Голубая кровь

                Отцу моему - Гусарову Василию Васильевичу

       Я расскажу вам невероятно-поразительную историю.
       У родителей, нас детей, было четверо: двое мальчиков и две девочки с небольшою разницею в возрасте от одного до трёх лет. Поэтому, когда мы выстраивались по росту – получалась "живая" лесенка. Из далекого прошлого помню: если кто-то из братьев-сестер ленился, - отец, как бы невзначай ронял:
    - Голубая кровь течет в нём.., - и при этом глаза его загорались каким-то таинственным светом. Он явно чего-то не договаривал...
     Постоянные обещания рассказать историю, как только мы подрастём, лишь подогревали наше нетерпение. Тогда, нам детям казалось, что мы растем очень медленно.
     И вот однажды, заинтригованные его постоянными недомолвками, заметив сидящего на диване отца, как всегда с толстой книгой в руках, мы облепили его со всех сторон, а трехлетняя Танечка даже забралась к нему на колени. У старшего  Васеньки в глазах читалась мольба:
     - Пап, расскажи страшную историю! Помнишь ту, что давно обещал?
     - Рас-ска-жи.., - подхватили младшие.
       И отец отступил. Он отложил книгу в сторону и обнял нас, своих деток:
     - Да, вижу как вы подросли, особенно ты, сынок - и потрепал сынишку по рыжей шевелюре.
        Затем на мгновенье  задумался, и уточнил на всякий случай:
      - Если не боитесь, то расскажу.
      - Мы пообещали. кивая головами.

       Воцарилась глубокая тишина, а затем мы действительно услышали о том, о чем и рассказывать-то детям боязно: о кладбищенских склепах, где водятся призраки, духи и другие фантастические существа!

     С тех пор прошло много времени, я выросла и уехала работать с Ленинград. А в один из отпусков, навестив родителей в глубинке Твери, перед отъездом попросила отца рассказать ту давнюю историю: ведь только он мог передать её живо и как-то по-особенному интересно. Причем, всякий раз добавляя всё новые подробности. Быстро сосредоточиться он всё равно не сумел бы.  Провожая меня с дочкой Санечкой до вокзала, в свои 82, отец свободно тащил тяжёлые вещи. Рассказ он пообещал выслать письмом.

     Очередные листочки клена заброшены на подоконник. Почти в такую же сухую цветистую осень, ушел из жизни отец. За три года до смерти он исполнил мою просьбу и прислал в конверте историю из семейного архива,  которая передается в нашем роду из поколения в поколение.

 
                *     *     *
 

     События, рассказанные здесь, уведут нас почти на 300 лет назад, в то далекое прошлое, когда еще был жив прапрадед моего отца – звали его Себастьян.
Вырос он в бедной крестьянской семье, в которой было девять  детей, а он - самый старший среди них. И хотя юноша хорошо разбирался в работе плотника и научился этому ремеслу у деда, все же на работу его не брали, т.к. он не мог нести всю нагрузку, которая возлагается на плечи взрослого. Из-за того, чтобы его младшие братья и сестры не голодали, однажды он с пацанами  раскопал гробницу, а украшения и монеты выгодно сбыл в ломбарде. Мёртвому драгоценности точно не понадобятся.. Символом успеха он считал наличие денег, и когда брал монеты в руки – в его глазах отображался их блеск.

      Себастьян осознавал, что это – недостойный труд, а достойный: где он?  С тех пор ему часто стала сниться вскрытая могила, где покойник открывал глаза и поднимался из гроба. Тогда от страха юноша вскакивал в холодном поту и крестился:
      - Боже, я ни за что не пойду туда больше!

           Каждое утро он шёл искать подработку. Иногда, возвращаясь после неудачных поисков, он проходил мимо белокаменной графской усадьбы. Через металлическое ограждение узорчатой решетки, всякий раз ему доставляло удовольствие остановиться ненадолго и наблюдать, как увлеченно игралась на лугу девочка из богатого 
дома: она собирала полевые цветы, плела венки, и при этом что-то напевала. Или же бегала за бабочками, распугивая их.. За нею всегда присматривала гувернантка.

       Постепенно она превратилась в девочку-подростка.. И вот уже два лета, как носила длинные платья. Неоднократно юноша слышал игру на фортепиано: музыка плавно лилась из приоткрытых окон гостиной, завораживая, делала мир краше и добрее. Он даже и не сомневался, что это она, юная леди, музицирует и поёт.               
       А в прошлый четверг, сквозь зеленые ветки клена, ему удалось увидеть завораживающее зрелище: юная барышня, шелестя пышным бальным нарядом, проходила в карету. Розовое платье с тонкими кружевами на нежной шее,  гармонировало со шляпкой с пером. Слышалась иностранная речь.

