Часть 1 Дивьи люди Глава 9

Глава 9

- Ковры с цветами и зверями! – время от времени Паныч зазывал покупателя. Мы пристроили нашу повозку в ряд таких же деревянных «торговых лавок», проехав всю площадь насквозь почти до самого конца. - Подходите! Полюбуйтесь! Таких больше нигде нет, - заверял он сразу нескольких потенциальных покупателей, шедших мимо. Его слова не были преувеличением. Я рассматривал рисунки созданные шерстяными нитями и убеждался, что они сделаны настоящими мастерами, точнее мастерицами.
- Кто эти ковры делал?
- Всей семьёй по зиме ткали. Сеньке нашей узоры выдумывать только дай, мать нитки не успевала подбирать, а я сукно на станок прикладывать и клеем пропитывать в оконцовке. Ткать не люблю. Но последний пришлось всем по очереди два дня не отрываясь доделывать. До посевной чуток не успевали, а он особо хорош показался, - завершил описание процесса Паныч.
- Я представлял, что вы с мужиками только бухаете …
- Бухаете? Это как?
- Пьёте бражку часто, а всю работу женщины выполняют.
- Им и вправду больше достаётся. Мужиков у нас по пальцам перечесть. Беда просто, что твориться, – произнеся такое признание, он, не меняя доверительных интонаций в голосе, переключился на первого покупателя и, не уступая цену, продал сразу два своих замечательных ковра. На одном краски шерсти создавали букет из ярких цветов, а другой привлекал взор стройными белоствольными берёзами с яркой зеленью листвы.
- Я не часто пью, на самом деле, если ты так подумал. Праздник - дело святое. – Он снова отвлёкся на покупателя, затем без переходов продолжал своё размышление вслух, - Хмеля, зараза поселяется там, где худо. А нас напасти много лет преследуют, - отец Есении решил развить свою мысль, как только мы снова остались вдвоём. – Мальчишки редко рождаются, умирают, до зрелости не дожив. Вот ведь, как бывает. Девок из Марьинки в жены брать не хотят. Слава, наверное, недобрая про наши беды пошла. Только, если на Ладушкину поляну кого выберут.
Паныч разволновался, перечисляя проблемы деревни, он переживал их как собственное горе. Мне трудно было оставаться равнодушным к такому человеку, я только надеялся, что всё не так  мрачно на самом деле.
- Фадей Паныч, ну не всё так безнадёжно. Молодых девчонок в Марьинке полно. На следующий год замуж повыскакивают. Год на год не приходится.
- И я бы так думал, если бы хоть один жених за пару десятков лет сватов прислал, так нет же. Только трое девиц из полсотни незамужних пристроены. Точнее двое. Дочку мою ты своей не считаешь.
- Ну, я же объяснил тебе, как всё получилось! Чего с упрёками напираешь?
Мои возражения потерялись в звуках громкого, басистого приветствия,
- Здорово, Фадей! Михей и тебе того же! – поздоровался с нами бородач, которого я запомнил по схожести с медведем, когда услышал, что и звали его соответственно, по-медвежьи – Потап.
Я произнёс ответное «Не хворай!». Фадей Паныч, приходя в обычное беззаботное состояние, после недавних откровений, живо поинтересовался,
- Неужели так быстро копчения разошлись?
- Мясо я перекупу отдал. Не до торговли мне. В Топчиху направляюсь. Игнат сказал, что был вчера в Топчихе и перепуган до краю. Нет, говорит, в деревне никого – ни народу, ни скотины. Пыль на полу в хатах с палец толщиной легла, да паутины косами сплелись. У меня тётка рядом с его матерью жила, вот он и пришел сказать, что с ней неладное приключилось, ровно как и с другими топчихинскими.
- Давно, поди, народ ушел, раз пыль толстым слоем лежит? Как же без следа исчезнуть? – недоумевал Фадей. - Путь закрыт весь год.
- Вот и я не пойму. Не поверю, пока сам не увижу.
Фадея отвлёк от беседы очередной покупатель. Я кивнул на предположение Потапа о проделках лукавого и попрощался, когда тот не найдя во мне достойного собеседника, пожелав нам хорошей торговли, ушел на запад, в направлении Пути.
- Может набрехали про Топчиху, как думаешь? – Я только пожал плечами, не зная, что ответить. Исчезнувшая деревня. Что может быть ужасней, только вот уже несколько дней как я стал верить в ожившие кошмары и только твёрдая уверенность в собственном психическом здоровье удерживает меня от мысли, что я «съехал с катушек». - Михей, чего молчишь? Я говорю, ещё пара дорожек и можно в пивную отправляться, - пытался приободрить меня заботливый селянин.
- Тебе же к воеводе идти?!
- Тьфу ты, чтоб меня коромыслом! Чуть не забыл. Может приказ не доставят или кого другого обяжут? – Надежда, появившаяся в его голосе, тут же уступила место послушной обреченности, - Если это дело меня не пропустит, то мы в любом случае товар вместе  закупим, в телегу сложим. А до дома ты с соседями поедешь, чтоб меня не ждать.
Так мы и решили. Через час, продав последнюю дорожку,                                неторопливо прогуливаясь от одного знакомого ко второму, от продуктов к загонам с животными и так далее, по бесконечным рядам, Паныч вёл, точнее, учил меня, по его утверждению, развлекаться.
Большая часть телег, разных размеров (которые называли редванками) от маленькой для куба дров, до объёмных с несколькими этажами полок и ящиков были ещё полны товаров, только некоторые, как и наша уже загружались повторно, для обратной дороги.
