История одного Дома. Глава 3
Одинокий подъезд тяжело хлопнул за моей спиной дверью. Внутри было странно и интересно.
Голубые почтовые ящики куда-то исчезли, зато вместо них на стенах висели неотесанные и разнокалиберные дубовые короба. На каждом, обозначая крышку, был прикноплен кусок бересты с порядковым номеров. Ящики благоухали, сочились свежей смолой и были покрыты мхом и редкими торчащими сучками, на которых еще оставались живые листья. В воздухе слышался отдаленный шум, звон и треск и щебет птиц в солнечном утреннем лесу. В набросанных друг на друга длинных узких половиках, ведущих к лестнице, проросла тонкими усиками зеленая трава. Заметно было, что за время отсутствия кого бы то ни было в подъезде кто-то тут изрядным образом похозяйничал.
В углу, чуть теряясь на фоне всего, что первым бросалось в глаза, возле массивной железной батареи стояла обтрепанная коробка с надписью черным химическим маркером: "Гадальные услуги и проектирование телепортации. Прием и запись на прием. Для писем. Обращаться по адресу: дом номер... Спросить у проходящих мимо".
Подписи не оказалось. Хотя и так понятно, кому предназначались эти послания.
Поднимаясь вверх по ступеням, я машинально обратила внимание на неизменно примечательную деталь нашего подъезда. На выдающейся вперед притолоке возле лифтов висели лакированные деревянные часы с кукушкой.
Кроме трудоемкой резьбы и факта, что это были единственные часы в Доме, примечательным в них было то, что стрелки практически всегда либо стояли, либо шли вразнобой, вращаясь каждая попеременно, да и к тому же в обратную сторону. Сейчас я заметила, что минутная слабо и еле заметно подрагивала на циферблате возле значения "без десяти". О том, без десяти минут ЧТО сейчас наступало, стоило только догадываться, так как часовая стрела на этот раз отсутствовала.
В приехавшей, грохоча, кабине никого не было, но уже приближаясь к своему этажу, я почувствовала нечто непривычное и неладное... Едва двери распахнулись, я поняла, в чем было дело.
Мимо меня, расстилаясь на пространство всего этажа и длинным ответвлением уходя за поворот коридора, тянулась толкущаяся, плотная очередь. В душном воздухе витали чинные, разноголосые и, как показалось из общего гомона, разноязычные голоса, эхом отдающиеся от близких стен. В пространстве снизу мельтешили пышные многослойные юбки на обручах и переступали скрипучие, подкованные сапоги с железными шпорами. Так, что яблоку упасть было негде.
Понятно. Та самая запись на прием к старухе-гадалке по различным из различнейших вопросам.
У этой всегда завал перед особыми датами вроде сегодняшнего полнолуния. И очередь всегда растягивается на несколько лестничных площадок - каждый раз на разные. А все дело в том, что сами этажи, пронумерованные когда-то как одиннадцатый и следующий за ним, всегда оказывались на разных уровнях относительно Дома. Как такое происходило, для меня по-прежнему оставалось загадкой. Но сейчас они, видимо, находились на своих законных местах...
- Вы по-о записи? - кто-то весьма галантно одернул пробирающуюся сквозь очередь меня за рукав, заставляя остановиться всего в нескольких шагах от своей двери. Я повернула голову.
Позади стояла полупрозрачная в свете подъездных ламп высокая фигура мужчины в длиннополом камзоле и кожаных сапогах. На высокомерном, "породистом" лице застыло ясное выражение благородной сдержанности и терпения, в то время как холодный взгляд окинул меня с ног до головы почти нахально. Словно его обладатель был здесь живее вех живых. А в особенности и меня.
- А-а, вы по-о за-а-писи? - повторяя вопрос, чопорно произнесло привидение, со свойственным всякому иностранцу манером растягивая гласные, и высокомерно задрало напудренный белый подбородок с темной мушкой.
