки наперегонки ловили его и передавали подоспевшему леснику, который, матерясь, читал её и тупо смотрел вокруг - дым туманом висел над селом. Почти каждый день прилетал этот самолет, а однажды из него выпрыгнул парашютист и приземлился на елани. Ванька с оравой других ребятишек тащил парашют до лесничества. В другой раз, там же приземлился маленький красный вертолетик, так к нему сбежалось всё село: старухи, старики и все кто был в селе. Один мужик ушел в село, а лётчик бродил вокруг аппарата, отгоняя слишком любопытных. Потом они забрались в кабину, предварительно отогнав публику на несколько метров от винта. Взревел мотор и лопасти стремительно стали вращаться, подняв сильный ветер. Бабки попадали на колени и поползли прочь. Красная стрекоза вертикально взмыла вверх и умчалась к горизонту за селом.
На большаке пыль была почти по колено и проходящая машина поднимала её и она долго тучей стояла над селом, медленно уплывая в сторону леса. Мальчишки делали из этой пыли бомбы, заворачивая её в листья лопуха, и обстреливали друг друга. Пропитавшись и надышавшись ею, они убегали на Шим купаться и рыбачить. На илистом берегу устраивали «катушки» и скатывались с трёх-четырёх метровой высоты в воду на пузе или на заду. 
Беззаботное детство… . Взрослые  вовсе не рады такой погоде. Высохли травы - чем кормить зимой скот, не предвидится урожай зерновых - что давать колхозникам на трудодень, на огородах тоже всё сохнет - не натаскаешь воды с Шима для полива, например картошки, ушла вода из колодцев. Ваньке и братьям пришлось вечерами ходить на Шим с ведрами за водой для полива капусты и огурцов - соседи отказали брать воду в их колодце, самим не хватает. Ещё одна напасть пришла - стали дохнуть свиньи от чумы и ветеринары бегали по селу ставя уколы оставшемуся поголовью и объявили карантин. Со двора у Ваньки свезли и закопали большую свинью под плачь матери. Жалко, конечно!
За два дня была разобрана старая изба и собрана новая с заменой трёх нижних венцов. Работали два татарина, отец и Вовка с Витькой. На третий день была сбита из глины русская печь. Четыре ночи они спали в ограде на полянке, из-за жары комаров не было и даже лучше чем в избе, где злобствуют клопы. Изба кажется стала меньше, нет сеней из-за отсутствия досок, низкий чердак, считай его и нет, тоже не хватило досок на хорошую крышу.
В первую же ночь под крышей, сидя на сырой печке, услышав стон Ваньки, я выглянул из-за трубы и слетел на пол: на шее мальчишки сидел домовой и вцепился своими руками-крюками в волосы. Ванька стонал и пытался встать, но не мог проснуться и вывернуться из под мохнатого. Я налетел на него и задал бы трёпку, но только напугал его, и он выскочил в приоткрытую дверь. Я сопроводил его  по сонной улице до следующего дома, шипя и свистя над ним.
Обрадовался новому жилью, нечистик!
Я вернулся в избу. Ванька пытается поднять голову на свернутой шее, держа её за уши и громко всхлипывал от боли. Проснулась мать:
- Что с тобой?
- Шея, шея болит. Не могу! Ой-ё-ё! Ой! - плакал Ванька.
- Ну, отлежал, наверно, а может «суседушко» отдавил и такое бывает. Ложись поудобней.
Ванька сидел придерживая голову то за уши, то за скулы, потом со стоном опустился на твёрдое ложе, стараясь не шевелиться.
Я постарался усыпить его.
Ванька так и ходил с скособоченной головой больше суток, придерживая её, когда надо было наклониться или хлебать суп, так и слонялся два дня дома.
 
      24

Незаметно подкралась осень. Отец с Вовкой ушли на болота собирать клюкву. Витька с Ванькой пошли в школу. Ванька сторонился незнакомых ребятишек, он никогда их не видел и не представлял, что так много детей в Шишкино. Много детей было с соседних деревень, где были только школы начальных классов, а с пятого и старше учились здесь, проживая по квартирам у знакомых и одиноких бабушек. У Валерки поселились два пятиклассника из Малой Агизы.
Ванькин класс был из двух классов: первого и четвёртого, всего двадцать один ученик, а учила их Мария Андреевна. Ванька за два месяца научился читать, так как уже знал половину букв, а вот с писанием справлялся не очень, кляксы частенько марали тетрадь и не только тетрадь, но и руки и сумку сшитую из старого пальто. Оказывается перьев для ручки было многих сортов, но писать  им разрешалось только «звездочкой», которая запиналась, втыкалась в бумагу, а были ещё «лягушки» и «рыбки» и ещё несколько сортов. Трудно ребёнку сочетать качество пера и чернил, отсюда и кляксы. Учительница, задав задание четвероклассникам, терпеливо учила первоклашек чтению, арифметике, чистописанию и рисованию. Раз в неделю на школьном дворе играли в лапту или салки на уроке физкультуры. Витька проучившись полтора месяца в пятом классе бросил школу.
Отец и Вовка через день приносили мешок ягод и мать отвеивала их, если был ветер, а когда ветра не было, откатывала на наклоненном столе. Ванька набил оскомины на зубах кислой ягодой, что не мог есть твёрдой пищи два дня. Клюкву сдавали в сельпо за наличные деньги. Купив хлеба, крупы, сахару и кирпичного чаю уходили опять на болото. Жили они в берестяном балагане, построенным татарином как чум, можно зажечь костер внутри и спать в тепле на лежанках, покрытых сухой травой и мохом. Клюквы на кочках было так много, что её собирали консервной банкой, сбивая с кочки в расстеленный рядом мешок, придерживая его одной рукой открытым. Чистой клюквы можно было набрать  ведра три-четыре при хорошей погоде, но осень, есть осень, и дождь мог зарядить на сутки, как бы отыгрываясь за сухое лето, приходилось отсиживаться в балагане.
Однажды отец вышел в такую погоду из балагана по нужде и  тут же нырнул обратно: на опушке леса стоял лось в сорока шагах. Татарин в этот день  унёс ягоды домой и оставил одноствольный дробовик, что бы не тащить лишнюю тяжесть, но у ружья было только четыре дробовых патронов на птицу. Отец схватился за голову, шепча Вовке:
- Лось, лось! Что же делать!
Его бегающий взгляд остановился на торчащем из одной жерди кровли заржавленном напильнике, которым подтачивали топор. Он схватил его и опустил в ствол заряженного дробью ружья, приоткрыл мешковину, что закрывала вход, прицелился и выстрелил.
- Готов! - закричал он, хватая топор и выбегая из балагана. Вовка тоже выскочил и сквозь стелящийся дым от пороха увидел бегущего отца к лосю, который завалился на бок и дрыгал ногами.
Несмотря на дождь, они до темноты разделали лося, орудуя одним ножом и топором,  и, нагрузив мешки мясом, пошли домой, закопав остатки в мох.
- Это нам бог послал за поросенка, -- слышал сквозь сон Ванька, тихий разговор отца и матери, он еще подумал: «Что-то поздно они пришли». Про эту историю он узнал где-то под новый год, ему не объясняли откуда у них не выво-дится мясо, он, правда, и не задумывался, уплетая пельмени.
Первый раз он был на ёлке, удивлялся её наряду: игрушкам, шарикам, флажкам и конфетам в бумажках, развешанных на зелёных ветках. Дерево ещё и вращалось удивительным образом. Некоторые дети постарше были в маскарадных костюмах, особенно понравился Ваньке черт с длинным хвостом, задранным вверх и с поросячим рылом. Потом всем раздали бумажные кульки с подарком от Деда Мороза. В первый раз Ванька держал настоящее яблоко, обнаруженное в кульке среди конфет и печенья. Пролетели каникулы и Ванька снова пошел в школу. В классе после Нового года уже было электричество и керосиновые лампы убрали с полочек. Красота! Светлей чем днём в классе: горят четыре лампочки.
В колхозе кончались корма и старших школьников, с пятого класса погнали на заготовку кочек в согру* за селом. Одни откапывали от снега, другие топорами срубали кочки, и как палачи, поднимали их за жухлую осоку, как за волосы, кидали в снег, третьи грузили на подводы и на тощих лошадках везли  на ферму, голодным коровам. Какое уж тут было молоко?
Ванька уже до Нового года записался в библиотеку, и нет лучшего занятия, как читать книгу, усевшись на подоконник поближе к свету, или вечером к коптилке, когда отец занимается привычным делом - подшивкой валенок.
Мать ругается:
- Ослепнешь ведь при таком свете! Спать ложись! Днём читать надо! Лампу купить не можем. На выпивку всегда деньги есть, а на лампу - нет!
- Где её возьмёшь - лампу-то, что мне охота при таком свете шить! - оправдывается отец. -  В сельпо же нет, сама знаешь.
Так Ванька стал читать отцу вместо Витьки, который возил воду на колхозную ферму и ему было не до чтения вечерами. Старшие братья ходили во взрослое кино, если оно было, а Ванька ходил только в воскресенье на дневной сеанс, если было кино и деньги.
Вовка на заработанные деньги купил ружьё 24 калибра с винтовочным затвором и пять гильз к нему. Зимой на охоту не пойдёшь без лыж, так они с Витькой стреляли в мишень на огороде. Затвор был изношен и гильзы не выкидывал, они застревали в патроннике. Дома они клацали затвором, пытаясь устранить неисправность. Где её устранишь, если ружью в обед -сто лет. Помучавшись, они не дожидаясь весны продали его и уже летом купили другое: одностволку 16 калибра, тоже не новую.

    25

Ванька успешно закончил первый класс без троек. Наступили его первые летние каникулы. Весной играли на елани в лапту, чижик и «чику», потом когда уже в школу не нужно ходить они трое, а иногда и четверо,   уходили   вдоль Шима, по старым тальникам, где было множество гнёзд разнообразных птиц. Набрав сорочьих, голубиных и, редко, утиных яиц, варили их в консервной банке и с аппетитом поедали у костра, разделив по братски кусок хлеба, рассказывали выдуманные и не выдуманные истории, всяческие рассказы услышанные от взрослых и прочитанных в книгах. Валерка-Атаман рассказывает:
Напротив нас колдун живёт -  весь белый: голова, борода и брови, а дочка его - Марфа - первая ведьма на селе. Вечером бабка у окна сидит, шерсть прядёт, темно уже, а она керосин берегёт. Вот собралась она спать идти и тут видит летит огненный шар с хвостом и нырь колдуну в трубу. Бабка обомлела и, «свят, свят», давай креститься, напугал её огненный змей.Ванька видел этого старика и женщину, но ничего зловещего не замечал.
- Ты, откуда знаешь? - не верит Валерке Мишка.
- Так она рассказывала жене Ивана Красного, а я на печи лежу и всё слышу.
- Дальше-то что было?
- Так вот она и родила урода: голова - во, он разводит руки в стороны, а ножки, как у цыплёнка.
- Кто - родила? - спрашивает Ванька.
- Кто-кто. Марфа, конечно!
- А ты, видел?
- Ой, страшно! Нет не видел, но от бабки слышал, она видела.
- Колдун-то умер, я слышал.- говорит Мишка-Хохол.
- Умер, умер. - подтверждает Валерка.
- Надо зайти посмотреть. - предлагает Ванька.
- Посмотришь, ага! - сомневается Мишка. - Ведьма как попрёт дрыном, а ещё хуже: порчу наведёт. Я не пойду, сами идите.
- Так она же с утра до вечера на ферме работает, только в обед приходит. - говорит Валерка. - Точняк!
- Кто трусит, не ходи, а мы как домой пойдем, заглянем, если дом не на замке. - говорит Валерка.
- Заглянем, - соглашается Ванька: они живут с Валеркой через пару домов, а обоим Мишкам с ними не по пути.
Ванька рассказывает сказку про Жихарку, который обманывает Бабу Ягу и Кощея. Отец всяких сказок и побасёнок много знает и рассказывает по настроению, когда есть слушатели.
Купаться ещё рано в Шиме, но они находят лужу на солнышке, где вода немного нагрелась и окунаются, выскакивают и быстрей к костру - согреться. Одеваются и идут домой.
Ванька с Валеркой поднимаются на свою улицу по переулку, который как раз идёт вдоль огорода Марфы.
- Зайдем посмотрим, - говорит Валерка и заглядывает сквозь тын в ограду. - Вроде замка не видно.
- Пошли. - Соглашается Ванька.
Они осторожно через калитку проходят через чистый двор с пробивающейся зелёной травкой-муравкой и поднимаются на крыльцо к входной двери в сени. Тут они останавливаются и смотрят друг на друга, готовые убежать. Переведя дух, Валерка открывает дверь и они в полумраке сеней проходят и открывают дверь в избу. Там светло от трёх окон и они сразу увидели его на кровати слева от дверей.  Он сидел в рубашке и смотрел на них, широко открыв рот на большой голове, тонкие голые ноги свёрнуты калачиком, одна рука опущена, второй он машет и рычит:
- Гы-ы, гы-ы!
Мальчишки захлопывают дверь и со всех ног убегают через двор и калитку на улицу. Валерка через дорогу домой а Ванька по улице к себе. Дома он постоянно оглядывался на тёмные углы, где ему чудился большеголовый мальчик смотрящий на него мутными глазами и оскалив длинные зубы.
- Ты, что озираешься? - заметила мать, подливая ему картофельного супа в тарелку.
Ванька подумал, стоит ли говорить матери о посещении избы Марфы и что ему за это будет. Он помотал головой и набитым ртом промычат:
- Так. Ничего.
Потом, прожевав, сказал:
- Мы сорочьи яйца варили и ели, и ещё три утиных.
- Ну и что? Скусные? Поди запаренные?
- Не-ка! Запаренные всего один раз попались, мы проверяем.
- Атаман научит!
- Мы и без Атамана гнёзда найдём. Я утиное нашел.
- Ладно, только в воду не лезьте.
- Какая вода - холодрыга еще.

    26

Вовка работает в колхозе прицепщиком, а Витька на разных работах. МТС распустили и технику поделили между колхозами, которые укрупнили. В Шишкинский колхоз, который назывался «имени Буденного», влились три соседних колхоза. Лесоучасток закрыли и всю технику увезли на новое место, куда-то на север. По улицам вкапывают столбы и тянут провода, обещают электричество в каждый дом.
  Лето для друзей полно игр, приключений и походов.
Колька-Косой надыбал* поле с горохом, наверно, специально посеяли подальше от ребятни в лесу. Хотя он знал точно, так как был сыном бригадира.  Это он им говорил, что нашел, а куда ему что-то найти - в воду лезть боится. Показал им поле, километра три от села, правда горох ещё не поспел - стручки только полнели от зарождающихся в них горошин. Ладно, пожевали мягких стручочков и пошли обратно, теперь-то они попасутся тут через пару недель.  Да, пришли наелись до отвала молочного горошка, набили полные карманы и напихали за пазуху. Красота! Ели  до позднего вечера. Решили идти опять через день или два, как дождь кончится и появится аппетит. Собрались через три дня впятером: их четверо и две соседские девчонки привязались. Жалко что ли! Идут байки травят, все босиком, только Мишка-Пермяк в калошах, только он летом обувь носит. Так приятно идти по заросшей муравкой лесной дороге босиком. Попискивают комары, солнце хорошо припекает выгоревшие головы.
Ванька идёт рядом с Мишкой впереди и отмахивается от комаров берёзовой веточкой. Вдруг видит под ногой у Мишки черный шланг, он наклоняется хочет взять его, вещь хорошая, пригодится. Шланг изгибается и он отчетливо слышит шипение.
- Змея! - кричит он и отпрыгивает сторону, Мишка тоже подпрыгивает и они пускаются бежать обратно. Выбежав из леса и запыхавшись они остановливаются и озираются по сторонам. Ванька рассказывает:
- Смотрю Мишка на шланг наступил и не видит, я только наклонился шланг подобрать, а это черная змея вот такой длины, - он разводит руки во всю ширину. - Как зашипит! Ну и рванули мы! Аж в боку закололо. Чо делать будем? По домам или пойдём на поле, змея-то уползла поди.
- Конечно уползла!- поддержал Ваньку Валерка. - На тебя наступи, как испужаешься! Пошли!
Девчонки испугались и побежали в село, а друзья, выломав по прутику, осторожно пошли по лесной дороге. Прошли совсем немного и увидели небольшую пятнистую змейку, свернувшуюся прямо по среди дороги. Мальчишки стали обходить змейку, но тут же Валерка остановился и указал прутиком вперёд, там лежала уже не змейка, а настоящая змея, коричневая с черным рисунком зигзагом, она высоко подняло голову и зашипела.
- Пошли обратно, как прыгнет! - Сказал Мишка-Хохол.
Друзья согласились с ним и пошли обратно.
- Как мы пробежали и не увидели их! - удивился Валерка.
- Да, наползли они, пока мы отдыхали! - высказал догадку Мишка.
Зашли к Валерке воды напиться и он рассказал бабке о змеях.
- Ох, ох! Так ведь змеиные свадьбы начались! Куда вас черт по лесу носит! Укусит за голую ногу и майся потом с вами! Не ходите в лес, сейчас змеи клубками свиваются и злые, нападают на всех!
За горохом они пошли недели через две и кто в сапогах, кто в ботинках, но ни одной змеи так и не видели, а со змеёй Ванька с Валеркой встретились ещё раз. Пошли есть боярку за село. По увальчику, вдоль дороги, было несколько кустов. Влезли осторожно в крону, устроились среди острых  шипов и ели спелые рубиновые ягоды минут тридцать. Ванька что-то посмотрел вниз и увидел прямо под ними большую пёструю гадюку. Сидеть им уже надоело и нужно спускаться, а как? Змея уползать не думает. Стали бросать в неё ягоды и сухие веточки. Несмотря на попадание ягодами змея не думала  уползать. Валерка предлагает: - Давай поссым на неё. -- Давай. Змея, почувствовав теплую струю,тут же уползла в высокую траву. Друзья, наконец, слезли с куста и побежали в село.
Про еду: нашли новый источник. Пошли как-то на паромчик, на котором через Шим переезжали колхозники на покос, проверить не поспела ли ежевика на той стороне, где были большие заросли этой ягоды. Смотрят мужик что-то варит в тазу на костре прямо на берегу. Подошли, оказывается варит варенье из волчьих ягод, ещё их паслёном называют. Считалась эта ягода ядовитой и никто в селе её не ел.
- Вы зачем её варите? - спрашивают мальчишки. - Её нельзя есть, она ядовитая.
Смотрят а его, наверно, жена приносит полведра таких же ягод и стала мыть в реке. Этих ягод по берегу, по яру, было черно.
- Почему ядовитые? Смотрите! - Мужик набрал горсть из ведра и съел. - На, попробуй. - он отсыпал им в ладошки ягод. - Ешьте не бойтесь! Странно, кто это им наговорил. - обратился он к женщине.
- Сибирь! Что, ты, хочешь. Здесь, например, признают грибами только грузди и волнушки, а остальные съедобные не берут и не едят.
- Правда что ли?
- Увидишь, как принесём грибы: мама попытается их выкинуть.
Мальчишки переключились на паслён и ели его каждый день, пока ежевика не поспела.

27

Мать Ваньки родила ещё одного пацана, назвали Валеркой. Борька рос противозном парнишкой. Каждый день пытался увязаться за Ванькой, но зачем он ему, лишняя обуза. Однажды резал землю в ограде отцовским ножом, а отец всегда предупреждал сыновей чтобы его нож не брали, во первых: он слишком острый, во вторых: точить его нужно долго. Ванька увидел такое обращение с ножом и пытался его отобрать, Борька не отдавал, стал ругаться, грозиться и реветь. Ванька чтобы не порезаться, плюнул и оставил свою попытку отобрать нож, пообещав рассказать отцу. Борька ещё громче взревел и побежал за братом, размахивая ножом. Ванька побежал по ограде к калитке и тут что-то ударило его выше пятки. Он оглянулся: в ноге торчал нож. Этот псих кинул вслед нож и угодил в ногу ниже икры, в «ахиллесовое сухожилие». Ванька присел от испуга и выдернул нож. Сначала никакой боли, но кровь полилась обильно и Ванька, прихрамывая и ругаясь погнался за Борькой:
- Я тебе, ****ь, сейчас уши отрежу!
Но сразу вернулся и присел на крыльцо, кровь текла и Ванька зажал ранку рукой, соображая что же сделать, зайти домой и пусть мать завяжет чем нибудь, или самому приложить какой-то листик, лопух, например.
На плач Борьки вышла мать и спросила:
- Опять дерёшься, большак!
- Его бить и надо, гада! Ножик в пятку воткнул! - он отнял окровавленную ладонь от пятки. Мать заохала и убежала в избу, вынесла чистую пелёнку и. оторвав лоскут забинтовала ранку.
- Придёшь домой, вражина, я тебе покажу ножик! - грозила она Борьке, который сидел на дороге в пыли и завывал, поняв что виноват.
Ванька похромал домой, теперь куда пойдёшь, придётся дома сидеть. В зыбке лежал запеленутый братишка и кряхтел, пытаясь освободить руки.
«Вот ещё одного народила» - думал Ванька садясь за стол и доставая с полки книгу. « Куда столько? ещё Галька не выросла».
Мать получила деньги на ребёнка и отец пил целую неделю, выпрашивая каждый день на опохмелку денег, клялся, что последний день или угрожал жене, но добивался своего и вечерами пьяный  пел две песни по одному куплету:
«…Вижу берег невидимый.
      Колотит сердце корабля.
      Вспоминаю о любимой
      У послушного руля.»
Или:
«…Когда б имел  златые горы
       И реки полные вина,
       Всё отдал бы за ласки, взоры:
       Чтоб ты владела мной одна.»
Наклонившись на стол и подложив под голову руки крыл всех матом, больше всех доставалось матери. Она пытается как-то урезонить его, но он ещё больше распаляется и подскакивает с кулаками к матери и она заслонившись ребёнком с плачет и уходит на улицу.
Ванька ненавидит отца в такие вечера и думает, что когда вырастет, отец будет сидеть смирно и не посмеет ругать мать, тем более драться.
Братья в такие ночи уходят ночевать к друзьям и Ванька с младшими детьми вынужден слушать пьяный бред пока не уснут.
Мать пошла в магазин и потратила все деньги, купив материю на рубахи и штаны. Штаны получились тёмно-синие - ничего, а вот рубахи в крупные синие цветы, насмешили друзей Ваньки и он с Борькой получил ещё одну кличку   - «цыганята», которая правда не прижилась и вскоре забылась.
Ваньке тоже достался рубль. Целый рубль - желтая бумажка, а он больше пятака в руках не держал. Пошел  утром в магазин за конфетами и зашел к Мишке. В сенях встретил его, он что-то сунул в щель за дверью в бревне. Мишка обулся, вышел и вынул из бревна десять рублей, что показал Ваньке уже по пути в магазин. Ванька никогда не брал в руки красной десятки. Конечно, Мишка единственный сын директора местного маслозавода и, наверно, ему дают такие деньги. Продавец отвесила Ваньке на рубль бледных подушечек, а Мишке завернула огромный кулёк из бумаги и он понёс его в охапке по улице, уплетая конфеты. Ванька положил свой маленький кулёчек в карман и уже от туда доставал по одной подушечке. Не прошли они и несколько десятков шагов, как видят  бежит навстречу Мишина мать, они и опомниться не успели, как она молча выхватила кулёк из рук сына и убежала в магазин. Ванька понял, что даже Мишке не дарят по десять рублей - он просто украл их. Они молча прошли мимо Мишкиного дома и зашли к Атаману и там втроём съели Ванькины конфеты. Ванька ничего не сказал Валерке об огромном кульке, понимая, что Мишке достанется, когда придёт домой, если мать расскажет отцу.

