Французская мелодрама матушки Екатерины Второй

В своих незатейливых очерках, написанных несколько ранее, мы некоторое внимание уделили отношениям Екатерины – тогда еще невесты наследника престола, затем великой княгини, - с её матушкой Иоганной Елизаветой Цербстской  (см. «Три портрета - Иван Иванович Бецкой с дочерями?!» и прочие). Как следует из мемуаров о той эпохе, отношения дочери и матери никогда не были простыми и сердечными, но все же родная, что называется, кровь давала себя знать, особенно во время разлуки. А разлука эта наступила вскоре после церемонии бракосочетания Екатерины и наследника престола Петра Фёдоровича, имевшей место быть по повелению императрицы Елизаветы в августе 1745 года.
Как мы помним, императрица Елизавета, совершив свое заветное желание – женить наследника Петра Фёдоровича на не особо знатной, но приличной девушке из хорошей семьи, - поторопилась избавить свой двор от присутствия новой родственницы – матери жены наследника. Иоганну чуть ли не пинками выпроводили за пределы империи, снабдив, правда, отрезами на платье, шкатулкой с самоцветами и приличествующей родственным отношениям наличностью на дорожные расходы. Да уж -  в России всегда умели и встретить, и проводить, как говорится. Да и было, наверное, за что так обойтись с тещей будущего императора: в силу своего бойкого характера умудрилась Иоганна Цербстская приобрести репутации коварной интриганки и вообще женщины легкомысленной, не умевшей сдерживать свои желания, в том числе и плотские….  Так вот, неожиданно быстро наступившая разлука с матерью обернулась для Екатерины разлукой на всю жизнь – мать и дочь больше никогда не виделись.
Не будем углубляться в политические мотивы и причины такого неожиданно резкого охлаждения российского императорского двора, да и – по выражению Екатерины-мемуаристки, -  «вообще всех» - т.е. самой императрицы, к новым родственникам – это не наша парадигма. Что касается исследуемых нами близких семейных отношений, то Екатерина довольно быстро ощутила, что значит оказаться в незнакомой стране, наедине с мало знакомыми людьми без материнской ласки и поддержки. Как бы не были отношения матери и дочери – старшей и младшей Цербстских принцесс, а именно так называли в то время эту пару хроникеры и мемуаристы, - сложны, (здесь можно вспомнить фразы Екатерины о вполне привычных ей материнских пощечинах) разлука для 16-ти летнего подростка с родной семьей – серьезное испытание.
А испытание это заключалось в том, что согласно распоряжению Елизаветы даже переписываться с семьей Екатерина могла только с дозволения и под контролем уполномоченных лиц двора Её Императорского Величества. Причины такой строгости вполне нами исследованы в прежних очерках: во-первых, Иоганна была заподозрена в интригах в пользу прусского короля Фридриха, который в то время был уже не совсем дружественен России, а во-вторых, что, наверное, более существенно, она имела неосторожность сблизиться с бывшим французским кавалером императрицы – маркизом Шаторди. Ну а то, что матушка невесты наследника позволила себе совместить полезное с приятным – по прибытии в Россию возобновить сердечную интрижку с Иваном Бецким, да и во время своего вполне официального пребывания родить ребенка – ну это уже ни в какие ворота, что называется! Одним словом, претензий к Иоганне у императрицы накопилось много, поэтому её скорый отъезд из великолепного Санкт-Петербурга назад в скучный Цербст к благоверному мужу Кристиану был предрешен.
Иоганна покинула столицу Российской империи 28-го сентября 1745 г. в 3-м часу пополудни после семейного обеда у наследника престола Петра Федоровича. Екатерина, как примерная и любящая дочь, в своих последующих мемуарах должна была, конечно же, излить свои чувства, сопровождавшие это такое неожиданно скорое расставание. И, действительно, так и было…. Мы можем процитировать это место из её «Записок»:
 «Свадебные торжества продолжались десять дней, по истечении коих мы с великим князем переехали на житье в Летний дворец, где жила императрица, и начали поговаривать об отъезде матери, которую я со своей свадьбы не каждый день видела, но которая очень смягчилась по отношению ко мне в это время.
   К концу сентября она уехала, мы с великим князем проводили ее до Красного Села; ее отъездом я очень искренне огорчилась, я много плакала; когда она уехала, мы вернулись в город».
 Ну, это же так по-дочернему – поплакать на плече отъезжающей матушки, ведь когда еще приведет Бог увидеться?! Далее, конечно же, в тексте должны последовать рассуждения о том, как много матушка полезного привила дочери, как дочка была ей благодарна, и прочие рассуждения и воспоминания, характерные для подобных сцен…. Поэтому с волнением продолжим читать дальше в этом же абзаце «Записок»:
«Возвратившись в Летний дворец, я велела позвать свою девушку Жукову; мне сказали, что она пошла к своей матери, которая захворала; на следующий день утром: тот же вопрос с моей стороны - тот же ответ со стороны моих женщин. Около полудня императрица переехала с большою пышностью из летнего жилища в зимнее; мы последовали за ней в ее покои. Прибыв в свою парадную опочивальную, она там остановилась и после нескольких незначительных слов стала говорить об отъезде моей матери; казалось, ласково сказала мне по этому поводу, чтобы я умерила свое огорчение, но каково было мое изумление, когда она мне сказала громко, в присутствии человек тридцати, что по просьбе моей матери она удалила от меня Жукову, потому что мать боялась, чтобы я не привязалась слишком к особе, которая этого так мало заслуживает, и после этого стала поносить бедную Жукову с заметной злобой.
   По правде говоря, я ничего не поняла из этой сцены и не была убеждена в том, что утверждала императрица, но была глубоко огорчена несчастьем Жуковой, удаленной от дворца единственно за то, что она за свой общительный характер нравилась мне больше, чем другие мои женщины; ибо, говорила я про себя, зачем же ее поместили ко мне, если она не была того достойна; мать не могла ее знать, так как не могла с ней даже говорить, не зная по-русски, а Жукова не знала другого языка. Мать могла только полагаться на вздорные росказни Шенк, у которой даже не было здравого смысла; эта девушка страдает из-за меня, следовательно, не надо покидать ее в ее несчастии, коего единственная причина - моя привязанность к ней. Я никогда не могла выяснить, действительно ли мать просила императрицу удалить от меня эту особу; если это так, то мать предпочла насильственные пути мирным, потому что никогда рта не открывала относительно этой девушки; а между тем одного слова с ее стороны было бы достаточно, чтоб остеречь меня против привязанности, в конце концов, очень невинной; с другой стороны, императрица могла тоже приняться за это дело не столь круто: эта девушка была молода, стоило только подыскать ей подходящую партию, что было бы очень легко, а вместо того поступила, как я только что рассказала».
Уф, так что же это такое?! Императрица Екатерина II, пишущая эти строки, до мелочей припоминает уже покойной матери какие-то чисто женские привязанности и антипатии, ни мало не смущаясь впечатлением, которые они могут оказать на читателя. Об отъезде матери и печали, связанной с расставанием с ней, в «Записках» Екатерины более ничего не сказано. 