На его накрахмаленном воротнике в кружевах и ослепительно белом жабо виднелись мелкие темновато-бурые капельки и запекшиеся брызги чего-то коричнево-красного, а сверху шею опоясывал старательно замаскированный пудрой шрам, пересекающий горло поперек.
При взгляде на него мне на мгновение сделалось дурно, а потом пришло осознание, что все это произошло с вельможей много лет назад и уже нереально.
- Нет, - буркнула я, все еще все еще стараясь протиснуться к квартире и отчаянно сдерживая распирающий смех, который, вероятно, еще больше оскорбил бы жалких призраков. И еще наверняка породил бы в каждом желание вызвать меня на дуэль, нарушая этим сразу два правила кодекса чести: я была девочкой и, в отличие от них, уже давно потерявших всякую осязаемость, я не была неуязвимой.
- А-а вы-ы будете запи-и-сыват-ц-ца? - цепенея от собственного негодования, осведомилось привидение.
- Нет!
Спиной я почувствовала, как в очереди возникло нехорошее оживление. Поднялся разноголосый гомон и шум, шебуршание, суета, шелест многослойных платьев, стук подкованный сапог и взволнованное свистящее перешептывание. Им невдомек было, что я не хочу влезать перед ними на прием - он мне вообще никогда не был и не будет нужен.
Воспользовавшись передышкой, я проскользнула по стене мимо монохромных прозрачных фигур и обернулась. Мое перемещение осталось незамеченным. Зато гвалт стоял уже как после большого происшествия.
- Ну и пусть себе развлекаются, - подумала я и, по привычке закрыв глаза, шагнула сквозь порог, чуть не наступив на вовремя отклонившийся с пути витиеватый плющ...
* * *
В коридоре плыл синеватый туман. Кинув на вешалку звякнувшую по стене сумку, я остановилась напротив коридорного зеркала.
Лосячья морда слабо дремала, сморщив губы и замшевый мягкий нос, и в тишине отчетливо слышалось ее негромкое сопение. Чтобы не будить ее, я прошла мимо и на цыпочках приблизилась к входу в ванную.
Беловатая плитка с въевшимися разводами коричневатой плесени. Пластиковая рея со свисающей с нее клеенчатой шторкой, раковина и матово поблескивающее краны с лейками и отвинчивающимися вентилями. Помутневшее зеркало, отражающее стену напротив.
В просвете между дверью и стеной, оставляя косой росчерк на обоях, горел неизменно теплый, прозрачно-янтарный свет.
Из крана гулкими каплями капала вода. Стаканы стояли по бортику, как ни в чем не бывало, только почему-то в обратной последовательности. На полосатом ворсистом половике еще отпечатывались взрыхленными бороздками мои мокрые следы, и даже вода казалась не до конца остывшей. Мне вдруг страшно захотелось залезть обратно и не выбираться из ванной как минимум до полуночи, но тут из вентиляционной решетки под потолком внезапно раздалось приглушенное хоровое пение и заикающееся повествование чьего-то голоса, рассказывающего не то анекдот, не то тост, не то какую-то давнюю историю. Я прислушалась. Среди прочих голосов, эхом доносящихся с верхнего этажа, один звучал совершенно отчетливо:
- Тумбочка, тумбочка, шкаф - хлоп! хлоп!
В старом углу чемодана тараканы танцуют кадриль.
Маленький тараканчик, в желтой рубашке блоху танцевать заводил... (1)
Странный писклявый мотив доносился откуда-то из-за стены в туалет. Вместе с ним слышалось задорное притоптывание, улюлюканье и увлеченный стук. Потом настала тишина и через короткое время все тот же голос протянул жалостливо и как-то безнадежно устало:
- Помоги-ите мне-е...