     28

Летом на краю елани в редком толстом ивняке, где друзья зорили птичьи гнёзда, был организован праздник - Сабантуй. Съехался на грузовых машинах из соседних сел и деревень народ. Сельпо торговало водкой, вином, дефицитными яблоками и другими товарами, а маслозавод умудрился изготовить мороженое в бумажных стаканчиках, за которым выстроилась огромная очередь и друзья, наверно, и не попробовали его, но торговала им Мишкина мама  и они получили по стаканчику этого лакомства без очереди.
Празднику мешал острый запах дуста, который распылили организаторы от комаров и клещей. Рядом на елани среди татарника расположился цыганский табор и чернявые женщины в цветастых длинных платьях с младенцами на руках бродили среди толпы и клянчили деньги или предлагали погадать.
- Мы не цыгане, мы молдаване и не обманываем. Всю правду скажем! - говорили они. - Давай руку, погадаю! Дай маленькому конфетку! Не жадничай! Бог жадных не любит!
Некоторые молодые женщины гадали, но другие опасливо обходили цыганок стороной и шептались, кучкуясь:
-Детей воруют! Да всё воруют, что плохо лежит!
Ванька удивлялся таким разговорам - зачем воровать детей, когда за каждой женщиной ходит целая толпа, мал мала меньше.
Дети побольше, возраста друзей, предлагали сплясать за пятак. Пятаков у друзей лишних не было и Валерка снял свой ремень и предложил встречному цыганёнку сплясать. Тот подозрительно оглядел ребят и протянул руку:
- Давай - спляшу.
- Э-э! Нет, ты сначала спляши! - возразил Валерка, ему явно было жалко ремня.
- Нет! Давай ремень - потом спляшу!
Поторговались и Валерке пришлось уступить. Он отдал ремень и цыганёнок, взяв его, запрыгал, затопал изображая пляску, а потом пропел частушку:
Бригадир, бригадир
Как тебе не стыдно,
Все штаны твои худые,
Помидоры видно.
- Давай пляши ещё! -кричал Атаман.
Цыганенок встал в позу и запел:
Мэ гиём пере дрома
Тэ родав шифера,
- Ты пляши давай! - приказывает Валерка.
Цыганенок опять припрыгивает и поёт:
Барышня пышна
На улицу вышла.
Праву ногу подняла,
Она борову дала!
Друзья развесили уши, а цыганенок пятился, пятился и бросился бежать к табору, как только Валерка попытался выхватить ремень. Мальчишки  побоялись преследовать беглеца, только посмеялись над Атаманом, что зря отдал хороший ремень.
Дома Ванька застал отца, который в компании двух цыган распивал водку. Ванька удивился сходству его с цыганами: такая же черная шевелюра, черная щетина и смугловатая кожа лица, если бы он еще говорил по цыгански, то точная копия, но он знал, видно, только два слова: “хасиём рома“, и говорил его к месту и не к месту. Ванька смутно помнил, что в Серебрянной возле их дома тоже стоял табор и цыган  что-то ковал, и толпа цыганят купалась в озере. Ванька залез на печь и прислушался к разговору. Цыгане жаловались отцу на какого-то Хрущева, который запретил кочевать и  что придётся где-то на юге оседать на земле или пробираться в Румынию. Отец охотно материл власть, что не только цыганам нет житья, но и русским тоже. Где отец спознался с цыганами и как они узнавали его местожительство, осталось для Ваньки загадкой.
Мишке купили велосипед: трёхколёсный, но с цепной передачей и друзья целыми днями на елане по очереди объезжали это чудо техники, не то что  оставили Ваньке цыгане, разбитый трёхколёсник, который переломился по полам, когда Ванька попытался съехать с погреба. Потом они сняли третье колесо с Мишкиного велосипеда и  научились кататься на двух колёсах. А когда осенью Витька приобрёл с рук разбитый взрослый велосипед, Ванька, при отсутствии брата, уже катался на нём, крутя педали под рамой. Правда один раз хорошо брякнулся, разогнавшись под гору в переулке, согнул педаль и сшиб колени и локти о твёрдую землю. Влетело, конечно, от брата, уж Боря постарался - наябедничал. Да и так понятно кто катается в его отсутствие.
В конце лета Витька ходил на охоту и потерял у ружья рычажок, которым переламывают ружьё. Ванька сидел на окошке и рассматривал новые книжки взятые  в библиотеке, а Витька сидел на табуретке напротив и ковырялся гвоздём в замке ружья, пытаясь его открыть. Внезапно раздался грохот выстрела, избу заволокло дымом и Ванька у своих ног увидел дыру в лавке от дроби, часть её  срикошетила в стенку под окном и застряла там. Ванька ничего не понял и, потому, не очень испугался. Брат некоторое время ошарашено рассматривал то ружьё, то дыру в лавке, то Ваньку. Потом он долго уговаривал его не говорить отцу и матери о выстреле, но Ванька и не думал ябедничать. Витька принёс топор и попытался заровнять дыру, но дробь выбила порядочную ямку, которая так и осталась. Потом, повзрослев, Ванька с содроганием вспоминал этот случай, когда он мог остаться без ноги или вообще распрощаться с жизнью. А ружьё Витька с Вовкой отремонтировали и стреляли из него уток.
    29

«Зима. Крестьянин торжествует…» Да, крестьянин хоть не торжествует уж сильно, но не дрожит. Не сдерут две шкуры с овечки, не выдоят корову-кормилицу, не сдерут шкуру с кабанчика, не соберут все яйца от несушки, слава Богу, отменили эти налоги, обещают отменить палочки и платить деньгами. У председателя голова кругом: население села сократилось вдвое, дармовая рабсила разъехалась по Сибири в новые леспромхозы, а их летом привлекали на сенокос и другие работы, когда в колхозе была запарка - «шефская помощь». А тут слух - правда или нет - народ повалил в Казахстан на поднятие целины, принимают всех даже документы не спрашивают, что же делать, как выполнять планы, которые не отменил никто, а наоборот, увеличивают. Ещё дали задание на содержание лисчернобурок, не менее пятидесяти самок. Ужас! Чем кормить такую прорву хищников, где брать сетку на клетки, доски, это же не поросёнок, специалист нужен, а почему бы и поросят не развести, тоже план, а кормить можно, оказывается сопропелью - грязью со дна озер. Продовольственная программа - мать её - объявил Хрущев: надо  накормить народ, наконец. Правильно, не всё же грабить колхозника, выжимая из него все соки жизни. Война так подорвала сельское хозяйство, что народ в деревне отупел от своего рабского состояния и уже не верил газетам, радио и власти.
Ванька учился во втором классе. Кино показывали почти каждый день в новом клубе и гоняли каждый фильм по несколько раз, Чапаева, например, Ванька видел раз пять, но самым любимым занятием его было чтение и рисование. На уроке рисования он рисовал всему классу, будь то листик дерева или домик с кудрявым дымом из трубы. Учительница делала замечания, но Ванька, получив тычок в спину,  брал очередную тетрадку.
Вовка работал на ремонте техники: тракторов, сеялок, плугов и других железяк, а с весны будет работать прицепщиком. Дома он почти не ночевал, повадился ходить к вдове в соседнем доме, матери троих детей: старший - Петька - был на год младше его, ещё две девчонки погодки, лет по семь- восемь, с ними Ванька с друзьями иногда играли в прятки. Но однажды они им показали голые жопы в окно, корчили рожи. Атаман сказал:
- Пусть с ними сопляки играют. Пошли от сюда! Говнюки! - погрозил он кулаком. Но дети быстро забывают неприятности и они играли вместе и дальше, обычно в прятки в их дворе, где было несколько полуразрушенных хлевов и остатки сена.
Витька так же возил воду на ферму зимой, а летом предпочитал не рабо-тать, а ходить на охоту с друзьями, шишковать или собирать клюкву. Но вот его лафа кончилась: отец нанялся летом пасти коров. В колхозе ему выделили лошадь с седлом и Витька стал ежедневно с отцом выгонять рано утром стадо более пятидесяти голов. От села нужно прогнать по дороге километра три между посевами пшеницы и ржи до старицы, что была в луке Шима. Там можно было расслабиться, охраняя единственный выход, разжечь костёр и дымом спасаться от комаров, а стадо пряталось от слепней и паутов в старице и нужно было следить чтобы некоторые наглые коровы не переплыли на ту сторону, тогда вскакивай в седло и скачи вслед, чтобы вернуть беглянок.                Ванька с Борькой почти каждый вечер ходили за молоком к хозяевам коров, кроме денежной платы они наливали литр молока каждый месяц. Молоко они собирали, а вот деньги совсем мало. Отец посылал Витьку в село и он обойдя трёх-четырёх хозяев набирал на бутылку водки и они наловив карасей в озере, под уху выпивали, потом дремали по очереди у дымокура. Когда хлеба заколосились вдоль дороги, отец и Витька уже не справлялись со стадом и вся семья провожала его до пастбища. Утром по холодной росе, босиком, Ванька и Борька с палками подгоняли стадо, а Витька на лошади и отец пешком гонялись за коровами свернувших в хлеб с дороги. Витька прятал ружьё у озера и иногда подстреливал молодую утку или тетерева. Новая их собака хорошо загоняла молодых тетеревов на деревья и облаивала их и уже не трудно было подойти и сбить его выстрелом. Дома Витька хвастался Вовке и Ваньке какая у них умная собака, только овец не любила: стоило одной отделиться от стада, как Туман  - так звали кобеля - был тут как тут и гонял её вокруг стада и среди коров, пока его не отзывали криками или какая-то корова не боднёт. Легче становится осенью, когда уберут хлеба и пасти можно везде и не страшно если какая бурёнка убежит или, наоборот, запоздает прийти домой. Приходилось искать таких блудней по полям, где они кормились на копнах соломы. Ванька иногда оставался на стане на целый день, но комары так донимали, что нет от них спасения даже на верхушке берёзы, куда он однажды забрался, сбросив вниз сапоги, напугав дремавшего отца, который подумал что пацан свалился с дерева. Один раз Витька доверил ему лошадь, чтобы он съездил домой за хлебом. Мерин рысцой потрусил по тропке между деревьями к дороге, кося на Ваньку одним глазом. Подпрыгивая в седле он и не думал подгонять коня, а просто махнул рукой отгоняя привязавшегося паута, конь резко бросился влево, прямо под нависший толстый сучек ивы и Ванька ударился щекой об него, не успев пригнуться, но удержался в седле. Потрогав кровенившую щеку, он остановил коня и хотел вернуться, но передумал и поехал дальше, решив что дома мать лучше поможет, чем отец. Он догадался почему конь так прянул в сторону, Витька бил его плёткой по морде с правой стороны, от чего конь и боялся любого движения справа. Ваньке было жалко лошадку и он скормил ему свой пай хлеба и никогда больше на него не садился.
Витька научился пить с отцом водку, а курили они теперь вместе. Ванька всячески отлынивал от пастьбы, пасти то еще можно, но вот вставать в шесть утра… Первого сентября пошли в школу и его  уже не привлекали к пастьбе, сами управлялись еще два месяца до первого снега.

    30

Собирались отмечать какой-то церковный праздник и у них на печи сушилось пророщенное зерно ржи. Потом Ванька и Борька помогали матери молоть зерно на сохранившихся жерновах. Затем Мать парила его в больших   чугунах и вылив в мешок отвар, подвешивала его к потолку на крюк, где висела зыбка, и выжимала сусло в бочку, закручивая мешок палкой. Налила по стакану Ваньке и Борьке -вкусно. вылив туда запаренный хмель. Когда Ванька бездельничал в выходной, в их избу, вечером, набилось много мужиков и баб. Отец обносил всех пивом, а потом все сели к двум сдвинутым столам и стали пить водку, а потом опять пиво. Ванька, Борька и Галька сидели на печи за занавеской и мать подала им по картофельной шаньге и по пирожку с капустой, «Потом, когда гости уйдут, будете паужинать». - сказала она. Гости сидели часа три-четыре и потом ушли, ушли и родители с ними продолжить у кого-то отмечать Рождество. Дети спустились с печки и стали доедать то что осталось на столе: пельмени, шаньги. На столе стояло ведро с пивом, поварёшка висела на дужке. Ванька, вспомнив какое вкусное было сусло, зачерпнул поварёшкой и выпил - ничего - только горчит, а так - пить можно. Он выпил ещё одну или две поварёшки - этого он уже не помнил. Очнулся он на полу, мать пыталась влить ему в рот что-то, а отец разжимал ему зубы ложкой и матерился:
- Не гимазит!*  Мать-перемать!
Потом его уложили на печь и он мучился там следующий день похмельем. Отец похохатывал, опохмелившись, а мать ругалась.
Вот и уследи за этими пронырами. Ванька получил первый опыт пьянки и похмелья. Теперь он долго не будет пробовать это зелье, как и табак.
Успешно окончив третий класс, Ванька, начитавшись книг про путешествия и приключения книжных героев замыслил побег из дома. Долго обдумывал свой замысел и решил что самый лучший вариант - это плыть на плоту по Шиму до устья, а там как повезёт, может и по Иртышу, повлияли на этот замысел приключения Тома Сойера. Атаман сразу согласился и активно обсуждал с Ванькой маршрут, какие брать припасы и инструменты, как строить плот, Мишка-Хохол отказался, убедительно обосновав, что их сразу догонят берегом на лошадях и дадут хорошую трёпку. Ванька этот вариант обдумал и возражал, что плыть они будут мимо деревень ночами. Мишка-Пермяк сразу согласился и уже готов строить плот, показав половину поперечной пилы и небольшой топорик с резиновой ручкой. Друзья осмотрели инструменты и наказали Мишке наточить их, а они будут добывать гвозди. Моделью им служил паромчик, на котором колхозники плавали через Шим на покос. Они даже подумали угнать паромчик, но отказались от этой идеи: сразу обнаружат пропажу и вниз по реке отправят на лодке людей для поисков. Брёвна они думают найти по берегу, оставшиеся от сплава. Они натыкались на них, когда ходили за птичьими яйцами и на рыбалку. Вот вода упала до летнего уровня они отправились по берегу в поисках брёвен, вооружившись обломком пилы, двумя топорами и горстью гвоздей. Сопровождаемые комарами они некоторое время бродили по ивнякам и нашли только два бревна, вросшие в береговой ил. Как не пытались сдвинуть их с места, у них ничего не получилось, даже сдвинув бревно с места, нужно прорубать просеку в ивняке, чтобы скатить его к воде. Решили найти сухостойную талину и спилить, опять не получилось - ржавым обломком пилы было невозможно пилить и они потюкав маленькими топорами толстую иву, поняли что их грандиозное путешествие не осуществимо. Они развели костёр и стали есть захваченные из дому хлеб, обсуждая неудачную попытку в постройке плота. Ванька обвинил Мишку в плохой подготовке инструмента, а Валерку в безделье, а друзья обвинили его в большой фантазии и неосуществимости его проекта и отсутствии хорошей палатки, ведь их заедят комары, особенно ночью, когда нужно отдыхать, а Ванька хорошо знал что такое комары, но почему-то не учел в своих планах защиту от них. А как жили его любимые герои на острове широкой реки Миссисипи, почему их не ели комары? Разочарованные они разошлись по домам, но Ванька не переставал мечтать о путешествиях и думал, что когда вырастет то будет путешественником, исследователем далёких земель или великим охотником. Отец рассказывал как он в Горном Алтае охотился с другом по договору от колхоза целую зиму на белок, горностаев, куниц и рысей. Их завезли на вьючных лошадях с продуктами на четыре месяца. Как они к весне голодали, когда кончилась мука и крупа и ели только белок и редко: глухаря или рябчика. Весной они сделали плот и сплавились по Катуни, до колхоза и чуть не разбились о камни на перекате. Ружьё ему Витька не давал и прятал от него всегда, особенно на этом настаивала мать:
- Они с Атаманом перестреляют друг друга, дураки.
Ваньке с Валеркой приходилось довольствоваться изготовленными самолично луками и стрелами из лучин с наконечниками из консервной банки.
Приехала к Валерке мать в гости с дочкой лет пяти, такой кралей: в белом платье и бантом больше головы. Валерке привезла матроску с синим воротником в полспины и бескозырку с золотой надписью: «герой». В током виде он и пришел к Ваньке и они пошли по селу. Атаман пускался бежать вокруг Ваньки и спрашивал:
- Развеваются ленточки?
- Как у настоящего моряка! - подтверждал друг.
Сделав крюк, по переулку вышли на «заднюю» улицу и Валерка опять бегал кругами, потом взял с дороги какую-то палку и запустил, по взлетевшим с дороги, воробьям. Палка, как бумеранг, описав дугу, пролетела сквозь куст черёмухи в палисаднике и угодила в окно. Послышался звон разбитого стекла и друзья бросились бежать во всю прыть на свою улицу. У хозяйки не было никаких сомнений, что окно разбил хулиган Валерка-Атаман и ему надавала затрещин «любимая» мамочка.
- Приехала! - возмущался Валерка. - Привезла Любочку, ненаглядную. Не могла мужика привезти. Остяка того… который! Мы бы с ним…
Валерке можно посочувствовать: всё бабка, да бабка, тут мать приехала и опять с девчонкой.
Тут утонул припадочный сосед - ушел на рыбалку и не вернулся. На другой день человек десять взрослых и орава ребятишек пошли вверх по Шиму искать его. Нашли место где он обычно рыбачил, две удочки на берегу, банку с червями, а его нигде не было. Кинули в реку деревянную икону, по уверению какой-то бабки икона обязательно остановится на том месте, где лежит утопленник, но икона так и доплыла до села нигде не остановившись. Целый день мужики прочесывали ивняки по берегу и прекратили поиски - летом каждый час дорог. Через четыре дня утопленника нашел рыбак - инвалид без ноги - рыбачивший на долблёной лодке и ловивший только щук с боталом* и сетью. Раздувшееся тело прибуксировали на лодке к парому и тут на берегу обмывали. Друзья попытались подойти поближе, но испугались запаха и вида утопленника, убежали на берег и сверху наблюдали пока его не погрузили в гробу на телегу и повезли на кладбище. Целую неделю они не купались - боялись, да ещё говорили что к утопленнику присосались налимы. Когда Ванька рассказал про это отцу, тот посмеялся над такой байкой.
- Налим летом спит под корягой или в норе, а питается и мечет икру зимой, особенно любит ершей, - объяснил он. -Не верьте бабским выдумкам.   - хохотал он. - Налимы - вкусная рыба.