Можно было бы, конечно, поморализировать на эту тему, но не это является темой сего очерка. А хочется нам узнать о жизненных радостях и горестях, приключившихся в последующей жизни с ветреной матушкой Екатерины – Иоганной Елизаветой Ангальт-Цербстской, в девичестве принцессой Гольштейн-Готторпской. А была эта не такая уж продолжительная жизнь – когда Иоганна рассталась с дочерью, ей было без одного месяца 33 года, а покинула Цербстская княгиня этот мир на 48-м году жизни, - насыщена и драматическими и романтическими событиями. Причем её дочь Екатерина невольно стала одной из причин постигшей и саму Иоганну, и управляемое ею на правах регентши Ангальт-Цербстское княжество драмы.

Здесь наш читатель может удивиться и задаться вопросом, почему же очерк сей называется «Французская мелодрама», а не «Немецкая трагедия», например. Или же подобно написанной ранее «Русской комедии великой княгини Екатерины», можно было его назвать, к примеру, «Немецкий маскарад княгини Иоганны». Но слишком сложна и многогранна была жизнь княгини Цербстской после расставания с дочерью Екатериной. И не ограничивалась она только регентством над сыном-наследником безвременно почившего в бозе супруга Кристиана, но и долгими годами изгнания, снова постигшей её "бедности" в княжеском понимании этого термина, и, наконец, боле-менее сносной жизнью в веселом Париже. Наконец, можно добавить, что происходили эти события в период, когда Европа готовилась и, наконец, разродилась Семилетней войной, которая некоторыми историками считается фактически первой мировой.

Но поскольку, как известно из прошлых наших повествований, мы чужды высокой политики, то остановимся на частной жизни нашей героини настолько, насколько частной может быть жизнь княгини маленького, но горделивого княжества, расположенного в самом центре Европы.

Продолжение следует