Убедившись, что звук доносится из соседнего помещения, я кинулась туда, но не обнаружила ничего, кроме знакомых клетчатых обоев, коврика и старого фарфорового друга. Крышка радовала глаз изображением желтых тюльпанов. В углу сиротливо жался потрепанный ершик. Вооружившись на всякий случай им, я снова внимательно прислушалась.
- Я внутр-ри, - позвал голос из-за дверцы, ведущей к водопроводным коммуникациям. Где именно там, я поняла, когда после недолгих поисков обнаружила между переплетением кранов и труб странного вида бутылку с горлышком-воронкой, вплотную приставленную к стене. Как она попала туда, история умалчивала, - но наверняка просочилась, как то бывало с другими предметами, с человеческой стороны.
Я прищурилась одним глазом и заглянула внутрь ловушки. На дне копошился, задевая тесные стенки усами, мой давний знакомый - огромный рыжий таракан по имени Алоизий.
Всю свою жизнь он прожил в стояке, редко вылезая куда-нибудь за пределы ванной и туалетной комнаты, и с лексиконом у него было туго. Зато Алоизий умел читать, обладал феноменальной памятью и спокойно цитировал наизусть пятитомник анекдотов, который прочел когда-то на человеческой стороне. Я уважала его за эти выдающиеся для тараканов навыки, а еще за то, что, хотя он и был моим непосредственным соседом, личного пространства никогда не нарушал. Видела я его от силы пару раз в неделю и то - по вечерам. Все остальное время он где-то пропадал. Наверное, гостил в других квартирах или у своих одичалых тараканьих родственников в мусоропроводе.
- Алоизий! - позвала я, осторожно наклоняя банку над крышкой сливного бачка.
Таракан неумело переминался на непривычно скользкой поверхности, неловко цепляя за края бутылки кончиками длинных изогнутых усов. Потом примерился и также неловко спрыгнул, потоптался, перебирая лапками, огляделся и внезапно заговорил:
- Не доглядел. Попался... Какая-то шту-у-ковина в пр-ривычном месте... - голосок его был похож на скрип несмазанной дверцы. Алоизий картавил, зажевывая слова и яростно шевелил усами, точно хотел отхлестать ими невидимого противника. - Я в нее р-раз-з!.. И попал - выбраться не смог. Без тебя бы не спр-равился-я... Спасибо, Хе...
- Хамелиона, - терпеливо поправила я. Он, как и все, привычно называл меня Хемой. Мне это не нравилось.
- Спасибо, Хамелио-она Обскур-рия... Хочешь, я тебе стишок пр-рочитаю?
- Не стоит, - осадила его я и, чтобы тот не сильно расстраивался, спросила, не питая, правда, особого интереса: - Ничего больше необычного не находил?
Мне показалось, что Алоизий на минуту задумался. Хотя я не была уверена в своих ощущениях - все же как определишь эмоции по таракану, - но слишком по-человечески он подпер передней лапкой голову. Наверное, окружение сказывалось не только на его речи.
- В-видел, - выдал мне он после недолгого молчания. - Тебе бы могло понр-равиться. Сейчас поищу. Это должно быть недале-еко... Подсади?
Я молча протянула ладонь и перенесла его обратно к стояку, после чего таракан скрылся и долго искал чего-то там, между труб, оставив меня ждать.
Только теперь я сообразила, что все еще продолжаю держать в руке опустевшую ловушку. Решив занять промежуток времени полезным делом, я пробормотала что-то вроде "Подожди, я сейчас..."и вышла в коридор. Пройдя мимо ванной, где все еще теплилась в надежде набранная мной вода, я оказалась в маленькой, неприметной комнатке в тупике коридора. Не включая свет и стараясь не смотреть по сторонам, быстрыми шагами пересекла ее и распахнула балконную дверь...
В лицо ударил непривычно яркий, обжигающе теплый солнечный свет и новые странные и сладкие запахи.
