История одного Дома. Глава 3

Домой я возвращалась в расстроенных чувствах, все еще ощущая на себе подлость происходящего. Выходит, на Собрание мне велели явиться лишь для того, чтобы свалить бренность ответственности. Но почему именно я?..

Одинокий подъезд тяжело хлопнул за моей спиной дверью. Внутри было странно и интересно.

Голубые почтовые ящики куда-то исчезли, зато вместо них на стенах висели неотесанные и разнокалиберные дубовые короба. На каждом, обозначая крышку, был прикноплен кусок бересты с порядковым номеров. Ящики благоухали, сочились свежей смолой и были покрыты мхом и редкими торчащими сучками, на которых еще оставались живые листья. В воздухе слышался отдаленный шум, звон и треск и щебет птиц в солнечном утреннем лесу. В набросанных друг на друга длинных узких половиках, ведущих к лестнице, проросла тонкими усиками зеленая трава. Заметно было, что за время отсутствия кого бы то ни было в подъезде кто-то тут изрядным образом похозяйничал.

В углу, чуть теряясь на фоне всего, что первым бросалось в глаза, возле массивной железной батареи стояла обтрепанная коробка с надписью черным химическим маркером: "Гадальные услуги и проектирование телепортации. Прием и запись на прием. Для писем. Обращаться по адресу: дом номер... Спросить у проходящих мимо".
Подписи не оказалось. Хотя и так понятно, кому предназначались эти послания.

Поднимаясь вверх по ступеням, я машинально обратила внимание на неизменно примечательную деталь нашего подъезда. На выдающейся вперед притолоке возле лифтов висели лакированные деревянные часы с кукушкой.
Кроме трудоемкой резьбы и факта, что это были единственные часы в Доме, примечательным в них было то, что стрелки практически всегда либо стояли, либо шли вразнобой, вращаясь каждая попеременно, да и к тому же в обратную сторону. Сейчас я заметила, что минутная слабо и еле заметно подрагивала на циферблате возле значения "без десяти". О том, без десяти минут ЧТО сейчас наступало, стоило только догадываться, так как часовая стрела на этот раз отсутствовала.

В приехавшей, грохоча, кабине никого не было, но уже приближаясь к своему этажу, я почувствовала нечто непривычное и неладное... Едва двери распахнулись, я поняла, в чем было дело.

Мимо меня, расстилаясь на пространство всего этажа и длинным ответвлением уходя за поворот коридора, тянулась толкущаяся, плотная очередь. В душном воздухе витали чинные, разноголосые и, как показалось из общего гомона, разноязычные голоса, эхом отдающиеся от близких стен. В пространстве снизу мельтешили пышные многослойные юбки на обручах и переступали скрипучие, подкованные сапоги с железными шпорами. Так, что яблоку упасть было негде.

Понятно. Та самая запись на прием к старухе-гадалке по различным из различнейших вопросам.
У этой всегда завал перед особыми датами вроде сегодняшнего полнолуния. И очередь всегда растягивается на несколько лестничных площадок - каждый раз на разные. А все дело в том, что сами этажи, пронумерованные когда-то как одиннадцатый и следующий за ним, всегда оказывались на разных уровнях относительно Дома. Как такое происходило, для меня по-прежнему оставалось загадкой. Но сейчас они, видимо, находились на своих законных местах...

- Вы по-о записи? - кто-то весьма галантно одернул пробирающуюся сквозь очередь меня за рукав, заставляя остановиться всего в нескольких шагах от своей двери. Я повернула голову.

Позади стояла полупрозрачная в свете подъездных ламп высокая фигура мужчины в длиннополом камзоле и кожаных сапогах. На высокомерном, "породистом" лице застыло ясное выражение благородной сдержанности и терпения, в то время как холодный взгляд окинул меня с ног до головы почти нахально. Словно его обладатель был здесь живее вех живых. А в особенности и меня.