       Балы среди дворян – обычное явление. Он лишь на мгновение представил, что к дворцу съезжается множество карет. Кавалеры - во фраках,  дамы - в роскошных платьях. У них – великолепные манеры. А в зале, украшенном зеркалами и свечами, под мазурку и польку они знакомятся друг с другом во время танца.         
       Воображение превратилось в реальность лишь тогда, когда лакей громко захлопнул дверцу кареты и лошади отъехали.
       Себастьян ещё долго провожал их взглядом:
        - Такая барынька не про нас.., - тяжело вздохнул он.

                *     *     *

        Жизнь таила в себе много загадок с несколькими неизвестными, и многое для него оставалось непонятным.
        Вероятнее всего, прошло еще несколько месяцев.
        И вот однажды у этой, утопающей в зелени усадьбы, хорошо знакомой ему с детства, он заметил похоронную процессию. Юноша вздрогнул: предчувствие неотвратимой беды пронзило сердце. Отныне эта семья не была ему чуждой.
      - Какой-то счастливчик покинул этот жестокий мир, - следом явилась другая мысль.
 
      В пригородах помещиков хоронили возле своих усадеб и бросали в гроб золотые и серебряные монеты.

      Себастьян приблизился к колонне людей: из разговоров дворовых ему удалось узнать, что в безутешном горе и трауре графская чета провожает в последний путь единственную дочь, богато разодетую, всю украшенную драгоценностями.
     Словно молния ослепила его, прошла через него, он замер и остановился, как вкопанный. В груди затаилась  страшная тяжесть, она стала душить. Не сразу он двинулся с места и не сразу заметил, что идет по пыльной дороге, по следам траурной кареты.

         Он решил проститься – взглянуть на девочку детства в последний раз. После отпевания в церкви, узнав о месте погребения, вечером он находился в растерянности и задумчивости. Однако, домашние не заметили, чего он замыслил, и ни о чём не беспокоясь легли спать. Лишь глухой ночью, украдкой, он выскользнул из окна избы в глубину сада.

         Неосторожно задев плечом ветку дерева, чьи листья качались перед самым стеклом,юноша услышал, как яблоко упало в сухие листья. Спрыгнул в траву и босыми ступнями ощутил еще теплую землю, за день прогретую жарким августовским солнцем. Себастьян перемахнул через плетеный частокол и пошел прочь от избы, в сторону липовой аллеи, через которую просвечивала луна.         Господний путь, куда ведешь ты?
 
         У себя в округе он знал каждый холмик, все тропинки, ведущие к дому, клички  дворовых псов. Вот за березами мелькнула зеркальная гладь пруда. Он различал звуки ночи: тихий, чуть слышный скрип двух старых тополей, прыжки лягушек, глухой отдаленный лай собак. В лунном свете – серебристых лучах месяца – блестели кудрявые ветви берез. По их листве пробегал легкий ветерок. Через аллею виднелся луг, а напротив – лес и церковь, рядом находилось кладбище.

      Вдруг что-то пушистое коснулось его колена, от неожиданности он даже отпрянул в сторону
           - Шарик!- узнал он соседскую собаку, - Что ты меня пугаешь?
      Подошёл, погладил пса и тот облизал ему руку.
          - Хочешь, пойдем вместе? - предложил юноша.
      Вдвоем стало веселей. От дома - далеко, можно и фонарь зажечь. Голоса двух рабочих доносились с большой дороги. Они пересекли ее, а затем свернули в сторону леса. За ними последовали их длинные чёрные тени.
      Босые ноги совершенно не подходили для переходов по темноте: выйдя на обочину, Себастьян не заметил,  как наступил на острый  камень, поранил ногу так, что некоторое время он прихрамывал.
       Свет фонаря выхватывал из темноты силуэты могучих деревьев, освещая путь. Маленькая собачонка семенила рядом, охраняя нового хозяина. И вот за холмом, на фоне деревьев четко обозначились силуэты крестов и надгробий усыпальниц.
        Яркий свет луны  леденил душу,а роса, окропившая окрестности этой ночью, будто бы оплакивала юную деву.