       31

Валерка соблазнил Ваньку во время сенокоса поехать  с колхозниками   возить копны.
- Там бесплатно кормят от пуза мясом и чай пей сколько хошь с сахаром, - рассказывал он.
Ванька был не уверен в бесплатной еде, но зато знал, что комары и пауты не дадут житья, согласился за компанию и Валерка договорился с бригадиром чтобы за ними заехали утром. Уже в шесть часов телега с бабами и мужиками остановилась у Ванькиной избы и он заблаговременно разбуженный матерью, сонный уселся на телегу и обоз углубился по дороге в лес. Ехали около часа, стали попадаться луга со стогами сена, копнами и они остановились на берегу речушки, где был сколочен длинный стол с лавками из досок, рядом кострище с закопченными вёдрами. Тут выпрягли коней и, привязав к хомутам мочальные верёвки, трое пацанов верхами поехали к копнам, где уже трое мужиков начинали новый стог. Женщины сгребали валки и укладывали сено в копны. Ванька подъезжал к копне и женщина обхватывала верёвкой копну и свободный конец привязывала петлёй за гуж, черенком грабель придерживала верёвку, пока копна не тронется вслед за лошадью. Копну волочили до стога, где Ванька, не слезая с коня, дёргал за петлю и вытягивал верёвку из под копны и ехал к очередной. Так однообразно, под гудение паутов и писк комаров они возили копны три, четыре, пять часов. Мужики устраивали редкие перекуры когда заканчивали очередной стог, тогда и копновозы отдыхали не слезая с лошадей, отгоняя паутов ветками. Солнце жарило с чистого неба, закричала баба от стана, стукая палкой в пустое ведро, все потянулись туда.
- Напоите коней и обедать! - крикнул мужик.
Кони как будто понимая, что впереди отдых, крупной рысью, а потом и галопом помчались к стану. Ванька пытался удержать разогнавшегося коня:
- Тр-р-р! - кричал он, натягивая повод, но конь только скакал шибче, догоняя Валеркиного коня, который тоже что-то кричал, съезжая на шею и хватаясь за гриву. Промчались мимо стана. Ванькин мерин поддал задом на скаку и он оказался на косматой шее. Конь мотнул головой и Ванька полетел  на землю под ноги. Он отпустил повод и перекувыркнувшись растянулся в траве. Рядом промчалась третья лошадь без всадника. Ванька вскочил, крича:
-Тр-р-р-р!
Впереди Валерка бежал следом за убегающими лошадьми, подошел, прихрамывая, Мишка и они рысцой молча побежали следом за беглецами. Нашли коней в конюховке под навесом, где они отдыхали в  тенёчке. Им удалось их поймать и, взгромоздившись на хребты,  отправиться обратно на покос. Они потеряли часа четыре на всё про все. Мужики сразу впрягли их в работу.
Вот тебе вкусный бесплатный обед и чай с сахаром. Надвигалась туча и метальщики торопились сметать больше сена и друзьям приходилось рысью подвозить копны. Повариха принесла им по ломтю хлеба. Закапал дождь и мужики, заметав очередной стог, стали запрягать лошадей в телеги, чтобы ехать домой. Ванька трясся на телеге. ища удобное положение для сбитых в кровь ягодиц, и думал, что ни завтра, ни послезавтра не поедет возить копны, не нужен ему бесплатный обед. Валерка, наверное, думает так же, ишь молчит, даже не отвечает на насмешки мужиков.
Дома Ванька сразу сказал матери, что завтра не поедет и чтобы она его не будила, а на другой день и еще пару дней он ходил нараскорячку. Ни Валерка, ни Мишка больше не поехали на сенокос. Мать, поняв в чем дело, ругалась:
- Посадили ребятишек без сёдел, хоть бы потники* постелили, ****и! Кто так на вас работать будет! А если бы покалечились? - Кто-то, видно, рассказал, как они попадали с лошадей.
Друзья ещё долго спорили, кто из них погнал коня первым и кто первым свалился и почему. Кавалеристы! Действительно повезло: никто не покалечился. Но Ванька не тут так в другом месте ушибся.
В конце лета, перед школой, гурьбой бродили за деревней. Мальчишки играли в казаки-разбойники,  а соседские девчонки просто путались под ногами. На поле колхозники убирали лён: вязали снопы и складывали их в  высокие стога - клади. Мальчишки по углу умудрились забраться наверх и там барахтались и дурачились, пытаясь спихнуть друг друга вниз. Мужики в самом конце поля укладывали очередную кладь и увидев, что ребятня разбивает уложенные снопы, решили их прогнать. Лесом подкрался Иван-Черный и выскочив с палкой закричал:
- Я, вот вам!
Пацаны посыпались вниз, а Ванька прыгнул сверху и неудачно ударился  пяткой о землю и  побежал с горяча вместе со всеми в колок. Выбежав на дорогу он уже не смог наступать на ногу: пятка стала распухать и Ванька, похромав вслед за всеми, сел на дорогу морщась от боли. Подошли друзья и соседские девчонки: Галька и Нюрка.
- Вы идите, а я ногу зашиб и помаленьку похромаю. Валерка, ты мне палку принеси.
Ребятишки ушли и Ванька опираясь на палку похромал следом. Немного погодя навстречу пришла мать - Нюрка или Галька наябедничали.
- Чего, паразит, сделал? Добегался! - Она взяла его сбоку подмышку и повела домой. Мать сразу стала делать примочки с мочой на опухоль и так он прыгал с палкой целую неделю, в школу пошел хромая, и еще долго нога болела, если побегать или долго ходить.
Тут Вовку призвали в армию и два дня он с друзьями выпивал то дома, то у таких же новобранцев. Мать заплакала только тогда, когда они садились в машину. отец был пьян и даже не вышел провожать. Ночью он как обычно скандалил: стучал кулаком по столу и достучался, что отломил край. Протрезвев, долго удивлялся, как это у него получилось: доска-то толстая.


                32

Ещё весной Валька уехала с подругами - Надькой, Шуркой и Варькой - в Казахстан. Писала потом в письме что работают на хуторе доярками, шесть километров от центральной усадьбы. Получают по пятьдесят и более рублей в месяц - неслыханные деньги - каждую неделю имеют выходной, есть подменная доярка, но нужен заведующий фермой и ещё один скотник и не согласится ли отец с семьёй переехать в Казахстан, жильё есть рядом с их общежитием. Валька отлично знала, что отец фактически неграмотен, хотя читать и писать умеет, что в семье двое учеников и им нужна школа. Отец ответил, продиктовав Витьке письмо, что согласен. и как только выкопают картошку, он напишет и пусть присылают машину. Ванька об этом ничего не знал, и в конце сентября к ним подкатил новенький ГАЗ-51.
Как не хотелось Ваньке уезжать от друзей, пришедших его провожать, но куда ему деваться от семьи. Погрузили нехитрый скарб, почти всю машину заняла картошка. Мать, с опять народившимся в сентябре ребёнком - девочкой - поместилась в кабину, туда же посадили двухлетнего Валерку, остальные разместились в кузове на укрытой тряпками картошке. Ванька самолично передал верёвку, привязанную за шею Тумана, Валерке и пожав по взрослому руки друзьям залез в кузов со слезами на глазах. Машина тронулась и через несколько минут село скрылось за лесом.
А я? Я сидел на крышке сундука и тоже махал несуществующей рукой удалявшейся деревне. Я не мог остаться один. Я, правда, подружился с тем противозным домовым и с другими соседями. Они меня тоже называют домовым, с чем я категорически не согласен - но это другая история. Я виноват перед Ванькой и буду сопровождать его до совершеннолетия. Как я тогда   прозевал заряд дроби? В самый последний момент толкнул под локоть Витьку. Вот ведь дурень! То велика ему жалко, то ружья, а уж папочка - это что-то! А как я не поехал на покос? Уж остановил бы лошадей, напустив на них какую никакую тень или вихрь - уж сообразил бы. Вот и оставайся у благополучного очага, а их кто опекать будет? Я-то знаю, что там в степях будет лучше, но не намного, и опять отец не подумает, а когда его прижмут, год пролетит.
Вот и катим по осенней дороге, среди золота листвы, закручивается она, опавшая, вместе с пылью за зеленым бортом и снова ложится на сухой и пыльной дороге. Как-то повезло с погодой и мы проскочили неухоженные проселки мимо Серебрянной, мимо Викулово, Абатска на Омск, где и заночевали у родни шофера. В Омске живёт тётка -родная сестра отца - но она на другой стороне Иртыша, а им туда не нужно, они поедут по этой стороне до места.
Чудно - степь началась. Видно на многие километры по сторонам, какие-то низенькие кустики в низинах, колышется седой ковыль по взгоркам и серость, серость неба и степи. Поперёк, как волк серым клубком, что-то бежит вон там и там тоже.
- Что такое? Что за зверь?
- Не зверь это, а трава - перекати-поле называется, -- объясняет отец выглядывая из-за борта и откидывая с головы одеяло.
Вечереет. Проезжаем центральную усадьбу совхоза.
- Приехали! - Кричит шофер, высовываясь их кабины. - Шесть километров осталось!
И мы едем уже почти без дороги по степи. Слева видна пойма Иртыша заросшая ивняком, хоть какая-то растительность похожая на деревья. Впереди показались строения. Какие строения? Невысокие обмазанные глиной хаты, как в кино, но там хотя бы крыши соломенные, а тут и крыши из глины. Поодаль длинное строение - база - ферма по нашему или хлев большой.
Машина проехав одну землянку, остановилась у другой, более длинной, без пристроек и сараев.
- Приехали! - говорит шофер матери и жмет на бибику. Никого нет.
- Куда вы нас привезли? - удивляется мать, не решаясь выйти из кабины. - Где жить-то будем?
- Ничего!- говорит шофер. - Землянки тёплые. Вон вам и угля привезли и дров. - указал он на кучу угля и берёзовый сутунок, лежащие у средних сеней. - Выгружаемся!
Появилась Валька и еще одна девка, потом низенький, в ватных штанах, узкоглазый казах, больше похожий на пацана, ещё один мужик. Мать, наконец, вышла из кабины, с кузова попрыгали остальные и вошли в предназначенное им жилище. Слева печь, аккуратная с плитой, впереди два окна, справа голая кровать с панцирной сеткой, пол глиняный, ровно вымазанный, побелено хорошо, потолок с наклоном и сквозь побелку видны рёбра плетня, стены, оказывается, из дернины, толщиной около метра. Справа общежитие, слева живёт тот мужик, украинец с женой, а маленький казах с семьёй в отдельной землянке.
  Валька стала затапливать печь, объясняя матери назначение угля и как его растопить, а мать стояло в углу с ребёнком на руках и молча плакала.
- Как жить в такой избе! Пола нет, подполья нет! Какой-то землёй печь топят.
- Ничего и к кизякам привыкнешь. - успокаивает Валька.
Быстро разгрузили машину и шофер, хлопнув дверцей укатил.
Да! Я тоже потрясён. Где тут обитать нашему брату -домовому, или мне лешему. Ветер подует и унесёт меня в пустыню. Преувеличиваю, конечно! Но нашим братом не пахнет - точно. Я угнездился на новой для меня печи и скоро тепло потянуло по избе, хотя какая это изба - землянка, не мазанка же на хохлацкий манер, или хата. Так и стали говорить - хата. «Пойдём до хаты», пойдём на «базу» - значит на ферму.
Пока варилась картошка, Ванька сходил в гости к Вальке: такое же помещение, только четыре кровати и стол с радиоприёмником, да три окна, а не два как у них. Сварили картошку, Валька принесла полведра молока, а Витька натаскал сена и постелил на пол, где они теперь будут спать. Сосед пришел - Микола - с бидончиком браги, говор у него украинский певучий, приезжие почти ничего не понимали. Посидели при хорошей лампе и на принесённых стульях от девок с общежития. Ваньке, и не только ему, молоко не понравилось - какое-то горькое и пахнет чем-то. Валька уговаривает:
- Пейте! Это ничего, что горчит - полынь это. Травы хорошей нет в степу, вот коровы и едят все что не попадя. Вот на базу поставим: на сене нормальное молоко будет.
Тут и ночь наступила и спать пора.

     33

Утром Ванька вскочил вместе с матерью и одевшись пошел на разведку. Уже совсем рассвело и низкое солнце еле-еле просвечивалось сквозь какую-то мглу, было тихо. Ванька осмотрелся и увидел в отдалении стадо коров, всадника на лошади и людей. Он решил что в первую очередь надо сходить туда. Прошел мимо хаты казаха и через низину подошел к стаду. Девки и казашка доили коров, сидя на низеньких скамеечках, покрикивали на коров, «Стой! Холера  тебя возьми!»… « Куда! Стой, Зорька!»,  казах ездил по кругу вокруг стада не давая коровам уходить в степь, даже тем, что подоены. Ванька  удивляется, как этот низкорослый казах взбирается на коня, даже он, Ванька, ростом с этого мужика  без подставки не может взобраться в седло. Надоив ведро молока, женщины  мерили молокомером и выливали во фляги, через марлю. Кричали: «девять или восемь», а Валька достав клочок бумаги их халата записывала и продолжала доить.
- Будешь молоко пить? - спросила она Ваньку, увидев его.
Ванька подумал и отказался.
Вдали виднелись телеграфные столбы: там большак - дорога на юг в район. В сторону Иртыша виднелись какие-то строения. Ванька спросил, что там и Валька сказала, что там навесы для свиней, которых привозят на лето.
Обойдя стадо он пошел к ферме. Длинное низкое помещение со столба-ми подпиравшими кровлю со стропилами и положенными на них всё тем же плетнём и полуметровым слоем глины,  стены тоже из дернины, узкие редкие окна и кормушки из того же плетня с цепями. Ванька прошел до конца, где было отгорожено небольшое пространство досками, непонятного назначения, и вернулся к большим распахнутым воротам. База стояла на невысоком берегу какой-то заполненной водой низины, простиравшейся до ивняков, где, наверно было озеро или речка, множество уток чернело на воде. Ванька спустился вниз к воде среди куч навоза, который громоздился везде вокруг  фермы, Было мелко и сквозь воду торчали кустики травы, а вправо, в отдалении виднелось озеро под крутым берегом. Ванька пошел к хате, из трубы которой вился дымок и ему захотелось есть, он еще постоял у входа рассматривая вдали правый высокий, изрезанный оврагами, берег Иртыша.
Отец подвешивал зыбку  к матице, мать чистила картошку и ворчала:
- Вот куда она нас сманила? А как хлеб печь? Разве это печка! Заслонку нельзя закрывать! А как зимой - всё выстынет и щелкай зубами, а ребятишки на полу. Ох-о-хо-о! Подержи хоть Валерку, видишь орёт!
Отец берёт Валерку, садится на кровать и подбрасывая его на коленях поёт «Комаринскую»:
Эх, Комаринский мужик,
Он бежит, бежит, попёрдывет.
Своё мудышко подёргивает:
«Не моё это мудо - Мудо кожаное,
В табаке было заложенное.
Валерка улыбается, подскакивая на коленях, отец усаживает его на кровать и пытается встать. Валерка орёт в голос, ему вторит проснувшаяся Любка.
- Ну, проснулись, белохудрые, - ворчит отец и опять качает Валерку на колене и скороговоркой бормочет:
Шило-ботало
По лесу летало,
В рощу упало.
В роще медунки,
Курицы кладунки.
- На, покачай его, - увидев Ваньку, говорит Отец и садит Валерку на кровать. - Мне надо узнать, кто повезёт молоко и с ними в контору ехать: устраиваться на работу с Витькой.
- Начальник выискался! - бормочет мать, кормя грудью Любку. - Завёз в пустыню!
Отец уходит. Ванька зыбает на кровати Валерку и думает, что действи-тельно какое-то неуютное место и как попадать в школу. Он же проучился в чет-вертом классе целый месяц.
Ванька уже знает, что молоко возят на бричке каждый день в совхоз. Отец пришел и стал собираться. Витька поедет в следующий день - на бричке просто нет места. Заходит парень и спрашивает, готов ли отец. Парня зовут Павел, тоже хохол по фамилии Охроменко. Маленькие глубоко посаженные глаза, непонятно какого цвета, на загорелом лице. Он живёт у Миколы через стенку. Говорит чисто по русски, но Ваньке он не понравился - не поймёшь куда смотрит.
Всех Ванька увидел, кроме жены Миколы и старухи, что живёт с казахом Урузбаем.
Пришла Валька и они с матерью занялись выпечкой хлеба, но сначала она повела Витьку, Ваньку и Борьку в степь с мешком и показала как собирать сухие коровьи лепёшки. Их собирают все жители хутора каждый день, им пришлось порядочно походить по степи, чтобы набрать почти мешок «кизяков».
Мешка хватит чтобы сварить обед и накалить печь, так чтобы спечь три-четыре булки хлеба стандартной формы. Мать охает и ругает Вальку:
- Привезли! На говне хлеб пекут! Охо-хо! Уголь-то больше жару даёт -вчера вон плита ажно красная была.
Валька посмеивается и успокаивает мать:
- Привыкнешь. А углём не испечёшь: трубу-то нельзя закрывать - угоришь. Углём-то зимой только топят, а местные круглый год кизяком топят, видела штабель у соседа - это он на зиму заготовил.
Ванька точно видел эту круглую кучу аккуратно уложенного одинаковых коричневых кругляшей.
- А, что они такие толстые? -удивляется Ванька.
- Они их в тазу делают, потом на солнце сушат, а мы не делали, будем углём топить, а хлеб можно и соломой испечь.
- Соломой? - удивляется мать. - Какой от неё жар?
- Ничего, с полчасика покачегаришь и готово.
- Чо только не придумают люди! И живут!
- И неплохо живут. Не то что там в колхозе - нищета.
Так они переговариваются и суетятся у плиты: Валька печёт на сковороде лепёшки на свином сале и угощает ребятишек, вкусные получились лепёшки.
Витька собрал ружьё и собрался на охоту, сетуя что всего два патрона, а уток вон сколько плавает. Ванька усомнился в удачном его походе на уток.
- Как подкрадёшься к ним: ни кустика, ни пенёчка.
- Может подпустят. - говорит Витька и уходит.
Ванька бродит вокруг хутора с черной собакой Миколы и постепенно подкрадывается тоска от унылой равнины, от посвиста в будыльях полыни  ветерка, от катящихся по степи перекати-поля. Сейчас бы они с Атаманом пошли в библиотеку и порылись бы на полках в книгах, под недовольными взглядами библиотекарши. Ванька ходил в библиотеку почти каждый день и она, вычеркивая в карточке книги, говорила:
- Неужели прочитал?
- Прочитал.
- Ну-ка расскажи.
Ванька, недовольный допросом, пересказывает с пятое на десятое «Подвиги Геракла» и пытается с детского отдела перейти во взрослый.
- Не ройся там: рано тебе ещё те книги читать.
Ванька пытается унести три четыре книги, но она записывает только две.
Ванька заметил в общежитии у девок какую-то книгу и решил спросить у Вальки, а пока ходил по изрытому свиньями берегу. Вон и они: два здоровенных борова лениво переворачивали пласты дернины у кромки воды.
Появился вдали Витька, конечно, он ни кого не подстрелил.
- Уток тьма! - говорит он. - Вот сделаю скрадок, тогда я им дам жару. Завтра в магазин зайду, может порох и дробь есть.

                34

Потянулись однообразные холодные осенние дни. Пролетает снежок. Большой трактор С-80 притащил два больших зарода соломы и два сена,  скот загоняют в базу. Вот и снег ночью выпал, теперь коров доили там с фонарями. Витька с Павлом после дойки вывозили навоз на двух быках, запряженных в сани. Ванька рассматривал деревянную конструкцию у саней с одной оглоблей в первые дни и не мог понять, для чего она предназначена -- это было ярмо. Навоз вываливали тут же вокруг фермы, а зимой просто на лёд, чтобы весной унесло. Потом завозили сено и солому, а доярки разносили по кормушкам. После утренней дойки стадо выгоняли на водопой, зимой к проруби, которую раздалбливали Микола или Урузбай. Отец ходил на дойку и замерял молоко, потом его везли в совхоз. Ванькина обязанность была расчертить тетрадный лист на строчки по количеству доярок и вписать надой, эта бумажка ехала вместе с молоком, а в конце месяца составлялся табель и кассир с возчиком привозил раз в месяц всем зарплату. Такие нехитрые обязанности были у отца, доярки знали своё дело, скотники тоже, никого не нужно подгонять и указывать. Ванька понял, что им с Борькой в этом году в школу не попасть и он не заикался про неё, а Борька тем более - ему в первый класс.
Первая пурга принесла новую работу: ветер дул всю ночь с такой силой, что кажется унесёт все эти хилые постройки и размечет по пустынным просторам. Утром всем хутором с лопатами пошли против ветра к базе и не нашли её. Снег летел горизонтально, ослепляя. Наконец Микола наткнулся на вентиляционную трубу сделанную из дощечек, всего таких труб было четыре. Низкорослый Урузбай почти в плавь ползал в своих ватных штанах по снегу и вдруг пропал.
- А где казак? - прокричал отец в пургу. - Вот только что был! Куда делся! Эй!
Откуда-то из далека послышались неразборчивые крики, все завертелись на месте пытаясь определить источник крика. Тут прямо на глазах исчез под снегом Павел и все бросились к провалу от куда кричал парень:
- Здесь ворота! Надо копать!
До полудня шла борьба со снегом с переменным успехом, потом только началась дойка, а мужики не переставали лопатить снег, который продолжал за-носить их труд. Ветер стих только к вечеру и отец не знал что делать, а Микола знал:
- Ночью пошлют бульдозер и дорогу расчистят, а молоко зарыть в снег.
Так поняли его хохлацкую речь.
Начальство, конечно, знает в каком положении оказываются люди на хуторе после пурги. Ночью пришел бульдозер тот же С-80, расчистил подъезд к базе, подходы к хатам и ночью же уехал обратно. Молоко увозили двумя рейсами.
После первой получки купили мешок хорошей муки, сахару и других продуктов. Мать уверенно пекла хлеб на соломе, купили у Миколы сало, вернее пытались купить.
- Да зачем мне это сало. - говорил он. - Берите сколько надо.
Они с отцом потчевали постоянно друг друга брагой, которая не выводилась. Картошка засыпанная под кровать, начала расти - ямы-то нет. Что успели съели с доярками, а уже дряблую отдали Миколе, у которого уже были два маленьких поросёнка в отгороженном в сенях закутке. Мать ворчала:
- Что будем садить на будущее лето? Почему бы яму не выкопать было?
Отец машет рукой:
- Доживём увидим, а какая яма тебе, нет ни палки на растопку. Яма тебе!
Действительно никакого огорода поблизости не было. Метрах в ста от хаты был какой-то невысокий вал из дернины, размытый дождями. Потом Микола рассказал, что был до них управляющий, вот он и соорудил эту загородку и посадил там несколько вёдер картошки и ещё что-то. Летом разразилась гроза и ураганный ветер погнал стадо из степи к хутору и все сто голов остановились в затишке в огороде, почти сровняв стенку из дерна с землёй. Он, Микола, покупает картошку у жителей совхоза а поросят откармливает зерном, а летом они сами находят корм у воды  в степи, только вечером прикармливает, чтоб не забывали своё место. А зерно привезут шофера, только скажи.
- Тоже бы кабанчика надо будет купить. - говорит мать. - Но теперь уж на лето.
- Конечно купим, - соглашается отец. - Вовке бы надо сала послать, как он там  на солдатской каше.
Посылка послана с салом и карамелью. Вовка отписал, что такого сала его командир в жизни не видел. Вовка служил в конвойных войсках и писал что постоянно в разъездах, но думает что это не долго, к весне он присмотрел себе тёплое местечко благодаря салу. Весной он писал что служит сапожником и благодарил отца, что его наука не пропала даром и он теперь сам себе хозяин, никакие построения и ученья его не волнуют.
--Вот молодец! - хвалит его отец. - Не даром я ему толмил*: « Учись - пригодится! Ишь как обернулось!»  А ты не хотел даже валенки подшивать, не то что сапоги шить. - говорит он Витьке. - Вот пойдёшь в армию-то со своими пятью классами-то, что делать будешь? Будешь землю лопатить! Или камни долбить!
- Ты, папка, сам всё бросил. У тебя у самого ни колодок, ни инструменту нет. Сейчас проще купить, а валенки я подошью, - отвечает Витька.