Теплый маленький балкон был крашен изнутри ослепительно-желтой краской, а оттого казался еще более залитым солнцем, чем был на самом деле, хотя и этого хватало. В воздухе пахло нагретым деревом, пылью и сладкой блаженной послеполуденной тишиной. Возле стены лежали вповалку треснувшие цветочные горшки без донышек, пустые банки для варенья и погнутая рама от велосипеда, покрытая слоем ржавчины.
За оконной рамой возвышались, занимая почти половину вида, стройные и глянцевые, как восковые свечки на торте, белые дома-башни с балконами, похожими на пчелиные соты.
Внизу под ними, над густеющими кронами тополей, слабо выдавались покатые жестяные крыши жавшихся к земле малоэтажек, похожие на серые блестящие спинки.
Пронзительно яркое, глубоко голубое бездонное небо без единого облачка, будто прошитое изнутри солнечными лучами; золотистый свет, исходящий от него, ложится на отдыхающий вниз в одиночестве пустой асфальтовый двор. Под козырьком подъезда заметны следы голубиных лапок, но самих птиц нигде не видно.
Я высунулась в открытое окно, глянула вниз и без колебаний отпустила в свободное падение сверкнувшую на солнце бутылку. Отошла в сторонку, прижимаясь спиной к теплой стене, и через пару секунд снова с любопытством выглянула наружу. Там, куда должна была падать коробка-ловушка, по-прежнему виднелось только море колышущейся серебристо-зеленой листвы и серый, промявшийся от жары асфальт двора.
Коробки нигде на земле не было видно.
Впрочем, ее ведь там действительно не было...
Вернувшись в уборную в чуть более приподнятом настроении после солнечного пейзажа, я обнаружила Алоизия сидящего на прежнем месте.
- Там, в это-ом... - растянуто произнес он, отчаянно вспоминая слово. - Посмотр-ри еще. Вни-изу. Спр-рава... Я не смо-огу достать...
Я снова нехотя сунулась за дверцу. Возле голубоватой коробки счетчика, отматывающей круги, действительно что-то смутно блестело, зацепившись за трубу, и покачивалось. Так, что стоило только чуть-чуть подтянуться и чем-нибудь его зацепить, и предмет оказался бы у меня в руках. Еще пять минут спустя я уже вовсю разглядывала находку, отбросив в сторону кухонную вилку, к чьей помощи прибегала, пока пыталась ее подцепить.
На раскрытой ладони лежал тонкий золотистый ободок кольца с привлекательным темным камешком в изящной оправе. Внутри камня перетекал и клубился фиолетово-белый туман, менявший форму в зависимости от того, какой стороной к свету его повернуть, а к самому кольцу была привязана за веревочку маленькая открытка с непонятной надписью внутри. Благодаря ей и зацепилась за трубу.
- Красиво, - я примерила кольцо на безымянный палец, покрутила так и эдак, проверяя ощущения. В крайнем случае, если украшение разонравится, можно прокрутить в камне дырку и сделать из него отличную пуговицу.
- Подожди, я быстро! - хорошие поступки должны вознаграждаться!..
...В кухне я торопливо собрала со дна хлебницы оставшиеся крошки и быстро вернулась назад, но Алоизия уже не застала. Только где-то наверху (гораздо выше, чем я слышала раньше из ванной) снова галдели, шумели и пересказывали друг другу какие-то истории. Пусть развлекаются...
Мне тоже это сейчас не помешает... Найденное кольцо, проникшее сюда с человеческой стороны, всколыхнуло в голове давнее воспоминание, и я знала, куда мне лучше сейчас отправиться, чтобы обдумать все наедине и дождаться ночи. А следовательно, и начала моего дежурства. Прицокнув языком, я растворилась в воздухе и в таком же состоянии привычно просочилась сквозь входную дверь в подъезд. Оглянувшись, не застала вокруг себя никого, легко и весело взбежала вверх по ступенькам и, оказавшись на последнем этаже, толкнула крышку чердачного люка...