                Таинственная ночь


        Таинственная ночь привела на кладбище.
        Юноша бесшумно спустился вниз по ступеням, лихорадочно ухватился за ручку двери и с силой надавил плечом: та подалась, производя страшный скрип, что даже пес отскочил в сторону. В нос остро ударило сыростью и воском. В часовенке горели лампадки, у иконостаса было опрятно и чисто. Он помолился на образа:
      - Господи Исусе Христе, помилуй мя, грешного.
      По молве юноша знал, что в полночь души покойников оживают и, превращаясь в привидения, начинают кружить.

     Вдруг фонарь в руке закачался, ярко вспыхнул и замигал кроваво-красным светом. В тот же миг стены и потолок из белого мрамора приобрели гранатовый оттенок.
     Дрожь пробежала по телу юноши, и ему даже показалось, что на долю секунды сердце его замерло.
     Тени вихрем носились вокруг, словно демоны и шептались в сумеречном аду. Его дыхание прерывалось от волнения: всё равно он боялся потустороннего мира.
    - Защити, оборони, Пречистая!

     Страх усилился ещё и тем, что в углу на потолке он заметил, или это ему почудилось - непонятных очертаний мелькающие тени. Они то и дело раскачивались взад и вперед, наводили беспокойство:
 
     - Рискованная ситуация, - подумал он, - надо быть настороже: есть что-то в воздухе...
        Собачка не отходила от него, и все же Себастьян поднял голову, тихо оглянулся, ничего более тревожного не обозначив, перекрестил все углы и прочитал Отче наш - явилось успокоение.
      Фонарь скользил в темноте, он осветил низкий с паутинами потолок и ряд захоронений, задвинутых мраморными плитами. Внимательно просматривая их, он переходил от одной раки к другой. Его охватила невыразимая тревога, когда в очередной раз он приблизил  свет к надписи и прочел:

      Здесь покоится прах юной Елисаветы Павловны. Ее постигла печальная судьба. Мудрая, чистая, она не успела насладиться жизнью: ни полюбить, ни познать счастья на этой земле. Пусть её душа покоится с миром и попадет в рай. 12.06.1715 – 21.09.1733.

        Никаких сомнений! Ее звали Лизой, и теперь её нет! Почему же богатая девушка умерла, а он, бедный, живет и мучается? Почему в этом мире всё несправедливо? Есть ли Бог на этом свете? –  юношу одолевали множество вопросов, на которые не было ответов.
       Тут он отдавил собачонке лапу, та от боли дико взвизгнула, вернув его к действительности.
       Тогда Себастьян достал из холщёвого  мешка железную пластину, долго с нею возился,  подпихивая под плиту, пыхтел, сопел, взмок. 
      - Вот бы Гриньку с собой захватить – тот быстро справился бы, он в этом деле - мастак.
        С неимоверными усилиями ему всё же удалось приподнять плиту и подложить  каточки . Упираясь ногами в стену,  с нескольких попыток сдвинул  тяжеленную плиту с места и тут же, в образованную щель, просунул руку и стал  увеличивать зазор. Затем опустил плиту на каменный пол, чем наделал много шума и грохота. Приподнял  крышку от гроба – и блестящие монеты каскадом рассыпались и застучали об пол и с лёгким стуком раскатились в разные стороны.

     Себастьян поднес фонарь к лицу девушки и был очарован: среди живых цветов, Елисавета лежала  сама как цветок во всей своей красе: свежа и молода. Платье из парчи с вышивками, украшенными рубинами, яхонтами, золотыми бляшками, сверкало и переливалось.  Пшеничного цвета локоны вплетены в косу.   На голове –  венок из живых цветов – корун - признак целомудрия.
          Елисавета лежала, как невеста, в белом платье, неподвижно. Он приблизил лицо к ее лицу. Подумал так напряженно, что даже произнес эти слова вслух:
           -  Как же она прекрасна!  И вовсе - не счастливица, -  слезы брызнули из его глаз. 
       -  Боже мой, Лиза! Богатая! Имела все, чего ни я не имею, ни мои братья-сестры. По чьей воле, я - бедняк, не имеющий ничего, - живу, а графская дочь, имеющая всё, - лежит здесь?
          Слезы ручьями стекали по его щекам и он осознал, что в жизни есть что-то более важное, чем эти украшения.
 