- А-а, вы по-о за-а-писи? - повторяя вопрос, чопорно произнесло привидение, со свойственным всякому иностранцу манером растягивая гласные, и высокомерно задрало напудренный белый подбородок с темной мушкой.
На его накрахмаленном воротнике в кружевах и ослепительно белом жабо виднелись мелкие темновато-бурые капельки и запекшиеся брызги чего-то коричнево-красного, а сверху шею опоясывал старательно замаскированный пудрой шрам, пересекающий горло поперек.
При взгляде на него мне на мгновение сделалось дурно, а потом пришло осознание, что все это произошло с вельможей много лет назад и уже нереально.

- Нет, - буркнула я, все еще все еще стараясь протиснуться к квартире и отчаянно сдерживая распирающий смех, который, вероятно, еще больше оскорбил бы жалких призраков. И еще наверняка породил бы в каждом желание вызвать меня на дуэль, нарушая этим сразу два правила кодекса чести: я была девочкой и, в отличие от них, уже давно потерявших всякую осязаемость, я не была неуязвимой.

- А-а вы-ы будете запи-и-сыват-ц-ца? - цепенея от собственного негодования, осведомилось привидение.
- Нет!
Спиной я почувствовала, как в очереди возникло нехорошее оживление. Поднялся разноголосый гомон и шум, шебуршание, суета, шелест многослойных платьев, стук подкованный сапог и взволнованное свистящее перешептывание. Им невдомек было, что я не хочу влезать перед ними на прием - он мне вообще никогда не был и не будет нужен.

Воспользовавшись передышкой, я проскользнула по стене мимо монохромных прозрачных фигур и обернулась. Мое перемещение осталось незамеченным. Зато гвалт стоял уже как после большого происшествия.

- Ну и пусть себе развлекаются, - подумала я и, по привычке закрыв глаза, шагнула сквозь порог, чуть не наступив на вовремя отклонившийся с пути витиеватый плющ...

* * *

В коридоре плыл синеватый туман. Кинув на вешалку звякнувшую по стене сумку, я остановилась напротив коридорного зеркала.

Лосячья морда слабо дремала, сморщив губы и замшевый мягкий нос, и в тишине отчетливо слышалось ее негромкое сопение. Чтобы не будить ее, я прошла мимо и на цыпочках приблизилась к входу в ванную.

Беловатая плитка с въевшимися разводами коричневатой плесени. Пластиковая рея со свисающей с нее клеенчатой шторкой, раковина и матово поблескивающее краны с лейками и отвинчивающимися вентилями. Помутневшее зеркало, отражающее стену напротив.
В просвете между дверью и стеной, оставляя косой росчерк на обоях, горел неизменно теплый, прозрачно-янтарный свет.

Из крана гулкими каплями капала вода. Стаканы стояли по бортику, как ни в чем не бывало, только почему-то в обратной последовательности. На полосатом ворсистом половике еще отпечатывались взрыхленными бороздками мои мокрые следы, и даже вода казалась не до конца остывшей. Мне вдруг страшно захотелось залезть обратно и не выбираться из ванной как минимум до полуночи, но тут из вентиляционной решетки под потолком внезапно раздалось приглушенное хоровое пение и заикающееся повествование чьего-то голоса, рассказывающего не то анекдот, не то тост, не то какую-то давнюю историю. Я прислушалась. Среди прочих голосов, эхом доносящихся с верхнего этажа, один звучал совершенно отчетливо:

- Тумбочка, тумбочка, шкаф - хлоп! хлоп!
  В старом углу чемодана тараканы танцуют кадриль.
  Маленький тараканчик, в желтой рубашке блоху танцевать заводил... (1)

Странный писклявый мотив доносился откуда-то из-за стены в туалет. Вместе с ним слышалось задорное притоптывание, улюлюканье и увлеченный стук. Потом настала тишина и через короткое время все тот же голос протянул жалостливо и как-то безнадежно устало:
- Помоги-ите мне-е...
Убедившись, что звук доносится из соседнего помещения, я кинулась туда, но не обнаружила ничего, кроме знакомых клетчатых обоев, коврика и старого фарфорового друга. Крышка радовала глаз изображением желтых тюльпанов. В углу сиротливо жался потрепанный ершик. Вооружившись на всякий случай им, я снова внимательно прислушалась.