Никакого ветра в лицо не было, и волосы, лежавшие волнами на плечах, остались неподвижны, когда я выбралась на ощетинившуюся в небо рогами-антеннами покатую металлическую крышу. Нагретые листы пружинили и отталкивались под ногами, потому что фактически тоже были частью Астрала, и я не без удовольствия прошлась по ним, прежде чем усесться на свое любимое место. Внизу, там, где в метре от меня обрывалась краем крыша, раскидывалось зеленое море темной листвы.
Говорят, в Лесу, в центре вытоптанной поляны, есть сруб двух или трех этажей, где непонятно сколько комнат и дверей, а каждое окно выходит в новое измерение. Этот дом кажется необитаем, но поговаривают, что на полу частенько находят крошки, а в углах кто-то постоянно сдирает веником паутину.
Сквозь лес, придерживаясь его окраины, протекает река с мутно-розовой водой, похожей на разбавленное молоко, с чьей-то легкой руки названная Летой или рекой забвения. Верят, что если плыть по ней на спине очень долго, то приплывешь в безвременье, откуда не найти обратного пути. Но прежде чем попасть туда, окажешься рядом с заброшенным аквапарком, из которого можно попасть в чудесный город, где давным-давно уже не осталось коренных жителей.
Мы же живем на обратной стороне Дома. В месте, не посещаемом больше никем, кроме кошек, случайно забредших лунатиков и чьих-то оброненных любимых вещей. Мы - наблюдатели из потустороннего спектра. Нам приписывают многие шалости, среди которых и те, которых мы не делали, но людям не объяснишь в чем дело, не увидевшись с ними.
А видеться они не хотят...
Да и мы особо не настаиваем.
* * *
Говорят, когда тебе исполняется четырнадцать, пора прекращать заниматься играми и начинать взрослеть. Тем более этот совет действенен, когда тебе не четырнадцать, а двадцать четыре.
Такая цифра - уж точно не повод, чтобы проводить свое свободное время на детской площадке. Но все-таки...
...Над городом густились таинственные сумерки. Стемнело уже давно, но теперь взамен легкой синевы на крыши домов начинала наступать уже глубокая чернильная ночь. Ветер раскачивал и гнал по кругу детскую карусель. В стороне, над песочницей, низко свисали к земле ветви ив и рябин, укрывая под собой и ее, и вереницу скамеек, оградивших площадку полукругом.
Фонари не горели. Только отсвечивали в наступающей темноте блекло-матовые отсветы вышедшей из-за облаков луны - в новостях еще с утра передавали о приближении ее к Земле и совпавшим с этим полнолунием. Поэтому даже сквозь толстую вату туч можно было видеть зависший в небе белый мерцающий яркий диск. Время, когда у больных и психически нездоровых людей случаются обострения...
Выделяющаяся в тенях деревьев молодая фигура выпрямилась и, расправив плечи, осмотрелась. С боковой дороги ветер доносил шум и гудки проезжающих мимо машин. В руке вспыхивал временами и снова гас огонек затухающей сигареты. В свежем после дождя воздухе витал запах табака, сирени, мокрой травы. Песок забивался под ботинки и тихо скрипел, выдавая присутствие.
Но вокруг не было ни души.
Рука, державшая наполовину истлевший окурок, мерзла, несмотря на то, что на улице было достаточно тепло. В голове пару раз вспыхивали воспоминания о тяжелом дне, встряхивались там, точно пробудившиеся ото сна животные, и снова утихали. Тяжелее всего были мысли о работе, о ссоре и разладившейся...
...Он встряхнулся. Нет, правильнее всего будет вообще сейчас об этом не думать. Нужно просто пережить. Так легче...
В последний раз тяжело вздохнув и с тяжелым сердцем, он направился в сторону подъезда, оставляя в траве и песке чмокающие влажные следы...
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/03/06/900
Свидетельство о публикации №218102500060