   35

Зима попеременно то заметала пургой, то баловала морозной ясной погодой. Ванька в основном сидел дома или в общежитии у девок. Радио они не разрешали ему включать, а когда включали сами, то только «Маяк» с бесконечными песнями, повторяющимися ежедневно по несколько раз. Книги все прочитаны на несколько раз и он каждый раз кому-то заказывал взять в Северном хоть одну-две в библиотеке, но редко кто привозил, наверно, в библиотеке никто записан не был. В школу они так и не попали с Борькой. Младшему и делов то нет до школы, а Ванька часто задумывался, что пропущенный год будет не в пользу, но ни разу не завёл разговор о школе, только ближе к весне приехали две женщины и долго о чем-то говорили с отцом и матерью, а Ванька, как обычно, сидел у девок в общежитии, потом мать возмущалась:
- Приехали! Вот и везли бы вас (Ваньку с Борькой) в школу на машине-то, а мы чо их кажинный день возить будем, в буран и мороз на лошади или на быках, что ли. Остолопы! Чо делать то?
- А чо теперь. Год-то пропустили, теперь только к следующему году, что-то надо думать, учить-то надо, конечно. -соглашался отец.
В морозные ясные дни по степи не очень далеко ходили лисы и грандиозно прыгали, ловя мышей под снегом. Ванька несколько раз любовался ими и жалел что Розку, собаку Миколы, застрелил Павел из Витькиного ружья. Дурак! Ванька ещё больше невзлюбил этого парня с мрачным взглядом куда-то в сторону, да ещё Надьку ударил и разбил ей нос до крови. Он пытался ухаживать за ней и Ванька часто был свидетелем их ссор. Однажды она закрылась на крючок и не пускала его, а он долго стучал и упрашивал её открыть. Наконец девкам надоела эта стукотня и они попросили Надьку открыть и если что заступятся за неё. Надька открыла и Павел, вскочив в комнату, без разговору ударил её и девка, заревев, умылась кровью. Все вскочили, и под руководством Вальки, в тычки выпихали с матерками парня. Опять закрылись на крючок и стали помогать Надьке унять кровь из носа. Павла они долго не пускали в общежитие, а он несколько раз извинялся то перед Надькой, то перед всеми. Потом как-то забылось и он снова стал ходить и заигрывать с Надькой.
Придумали они с Витькой напугать девок. Нашли где-то трубу и из Ванькиной квартира под кроватью пробили дырку через стенку в общежитие, труба вышла как раз под кроватью Вальки. Ванька наблюдал за этим действием, и тоже был заинтересован в результате, пообещав молчать, ругалась только мать, что стенку портят. Витька пообещал на другой же день замазать дырку. Вечером девки пришли с дойки и стали затапливать печь, умываться и переодеваться. Ванька сидел на стуле у стола и слушал мурлыканье радио, незаметно убавляя звук и сдерживая смех. Вдруг из под койки раздался рёв, рычание и ещё какие-то дикие звуки. Девки подпрыгнули, которые были ближе к койке отскокчили к печке, взвизгнув. Валька, опомнившись, подскочила к койке и, задрав одеяло, с опаской заглянула туда и, ничего не обнаружив, растерянно огляделась. Ванька, наконец, расхохотался и Валька, догадавшись, снова заглянула под кровать и обнаружила дырку с торчащей трубкой. Матерясь она выскочила и ворвалась к матери, застав Витьку и Павла лежащими на полу головами под кровать. Отругав их она тут же заставила их вытащить трубку и вернувшись, рассказала девкам о шутке парней. Они отодвинули кровать и вечером замазали дырку глиной, которая была приготовлена, на всякий случай и стояла за печкой в тазу, Витька тоже замазывал дырку на следующий день с другой стороны.
Наступал Новый год и Ванька вспомнил про ёлку в Шишкинской школе, а где взять ёлку в унылой заметённой сугробами степи, за ветками тальника к речке Орловке не проберёшься без лыж. Ванька вышел и оглядел окрестности хаты: голая равнина под мутным небом, предвещающим очередную пургу, не притягивала взгляда. Ванька заметил торчащие из сугроба вершинки полыни, где по осени прятался соседский кот и бродила старая казашка с кувшином. Он взял лопату и, проваливаясь по пояс, добрёл до полынных кустиков. Откопав и отломив четыре сухих будылок с маленькими шишечками семянок, он принёс их домой и поставил в литровую стеклянную банку.
- Ну, и зачем тебе этот веник? -спросил Витька, сидящий на куче соломы у печки и курящий папиросу.
- Ёлка будет! - ответил Ванька гордясь своей выдумке.
- Игрушек-то нет.
Вмешалась мать:
- Делайте сами. Эх, посмотреть бы сейчас на ёлочки, берёзки - грустно сказала она и посмотрела на заиндевевшее окна.
- Фантиков повесим, - решил Ванька. - Где у нас конфеты? Все равно в брагу кинете. Давай мамка, будем разворачивать.
Несколько горстей сливовой карамели были развернуты, фантики разглажены и повешаны на нитку как флажки. Обёрнутые этой гирляндой будылья полыни преобразились, а Витька вспомнил что в сене попадает тростник или просто, камыш, а из него можно сделать красивые фонарики. Он сходил и отыскал в сене несколько целых камышин. Они с Ванькой при помощи ножниц и ниток сделали четыре фонарика и тоже повесили их на «ёлку».
Пришли девки и Ванька с гордостью показывал свою ёлочку.
-Надо же, додумался! Жалко настоящей нет!
Маленькая радость возможна везде. Пришел Микола и тоже любовался «ёлкой», повторяя: - Гарно, гарно
Весной к Урузбаю приехал какой-то родственник и попросил Ваньку утром помочь ему сводить на водопой лошадь,  сам он ехал на второй и еще вел за недоуздок третью. Подсадив Ваньку на молодую кобылку, они рысью погнали к проруби. Ванька ожидал обычную тряску на жестком хребте коня, но тут - удивительное дело - он сидел как на табуретке и его только покачивало из стороны в сторону. Вернувшись домой он рассказал про удивительную лошадь отцу.
- Э-э! Это иноходец! Редкая порода, очень редко встречается и высоко ценится. - объяснил отец и даже пытался на пальцах изобразить как бежит иноходец.
На мусульманский праздник, наверно, был Навруз, а может другой, Ванька не запомнил какой, их всех пригласили в гости к Урузбаю. Тот жил в такой же землянке как и они, но была пристройка, где стояли лошади, а в самой землянке печь была почти  посредине и в неё был вмазан большой котел вместо плиты, рядом стоял столик на низеньких ножках, вдоль стен на ковре сложены горкой одеяла и подушки, а земляной пол сплошь застелен кошмой и никаких кроватей, лавок и стульев. Все сидели вокруг стола на кошме кто как мог, кто, как казахи, скрестив ноги «по турецки», кто, как мать - боком, почти спиной к столу и постоянно меняя позу и вздыхая, кто на коленках, как Ванька, Борька и Витька, только отец сидел как казахи. Хозяйка доставала из котла конину большими кусками на большой медный поднос, хозяин резал на куски и раскладывала мясо по тарелкам, добавляя крупно нарезанную лапшу и жирный бульон, бешбармак - называется это блюдо. Все получили такую порцию, в общем блюде лежал хлеб и в другом горкой бабурсаки - варёные в жиру или масле колобки из теста. Отец и Витька пили водку, а хозяин со своим родственником - кумыс, который хозяйка разливала из ведра поварёшкой по пиалам. Ванька тоже попробовал этот молочный напиток и он ему не понравился: кислый и пахнет чем то, как вроде навозом, мать тоже отказалась от него и пила потом чай, пытаясь подсунуть жирные куски конины то отцу, то Ваньке, то вообще спрятать их под кошму, так как хозяйка постоянно подкладывала мясо в тарелки. Хозяева с большим аппетитом поглощали конину при помощи рук и ножа, обтирая текущий жир с ладоней об уздечки и другую конскую сбрую, лежащую у них на коленях или за спиной. Мать перешла на чай с бабурсаками и тут хозяйка постоянно наливала в опорожненную чашку новую порцию чаю со сливками не слушая протест, «что больше не хочу и мне хватит«, пока отец не подсказал, что нужно перевернуть чашку кверху дном. Ванька тоже налегал на вкусный и сладкий чай с бабурсаками, после того как съел большой кусок конины и выхлебал тарелку лапши.
Дома долго вспоминали угощение у казахов, какая была обстановка необычная и как много едят мяса казахи, только отец не удивлялся а посмеивался:
- Это они раза два-три в год едят так много, а обычно живут на чае и ба-бурсаках.
Весенний отёл коров прибавил разнообразия в их рацион: варили молозиво - первое молоко после отёла --сваренное оно становилось густым и его резали на порции ножом или ложкой, но это блюдо быстро приелось, только Шурка долго варила себе отдельно его и с удовольствием ела.
Весной Ванька поймал суслика, которых было много в окружающей степи, и принеся домой выпустил в комнате. Суслик шмыгнул под кровать и пока Ванька обедал, успел вырыть норку в земляном полу и скрыться в ней. Ну, ладно, решил Ванька, вылезет - поймаю. На рассвете на мать посыпалась земля, она вскочила с кровати и увидела зад суслика который, помахивая хвостиком, выгребал землю из норки над кроватью. Мать стукнула его ладошкой и тот скрылся в норке.
--Как хошь доставай свою крысу! - ругала мать Ваньку. - Смотри, куда вырылся!
Ванька изготовил петлю и более часа сидел в засаде на кровати.  Ему удалось поймать землекопа и выпустить его опять в степь. Больше он не приносил сусликов домой.

      36


А весна разукрасила степь массой цветов: сон-трава и похожие на маки  и тюльпаны цветы сплошным ковром украшали степь. Стоит лёгкому ветерку чуть повеять и целые поляны расцвечиваются розовым, красным  или белым цветом, повернувшихся бутонов в твою сторону. Разнообразные ароматы плавают в воздухе. Сорвешь несколько цветков и жалеешь, что сорвал их - цвести то им день-два, а потом снова бурая степь и только в пойме Иртыша после ухода воды еще долго зеленеет высокая трава. Вода стремительно прибывала, затопляя равнинный берег, унося  скопившийся на льду навоз. Масса уток большими стаями плавали и летали на половодье. Видны  пароходы плывущие по Иртышу на фоне высокого правого берега. Скрылись под водой тальники на островах и по берегу Орловки, быстрой речушки протекающей за поймой. Вода так стремительно прибывала, что было заметно, если встать где-то у воды на пологом берегу, и смотреть, как она ручейками неспешно наступает и затопляет пожухлую прошлогоднюю траву, всплывают обломки кизяков, трава и труха. По краю воды бродят стаями дикие гуси и что-то собирают, перекликаясь. Дорога на центральную затоплена и воду объезжают степью. Вода подступила почти к стенкам хаты и остановилась в метре. Когда вода прибывала и Витька ещё был дома они пошли с Ванькой караулить уток в навесы для свиней. Вода уже окружила их и была по щиколотку. Они стояли в сапогах за стенкой из горбыля, пригнувшись и наблюдали за пролетающими утками. Вот три кряквы - одна утка и два селезня - сели к обломкам корыта и стали гоняться друг за другом. Витька выстрелил и все утки взлетели: две улетели а третья села на воду в метрах ста и, потрепыхавшись, перевернулась и стала медленно уплывать по течению. Витька снял сапоги и побрел вдогонку. Утка была принесена домой и съедена. На другой день они опять пошли, но вода уже поднялась и они не смогли пройти под навесы.       Отец купил и привёз лодку черную и тяжелую от гудрона. Срочно вязал сеть, сетуя что нет ниток, что бы связать неводок, но он потом где-то купил бредень метров пятнадцать длинной, починил его и началась потеха. Как только вода немного прогрелась, стали неводить ложок за хатой Урузбая. Ванька с отцом на лодке везли невод и выбрасывали его в воду, конец держал или Микола, или одна из девок, обычно: Валька. Потом Отец и Ванька тянули невод с одного берега, а Микола или Валька и Надька с другого, по пояс в воде, а по берегу шла мать с мешком для рыбы. Криков, девчачьего визгу! Чем ближе подтягивали невод к вершине лога тем активней вела себя рыба. Щургайки - локотники прыгали через верхний поводок и артель, матерясь, почти бегом тащила невод и выволакивала его на берег с полной мотнёй рыбы. Собирали в мешок и если казалось мало, делали ещё одну тоню. 
Урузбай, панически боявшийся воды, наблюдал от своей землянки за процессом добычи в своих ватных штанах, если не пас скот, а старуха пряталась в будыльях полыни с кувшином воды и палочкой отгоняла от хаты свиней:
- Чух! Чух, чух!
Наконец, Урузбай снял свои ватники и в кальсонах потянул невод. Обзавидовался! Хотя ему и давали рыбы, но видно мало. Тянул, тянул забредая всё глубже и глубже, вода-то тёплая - прогрелась на мелководье. Вот уже по грудь бредёт, охая, и попадись какая-то ямка, он взвизгнул и скрывшись под водой бросил невод и стал пускать пузыри, из под воды видны только поднятые вверх руки,  что-то хватающие.
- Тонет ведь! - закричала мать и Валька с Надькой бросились в воду и схватив его за руки вытащили на берег. Урузбай просто напугался, так как не умел плавать, нахлебаться воды не успел, он схватил свои ватники и убежал домой. Но следующий раз он опять тянул невод не забредая выше пупа. Ловили бредешком раз  в неделю или через три четыре дня. Рыба приелась и девать её было некуда. Отец попытался сушить солёных щучек на крыше землянки, но через два дня рыба кишела червями - личинками мух. Пришлось отдать свиньям и больше не пытаться её сушить. Тут ещё повадились рыбаки с Железинки - села на другой стороне Иртыша - под черным парусом на большой лодке приплывали с рыбой и мать варила им уху из корышей - осетров и по татарски из нечищеных щук и стерлядей. Выпотрошить то выпотрошила, а чешую не счистила - стерлядь и осётра вообще первый раз видела - а щук не принято в Сибири чистить, так как навар тогда гуще от постной рыбы. В другой раз она уже чистила и щук и срезала шипы у осетров. Напившись браги с ухой, рыбаки с песнями уплывали, оставив осетра или пару стерлядей.
Множество дикого чеснока или лука взошло на месте отступающей воды, сочного щавеля, лук добавляли во все блюда, а отец вообще ел его намяв в чашке толкушкой и посолив с хлебом или без, а из щавеля варили борщи. Ванька собирал утиные яйца пока они были свежими. Потом привезли целую машину куриц и выпустили в освободившуюся базу. Мать назначили птичницей, ей нужно было собирать яйца и раз в неделю отправлять их в совхоз. Курицы неслись в освободившихся кормушках, в кучах навоза вокруг базы и Ванька с ведром обходил все укромные места. Неизвестно сколько яиц съедали лисы и хорьки, а так же и куриц. Вечером мать высыпала несколько вёдер пшеницы на полу фермы и этим уход за курицами заканчивался. Под крышей базы гнездились ласточки и Ванька наблюдал за кормлением птенцов.
Когда вода ушла и обсохли навесы, где они с Витькой караулили уток. Привезли штук двадцать свиней и стог соломы, их выпустили на вольные хлеба и вообще не прикармливали. Они целыми днями копались на лугу и ночевали под навесом зарывшись в солому. Экономия кормов и помещений.
Витьку с Павлом весной забрали на посевную и Ванька видел его за всё лето раза два или три и ему с Борькой досталось бродить по степи собирая кизяк и яйца вокруг базы, а когда вода ушла из ложка, он проверял с лодки поставленную отцом сеть и приносил каждый раз домой с полведра чебаков.
Хорошее время. Еды было завались: рыба, яйца, молоко, дикий лук и сочный щавель. Они так ничего и не посадили. А зачем, если есть деньги и можно всё купить или выписать в совхозе.
Отец с Миколой попивали брагу, заедая диким луком, который собирал Ванька, и салом. Он и не спал дома, а у Вальки под боком а общежитии. Спал дома на полу только тогда, когда девки устраивали постирушки и баню прямо в комнате, нагрев флягу воды и моясь в цинковой ванне. Потом вода совсем ушла, а степь приобрела свой унылый вид. Отец с Миколой вооружившись топорами пошли на берег Орловки и стали рубить тальник, Ванька таскал его в кучи. На другой день запрягли быков в большую телегу с решетками по бокам и привезли два больших воза тальника, один - Ванькиной семье, другой - Миколе. Потом Ванька и отец рубили деревца и складывали у стенки в штабель для растопки на зиму.

    37

Мне не о чем беспокоиться и я обитаю то в сенцах под стропилами, то в комнате на печи за занавеской, но тут иногда слишком жарко и душно от испарений кипящей и жарящейся пищи. Тут нет ни домовых, ни барабашек, ни кикимор - хутор или аул существует четвёртый год, - может водяной водится в озере, я не знаю, мне хорошо и так - без соседей.
Благополучие семьи в данное время  определилось этими землянками в шести километрах от цивилизации. Обилие еды, необременительная работа, регулярная зарплата - позволяет не задумываться о завтрашнем дне. Купили швейную машину, одели детей в обновки, конфеты и чай были всегда в шкафчике,отец с шофером с которыми частенько выпивал, сдав молоко и яйца, домой приезжал на автопилоте, вернее, мерин привозил его домой пьяного. Однажды Ванька поехал с ним, посмотреть на село и людей. Отец, выгрузив молоко на сепараторную, заехал в магазин, купил что мать наказала, а потом заехал к другу, тот был дома, наверно, выходной. Друг полез на печку и зачерпнул большой ковшик браги, поставил на стол тарелку с борщом, нарезал сало и хлеб, разлил брагу по стаканам. Вся процедура Ваньке была хорошо знакома и он хлебал борщ не вмешиваясь. Хозяин предложил Ваньке браги, отец был не против, и Ванька попробовал мутный напиток. Сластит и как газировка - с пузырьками, (брага-то ещё киснет) Ванька, конечно, этого не знает и выпивает стакан, а через несколько минут ещё один. Пошатываясь он встал из-за стола и упал на пол. Его положили на кровать и Ванька запел, под хохот мужиков. Так он и приехал с песнями домой. Всё! Эксперимент с брагой надолго отбил у него охоту пробовать спиртное. Мать, конечно, ругалась, что старших научил пить и до этого добрался, но отцу были привычны её стенания и ругань. Валька уложила пацана на свою кровать и приготовив таз караулила некоторое время, но Ванька благополучно уснул и на другой день валялся с похмелья почти целый день. Зарёкся  пить и мы увидим на сколько лет обет будет действовать. Пока действовать. Как-то он опять поехал в совхоз и тут Витька собрался ехать домой на побывку перед сенокосом, а после сенокоса он будет работать на уборочной. У него оказывается было две бутылки водки, которые он собирался выпить дома, но отец разве мог утерпеть. Выехав за последние строения в степь они расположились на бугорочке и из консервной банки стали попивать водку, закусывая, выложенной из банки на газету, килькой. Ванька ушел в степь и бродил там некоторое время, потом пошел на пустующую ферму к огромному ветряку, который лениво вращался. Часа через два он потерял терпение и сказал отцу что пойдёт пешком, если они сейчас не поедут. Витька уже валялся: или спал, или отключился. Отец пытался поднять его на бричку, но тоже обессилел от выпитого и, не смотря на Ванькину помощь, не смог взгромоздить отяжелевшего сына. Он снял резиновый сапог с Витьки и велел Ваньке набрать где-то воды. Ванька походил вокруг фермы и наткнулся на бетонированную траншею в которой купают овец от паразитов ( позднее это купание он увидит собственными глазами) Он набрал полный сапог какой-то мутной воды с масленой плёнкой и понёс к бричке. Отец, не долго думая, стал поливать Витьку из сапога: на голову, шею и на лицо. Витька зашевелился, закашлял и сел, отец и Ванька по-могли ему забраться на бричку и лошадь не спеша тронулась по знакомой дороге . Отец отдал вожжи Ваньке и тоже дремал привалившись к флягам.
Время шло к сентябрю и я всё чаще задумывался, что предпримет отец для обучения сыновей. Как бы хорошо им не было на хуторе, но пропуск ещё одного учебного года будет катастрофой для детей - они на три года отстанут от сверстников, и тогда психологически им будет трудно. Мать и Валька всё чаще напоминали ему о проблеме и сетовали что нет интерната на центральной усадьбе. А как учатся с других отделений совхоза? Их хутор числится шестым отделением а ещё три  где? Четвертое - это где ветряк на краю совхоза. Витька рассказывал, что их стан во время посевной был у такого же аула, где жили одни казахи с кучей детей, отделение разводило и пасло большую отару овец, а ещё одно отделение, ближе к совхозу на берегу озера, разводило гусей, там жила одна семья. Наконец отец объявил, что договорился с одной бездетной семьёй, чтобы Ванька с Борькой жили у них на квартире - это было началом очередного кочевья. Отцу нравилось жить подальше от начальства,  можно ставить брагу и выпивать. Наверно по этому и был сахар в дефиците, но брага и с карамелью получалась ещё вкусней.
Прослежу за детьми на новом месте, как им у незнакомых людей.
Девки тоже готовы взбунтоваться и бросить эти землянки, им нужна цивилизация: танцы, парни, любовь и просто мужики. Приезжал раза два в усмерть пьяный молодой казах верхом, как он держался в седле, неизвестно - природная ловкость что ли. Лошадь, тяжело дыша, останавливалась у  общежития, всадник покачавшись в седле сползал на землю и тут же засыпал, может он спящий и ехал. Поспав часа два он взбирался в седло и конь галопам уносил его куда-то в степь. Раз Ванька слышал мужской голос, когда спал с Валькой:
- Уйди! Разбудишь Ваньку!
Варька с Надькой ездили в магазин за покупками в село, а Шурка была или ленива, или  равнодушна к происходящему, прищурив близорукие глаза, она бродила по комнате, натыкаясь на стулья и кровати, если не спала. Ей было все равно, какие песни поют по радио, что обсуждают подруги. Доила она медленней всех, и когда все закончат, то ждут её и ворчат, не спит ли она под коровой. Всё чаще они обсуждали своё положение, лениво  спорили о будущем. Варька хоть сейчас готова всё бросить и бежать куда-то к людям, Надька была тоже не против, но Валька уговаривала потерпеть ещё зиму и тогда и она тоже уволится и они вместе поедут куда нибудь за своим счастьем, Шурка как всегда молчала, или зевая говорила: «Как вы - так и я».