     Ему не верилось в то, что Лиза никогда не встанет и не побежит по лугу,  пестреющему бабочками и ромашками, так же, как и в то, что ей никогда не вернуться в этот мир. Он ощутил потерю любви: самое важное, что питало его душу, грело, давало силы.   Вознося руки к небесам, сквозь слезы, Себастьян воскликнул:
       - Господи! Зачем забрал Ты жизнь праведную и оставил столь жалкую и унизительную? Если богатые и счастливые умирают, то за что мне выпала доля, перебиваясь на черном хлебе с квасом, впроголодь, но жить на этом свете?  - Как же несправедлив этот мир!

         Себастьян поставил фонарь на плиту, как свечу, опустился на колени, и молился непонятному и таинственному Богу. Он прощался с этой молодой душой – с любовью.
     - Да хранит Вас бог, Лиза, - повторял он.
       В приоткрытую дверь заглянула любопытная  луна. Её отталкивающий холодный свет падал девушке прямо на лицо, и от этого оно казалось похожим на бледный лик луны.
        Невольно юноша перекрестился: на мгновение ему почудилось, как усыпальница перерастает в замок, в храм.
        На улице залаял  Шарик.  Скоро начнет светать. Себастьян хотел было ничего не взять и уйти с чистой совестью. Монеты хрустели под ногами, и он хотел переломить себя. Однако, как сверкало и переливалось многочисленными каменьями платье ...
      .- За него можно выручить приличную сумму, - подумал он.
Этот довод   его устроил.  Юноша попробовал было потянуть платье за рукав, но что-то его держало и не пускало. Браслеты!  Скрытые в локтевых сгибах под материей, они не были видны.  Себастьян  расстегнул браслеты поочередно: сначала -  один, затем -  второй.
          Пытаясь обнаружить застежку на спинке, он решил, что сначала проще снять пояс-оберег. (Тело покойной опоясывали синим поясом, чтобы при переходе в мир иной, она смогла бы явиться перед Создателем, опоясанной). Юноша расстегнул пояс –  одно это действие означало лишение девственности.
          Теперь – застежка, в поисках её, он осторожно перевернул девушку набок, затем вернул в исходное положение – на спину, и только  тогда, при тусклом свете фонаря на плече смог нащупать булавку.
          Руками он потянулся было расстегнуть булавку... И тут внезапно из груди Лизы вырвался жалобный не то – стон, не то – хрип.
          В испуге он опрометью бросился к выходу. Тени расступились перед ним, он присел на мешок у двери, видя, что там ему ничто не угрожает. Лиза закашляла.
          Чувствуя сильную слабость, юноша не мог двинуться с места...