- Я внутр-ри, - позвал голос из-за дверцы, ведущей к водопроводным коммуникациям. Где именно там, я поняла, когда после недолгих поисков обнаружила между переплетением кранов и труб странного вида бутылку с горлышком-воронкой, вплотную приставленную к стене. Как она попала туда, история умалчивала, - но наверняка просочилась, как то бывало с другими предметами, с человеческой стороны.
Я прищурилась одним глазом и заглянула внутрь ловушки. На дне копошился, задевая тесные стенки усами, мой давний знакомый - огромный рыжий таракан по имени Алоизий.

Всю свою жизнь он прожил в стояке, редко вылезая куда-нибудь за пределы ванной и туалетной комнаты, и с лексиконом у него было туго. Зато Алоизий умел читать, обладал феноменальной памятью и спокойно цитировал наизусть пятитомник анекдотов, который прочел когда-то на человеческой стороне. Я уважала его за эти выдающиеся для тараканов навыки, а еще за то, что, хотя он и был моим непосредственным соседом, личного пространства никогда не нарушал. Видела я его от силы пару раз в неделю и то - по вечерам. Все остальное время он где-то пропадал. Наверное, гостил в других квартирах или у своих одичалых тараканьих родственников в мусоропроводе.

- Алоизий! - позвала я, осторожно наклоняя банку над крышкой сливного бачка.
Таракан неумело переминался на непривычно скользкой поверхности, неловко цепляя за края бутылки кончиками длинных изогнутых усов. Потом примерился и также неловко спрыгнул, потоптался, перебирая лапками, огляделся и внезапно заговорил:
- Не доглядел. Попался... Какая-то шту-у-ковина в пр-ривычном месте... - голосок его был похож на скрип несмазанной дверцы. Алоизий картавил, зажевывая слова и яростно шевелил усами, точно хотел отхлестать ими невидимого противника. - Я в нее р-раз-з!.. И попал - выбраться не смог. Без тебя бы не спр-равился-я... Спасибо, Хе...
- Хамелиона, - терпеливо поправила я. Он, как и все, привычно называл меня Хемой. Мне это не нравилось.
- Спасибо, Хамелио-она Обскур-рия... Хочешь, я тебе стишок пр-рочитаю?
- Не стоит, - осадила его я и, чтобы тот не сильно расстраивался, спросила, не питая, правда, особого интереса: - Ничего больше необычного не находил?

Мне показалось, что Алоизий на минуту задумался. Хотя я не была уверена в своих ощущениях - все же как определишь эмоции по таракану, - но слишком по-человечески он подпер передней лапкой голову. Наверное, окружение сказывалось не только на его речи.
- В-видел, - выдал мне он после недолгого молчания. - Тебе бы могло понр-равиться. Сейчас поищу. Это должно быть недале-еко... Подсади?
Я молча протянула ладонь и перенесла его обратно к стояку, после чего таракан скрылся и долго искал чего-то там, между труб, оставив меня ждать.

Только теперь я сообразила, что все еще продолжаю держать в руке опустевшую ловушку. Решив занять промежуток времени полезным делом, я пробормотала что-то вроде "Подожди, я сейчас..."и вышла в коридор. Пройдя мимо ванной, где все еще теплилась в надежде набранная мной вода, я оказалась в маленькой, неприметной комнатке в тупике коридора. Не включая свет и стараясь не смотреть по сторонам, быстрыми шагами пересекла ее и распахнула балконную дверь...

В лицо ударил непривычно яркий, обжигающе теплый солнечный свет и новые странные и сладкие запахи.