      38

Первого сентября Ванька и Борька пошли в школу в сопровождении Вальки. Сутки уже прожили на квартире у хозяев, спать они будут на русской печи, (редко у кого в селе были русские печи). Кроме мужа и жены была ещё слепая старуха, спавшая на кухне на кровати, а хозяева в горнице. Питаться квартиранты будут с хозяевами, а в субботу за ними будет приезжать отец, Валька или Витька и в воскресенье вечером привозить обратно, но по осени Ванька и Борька ходили домой пешком.
В школе Ваньке понравилось: большой светлый класс в двухэтажном кирпичном здании, много кружков и доброжелательные учителя. Учеба ему давалась легко он почти не учил такие предметы как история, литература, география, по арифметике ему помогала делать домашнее задание слепая бабка. Стоило прочитать вслух условие задачи, и она уже диктовала решение. Он записался в кружок «Умелые Руки», который располагался в отдельной комнате на втором этаже, заставленной шкафами с разными приборами, станками на столах и верстаках. Сделав уроки, он возвращался в школу и часов с пяти до девяти выпиливал лобзиком или выжигал на фанере узоры и целые картины, скопированные из книги. В кружке занималось шесть-семь энтузиастов и их с трудом разгонял вечером учитель по домам. Старшие мастерили антенну к телевизору, чтобы ловить сигнал из Омска. Квадратная антенна из трубок была взгромождена на крышу и укреплена растяжками, вечером включили телевизор и все кружковцы смотрели «Чапаева», но смотрели только на какие-то тени, мелькавшие на экране, вперемешку с бегущими полосами. Потом антенну сняли стали её переделывать, но так и не добились хорошего приёма.
Ванька подружился с соседним мальчишкой - Мишкой Сурковым - который учился в третьем классе и часто стал бывать у них в саманном добротном доме. У Мишки были ещё два брата: один уже работал,  второй учился в восьмом классе, а младшая сестренка ещё не училась. Корова, два здоровенных борова, гуси, курицы - обитали в обширном хлеве, огромная куча кизяка уложена в ограде. В первые морозы Ванька помогал палить соломой забитых свиней, потом они ели палёные уши и жареную с салом кровь. Ванька удивлялся, что ничего не пропало от свиней: кровь собрана, потом из неё делали кровяную колбасу, желудок, кишки были вымыты, выскоблены. А у них  в Сибири как? Кровь надо всю выпустить, чтобы мясо было без крови, все внутренности собакам, кроме сердца, почек и печени. Ванька у Сурковых пробовал всякие деликатесы из свинины: колбасы, «кентюх», сало, а какие вкусные борщи варила мать Мишки.
Пока было тепло Ванька с Борькой ходил домой пешком, что для пацана шесть километров. Пришли раз, а дома рассматривают бумажку: с одной стороны 25 рублей, с другой напечатан текст, что-то про Хрущева и Сталина. Критика какая-то, Ванька не очень что и понял. Над Хрущевым в доме Сурковых, у которых было радио, частенько посмеивались, особенно молодёжь, называя его то арбузом, клоуном, а Ваньке было все равно, кто такой Хрущев,  знал что он вместо Сталина, а по разговорам взрослых выходило, что он облегчил жизнь деревни и обещает ещё большее улучшение. Конечно, не сравнишь жизнь в Серебрянной и здесь в Северном совхозе.
Вечером приехал милиционер верхом на лошади и забрал листовку. Долго сидел у Миколы, который нашел бумажку, наверное, пытал, не утаил ли он ещё этих бумаг. Оказывается их находили по всей степи и будто бы их сбросили с самолета. Может быть.
В ноябре, неожиданно, семья переехала сюда на четвёртое отделение и поселилась в «финском доме» на две квартиры. Дом щитовой продуваемый степными вьюгами, не огороженный, без палисадника и огорода. Как понял Ванька из разговоров взрослых, отделенье решили закрыть - доярки все уволились не дожидаясь весны. Надька с  Шуркой вернулись на родину в Шишкино, а Валька с Варварой подались в Иртышское - в район. Больше он не видел ни Миколы, ни Павла, ни Урузбаева и девок тоже, кроме сестры. Так Ванька стал жить с семьёй в «Северном«, хотя и на окраине. Отец сторожил на ферме, Витька то на посевной то на уборочной, мать дома с «ардой».
В доме просторней: кухня отдельно и комната. Электричество горит круглые сутки и Ванька читает до ночи, пока мать не заругается: «спи, паразит, опять в школу не добудишься!» Трудно, конечно, подниматься утром в школу не выспавшись, но как трудно оторваться от интересной книги. На улице то мороз, то буран, света белого не видать, вот и читаешь или занимаешься в кружке в школе.               
                39
               

Сытая жизнь совхозников течет размеренно. В кладовках запасы мяса: кабанчик или два, говядина, гуси и утки, засыпано зерно на прокорм новому поколению животных, заготовлено сено и солома, кизяки и уголь, огородный овощ тоже припасён. Работа не утомляет, куда торопиться -зима, только на фермы доярки идут сонные к шести часам на дойку.
Государственные планы выполнены. Собран богатый урожай зерна. Возили его целыми колоннами автомашин с открытых токов в Иртышское на элеватор. Привлекаются военные, где своими силами справишься с такой массой зерна. Закрывали во время дождя брезентом, но все равно часть зерно портилось и шло на фураж, а часть «горящего» бульдозером сгребалось в кучу и гнило. Дороги были усыпаны зерном, особенно на ухабах, когда не очень трезвые шофера, гнали не притормаживая. Желающий купить выходил на дорогу и останавливал машину, договорившись садился в кабину и показывал дорогу себе во двор, расплатившись бутылкой водки. Шофер снова ехал под погрузку. Сколько тонн зерна потерялось? Никто не знает? Да знают! Знают и списывают как-то на утруску и усушку. Гуси нагуливают жир на дороге. Пьяный во-дила выскакивал с монтировкой и запустив её в стаю, как бумеранг, хватал под-битого гуся, сворачивал ему шею, и ехал дальше, чтобы потом, с друзьями, посидеть в степи у костра с водочкой и жирным супчиком с гусятиной.
Вот и посмеивайся над Хрущевым. Пять лет степь давала урожаи, но не организовали его хранение, и вот грянул суховей, но это потом.
Я то знаю, но сижу на печи или чердаке и помалкиваю. Нет у меня голоса, и я ни как не могу повлиять на судьбу подопечного - вроде бы - просто я не могу удержать его за плечо или за рубаху от поступка за который потом будет стыдно и ему и мне. Стараюсь проникать своей субстанцией в его, и не только его, мозг, но мы разные настолько, что я сомневаюсь: существую ли я вообще. Может я себя выдумал или выдумал кто-то меня. Вроде бы мысль правильная: тысячелетия люди выдумывали себе богов, демонов, наяд, нимф и т. д. Христианство не повлияло на мировоззрение народа, вера в нас: домовых, леших и прочих моих родственников, нисколько не снизилась и антирелигиозная пропаганда тоже не отвратила народ от веры в нас. Этим и живы мы.
Вот Ванька поссорился с одноклассником. Идут из школы: Ванька со своим другом, Колька со своей компанией, слово за слово и чуть тут на улице не разодрались. Хорошо мороз сильный был и не тому ни другому не хотелось валяться в снегу, договорились на завтра выяснить кто чего стоит. А завтра мороз не меньше и «секунданты» свели их в раздевалке, которую ни кто не охранял. Собрались человек шесть за вешалками и решили пока не драться, а бороться.  Ванька худосочней и ниже Кольки на полголовы, но он помнил их борьбу с Валеркой-Атаманом который был  тоже по упитанней. Схватились! И полетели пальто, куртки и шапки на пол. Как ни старался Колька повалить Ваньку, ничего у него не получалось, Ванька, как неваляшка, вывёртывался и оставался на ногах. Прозвенел звонок и борьба прекратилась, разгоряченные противники пошли на урок, согласившись на ничью. Но борьба в раздевалке не прекратилась, нашлись другие любители побороться и так несколько дней пацаны устраивали погром в раздевалке с оторванными вешалками, потерянными шапками и рукавицами, пока директор не обязал техничку караулить раздевалку от борцов, тогда  борьба прекратились.
Школа кормила учеников на большой перемене в буфете за два пятака чаем и булкой, но Ванька, потолкавшись раза три в очереди,  брал кусок хлеба с маслом из дому.
Отрада - кружок «Умелые руки» и пойти в библиотеку и долго выбирать книгу в тепле и потом дома читать забыв про всё и ещё в школе украдкой почитать, положив книгу вместо учебника на парту. Навязали ему стенгазету, узнав что он рисует, но приходилось не только писать заголовок, но и сочинять передовицы об отстающих и отличниках.
Так прошла зима и вот скоро каникулы, но пока тает снег разливается речка Орловка и сонные щуки выплывают из подо льда на забереги и стоят там шевеля жабрами. Ванька с другом  идут по берегу и заметив щуку, он снимает сапоги, закатывает штаны  выше колен и подкрадывается к рыбине по льду, что под водой.
Мишка кричит с берега:
- Простынешь! Провалишься!
Схватив щуку, он крепко держит её и выбегает на берег, трёт покрасневшие, как у гуся ноги, пиджачишком и, обувшись, бежит домой похвастаться, умолчав о способе добычи.

                40

Лето. У Сурковых имелась хорошая лодка человек на пять. Иртыш затопил всю пойму, море воды сравняло речку Орловку и только тальники своими верхушками торчащими из воды показывали русло. Далеко, у Иртыша, были не затопленными несколько островков, поросших тополями.
Посадив двух пацанов на вёсла и руля кормовым веслом, они четвером путешествовали по разливу до островов, прихватив хлеба и картошки,  играли в пиратов, казаки-разбойники, пекли на костре картошку, варили яйца чаек и сорок, заедая всё молодым диким чесноком, купались в прогретых солнцем заливчиках. Красота! Домой приходили поздним вечером и даже Сурковы не ругали Мишку за лодку.
Однажды наткнулись на неприятельское судно и с криком: «на абордаж!» устремились в погоню. Урлютюбские пацаны пустились наутёк и Ванькина команда быстро догнала их лодку - гребли совсем малолетки, - но на корме сидел парень постарше всех и он отпихивал нос догоняющей лодки. Сделав несколько попыток сойтись с чужой лодкой, Ванькина команда отступила, погрозив кулаками вслед уплывающим. Больше они чужих лодок не видели, но война только началась.
Потом вода стремительно упала и вылазки на острова прекратились, зато они купались в Орловке и рыбачили, попадались даже стерлядки на удочку. Вечерами Ванька помогал Мишке поливать огород с многочисленными посадками: лука, помидор, капусты и моркови, а картошка, как и у Ваньки, посажена в степи, километров пять от села.
После ушедшей воды, на пойме поперла трава и её косили прицепными косилками по три за гусеничный трактор. Витьку посадили на одну из косилок и он жил  в вагончике с трактористами и поварихой, только иногда вечерами приезжал на велосипеде и привозил огромных линей, которые обитали в озерке рядом со станом, и Витька, вставая рано утром, успевал до работы поймать несколько штук на удочку. Посадив на раму велосипеда Ваньку, он повез его на стан, чтобы показать как ловятся лини. Проболтавшись день вокруг вагончика и помогая поварихе то поднося дрова для костра, то воду, вечером он спал рядом с Витькой и другими мужиками на полу на сене. Попискивали комары и рано-рано Витька разбудил его и они с удочками сели на берегу озеринки. Водоём небольшой но глубокий поросший вдоль берега кувшинками, среди которых и плавали поплавки их удочек. Нужно подсечь и быстро вытащить линя, пока он не запутал леску среди кувшинок. На берегу росла развесистая ива и Ванька забрался на неё от донимавших комаров, пока Витька таскал линей. Сверху было видно как черные рыбины лениво плавали среди листьев кувшинки и спугнутые всплеском пойманного соплеменника, исчезали в глубине, но вскоре появлялись вновь. Витька успел поймать пять штук, как клёв прекратился, а Ванька только одного и тот ушел запутав леску. Позавтракав вместе со всеми наваристым борщом, Ванька на велосипеде поехал домой с линями в мешке. По дороге он поймал двух утят, что переводила через дорогу мама-утка и спрятал их за пазуху, потом они выросли у них под окнами в большом ящике и осенью улетели, хотя отец хотел их сварить: «зря кормили».
После сенокоса, когда Витька отдыхал несколько дней они с Ванькой съездили на велосипеде в степь к маленькому озеру-блюдцу, где водились золотые карасики, вот действительно - «пятаки» - не больше пяти сантиметров в длину, во всяком случае они крупней ни одного не поймали. Карасики активно клевали до вечера и они решили сварить уху. Стали собирать на пологом берегу всякий горючий материал: сухую кугу у кромки воды, выше по берегу и в степи обломки кизяка и будылья полыни. Натаскав целую кучу топлива, почистили десяток «пятаков» и стали варить, постоянно поддерживая огонь, вспыхивающим как порох топливом, которого хватило только-только, чтобы сварилась уха в котелке. Поужинав они опять, уже в сумерках собирали траву себе на подстилку. Подремав немного, они с рассветом уже опять передвигались вокруг озерка, вылавливая «пятаков» пока не кончились черви. Почти ведро рыбы вывалили дома в таз и мать охнула:
- Вы что мне притащили? Берите ножи и сами чистите этих мальков.
Парням пришлось перечистить весь улов, зато все ели и нахваливали    «карасей в сметане». Конечно не сравнишь со стерлядками-шильями и корышами, что иногда попадали на удочку в Орловке вместе с чебаками и окунями, но   «пятаки в сметане» были вкусны необычайно. Больше Ваньке не пришлось побывать на степном озерке.

    41

Вот и осень, вот и зима на носу. Застыли   многочисленные   озера   и     старицы в пойме Иртыша и Орловки. Ванька с Мишкой вооруженные маленьким ломиком и блеснами на коротких удильниках, охотились за щуками. Продолбив лунки в тонком льду, опускали блесну и подергивая ждали поклевку. Так они прошли почти всю старицу у Иртыша, поймав  две щургайки, и тут из-за поворота на коньках вылетела целая ватага Урлютюбских пацанов и мгновенно окружила их. Выхватили из рук у Ваньки ломик, отобрали блесны и хохоча укатили. Мишка глотая слезы обиды, бормотал: «расскажу Петьке, он им задаст». Петька был его старший брат, а Ванька молча переживал, но он узнал самого старшего пацана, того что сидел на корме лодки, когда они пытались взять её «на абордаж».
По школе прошел слух что в выходной собираются пацаны идти к Урлютюбу бить их мальчишек. Петька и вправду организовывал этот набег, собралось человек двадцать пацанов разного возраста от второклассников (Борька тоже участвовал) до восьмикласников. Перейдя пойму и старицу по свежему снегу и засев в кустах ивняка на берегу Иртыша напротив села, что располагалось на высоком правом берегу, они выслали двух отчаянных добровольцев в село чтобы выманить как можно больше противников на лед Иртыша. Женька Гаврилов и еще один такой же забияка ушли по льду в село. Через полчаса на лед по взвозу спустилась толпа Урлютюбских пацанов преследующих двух Северных, которые отступали по льду размахивая палками. Преследователей было шестеро и засада с нетерпением ждала когда они приблизятся хотя бы до середины Иртыша, как было условлено, но преследователи остановились точно посередине реки и дальше не шли, как не задирали их Северные. Терпение засады лопнуло она бросились на лед, и помчалась к другому берегу. Урлютюбские сразу увидели толпу Северных и помчались наутек к своему берегу. Чем бы закончилась заварушка неизвестно, но самые быстрые и  шустрые догнали удиравших почти у берега и охаживали палками по спинам, тут с горы стал спускаться какой-то мужик, ведя в поводу серую лошадь, наверно на водопой, увидев толпу преследующих и вопящих своих пацанов он подобрал какую-то палку и,  вскочив верхом на лошадь стал спускаться на лед. Северные прекратили преследование и, развернувшись дружно отступили на свой берег, где перевели дух, хвастаясь своими подвигами: «как я его догнал и как дам дубиной по башке!», «как его догнал, а он как заплачет!». Ваньке похвастаться было нечем: он ни кого не догнал, но восхищался смелостью Гаврилова и его напарника, не побоявшихся пойти «в стан врагов». Долго в школе обсуждали поход за Иртыш и жалели что мало вышло Урлютюбских на лед и не подошли они ближе к их берегу. Борька тоже хвастался дома, что успел догнать и огреть одного палкой. Наверное этот конфликт будет поводом многолетней вражды двух сел, как обычно бывает, но Ванька уже этого не узнает - намечался очередной переезд.
Валька сманивала их в Иртышское, в районный центр, где больше работы для отца и Витьки. Ванька на новогодние каникулы ездил к ней в гости на автобусе. В теплом салоне он ехал первый раз, не то что в кузове грузовика. Валька жила на окраине села в маленьком домике одна и работала в пекарне  ей приходилось протаптывать тропу после очередного бурана до дороги метров триста, но к лету ей дают хорошую комнату в центре, а ещё она выходит замуж за шофера. Через два дня Ваньку отправили  домой, а Витька остался устраиваться на работу в сельпо, как потом он написал. Ему было все равно где работать - через несколько месяцев он уйдет в армию.