       .    Что в усыпальнице творилось!  Замысловатых очертаний тени взметнулись к потолку, затем спустились и закружились вокруг очага света, танцуя гимн пробуждения! 
         Себастьян перекрестился.
     - Защити, оборони, Пречистая! Свят, свят, свят! 
        И вот под  сводами  усыпальницы снова воцарилась тишина.
                Тем временем  глаза Лизы привыкли к полумраку, она беспомощно оглядывалась по сторонам, ей было зябко, она вся дрожала от холода. Не понимая, что с ней, она еще больше испугалась, дыхание стало затрудненным,  и она залилась слезами: где я? Маменька! – взывала она.
           У нее не хватало сил выбраться из раки.
                Себастьян от удивления даже прошептал: «Лиза ожила!»  Он был поражен случившимся, вдруг у него на глазах случилось чудо! Юноша пришел в себя, к нему вернулось обычное хладнокровие, Он поднялся и подошел  утешить ее:
        - Сударыня, не бойтесь, Вам не грозит опасность. Здесь я оказался случайно, но знаю, где ваш дом и провожу вас.  Быть может, его лицо показалось ей знакомым, или же она слышала, как он назвал ее по имени, поэтому доверчиво подала ему руку
             Вместе они выбрались наружу: вокруг чернели мрачные деревья, их сопровождала безмолвная тишина, лишь изредка легкий ветерок шелестел листочками тополей.  Свет фонаря внедрялся в темноту ночи и вспарывая зияющее  чернотой пространство, указывал направление. Шагая с Лизой,  Себастьян осторожно обходил с нею рытвины и ухабы. Ее длинное по щиколотку платье стесняло шаг, мешало ходьбе.
          Дорога поглощала все его внимание:  «Здесь осторожно: тропинка крутая», - предостерегал он           На протяжении всего пути, девушка не отпускала руку юноши, боясь разлучиться с единственно знакомым существом. Искренне благодарная, она считала его спасителем. Роль защитника нравилась Себастьяну, и он уверенной походкой вел Лизу домой.
          Когда же между деревьями блеснул просвет, и они миновали холмик , вдали появились графские поместья, Лиза  вдруг остановилась, помялась  и вопросительно взглянула на него:
            - Сударь, скажите: почему меня похоронили?  Что со мною могло приключиться?
            - Извините, сударыня, мне это неизвестно,  от вас хотел узнать.  Лиза молчала, будто бы пытаясь чего-то припомнить.
           -  А вы начните по порядку, как день прошел,  с утра, со всеми подробностями,  -предложил Себастьян
         Они продолжили путь, взявшись за руки. Тени огромных деревьев переплетались  и шевелились на дороге.  В высоте заблестел купол церкви.
        Момент за моментом, Лиза  все же сумела воспроизвести по памяти некоторые подробности. Она проснулась в тот день в 7 часов, гувернантка принесла чистую одежду. Папенька в тот день уехал с приказчиком по делам, поэтому чай они пили вдвоем с маменькой.  Затем приходил учитель истории и проводил урок.  А во второй половине дня занималась музыкой, гуляла с болонкой по саду, а ближе к вечеру - вышивала гладью. На этом месте она на минутку умолкла, словно догадка таилась где-то совсем близко..
         - Хорошо, Лиза! – подбадривал ее Себастьян. А дальше? Что же было дальше? – допытывался он.
         А  дальше Лиза припомнила, что взяла из щкатулки  и положила в рот - то ли - кнопку, то ли – пуговицу или же бусинку …. И, вполне вероятно проглотила.  Возможно, что  потеряла сознание…
          - Об этом я у маменьки узнаю.
       Еще светились окна прислуги.  У ворот послышался лай Карата, который всех перебудил.  Он радостно визжал. Подошел дворецкий: не вовремя разбуженный, увидев за калиткой  две тени, он недовольным хриплым голосом спросил:
          - Кто вы будете, и что вам угодно в столь поздний час?  .
          - Дядя Ваня, я – Лиза! Но тот содрогнулся от голоса, который узнал, и все же для пущей убедительности пошел в графские покои сообщить, что к ним стучится приведение и называется именем их дочери.
       - Иван, что за шутки! Либо ты пьян, либо – спятил!
Радостную весть донесли до Лизиной мамы, готовой того и гляди упасть в обморок, она шестым чувством узнала дочь, плакала от радости и бормотала бессвязные слова. Граф пожал Себастьяну руку и обнял, как сына. От взгляда Себастьяна не ускользнуло, что у родителей и дворовых слезы печали превратились в слезы радости.

Х   Х   Х

Утро солнечное и ясное. На веранде за обеденным столом, заставленным изысканными яствами, оказалась в сборе вся титулованная родня: достопочтеннейший дедушка, его сын Павел Ярославович с Софьей Фоминичной, их дочь Елизавета, кузины, Себастьян. Героиней дня являлась Елизавета, все  чествовали ее исцеление, благодарили юношу, оказывали ему почести. Девушка при любой возможности вглядывалась в черты спасителя и старалась запомнить их. Себастьян счастлив: мог ли парень простолюдин из крестьянской семьи мечтать об этом?
            Тут граф произнес самые значимые слова о его участии в спасении дочери и о том, что он стал для всех них  дорогим и родным человеком – ангелом-хранителем для их Лизоньки.  Так почему бы ему не хранить ее в течение всей жизни?  Молодые получили благословение, им сыграли пышную свадьбу. Этот случай исключительный: обычно графскую дочь могли выдать замуж только за сына графа.
             Себастьяну шел тридцать третий год, у них с Елизаветой к тому времени подрастали дети:  мальчику - девять,  девочке – пять лет. Вскоре граф умер, и  Себастьян получил титул графа по наследству.
            Себастьян смог обеспечить безбедное существование своим братьям и сестрам. И частенько вечерами, покуривая трубку у камина, вспоминал те мгновения, когда ходил босоногим мальчишкой и нуждался на момент встречи с женщиной.  Посланной ему Богом.
               У камина его воспоминания прерывали дети: «Папа, пойдем на луг!», - звали они его. И вчетвером они отправлялись туда. А сын отличался особенным жизнелюбием, которое было так свойственно отцу. На лугу пестрели цветы:  дочка-малышка собирала цветы и бегала за бабочками. И Лиза узнавала в ней себя – непоседу.  Это были самые счастливые мгновения, длиною в жизнь.




Редактор Таиса Азизова