Теплый маленький балкон был крашен изнутри ослепительно-желтой краской, а оттого казался еще более залитым солнцем, чем был на самом деле, хотя и этого хватало. В воздухе пахло нагретым деревом, пылью и сладкой блаженной послеполуденной тишиной. Возле стены лежали вповалку треснувшие цветочные горшки без донышек, пустые банки для варенья и погнутая рама от велосипеда, покрытая слоем ржавчины.

За оконной рамой возвышались, занимая почти половину вида, стройные и глянцевые, как восковые свечки на торте, белые дома-башни с балконами, похожими на пчелиные соты.
Внизу под ними, над густеющими кронами тополей, слабо выдавались покатые жестяные крыши жавшихся к земле малоэтажек, похожие на серые блестящие спинки.

Пронзительно яркое, глубоко голубое бездонное небо без единого облачка, будто прошитое изнутри солнечными лучами; золотистый свет, исходящий от него, ложится на отдыхающий вниз в одиночестве пустой асфальтовый двор. Под козырьком подъезда заметны следы голубиных лапок, но самих птиц нигде не видно.

Я высунулась в открытое окно, глянула вниз и без колебаний отпустила в свободное падение сверкнувшую на солнце бутылку. Отошла в сторонку, прижимаясь спиной к теплой стене, и через пару секунд снова с любопытством выглянула наружу. Там, куда должна была падать коробка-ловушка, по-прежнему виднелось только море колышущейся серебристо-зеленой листвы и серый, промявшийся от жары асфальт двора.
Коробки нигде на земле не было видно.
Впрочем, ее ведь там действительно не было...

Вернувшись в уборную в чуть более приподнятом настроении после солнечного пейзажа, я обнаружила Алоизия сидящего на прежнем месте.
- Там, в это-ом... - растянуто произнес он, отчаянно вспоминая слово. - Посмотр-ри еще. Вни-изу. Спр-рава... Я не смо-огу достать...
Я снова нехотя сунулась за дверцу. Возле голубоватой коробки счетчика, отматывающей круги, действительно что-то смутно блестело, зацепившись за трубу, и покачивалось. Так, что стоило только чуть-чуть подтянуться и чем-нибудь его зацепить, и предмет оказался бы у меня в руках. Еще пять минут спустя я уже вовсю разглядывала находку, отбросив в сторону кухонную вилку, к чьей помощи прибегала, пока пыталась ее подцепить.

На раскрытой ладони лежал тонкий золотистый ободок кольца с привлекательным темным камешком в изящной оправе. Внутри камня перетекал и клубился фиолетово-белый туман, менявший форму в зависимости от того, какой стороной к свету его повернуть, а к самому кольцу была привязана за веревочку маленькая открытка с непонятной надписью внутри. Благодаря ей и зацепилась за трубу.

- Красиво, - я примерила кольцо на безымянный палец, покрутила так и эдак, проверяя ощущения. В крайнем случае, если украшение разонравится, можно прокрутить в камне дырку и сделать из него отличную пуговицу.
- Подожди, я быстро! - хорошие поступки должны вознаграждаться!..

...В кухне я торопливо собрала со дна хлебницы оставшиеся крошки и быстро вернулась назад, но Алоизия уже не застала. Только где-то наверху (гораздо выше, чем я слышала раньше из ванной) снова галдели, шумели и пересказывали друг другу какие-то истории. Пусть развлекаются...

Мне тоже это сейчас не помешает... Найденное кольцо, проникшее сюда с человеческой стороны, всколыхнуло в голове давнее воспоминание, и я знала, куда мне лучше сейчас отправиться, чтобы обдумать все наедине и дождаться ночи. А следовательно, и начала моего дежурства. Прицокнув языком, я растворилась в воздухе и в таком же состоянии привычно просочилась сквозь входную дверь в подъезд. Оглянувшись, не застала вокруг себя никого, легко и весело взбежала вверх по ступенькам и, оказавшись на последнем этаже, толкнула крышку чердачного люка...