    42

Ну что не сидится этой семейке на одном месте, по их же,  поговорке: «и камень на одном месте мохом обрастает». Кои-то веки появился достаток: куплена швейная машина, патефон, гармошка, велосипед, не считая обновок из одежды всем детям и взрослым, если бы ещё развести огород под овощи, но расположение квартиры не позволяло вскопать даже одну грядку: под окнами дорога, перед крыльцом проезд на другую улицу, с другой стороны вытоптанная площадка где играют ребятишки со всего околотка, ладно хоть картошку посадили в степи, за которой уж не так много ухода, лишь бы окучить и дождь вовремя полил. Отцу, конечно, не хочется работать на ферме, да и Виктору жить летом на полевом стане то в степи во время посевной и уборочной, то на сенокосе. Жалко Ваньку, только приобретет хороших друзей и вот, на тебе, снова незнакомые люди, новая школа. До весны еще далеко и может планы изменятся, надеется Ванька и ходит в школу, в библиотеку и кружок «Умелые руки». Он согласен на переезд, но в тайгу, в лес, начитавшись книг о путешественниках и приключениях; рассказы отца о том как он охотился в горах Алтая, как голодали с напарником ожидая вскрытия реки, чтобы сплавиться до деревни по Катуни, как чуть не съели собаку - это тоже было в пользу тайги, но пока приходится мириться с жидкими тальниками по берегам Иртыша и Орловки и редкими тополями на островах. Ладно что хоть такая растительность присутствует, а если бы попали в голую степь, в дали от Иртыша, где даже вода в колодцах солёная, как рассказывают.
Переехали, ну и что: большая деревня, но районный центр. Отец пошел в столовую сторожем, Витька в сельпо рабочим, известное дело: грузить,  разгружать. Мать как всегда дома. Квартира в щитовом двухквартирном доме: комната и кухня. Ванька летом переселился на чердак и ночевал там до холодов. Хорошо  там: читай хоть сутки, пока светло, до двенадцати хорошо слышен репродуктор на столбе у почты. Ванька слушал речи Хрущева, он и в лицо уже его знал то в кинохронике покажут, то в газете портрет увидит. Мало понимал в его речах насчет коммунизма к 80-му году, к последнему преступнику и прочим зажигательным речам лидера коммунистов.
Ванька частенько  заходил в столовую пообедать - обслуга знала что он сын сторожа и наливала ему тарелку супа, а хлеб лежал  на столах бесплатно вместе с перцем, горчицей и солью.
Лето выдалось до того жаркое и без дождей, с пыльными бурями, что Иртыш обмелел и баржи садились на мель у элеватора.
Урожай зерновых сгорел без осадков и пашня улетела в небо. Удивительное дело, куда делся хлеб уже зимой? О бесплатном и речи нет, хлеб стал наполовину из кукурузной и гороховой муки, тяжелый и невкусный. В магазине опять появились очереди за хлебом, в руки давали по две булки, а потом и по одной. А запасы хлеба увозились из страны друзьям: арабам, неграм и прочим строителям социализма. Обещанную помощь оружием, специалистами и продовольствием - нужно выполнять, а свой народ опять перебьётся. Закупили в Канаде и Австралии кукурузу, смололи и начали мешать в хлеб, а потом и приказали садить кукурузу на зерно и на корм скоту, обедняя и без того бедные почвы Нечерноземья. Вот такой конец благополучия от поднятой целины.  Своему народу-то хватит и хлеба, и мяса, и масла, но кораблями и вагонами все катило за границу. Ладно, народ знал что с Кубы обратно грузят сахар, с Индии хороший чай со слоном, который так всем пришелся по вкусу от зека до министра, с Китая свиная тушенка, а остальные страны чем рассчитывались? Может в Москве и торговали ананасами, бананами и другой экзотикой, выдавали в спец магазинах пайки коммунистам, но народу-то: очереди, серый кислый хлеб, маргарин, «комбижир» и редко колбаску по двести грамм в руки. Страна работала на войну: танки, ракеты, самолеты, ядерное оружие, космос, а работяге купить мотоцикл, стиралку, телевизор, не говоря уж автомобиле - это стоять в очереди по спискам или добывать «по блату». Мало того что зарплаты были не ахти какие, прямо мизерные в деревне, но еще и огород не смей разводить, теплицу строить, сена не дают косить, если держишь корову там или козу, овечку. Колхоз распахивал под самое крыльцо все открытые пространства. Косил сено бедный труженик ночами, на болоте, таскал на сухое место на носилках. Дурь какая-то непонятная творится в стране «Советов», для меня непонятная, для лешего, а людям вполне понятная: первое в мире государство рабочих и крестьян (коммунистов), окружено капиталистами и буржуями, которые всячески мешают развиваться стране (и другим странам, встающим на путь социализма), народу не привыкать жить в впроголодь, в очередях, зато петь веселые песни о хорошей и сытой жизни, романтике труда, о космосе и прочей чепухе.
После полёта Гагарина народ пел такую частушку:
Ты, Гагарин, ты могуч,
Ты летаешь выше туч.
Полетишь ты на орбиту
Захвати с собой Никиту
И по просьбе всего люда
Головой его оттуда!
Поучительная песенка. Народ забыл всё что хорошего сделал Хрущев, а он зазнался, заболтался и обмишулился в своих проектах.

    43

Ванька распрощался с Мишкой и опять нужно обживать новое окружающее пространство. Переехали они на грузовике  Валькиного жениха весной в мае и Ваньке пришлось идти в незнакомую школу, в незнакомый класс. Обстановка в классе совсем другая не такая дружеская и доброжелательная как в Северном. Верховодили в классе два второгодника, однофамильцы Новожиловы, они били слабых пацанов, отбирали понравившиеся вещи и обеды, учителя почему-то не приструнивали их, когда на них жаловались  родители обиженных. Были и хорошие люди в присутствии которых можно отдохнуть душой -- это учитель рисования, кружок которого Ванька сразу стал посещать и учительница истории, пожилая женщина, маленького роста, которая никогда не спрашивала домашнее задание, а на своём уроке рассказывала захватывающие истории по теме учебника. Ванька позже узнал что у неё было пятеро детей и не было мужа, они даже помогали ей, как «Тимуровцы».
Наступили летние каникулы и Ванька без сожаления покинул школу до сентября. Появился и друг - Сашка Попов - живший в соседнем доме и учившийся на класс младше. Сашка курил и отец его часто бил. Ванька постоянно говорил ему, что не нужно курить, Сашка соглашался, даже мял и выбрасывал пачку папирос, но через некоторое время уже подбирал «чинарики» на дороге и курил. Ванька пока этой дуростью не занимался и думал что  никогда не будет курить и пить, но…
Валькин ухажер - мордвин Вовка Заварзин - часто заезжал к ним и ночевал, в этот раз у него был целый кузов водки под брезентом. Став на подножку ГАЗона он запускал руку под брезент и выудив бутылку распивали с отцом. Борька подсмотрел это дело и тоже таким же способом выудил бутылку и поднялся с ней на чердак, где Ванька с Сашкой играли в карты, спасаясь от жары. Они выпили на троих эту бутылку и запели. Спускаясь с чердака по верёвке, Борька сорвался и упал в сенях. Мать вышла и начала ругать ребятню, Заварзина и отца, а шофер догадавшись о источнике их пьянки, вышел и прикрутил верёвкой хорошенько брезент на кузове и пригрозил надавать по шеям, правда не очень грозно, а Ванька с Сашкой уже спали на чердаке, а Борька дома, затащенный матерью. Разморило при такой жаре сопляков.
По половодью Ванька с отцом ходили на Иртыш с «кривдой» -  ловушкой состоящей из мерёжи натянутой между двумя шестами, которая ставилась в заводи между колышками, от мешка мерёжи протянута нитка, которую держат в руке и её подёргивание сигналило о попавшей рыбине, обычно это была щука.   Летом Ванька ходил к элеватору на рыбалку, где весь берег усыпан зерном и прикормленная рыба хорошо клевала.
Отец стал сторожил бахчу на берегу заросшей камышом старицы и Ванька с Борькой частенько ночевали у него в вагончике, угощаясь то ухой из карасей, что ловил отец в морду из проволоки, то супом из шампиньонов, что попадались в  окрестной степи и их ни кто не собирал, а когда стали поспевать арбузы, то уж тут как не полакомиться ими.
Жара летом была страшная, часто поднимался ветер, носящий тучи пыли. Ванька и другие пацаны по нескольку часов не вылезали из Иртыша, который стремительно нес свои воды по обмелевшему руслу, закручивая воду воронками у перекатов и вымытых ям. Были утонувшие, затянутые водоворотами, обычно пьяные мужики, не рассчитавшие свои силы. Ванька понимал опасность стремительного течения и купался в устье пересохшей речушки, не куражась перед пацанами. Загорел до черноты на берегах Иртыша, где развлечений мало: купание и рыбалка, рыбалка и купание. Однажды закинув закидушку с червяками, в надежде поймать стерлядку, он за раз выловил двух здоровенных пятнистых налимов и гордый тащил их на кукане домой.
Ах, лето! Быстро же оно пролетело. Ванька нехотя стал ходить в школу. Придумал какой-то умник делать десятиминутную гимнастику утром перед уроками. Читаешь до полуночи и утром сонный плетёшься в школу, хорошо школа рядом, а тут ещё прыгай и маршируй на месте. Ванька стал опаздывать на зарядку и старался прийти к звонку, но учитель физкультуры руководивший зарядкой устраивал засаду у дверей и поймав опоздавших заставлял бежать по школьному стадиону круг или два. Ванька не спеша бегал свои круги - пятка опять разболелась от неудачного соскока с брусьев мимо мата на физкультуре. «Быстрей, быстрей!» - орал физрук, свистя в свисток. Ванька и не пытался ему объяснить о больной ноге - все равно не поверит - прихрамывая бежал. Учитель обозлился и заставил бежать три круга, а потом и четыре. Ванька приходил в класс в середине урока или совсем сидел к коридоре до конца урока. Потом, наверно, физрука заставили отступиться, а классная уговаривала Ваньку приходить вовремя. Борьба шла с переменным успехом, пока не наступили морозы, а спортзала в школе не было и всей школой маршировать в тесном коридоре со спортивными снарядами, раздевалкой и бачком с питьевой водой, не было ни какой возможности и зарядку отменили. Ванька даже походил с месяц в секцию гимнастики, но нога болела после прыжков через козла, кобылу и других упражнений и он бросил гимнастику и ходил только в кружок рисования. Школа была куда бедней Северной: нет такого набора станков и инструментов, нет такого преподавателя труда, энтузиаста как в Северном. Труды в столярке вел частенько пьяный мужик, который раздав инструмент и куски досок, уходил в подсобку и сидел там до конца урока. Ваньке после долгого нытья купили лобзик и он  дома выпиливал и потом выжигал, самодельным аппаратом из телефонного трансформатора, полочки, шкатулки и другие предметы. На смотре самоделок под Новый год он получил в качестве премии две книги. Но самую ценную книгу, как он понял гораздо позднее, принёс Витька, умыкнувший её с костра «инквизиции», а как иначе назовешь, что делали по указанию свыше - сжигали книги неугодных авторов и в том числе  Сергея Есенина. Толстый том сборника стихов Есенина он принес домой и, Ванька полистав её, надолго забыл, стихи он как-то недолюбливал, наверное, из-за того что их обязательно нужно зубрить. Позднее эта книга станет его настольной,  а пока время не спеша подошло к Новому Году и реформе денег. Ванька самолично ходил в банк менять десять рублей на один серенький рубль.

    44

Пришел из армии Вовка и в первый же вечер пьяный пошел на танцы и получил по мордасам. После нескольких дней пьянки, он решил ехать на родину, Казахстан его не устраивал и ему собрали деньги и он уехал в Усть-Шим. Первым письмом он коротко написал, что его направили на краткосрочные курсы трактористов от колхоза в соседний район, где было училище сельских механизаторов.
Витьку еще осенью взяли в армию и они не встретились с Вовкой дома, а служить он попал тоже в Пермскую область.
Трое ходили в школу и денег не хватало от одной зарплаты сторожа. Ванька в выходные ходил ночевать к отцу в столовую, где можно было сытно поесть супом и котлетами, что оставляли для сторожа. Мать ходила торговать семечками на базар. За семечками они ходили в степь, где было оставлено не скошенное почему-то поле с подсолнухами. Подставляешь ведро под шляпку и несколькими ударами палки выбиваешь семена в ведро, потом дома провеиваешь и сушишь на сковородке.
Валька уехала со своим женихом куда-то в Новосибирскую область и отец заводил частенько разговор о переезде в привычные лесные места.  «Как Вовка обживется, так и поедем», - говорил он. Мать молча соглашалась, Ванька вовсе был не против. Не нравилась школа с агрессивными второгодниками, равнодушные учителя.
Он с мстительным чувством посмеялся над тираном их класса Новожиловым, когда он пришел с лыжами на гору, где катались живущие поблизости пацаны. Они соорудили невысокий трамплин из снега и разогнавшись с горы можно было улететь метров на пять-шесть. Ванька сначала прыгал с половины горы, но потом приноровившись с самого верха, иногда падая. Заводские лыжи ему купила Валька. Приперся этот парень на коротеньких лыжах и чтобы показать свою удаль без разведки помчался с самого верха на трамплин. Хорошо его подбросило и он упал вперед лицом прямо на свои лыжи. Полежал несколько минут уткнувшись в снег лицом и под смех пацанов, сняв лыжи и держась за грудь, ушел.
Ваньке представлялась тайга с медведями, тетеревами и разнообразными мелкими певчими птицами. В толстый альбом он перерисовывал иллюстрации из книг: птиц, зверушек. В книжном магазине он облюбовал книжку «Певчие птицы СССР», но  рубля у него не было, а мать не давала. Тогда он решил своровать книгу, засунул её за ремень и хотел уйти из магазина с добычей, но продавец - это был немолодой мужчина заметил и поймал его с поличным. Стыдоба! Ведёт продавец его под руку и спрашивает через каждые десять шагов: «где живёшь?» Ванька покорно шел не помышляя о побеге, что не трудно было сделать, продавец вскоре отпустил руку, может он и надеялся что Ванька смоется, но у Ваньки была мысль, что теперь то мать даст деньги на эту злосчастную книгу. Но он получил только таску за чуб, а не книгу. Больше Ванька никогда не пытался присвоить то, что ему не принадлежит, а книгу он прочитал через год или два взяв её в библиотеке.
Как только ученики закончили школу, было решено ехать.
Начало лета выдалось холодное и они на колесном пароходе, на палубе плыли до Омска двое суток. Потом на дебаркадере в Омске они жили трое суток, ждали теплоход на север.
Ванька, Борька и отец пошли к тетке в гости. Жила она на Северной улице в частном доме. Вечером посмотрели телевизор и ночевали. Тетка утром рано ушла на работу и Ванька проснувшись попытался включить телевизор, но сколько он не щелкал кнопками он не показывал, кроме голубого экрана. Наверно, утром и не было никаких передач, Ванька испугался, что сломал телевизор и обрадовался, когда пошли на пристань, не став ждать хозяйку. Так еще с одной родственницей познакомился Ванька, кроме дяди Алексея, что приезжал один раз в Шишкино, фотографировал фотоаппаратом с гармошкой и пытался делать фотки в соседской бане, но так как электричества не было у него ничего не получилось, но он потом выслал две фотки почтой.
На более комфортабельном теплоходе они плыли до Усть-Шима еще трое суток. Иртыш так виляет по Сибирской равнине, что проплыв какой-то населенный пункт теплоход подплывал к нему с другой стороны через несколько часов. Затопленные ивняки слева и крутой правый берег обрывающийся прямо в воду, медленно проплывали мимо час за часом. Все так же было холодно, но на теплоходе они плыли в общей каюте, где то внизу в трюме, где было относительно тепло, но Ванька целыми днями ходил по палубе с правого на левый борт и обратно, рассматривая берега в бинокль, который он выменял у Сашки Попова, на лобзик с доплатой пяти рублей. Ванька надеется что бинокль ему будет нужен в тайге для обнаружения дичи и медведей. Он уже стрелял несколько раз у отца на бахче из ружья и заряжал сам патроны. Теперь он считал себя единоличным хозяином ружья, как только Витьку взяли в армию.
Встретил их Вовка и они перевезли с пристани нехитрый скарб на колхозной лошади через все село.      
   
   45

Поселились они в старом щитовом доме на две квартиры, тесовая крыша была вся в дырах, полы перекошены, напротив пустой амбар, где временно жил Вовка с женой, которую вызвал из Перми, потом они сняли угол у бабки, когда Надька стала торговать в магазине.
Отец сразу начал работать сапожником в промкомбинате, лучше бы он пахал с Вовкой землю. Всю работу клиенты оплачивали ему лично, он должен сдавать деньги в кассу, но разве утерпит отец, когда деньги лежат на верстаке в баночке. Он стал приходить каждый день домой пьяный. Осенью он попал в больницу с белой горячкой - бегал с кочергой по комнате и гонял несуществующих черных кошек. Мать сдала его в больницу, где он пробыл неделю, но потом все продолжалось так же с ежедневной пьянкой.
Село грязное с кривыми улицами и лужами в колеях, кое где деревянные сгнившие тротуары. Школа двухэтажная деревянная, где Ваньке придется учиться в седьмом классе. Он даже познакомился с учительницей русского языка, что приходила в сапожную починить обувь, а Ванька был там в это время. Отец нахвалил Ваньку, что он хорошо учится, что хорошо рисует. Ваньке пофигу отцовская похвальба, что-то эта полная женщина не понравилась ему.
Познакомился с соседским пацаном - татарином - Тимкой Алимбаевым, который жил рядом в старой избе с матерью и двумя сестрами, отца у них не было.
Купались в Кувшинке  или на Иртыше, что еще делать летом. Ванька пошел в лес однажды вооружившись биноклем, ножом и котелком под ягоды,  но убежал из него - напали комары целыми тучами, до осени он и не совался больше туда. Рыбачили на Ишиме и на старице. Однажды ночевали, но не спали, а крутились вокруг костра в дыму от комаров, утром шли домой, засыпая на ходу. Никакой защиты от комаров не было.
Приехала в гости тетка с города Энгельса с восьмилетним внуком Аликом. Ванька посадил его на велосипедный багажник что бы покатать и в переулке, когда он поехал под горку, пацан сунул ногу в спицы заднего  колеса. Ванька слышит сзади: «тр-р-р-р!» и визг Алика, он тормозит и снимает его с багажника - вся пятка в крови, кожа от косточки до стопы содрана. Он тащит его домой, а тётка с матерью - в больницу, которая рядом. Хорошо, кости целы. Забинтовали и тётка через два дня села на теплоход и отплыла в Омск. Ваньку она про себя конечно бранила, но в слух это делала только мать. Ванька и не оправдывался, но он то не виноват, что этот Алик с велосипедом не знаком, зачем совать ногу в колесо. Так Ванька узнал о существовании еще одной тетки.
Мать собралась в Шишкино в гости к кумовьям и Ванька поехал тоже повидаться с друзьями, когда еще выпадет такая возможность. Часа два тряслись в закрытом брезентом кузове ГАЗика - грузотакси - в клубах пыли. Приехали и Ванька зашел сразу к Мишке-Хохлу, а потом с ним пошли к Мишке -Пермяку. Они рассказали, что после смерти бабки, Валерку-Атамана отправили в Омск в училище, учиться то ли на сварщика, то ли на токаря.
Мать с кумой собралась за голубикой на болото к «кордону» и Ванька пошел с ними. Набрали ведро ягод.  Вечером Ванька допоздна сидел с друзьями у Хохла на лавочке, у переулка, где они зимой катались на санках и по нему ходили на Шим. Тут жил тогда татарин Муклист в землянке выкопанной в косогоре с дочерью и внуком, сейчас стоит новая изба, огороженная тыном. Друзья распрощались, что бы утром уже не встречаться и, дождавшись обратного рейса, они с матерью  уехали. Судьба предоставила шанс еще раз встретиться с Мишкой-Хохлом и не раз - с другим Мишкой-Пермяком.
Атаман сам разыскал зимой Ваньку и побыл у него полдня, рассказывая о житье в училище, проказах и планах на будущее. Больше он Атамана не видел и по слухам он поступил и кончил Омское речное училище. Где ты, Валерка-Атаман!
Вовка к зиме разошелся с Надькой и она уехала домой. Мать уличила её в измене, Ванька не верил этому, ему нравилась скромная женщина, терпящего такого мужа как Вовка, который тоже закладывал за воротник, как только появлялись деньги. Появилась у него Машка - высокая чернявая женщина с длинным лицом. Все это не очень волновало Ваньку. Летом он спал на чердаке, подключив радио к проводам, что были протянуты над крышей, читал книги пока светло было. Он был разочарован новым местом жительства, особенно пьянством отца. В лес он стал ходить осенью в выходные, брал с собой хлеба и картошки, котелок из алюминиевой кастрюли и, сделав шалаш, ходил по окрестности, наблюдая в бинокль за птицами и бурундуками, потом кипятил чай, пек печенки в костре и даже дремал иногда пригревшись у огня, потом вечером шел домой. Начались дожди, похолодало и выпал снег. Началось скучное существование: утром в школу с надоевшим пионерским галстуком, формой мышиного цвета, русский язык с правилами на полстраницы, которые нужно знать наизусть, а Ванька не любил зубрить, он и так писал почти без ошибок, двойки по устному, регулярно появлялись в дневнике. К русскому присоединился немецкий, который тоже нужно зубрить, значит тоже двойки. Опять он рисовал стенгазету, потом бросил,  что там можно рисовать, когда сам двоечник. Тогда-то он и открыл Есенина и начал сам писать стихи украдкой и никто не знал о заветной тетрадке, кроме Вальки Крутовой, которой он подсунул стихотворение, посвященной ей. Без торжества он получил паспорт и сунул его на полку между книг - шестнадцать лет это уже что то. Так прошла зима и Ваньке светил второй год в седьмом классе, но он уже понимал, что больше он в дневной школе учиться не будет. Детство кончилось! Он старше на два года одноклассников, бедность, питание одной картошкой, плохая одежка. Да лучше он пойдет работать, чтобы купить себе штаны и туфли. Взаимности с Валькой у него не получилось, он попытался проводить её после кино, но они с подругой убежали со смехом и Ванька обиделся и больше не подходил к ней, а написал ей письмо с признанием и не получил ответа. Классная - та самая по русскому - однажды приходила к ним домой и, наверное, все поняла, и больше она не донимала его, а продолжала ставить двойки по устному и хвалить за сочинения, но Ваньке уже было все равно. По двум предметам: русскому и немецкому, его оставили на второй год и никто не попытался помочь ему и он понимал, что на него махнули рукой, он обреченно доходил до летних каникул, иногда прогуливая уроки. Вот и конец школьным годам, чудесным. Ну, что ж, Ванька, держись! Не все дороги перед тобой открыты, но весь мир перед тобой! Какой будет этот мир?
Труд в поте лица и нищета или светлое, солнечное будущее. Эх, детство, детство!


       46

Сразу после школы он собрается в Шеванку: небольшую деревню в восьми километрах от райцентра, где был кирпичный заводик от промкомбината, летом там работает молодёжь, даже кормят живущих в общежитии. Ванька насыпал в рюкзак ведро картошки, взял булку хлеба, свой котелок и в воскресенье утречком пошел пешком. Дорогу он знал, там даже указатель стоял на обочине большака, не доезжая до большой татарской деревни. Пришел и, спросив у встретившейся женщины, где найти какого-то начальника, что бы приняли на работу. Женщина и была начальницей. Она отвела его в общежитие в новом рубленом доме на четыре комнаты с коридорчиком: столовая,  общежитие, в четвертой - контора.  Она предупредила его, что столовая будет работать только с понедельника. В комнате уже были два мужика: Колька Чернов, подслеповатый спортивный парень и пожилой Иван Подлесный, позднее он узнает что они сбежали с леспромхоза, куда завербовались в Омске, но их в Усть-Шиме задержала милиция, так как документов у них не было, и отправила сюда - на кирпичный, чтобы они заработали денег на дорогу и выправили документы. Они сидели голодные, как понял Ванька по их разговору о еде: где, когда и что они ели. Ванька предложил сварить картошки и они с радостью согласились. Быстро помыли и почистили клубни, затопили в комнате печь и через час умяли втроём котелок и почти булки хлеба, потом завалились на кровати и уже разговоры пошли не только про еду.
Вечером Ванька обследовал место работы и жительства. Общежитие рас-положено на взгорке, пониже десяток домов местных жителей, рядом кирпичный цех с прессом под навесом и три длинных сарая для сушки кирпича, печь для обжига - все соединяют рельсы узкоколейной железной дороги с поворотными кругами и вагонетками, тут же глиняный карьер, под горкой речка Вертяйка с мостиком, поросшая сплошь кувшинкой, на берегу новая баня.
Утром повариха приготовила чай и по куску хлеба, потом в конторке у мастера расписались в журнале за технику безопасности и сидели на крылечке ожидая запуска пресса, где суетились две женщины, а два мужика завели бульдозер и самосвал. Бульдозер по настилу из брёвен запихал в кузов самосвала порцию глины и тот вываливал её в пресс, женщины включили его, поливая глину из шланга. Самосвал привез еще несколько кузовов глины и женщина открыла заслонку - толстый червяк мокрой глины выполз на стол. Одна женщина резала эту глину резаком из проволоки на кирпичи, другая перекатывала их по мокрому столу в сторону. Подошла очередь мужиков, что стояли тут же уже с вагонетками и под руководством мастера они по очереди загружали свои вагонетки и везли в сарай, там выгружали на трёхъярусные полки для просушки и чтобы они не касались друг друга. Работа не сложная и не очень трудная, только иногда вагонетка сходила с рельсов и тогда приходилось поднимать её вагой, но нужно не перегружать её. Пресс выдавливал глину, самосвал высыпал новую порцию, вода самотеком текла по шлангу из цистерны, женщина резала, мужики возили сырые кирпичи в сарай.
В обед они плотно поели супа из смеси крупы, картошки и тушенки, хлеба вдоволь, но второго не полагалось. Потом они искупались у моста и работали до пяти часов. Вечером ужин с таким же супом и кашей из пшена с тушенкой, жидким чаем.
Так началась  трудовая жизнь Ваньки.
   
    47

Проработав неделю, Ванька, в субботу после трёх часов, помывшись в бане, пошел домой прямушкой - тропой по лесу -показал её местный житель. Расстояние было в два раза короче чем по дороге. Тропа шла по сосняку с кедром, пересекала моховое болото, две ляги* и опять через сосняк выходила на окраину села. Ванька поел и полез на чердак отдыхать с книгой, раздумывая пойти в Шеванку вечером или лучше утром. Слышит шорох и подняв глаза увидел Зойку, девчонку что жила с матерью через ложок в новой избе. Он часто видел её то в огороде, то на крыльце с книгой, когда сидел у слухового окна, читая, или просто оглядывая окрестности за Кувшинкой: затопленные луга в начале лета или уже скошенный луг с большими стогами сена. Девчонка была полненькая и высокая не по возрасту, училась она в восьмом классе. Не успел Ванька и рта открыть, как на улице раздался крик соседки:
- Смотри-ка, Анна Филипповна, девка на чердаке прыгает, аж штукатурка с потолка сыпится!
Ванька выглянул наружу: внизу стояла молодая соседка и смотрела вверх на него, а мать только что подходила к ней. Выскочил Вовка тоже уставился на него. Ванька оглянулся на Зойку, соображая что делать, а та уже протискивалась в дырку тесовой крыши, которую все ни как не доходили руки заделать. Зойка протиснулась в щель,  спрыгнула в картошку, и только платье замелькало в высокой крапиве в логу, вот она уже скрылась в своей избе. Залазит Вовка на чердак и, повертев головой, спросил:
- А где твоя краля? Правильно! Давай не теряйся!
- Где ты видишь кралю? - только и сказал Ванька.
- Так, так. - ответил брат, ретируясь.
Ванька задумался надолго: как это он не попытался познакомиться с соседкой -  она то его приметила и сама пришла. Он посматривал в дырку и увидел, что уже пришла мать Зойки, а он знал что она работает почтальоном. Он решил познакомиться с Зойкой поближе, но отложил свой план до следующего выходного.
Через неделю, выждав когда мать Зойки куда-то пошла, он через лог по крапиве поднялся к избе и без стука вошел. Зойка сидела за столом и чистила картошку. Ванька поздоровался и спросил:
- А чо ты испугалась тогда и убежала? Ну, пришла и пришла. Какое её дело!
Зойка встала и, выглянув в окно, испуганно сказала:
- Ну, зачем приперся? Сейчас мать придет! Уходи быстрей!
- Уж нельзя и зайти…
Ванька попытался еще что-то сказать, как позади раздался голос:
- Это кто тут появился? Ну-ка марш отседова! А ты чего вытаращилась! Ишь закобенилась!
Ваньке пришлось уносить ноги все через тот же лог по крапиве. Встретив Зойку где-то через месяц он попытался с ней заговорить, но она перебежала на другую сторону улицы и не оглядываясь ушла. Ванька был озадачен поведением девчонки, но решил больше не подходить к ней.
Новая неделя началась с прибавлением работников: вагонетку катали местная девчонка Юлька и Валька, что приехала тоже с Усть-Шима и стала жить на квартире у напарницы. Ванька работал в паре с Черновым, а Подлесного поставили на ремонт обжиговой печи.
Вечерами, после работы Ванька с Подлесным стали ходить на рыбалку по Вертяйке и ловить чебаков. Походив около часа по берегу и закидывая крючок с червяком в окна между листьев кувшинки, они приносили на кукане до двух десятков крупных чебаков и тут же чистили и варили уху часов в десять перед сном. Чернов раз сходил с ними и больше не пошел - он плохо видел поплавок и даже заблудился, когда пошел  домой один. Утрами он делал зарядку в коридоре, с полчаса они слышали его прыжки и топанье имитирующие бой с тенью. В обед они купались в омутке у моста, Валька в купальнике, а Юлька в трусах и без лифчика, титьки были видны сквозь воду, но она не очень стеснялась мужиков. Чернов стал уделять ей знаки внимания и позднее он стал с ней дружить и бывать у неё. Подлесный посмеивался над ним, а они с Ванькой - над Подлесным, который стал похаживать к вдовушке, но это было уже позднее, через месяц.
Ванька стал оставаться в общежитии и на выходные. Что ходить взад вперёд а тут они с Подлесным ходили на рыбалку, даже на Шим, где Ванька однажды поймал на блеску щуку, килограмма на три. Картошки он приносил из дому, так что едой они были обеспечены на воскресенье, баня рядышком - мойся хоть каждый день, только воды наноси.
Потом к ним присоединился Тимка, который кончив восемь классов, тоже решил больше не учиться - на материну зарплату уборщицы не разгуляешься с тремя детьми без отца. А работы на кирпичном прибавилось: стали загружать печь высохшим кирпичом и на работу вышел местный парнишка Генка и приезжий парень из Шишкино, Ванька его смутно помнил, так как тот жил на другом конце села и они не встречались кроме школы.
Пресс выдавал сырую глину, из неё резали кирпич, их развозили по сараям, а оттуда сухие возили в печь где их укладывали местные женщины особыми рядами с колодцами. Вскоре печь зажгли и Подлесный круглые сутки находился при ней, подкидывая метровые чурки в колодцы. Потом она остывала недели две, и еще горячий кирпич поднимали наверх и штабелевали рядом под навесом, где он ожидал очередную машину, которую иногда приходилось грузить рабочим кирпичного.
В месяц Ванька зарабатывал от двадцати до тридцати рублей, за столовую высчитывали рублей пять-семь. Ванька был доволен: он таких денег в руках не держал. Он отдавал их матери, оставив себе пятерку на конфеты, крючки и леску. Мать уж тратила их по своему усмотрению - большая прибавка в тощий семейный бюджет.
Тимка Алимбаев проработав неделю больше не пошел на кирпичный, его сманили в комхоз.
Подлесный иногда приходил от вдовы под «мухой» и распевал:

Марина в кабаке сломала ногу,
Так х… с тобой - купи себе костыль!
Выходи почаще на дорогу,
Чтоб задавил тебя мотоциклет. Вместо «автомобиль»

Марина, Марина, Марина…
Парни смеялись над смешным концом куплета.
Он соглашался, но снова пел своё, а потом переходил на другую, тоже не оконченную:

Мы идем по Уругваю,
Ночь хоть выколи глаза.
Слышны крики -  «раздевают!»,
«Ой, не надо! Я сама!»

В конце июля с ними распрощался Колька Чернов - поехал домой, а где-то к концу августа пресс перестал выдавать сырой кирпич. Сараи были заполнены и до зимы нужно обжечь весь сырец. Теперь кирпичный работал только на обжиге и дополнительная рабочая сила была не нужна, с этой работой справлялись местные. Только Подлесный оставался в Шеванке, сойдясь с женщиной, а Ванька и другие разошлись по домам.

   48

Ванька отдыхал целую неделю раздумывая куда пойти работать. Первого сентября сходил на школьную линейку, постоял в сторонке и без сожаления ушел. Долгими вечерами валяясь на кровати на чердаке он думал о том, что все его мечты о море, путешествиях в джунглях и тайге - несбыточны. С шестью классами ни в какой институт не поступишь, только в ПТУ, как Валерка. Ехать в Тевриз учиться на тракториста или в Омск, в лучшем случае, на токаря или другую более интересную профессию. Сунулся в столярку промкомбината в ученики столяра - не нужны пока ученики. Трактористом ему не хотелось: слишком грязная работа, на примере брата видел, но ему пришлось ближе познакомиться с этой профессией.
В сентябре брата направили в деревню Кучум пахать и он взял Ваньку прицепщиком. Переправившись на пароме через Шим, они часа два ехали по грейдеру, а потом по проселку до татарской деревни в два десятка домов на берегу старицы, заросшей камышом и кувшинкой. Бригадир определил их в пустующую избу и показал поле со скошенным подсолнухом, кормить их должна  пожилая татарка. В тот же день они начали пахать и Вовка показал Ваньке что он должен делать, сидя на железном сидении плуга. При помощи двух рулей они отрегулировали глубину вспашки и в начале и конце поля Ванька должен при помощи рычага поднять или опустить плуг. Поле длиной метров триста и Ваньку вскоре стало тянуть в сон, пока проедешь из конца в конец. Брат остановился и внушил ему что не нужно дремать, чтобы не свалиться под плуг. Вскоре дремать не пришлось - между предплужниками и основными лемехами стали набиваться будылья от скошенного подсолнуха и плуг поднимало из борозды, приходилось останавливаться сдавать назад и очищать плуг. Тут Ванька услышал от брата весь мат который он не слышал даже от отца - еще того матерщинника. Вовка собирал в кучу  и боженят, и ангелов. и Христа, не считая матерей и прочих женщин. Ванька вооружился палкой и на ходу выталкивал из под плуга комки земли вперемешку с корнями подсолнуха и сорняками, вдобавок стал заедать автомат поднятия плуга и ему приходилось соскакивать с плуга в конце поля и находу стучать молотком по «собачке«, чтобы механизм сработал. Начинали работу часов в восемь утра и заканчивали часов в восемь вечера с перерывом на обед. Кормила татарка супом из макарон с тушенкой и густым кирпичным чаем. Через три дня они закончили поле и в ночь поехали назад в Усть-Шим. Брат дал Ваньке порулить, а сам дремал в углу кабины. Не доезжая с полкилометра до переправы, под трактором что-то затрещало, полетели искры и Вовка, заглушив двигатель, полез под него, светя спичками, матерясь, вылез и объявил что оборвало карданный вал. Они спрятали инструмент в траве и пошли на берег Шима, который переплыли на чьей-то лодке, паром ночью не работал.
Позднее он получил в колхозе восемь рублей за три дня работы.
Пришлось идти работать в комхоз с Тимкой, хоть какой-то знакомый. Первое время они обивали дранкой деревянное здание аэропорта, построенное на краю картофельного поля, где они прошлой осенью копали картошку всей школой в дождливую и холодную погоду, Картошка благополучно сгнила в длинном погребе, куда её ссыпали мокрую, облепленную землёй. Закончив с дранкой они то грузили кирпич на машину в Шеванке, то долбили глину, песок и грузили в машину для ремонта печей в Доме Советов, то выгружали брёвна с машины на пилораме, а потом постоянно пилили и кололи дрова в бане для парового котла. Работа поперечной пилой на морозе не понравилась Ваньке, силой он был обделен, а тут ни какая сноровка не поможет, пилить мёрзлую берёзу. Приходится терпеть и отогреваться в кочегарке за горячим котлом, слушая бесконечные рассказы кочегара - бывшего солдата, прошедшего почти всю войну.
Неизвестно сколько проработал бы Ванька в комхозе, но  отец был уволен за пьянку и они с Вовкой куда-то уехали, а через неделю приехал отец уже на машине за вещами. Вот тебе раз! Собраться -нищему подпоясаться. И они уже едут в Абатский совхоз в отделение Шипуново в десяти километрах от Абатска.
Проехали Шишкино, Ванька только смотрел на знакомые улицы и дома, где жили его друзья, проехали Серебрянную и даже не заехали к деду, они уже знали что он женился на молодой девке после смерти жены и уже у него родился ребёнок, проехали Викулово, где Ванька лежал сорок дней в инфекционной палате, вот и Абатск и они не заезжая в село свернули направо и ещё ехали десять километров до отделения Абатского совхоза - Шипуново. Ночью подъехали по протоптанной трактором дороге к дому на отшибе, где уже жил Вовка и быстро выгрузились, главное чтобы не замерзла картошка укутанная в тряпьё.
Хорошо в натопленном доме. Они отогревались после шестичасовой поездки на январском морозе в кузове.
Домик с кухней и комнатой, русской печью и плитой, служил столовой для рабочих совхоза и горожанам, что приезжали на сенокос и уборку урожая. Никакого двора нет, только огород загорожен, у дома растут восемь берёз и имеется подвал - вот всё обустройство. Да, зачем-то прокопана канава экскаватором от дороги к дому, водопровод что ли хотели провести, но откуда - в деревне нет водопровода - все жители носят воду с речки Китерни.

    49

Ни стыда, ни совести - так говорят люди. Отец Ванькин, наверно, каялся и проклинал себя, но уже со своей пьянкой ни чего не мог поделать. После оче-редного приступа белой горячки, когда он с кочергой бегал вокруг печки преследуя несуществующего черного кота, очухавшись схватил ружьё и пошел в картошку стреляться. Ванька был на кирпичном и мать ходила к нему лежащему в борозде с разутой ногой на курке. Я то знаю, что у него и мысли не было стреляться, посидев у него на плече. Сумбур в башке и только одна внятная мысль, как бы опохмелиться. Семья  существует в впроголодь. Вовочка такой же - получив какие то деньги в колхозе тут же пропивали их с батей и потом еще требовали с матери на похмелку. Железная женщина - Анна Филипповна!
Ванька иногда ненавидел отца и пресекал попытки его материть мать, а драться он уже не смел, Ванька несколько раз уже скручивал его, когда был дома. Хотелось ему бежать куда подальше, но он уже понимал, что пока он ни куда не убежит - молодой ещё - это раз, ни денег, ни приличной одежды - два, и хотя бы какой знакомый или родственник где-то там далеко у моря, в экспедиции. Нет применения его знаний парусной оснастки корабля: стоячий и бегучий такелаж, рангоут, стаксели, гроты и кливера, брасы, бушприты и ванты. Не бывать в тропическом лесу у диких племен, даже в своей тайге не бывать с геологами или биологами.
Я опять устроился в углу там где должна быть божница. Икон не стало с переездом в Казахстан они где то там и затерялись: медный складень и деревянная с каким то чудотворцем. Да и зачем они - все дети не крещеные и попа в первый и последний раз Ванька видел в Шишкино, когда священник с палочкой шел по селу. Куда? Это знал только он - усталый путник в потерянном для него безбожном мире.
Подмороженную картошку быстро съели вместе с поросенком выписанном в совхозе в счет зарплаты.
Вовка утрами раскочегаривал трактор ДТ-54. Гаража ни холодного, ни, тем более теплого, не было и он грел воду на костре во фляге, подливая в огонь солярки, костром грелся и картер двигателя. Так продолжалось часа два и Вовка заходил домой весь в саже грелся у печки курил тоненькие папироски «Прибой» и снова выходил к трактору караулить что бы он ненароком не загорелся. Потом он заливал воду в радиатор и начинал дергать за ремень «пускач», который как обычно ни хотел заводиться на морозе, всячески отчихиваясь и откашливаясь. Вовка собрав все известные ему ругательства чуть не бросался на холодное железо с ломом. Наконец «пускач» начинал отчаянно верещать и крутить натужно основной двигатель и, минут через пять, он, пуская кольца холодного дыма, начинал взревывать и, наконец, урча и, содрогаясь, начинал работать, воняя перегоревшей соляркой. Вовка уезжал возить сено, солому или силос на ферму, прицепив тракторные сани.
Мать ломала голову чем кормить ребятишек, как прожить зиму.
Троих нужно отправлять каждый день в начальную школу: Борьку, Валерку и Гальку, накормить и одеть. Чем топить печь, дров тоже нет. Свалили две берёзы и раскряжевали их на чурки поперечной пилой, а на растопку рубили жерди с огорода. В погребе поселили двух кроликов привезенных с Усть-Шима в кухне  под лавкой три курицы и еще котенок - вот все хозяйство.