Никакого ветра в лицо не было, и волосы, лежавшие волнами на плечах, остались неподвижны, когда я выбралась на ощетинившуюся в небо рогами-антеннами покатую металлическую крышу. Нагретые листы пружинили и отталкивались под ногами, потому что фактически тоже были частью Астрала, и я не без удовольствия прошлась по ним, прежде чем усесться на свое любимое место. Внизу, там, где в метре от меня обрывалась краем крыша, раскидывалось зеленое море темной листвы.

Говорят, в Лесу, в центре вытоптанной поляны, есть сруб двух или трех этажей, где непонятно сколько комнат и дверей, а каждое окно выходит в новое измерение. Этот дом кажется необитаем, но поговаривают, что на полу частенько находят крошки, а в углах кто-то постоянно сдирает веником паутину.
Сквозь лес, придерживаясь его окраины, протекает река с мутно-розовой водой, похожей на разбавленное молоко, с чьей-то легкой руки названная Летой или рекой забвения. Верят, что если плыть по ней на спине очень долго, то приплывешь в безвременье, откуда не найти обратного пути. Но прежде чем попасть туда, окажешься рядом с заброшенным аквапарком, из которого можно попасть в чудесный город, где давным-давно уже не осталось коренных жителей.

Мы же живем на обратной стороне Дома. В месте, не посещаемом больше никем, кроме кошек, случайно забредших лунатиков и чьих-то оброненных любимых вещей. Мы - наблюдатели из потустороннего спектра. Нам приписывают многие шалости, среди которых и те, которых мы не делали, но людям не объяснишь в чем дело, не увидевшись с ними.
А видеться они не хотят...
Да и мы особо не настаиваем.

* * *

Говорят, когда тебе исполняется четырнадцать, пора прекращать заниматься играми и начинать взрослеть. Тем более этот совет действенен, когда тебе не четырнадцать, а двадцать четыре.
Такая цифра - уж точно не повод, чтобы проводить свое свободное время на детской площадке. Но все-таки...

...Над городом густились таинственные сумерки. Стемнело уже давно, но теперь взамен легкой синевы на крыши домов начинала наступать уже глубокая чернильная ночь. Ветер раскачивал и гнал по кругу детскую карусель. В стороне, над песочницей, низко свисали к земле ветви ив и рябин, укрывая под собой и ее, и вереницу скамеек, оградивших площадку полукругом.
Фонари не горели. Только отсвечивали в наступающей темноте блекло-матовые отсветы вышедшей из-за облаков луны - в новостях еще с утра передавали о приближении ее к Земле и совпавшим с этим полнолунием. Поэтому даже сквозь толстую вату туч можно было видеть зависший в небе белый мерцающий яркий диск. Время, когда у больных и психически нездоровых людей случаются обострения...

Выделяющаяся в тенях деревьев молодая фигура выпрямилась и, расправив плечи, осмотрелась. С боковой дороги ветер доносил шум и гудки проезжающих мимо машин. В руке вспыхивал временами и снова гас огонек затухающей сигареты. В свежем после дождя воздухе витал запах табака, сирени, мокрой травы. Песок забивался под ботинки и тихо скрипел, выдавая присутствие.
Но вокруг не было ни души.

Рука, державшая наполовину истлевший окурок, мерзла, несмотря на то, что на улице было достаточно тепло. В голове пару раз вспыхивали воспоминания о тяжелом дне, встряхивались там, точно пробудившиеся ото сна животные, и снова утихали. Тяжелее всего были мысли о работе, о ссоре и разладившейся...

...Он встряхнулся. Нет, правильнее всего будет вообще сейчас об этом не думать. Нужно просто пережить. Так легче...
В последний раз тяжело вздохнув и с тяжелым сердцем, он направился в сторону подъезда, оставляя в траве и песке чмокающие влажные следы...



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/03/06/900