    50
 
Электричества в деревне еще не было и вечерами коптила и воняла лампа соляркой.
Через несколько дней Ванька вышел на работу - возить на лошади зерно со склада, что за деревней, на другой склад, что  в конце деревни напротив школы. Запрячь первый раз ему помог конюх, сам он ни разу не запрягал, но сразу понял нехитрую премудрость. Поставив на сани большой ящике, он ехал на «ток», где заезжал в большой дырявый сарай и две женщины грузили ведрами пшеницу в ящик, Ванька чтобы не мерзнуть помогал им. Нагрузившись, он ехал шагом мимо своего дома по переулку, потом по улице мимо конторы и заезжал через большие ворота в рубленый сарай и опрокинув ящик ехал обратно на ток. Сделав рейсов пять-шесть в день, он ехал на конюшню выпрягать лошадь. В обед он заносил домой килограмма два пшеницы и мать промыв её разваривала в русской печи, получалась постная и невкусная каша,  но все-таки какая то еда и до отвала, часть давали кроликам и курам. На току было много голубей и Ванька в субботу взяв два патрона с дробью пошел туда и двумя выстрелами сбил шестерых голубей: все же мясо! Потом он грузил в полях солому на тракторные сани с такими же подростками. Все эти работы плохо оплачивались - Ванька получал рублей восемь в месяц. Да и что заработаешь погрузив, втроём или вчетвером, на сани тонны две-три соломы в день.
Весной Ванька с отцом поехали в Абатск. Оказывается там жила  родная сестра отца - Ванькина тетка - на центральной улице в большом доме. У них с мужем было четверо детей. Самый старший жил отдельно в доме через огород,  два пацана - школьника и дочь, работавшая в типографии - эти жили с родителями. Вот оказывается как они попали в совхоз и в Шипуново - хозяин работал в совхозе на ферме.
Ваньку устроили на квартиру у тетки и он пошел работать в лесхоз на прополку лесных посадок с такими же пацанами и девчонками. Утром они грузились в кузов грузовика и ехали в лес с тяпками. По бороздам срубали траву вокруг елочек и сосенок под наблюдением лесника. Покончив с прополкой пацаны рубили хворост, девки таскали его в кучи - это осветление и прочистки.
Лето, жара. От комаров и мошек не спасает мазь, что возили в кузове во фляге - хоть умывайся ей, но смешавшись с потом, она щипала кожу и «ела» глаза.
На выходные Ванька пешком уходил домой. Его не очень привечали у родственников - у самих семья, а работает только пожилой хозяин, не считая старшей дочери. На обед ему наливали бутылку молока, как подозревал Ванька, разбавленного водой, и кусок хлеба. Он рад был что целый день в лесу и не нужно быть на глазах тетки. Только вечером он мог вместе со всеми сытно поесть. Но как то нужно терпеть, заработки не сравнишь с деревней - рублей пятнадцать-двадцать он получал.
К осени, когда все школьники уже не работали, их осталось в лесхозе трое и они работали на разных подсобных работах. Но ими заинтересовались  и в РОНО, и в военкомате, и еще какие-то доброжелатели: несовершеннолетние работают полный день, не учатся и прочее. Лесхоз выдал им трудовые книжки и уволил от греха подальше. Так Ванька опять оказался в Шипуново на разных работах, но не долго. При сельхозтехнике организовали трехмесячные курсы трактористов и Ванька стал учиться ещё с двумя парнями из Шипуново, и жить опять у тетки. Какую-то профессию нужно иметь, не все ходить с вилами или топором - это он уже понял. По окончанию курсов им выдали свидетельства сельского механизатора с правом работы на гусеничном и колесном тракторе.
Весна. Они около кузницы собирают сеялки: Колька, Ванька Попов и он. Солнце во всю пригревает, но руки мерзнут от болтов и гаечных ключей, они отогреваются в кузнице у горна. Кузнец, постучав молотком по какой-то железке, тоже садился на верстак возле тисков и закуривал вонючий самосад, вдвоём с Колькой они дымили, а оба Ваньки пока не курили и кузнец посмеивался над ними: - Как это не курить? Вечером с бабой перепехнешься, слезешь, покуришь и ещё раз залезешь, а если не закурить, то сразу дашь храпака. Вот ты, Ванька, не куришь, бабы у тебя нет, ты что с Дунькой Кулаковой общаешься? - А кто это такая, что-то я про такую не слыхал? - Ха-ха! Хи-хи! -Мужики и парни ржут, схватившись за животы. Ванька густо покраснел, догадавшись, наконец, что за Дуньку они вспомнили.
Зимой он с неохотой вступил в комсомол, стал ходить в клуб на вечеринки с молодёжью. Он ни с кем ни дружил в деревне и не ходил в клуб, до того, как стал учиться на тракториста. Однажды он шел из магазина с хлебом и его пригласили зайти к ним, встретившиеся Колька и Попова младший брат, они играли в карты у Кольки Козлова. Ванька проиграл оставшиеся копейки, выпил стакан браги и ему понравилась эта компания. Он сказал что сейчас придет и пошел домой, где достал из своего кармана заначку - рубль с чем-то - налил в бидончик браги и вернулся. Так он стал выпивать, ходить в клуб, где они играли от безделья то в «глухой телефон«, то «в третий лишний«, то просто устраивали кучу малу, стараясь придавить внизу трёх единственных в деревне девок. Потом повадились ходить в соседнюю деревню - Речкуново, где, наоборот, девок было много, а парней - двое. Однажды Ванька получил по морде от Речкуновского парня, просто ни за что, ни про что , а так как Шипуновских был человек пять а тот один, то досталось бы ему на орехи. Парень плакал в клубе у печки пьяными слезами, жалуясь что его отца летом до смерти забодал бык. Петька Короленко, тоже хорошо подвыпивший, наступал на парня с двумя поленьями в руках, но Ванька не позволил его бить и простил этот удар. Он вообще старался никогда не драться с поводом или без повода. Пробыв в Речкуновском клубе почти до полночи, они пешком по трескучему морозу, шли домой пять километров. В Шипуноском клубе был шкаф с книгами и кто хотел тот просто брал книгу, а потом клубница записывала в тетрадку, когда появлялась, а так открывал и закрывал клуб её муж. Танцы были тогда, когда приезжал из Абатска брат одного из парней с баяном. Играл он талантливо: любую мелодию, любой танец, пока не поранил пальцы в школьной мастерской на циркулярке. Пальцы зажили, но не было уже той подвижности и он жаловался потом, что больно играть.
Теперь Ванька уже не сидел вечерами дома с книгой, а проводил в компании новых друзей.
Как-то играли в карты у Кольки Козлова, заходит Нинка, по кличке - Картинка, женщина лет под сорок, одинокая, работавшая дояркой. Села у порога и зыркала глазами молча. Один Петька Короленко подшучивал над ней, похохатывая:
- Может меня пригласишь?
Нинка, посидев, встала и подошла к Ваньке:
- Выйдем, что-то сказать хочу.
Ванька вышел следом и Нинка, не оглядываясь, спускаясь с крыльца, сказала:
- Пошли ко мне. Гостем будешь.
Ванька пошел следом.  Идти-то недалёко - через улицу наискосок. Нинка открыла замок старенькой избы с покосившимся крыльцом и они вошли в неуютное полутемное помещение с занавешенными окнами.
Нинка скинула резиновые сапоги и повалилась на кровать стоящую тут же напротив русской печи и стала задирать платье.
- Иди ко мне. Чего стоишь!
Ванька снял сапоги и полез на кровать, где Нинка уже белела голым телом и сразу приняла его прижав к себе. Несколько секунд на первый раз и полминутки на второй и  Ванька скатился с женщины на пол и стал натягивать штаны, покраснев.
- Ты, что? Первый раз?
Ванька буркнув: «Первый» и выскочил на  крыльцо не дослушав Нинку, говорившей вслед:
- Знала бы…
Ванька направился домой, размышляя о том, что все не так, как он представлял: где страсть, объятья крепкие и поцелуи до синяков. Вместо всего, когда-то прочитанного и представлявшегося в ночных фантазиях и снах - грязные ноги от резиновых сапог, платье с запахом навоза, задранное к подбородку и сильные руки прижавшие его. Пацаны подшучивали, а Петька Короленко, как самый опытный спросил: - Бутылку-то хоть поставила? А вот моя вдовушка обязательно ставит пузырь. Сама выпьет грамм сто, а остальное я пью. А Нинка хрен поставит! Я к ней и не хожу.

     51

Как то он шел из клуба с Валькой Еремеевой, она редко ходила в клуб так как работала дояркой и у ней была дочка лет трех. Лет ей было за двадцать, блондинка с полными негритянскими губами, жила она с матерью в пятистенке как раз на углу переулка  к Ванькиному дому. Как-то они покувыркались на ферме в соломе, когда выгружали её, запятив тракторные сани внутрь, а доярки разносили по кормушкам и на подстилку коровам. Всё было в шутку под хохот доярок и парней.
Он был немного пьян и потому понаглел и предложил ей посидеть на лавочке у её калитки. Она молча согласилась, слово за слово и он полез целоваться, она не сопротивлялась даже тогда, когда он залез ей под платье. Повозившись немного на низкой лавочке, она схватила его за руку:
- Пойдём!
Зашли  в холодную баню и он стащил с неё трусы, часа два, до петухов сжимали друг друга в объятиях.
Так у Ваньки появилась любовница и он почти каждую ночь, если не работал во вторую смену на тракторе, после вечерних прогулок в компании парней и девок, вел её или в баню, или валил где ни будь в траву. Насмешки парней его не трогали, они просто завидовали ему.
Он работал с Вовкой на пару в две смены. Утром и вечером пересменка с шести до семи и боронить пашню. Ночью еще ничего - днем выспишься, а вот днем…. Ночь то проваландаешься сначала в клубе, потом с гитарой по деревне и потом с Валькой в бане или где в огороде (она боялась лазить к нему на чердак). Уснёшь часа два и вот уже мать стучит по шиферу удилищем:
- Ванька, вставай! Уже шесть часов!
С тяжелой головой он идет на стан или к машине, на которой повезут в поле. Там Вовка уже смазывает трактор, заправляет соляркой. Сначала Ванька боялся заводить «пускач», видя бешено вращающийся маховичок, ему казалось что он обязательно оторвется и сшибет голову с плеч. Таская бороны поперек пашни, когда трактор то и дело клюёт радиатором в очередную борозду, по неволе потянет в сон, пока проедешь от края и до края,  и если бы не неровности поля, то сразу уснул бы. Ванька и уснул раз ночью. Трактор заглох и он вылез из кабины и в полумраке летней ночи увидел что въехал в лес и трактор уперся гусеницей в берёзу. Все двадцать четыре бороны вместе со сцепкой, спутались в кустарнике. Кошмар! Во первых, надо завести трактор, что бы дать свет,  Ванька, как не боялся его заводить, все-таки завел его и стал таскать бороны на поле, потом вытащил сцепку и все сцепил, на что ушло оставшееся время до пересмены. Вовка материл его, а Ванька оправдывался, что в сон манит от укачивания и от однообразного рокота двигателя, даже если и выспишься.
- Заверни самокрутку и держи во рту, чтобы дым в глаза лез.
- Но я же не хочу начинать курить.
- Какое это курево -трава, трава и есть!
В это время был дефицит табака и все курили старые запасы самосада, хранившиеся у запасливых стариков, Вовка тоже курил этот выдохшийся само-сад и он отсыпал Ваньке на несколько самокруток в карман - лучше бы Ванька спал за рычагами -- так он стал курить, что не очень помогало бороться со сном.
Трактор был старый и часто ломался: то каток потеряется, то расшатается задний мост, то он отказывается поворачивать и приходится ремонтировать, а однажды Ванька забыл залить солярку и при перегоне на очередное поле он у него заглох прямо посреди огромной лужи. Ванька туда, сюда: фильтры, форсунки, клапана -- проверил все и только тогда заглянул в пустой бак, пришлось два раза сходить с ведром на стон за соляркой.
Посевная кончилась и Вовка стал работать один, Ванька успел съездить на хутор к казаху с санями, на которых были нагружены тракторные грабли для предстоящего сенокоса. На половине пути рассыпался шкив вентилятора. Что ему не хватило, железяке? Проехав метров пятьсот, Ванька останавливался в очередной луже и открыв краники наливал воду в парящий радиатор. Так они доехали до аула. Рубленый из берёзы дом с хлевами и огороженной площадкой стоял на берегу большого озера, где жил казах с женой и взрослым сыном. Сопровождающие мужики говорили, что казах живёт как кулак - имеет много баранов и несколько лошадей. Ваньке оседлали кобылу и он отправился обратно с поломкой. Кобылка что то напугалась и прянула в сторону: Ванька, брык, из седла и больно ударился о землю, хорошо кобылка спокойная и не убежала. Уже в темноте он доехал до деревни и утром поехал обратно с этой железкой за двадцать километров.
С неделю он помогал монтеру натягивать электрические провода по деревне, потом стал пасти коров вместо заболевшего пастуха. Хорошая работа. Дойка располагалась на берегу озеринки, где водились мелкие желтые карасики и гольяны, навес из жердей покрытый соломой, где хранились ведра и молокомер доярок. Ванька пускал рыжую кобылу пастись не расседлывая, а сам, забравшись на навес, сидел на ветерке, наблюдая чтобы коровы не зашли на поле с пшеницей. Увидев коварные намеренья вожаков стада, полакомиться зелеными злаками, он вскакивал на кобылу и скакал, хлопая кнутом, заворачивал стадо к озерине и опять можно было с часок посидеть или с удочкой или с книгой.
Один раз гонял гурт уже под осень на станцию Маслянка, где скот грузили в вагоны и увозили на мясокомбинат. Целый день вдвоём, не слезая с коней, они гнали стадо среди полей и берёзовых лесов, следя чтобы не потерять какую- то скотину затаившуюся в лесу. Напарник остался сдавать скот приемщикам, а Ванька шагом, а иногда пешком, шел, ведя уставшего коня в поводу и посреди ночи приехал домой. Осень. Снега еще нет, но утрами заморозки, иней ложится на жухлую траву. Собрались на охоту вчетвером, но не то чтобы на охоту, а подготовиться: построить скрадки, вырубить подчучельники - длинные, как удилища, палки - чтобы на них поднимать чучела тетеревов на берёзы. Завтра рано, еще по темноте, поставить чучела и спрятаться в складок. Выбрали берёзы на краю поля, чтобы можно было влезть и каждый сделал шалашик их веток под соседней берёзой, замаскировав его соломой. Постреляли по мишени - старому пню - и пошли домой. Шли по лесной дороге, что соединяет одно поле с другим. И выскочи заяц из куста, заметался от одного к другому, ошалев от страха. Как не ошалеешь, если парни стали палить по нему не целясь. Как только друг другу ноги не перебили, а заяц благополучно удрал. Они только посвистели вслед. Утром собрались и затемно спрятались в складках выставив чучела косачей. Ванька весь вечер шил из голенища кирзового сапога чучело, а потом еще вырезал из картона два профиля и вымазал их сажей - на один раз сгодятся. Светает. Восток окрашивается розовым и солнце крадётся из-за горизонта. Подмораживает и ноги начинают мерзнуть в резиновых сапогах. Шевелишь пальцами, но это мало помогает, терпишь. Рассвело и тут должны вылетать тетерева на кормежку и подсаживаться к чучелам, но пока не видно их и не слышно выстрелов других охотников. Солнце поднялось и Колька заорал с другого конца поля: - Пошли домой! Наших косачей нет и выпалил из ружья, наверно по своёму чучелу. Все повылазили из скрадков и стали разминаться: кто приседал, кто бегал вокруг берёзы, кто сразу полез снимать чучела. Шли домой и спорили, почему птицы не прилетели. Ванька шел последним по тропинке и вылети тут косач с земли и с шумом полетел назад: туда от куда они шли. Ванька только снял ружьё с плеча, чтобы разрядить и  успел взвести курок и выстрелить в угон, не надеясь попасть в быстро улетающую цель, но дробь настигла птицу и косач упал в кусты.Друзья удивились меткому выстрелу: - Ну, ты и снайпер! Ванька сам был несказанно удивлён, неожиданной добыче. Про себя он  вспомнил, как весной ходил на тетеревиный ток и так обидно промазал по токующему косачу. Вот и компенсация за тот промах. Ванька еще раз ходил уже один чучелить, но тоже ничего не добыл. По снегу он поставил петли на зайцев и поймал одного, и что удивительно заяц был большим и светло серым. Ванька догадался что это тумак - помесь русака с беляком. Больше ему не пришлось здесь поохотиться.

     52

В начале зимы, когда он  вступил в комсомол, наезжее начальство из рай-она стало требовать от управляющего отделением чтобы он организовал пое-здку парней в Абатск в вечернюю школу, особенно наседал военкомат, которо-му не нужны были призывники с пятью-шестью классами, а в деревне почти все парни были с начальным образованием. После четырёх классов нужно было учиться в районе, а там не было интерната и у кого была родня в Абатске те продолжали учиться, а у кого не было или даже была, не доучивались до семи классов и бросали школу, только двое парней учились в девятом-десятом клас-се. Набралось их пятеро неучей,  на чем возить их за десять километров к вось-ми часам потом в первом часу ехать обратно. Гонять единственную машину? -- шофер не согласен работать в две смены,  да и платить надо. А, пускай на лоша-дке поезжают, она у сена постоит четыре часа, решил управляющий, и по перво-му снегу четверо парней поехали в вечернюю школу, засунув тетрадки за голе-нища валенок.
Весело доехали до школы, спихивая с саней друг друга. Привязали коня к школьной оградке и, отсидев первый урок, вышли покурить и проверить лошадь, обнаружили что украли вожжи из новой толстой тесьмы, матерясь ученики оделись, плюнули на школу и. повернув коня в сторону дома, поехали. До ночи могут украсть всю сбрую,  да и коня могут увести и продать казахам. Лошадка продрогнув и без вожжей знала дорогу домой и благополучно добежала до родной конюшни. Больше никто не заикался о вечерней учебе.
Летом отец пас коров часников и помогал ему Борька, такая выпала ему доля. Утром мать помогала прогнать стадо, голов двадцать коров и штук пятнадцать овец, по мосту через речку Китерню на луг, часов в девять-десять приходил выспавшийся Борька и они до семи вечера сторожили стадо. Борька, как и Витька, научился выпивать, под руководством папочки. Деньги на бутылку можно взять авансом у хозяйки коровы.
Вовка жил с Машкой у бабки на квартире месяца три, потом она почему-то уехала домой, скорее не понравилось Вовкино пьянство с получки или ава-нса.
Зимой решили сватать девку из соседней деревни. В марте Ванька с Петькой Короленко -- в качестве сватов -- поехали на велосипедах в Вятку по наезженному зимнику, который уже подтаивал на солнцепёке. Юлька, потенциальная невеста жила с матерью и с младшей сестрой в самом крайнем доме, стоящем на пригорке. Поговорили, попили чай и поехали обратно. Юлька была согласна выходить за Вовку, конечно, они уже были наслышаны о нем и его семье. Через неделю Ванька с Вовкой на лошади приехали за невестой и привезли её с узлом одежды. Так без особых торжеств они стали жить у той же бабки у которой и с Машкой жили.
Осенью Валька объявила что беременна и поедет в район делать аборт. Ванька растерялся и не знал что ей посоветовать, как мог он утешал её и гово-рил что решать ей, с другой стороны в душе гордился, что будет отцом и даже подумывал: а не жениться ли. Мать как то узнала (деревня!) и советовала бро-сить Вальку: «а то  охомутает», но такую подлость Ванька и в мыслях не допус-кал.
Как же поступить, размышлял он, обнимая Вальку уже у ней дома под ворчание старухи, её матери.

    53

Приближалась следующая напасть -- у отца засвербила мысль о переезде. Валька написала письмо из Чанов, Новосибирской области, работает на мясокомбинате, муж шофером в автобазе, хорошо живут и намекает на переезд. 
Я понял, что очередной переезд неизбежен, и задумался своей пустой головой: а стоит ли опять лететь вслед за грузовиком? Мальчик уже не малень-кий -- через какой-то год  пойдет в армию -- в чем я сомневаюсь. Зрение у Ваньки не важное -- левый глаз и пятьдесят процентов не видит, а черепная травма? и уже станет отцом. А не остаться ли мне здесь, у будущего мальца, что родиться. Внушаю  Вальке мысль о неизбежности расставания с Ванькой и как память о их любви -- сынишка. Ваньку, конечно, уговорят уехать, то да сё: скоро тебе в армию, на три года и забудется твоя Валька, а уж она то, точно забудет тебя, а найдёшь себе ровню и будет нормальная семья после армии -- так зудила мать. Когда он узнал о переезде и заикнулся о том что останется здесь, у Вальки,  мать стала на дыбы:
-- Засмеют тебя, если женишься на ней, -- талдычила. --  Она старше тебя на пять лет и ты потом сам бросишь её и побежишь за молоденькой, будешь платить алименты за своего и чужого дитя.
Мать забыла. что её взял отец тоже с ребёнком, и живут уже  сорок лет.
Что же остаётся Ваньке?
Я твердо решил, если можно применить ко мне это слово: «твердо», что остаюсь с будущим Ванькиным сыном и прослежу его судьбу, а Ванька теперь пусть без меня ищет свою дорогу. Я уверен: он еще будет учиться и приобретет подходящую для себя профессию и встретит еще не одну женщину на своем тернистом пути.
Мне то все равно где существовать. Нет, не все равно: здесь тихая деревня с неспешной сельской жизнью. Единственная улица поросшая травой и заросли крапивы вдоль прясел огородов, примыкающих к речке Китерне, что не спеша вьётся по равнине среди пашен, лугов и берёзовых рощиц, то задумывается в омутах среди кувшинок и рдеста, то убыстряется на перекатах, играя ветками ив склоненных к воде, прыгнет малек убегая от шустрого окунька или плеснет более крупная рыба.
             Деревня не исчезнет с карты и жители не разбегутся, кто в район, кто в соседнюю деревню -- Речкуново -- которой выпадет другая судьба: она  будет хиреть и терять свое население в будущих передрягах российских.
Вот и сидят, вижу, Ванька с Валькой на лавочке, жмутся друг к другу и вздыхают.
-- Ты, не думай! -- Уезжай! Кто я тебе? Так -- любовница, ****ь. Все равно ты меня бросишь со временем. Наслышана, что в деревне говорят и что мать твоя тебе говорит. -- Валька молчит и слёзы капают ей на платье.
Ванька крепче обнимает её и тоже молчит: нет у него слов утешения.
-- Я решила рожать, моя тоже талдычит: «езжай в больницу, езжай, да езжай», но я решила и не послушаю никого. Мальчик родится назову Ванькой и фамилию твою дам.
Валька снова плачет уже навзрыд и у Ваньки сердце разрывается.
Он еще не мужчина, ещё по юношески воспринимает ситуацию с которой столкнулся в первый раз. Жизненного опыта нет и он не может принять решения без страдания, горьких размышлений и обид на родителей и весь белый свет, такой несправедливый и ужасно запутанный.
В октябре приехал зять, Заварзин, на ГАЗ -51 за вещами. Что нищему собраться -- только подпоясаться. Собрались в один день, кузов машины в основном заняла картошка. С водителем поехал Вовка, а все семейство решило ехать на поезде и Заварзин отвез их на станцию Маслянка, прежде чем грузить вещи.
Ванька пошел попрощаться к Вале. Она, видно увидев его в окно, выбе-бежала за ограду и плача закричала:
-- Зачем пришел?! Душу мою разрываешь! Уходи, уходи!
Она побежала назад в ограду и Ванька, растерявшись, тоже пошел в пе-реулок, опустив голову, как говорят: ниже плеч.
-- Подожди! -- услышал он Вальку.
Оглянулся, она догнала его и обняла, стала целовать, потом оттолкнула и убежала -- теперь уже навсегда.

               
2015 г Большая Тава.

Словарь:
                Шесток -- полка перед  топкой.
Сельница -- корытце в котором замешивают тесто. Глыза -- смёрзшийся комок земли или конский помёт. Мумлять -- жевать, сосать. Подекалось -- случилось. Базлать -- орать, реветь. Замор -- гибель рыбы от недостатка кислорода. Морда -- верша, плетёная из прутьев или проволоки ловушка для рыбы. Куть -- место в избе напротив чела печи. Горн -- кузнечный очаг. Люша -- сырость, лужа. Чарым -- наст. Майна -- промоина, прорубь. Согра -- сырое низменное место в лесу. Надыбал -- нашел.
Не гимазит --  не шевелится,  не соображает. Ботало -- раструб на шесте, чтобы пугать рыбу, ботать, а так же большой колокольчик на шее коровы, лошади. Потник -- кошма под седлом. Толмить -- говорить одно и тоже. Ляга -- тоже что и согра, но меньше, уже.