Фадей Паныч купил сотню пуговиц разного размера, ограничиваясь пятью цветами: белым, чёрным, красным, зелёным и синим. Следующей покупкой были два мешка шерстяных и льняных ниток, и пять отрезов материи. После этого мы, наконец, вышли в ряды, где было поменьше тряпок и других женских штучек, но и там ещё долго перебирали специи, нагрузились солью, какой-то пахучей смесью, крупами.
«Как будто с мамой по базару хожу» - нытик внутри меня, нудил от скуки, пока моё туловище терпеливо стояло в толпе «массовки рекламы средневековых рынков», нагруженное тряпичными тюками и мешками.
- Может, мяты больше взять? – перебирал сухие травы отец Есении, - Мытник точно от простуды помогает?
- Конечно! Неизменно в том порядке сборы заваривать и пить, как я сказал. Очерёдность дело важное.
- Михей, ты что думаешь?
- Правильно говорит. Анис эфирное масло содержит, его сразу как горло заболит нужно принимать, ромашка и таволга богаты аспирином, алтей и мать-и-мачеха как отхаркивающее средство.
- А я что говорю. Столько лет травами занимаюсь. Уж я пользу от них как никто разумею, - обрадованный моей поддержкой белобрысый мужичок-травник, стал расхваливать свои необыкновенно полезные снадобья.
Неординарный всё-таки народ здесь живёт! Я сравнивал их поведение с привычным мне образом жизни людей и понимал, что если и есть люди не зараженные моральными пороками, то это народ Чуди. Они были просты и предсказуемы как дети и также откровенно высказывали свои мысли и желания. И признаться честно, я с первого дня думал о них как о недостойных моего внимания алкоголиках, тунеядствующих на женском населении. Однако день за днём, я не уставал делать для себя открытия и, наконец, понял их главное отличие от нас – эти ребята живут и получают от этого удовольствие. Правда, они до сих пор находились в каком-то тридесятом царстве, далёкие от современных удобств, но наслаждались собственным бытом, наполненным тяжелой работой потому, что других примеров им не показывали. Я сам пролил семь потов на коллективном сенокосе, но осознание тяжести этого дела давило только на меня. Остальные люди, точнее слабый так у нас называемый «слабый пол», словно и не трудились - просто жили, так как и должны, по их мнению, жить: вытирали пот с лица, перекрикивались остротами, подтрунивали над всяким: малым, молодым или старым – они смеялись потому, что им было хорошо в этой их сумасшедшей жизни. Все искренне радовались тому, как они существуют. Возможно, их простота во всём и есть тот сдерживающий пленившие мой мир пороки? Зависть, лживость и жадность не находили подпитки у народа Чуди, не знавшего прелестей телевидения и интернета, а слава не являлась мотивом ведущим их по жизни. Только простота, иногда принимаемая мной за глупость, оказывалась выверенным укладом неспешной жизни без стремления к прогрессу, к завоеваниям значимости или территорий, которые потом необходимо было бы срочно населять и отстаивать. В этом мире время исчезало, как и расстояние, разделяющее их города и деревни. Словом, мне стало казаться, что моё продвинутое общество во многом проигрывает моральному облику этих беззаботных, не устающих шутить людей. Первыми меня поразили женщины, позже я стал проникаться уважением и к мужикам. Тут, я вспомнил о матери Есении,
- Слушай, Знающий Человек, может, что от варикоза, в смысле -увеличенных вен на ногах, предложишь?
- Возьми вот этот сбор. Дома потолчёшь, отваришь и смешаешь с глиной. Ноги вечером намазать и тряпками обмотать.
- Что в состав входит?
- Ничего никуда не входит.
- Сбор из чего состоит?
- Косточки дикого винограда, стрелки чеснока, полынь, крапива, хмель, орех, мокрица и хитрая добавка, но её я раскрывать не стану.
«Надо мне его секреты выведывать?! Хотя интересно, если честно, ведь коллеги как-никак». Однако сейчас меня больше волновали мысли о дополнительных хлопотах по изготовлению глиняной массы. Это совсем не та помощь, которая нужна вечером уставшей Дарье Кирилловне. Ей бы что-нибудь готовое к употреблению, а не его хитрости с глиной на ногах.
- А таблетки, мази или микстуры купить, где-нибудь, можно?
Травник с виду даже растерялся, видимо ему не часто выпадало про таблетки объясняться, судя по реакции, я его об этом первым спрашивал.
- Не ведаю, о чём молодой человек толкует, - лепетал он, вконец расстроенный, - Слова не понятные какие-то.
Я жалел, что поставил человека в тупик, понимал же, где нахожусь.
- Ну, я о круглых таких, маленьких штучках спрашиваю, размером с горошину, которые пьют, от болезней.
- На каком дереве эти штучки растут?
- Не растут. Их на конвейере штампуют. Мне нужно менее трудоёмкое лечение.
- И что выпил волшебную горошину и прямо поправился?! – торговец ухмыльнулся недовольный поворотом разговора. - Каких только чудаков на ярмарке не встретишь! - От моих ещё более дотошных уточняющих расспросов выручил торговца, как не странно Паныч,
- Уж и не говори. Может что молодому человеку от излишнего ума взять, чтоб поглупей был? – предложил он продавцу, подмигнув мне.
А тому только, что дай возможность поболтать на знакомую тему,
- Конечно. Сейчас в миг подберём…
Мы с Панычем захохотали в голос и пошли в следующий ряд, оставляя лекаря с его снадобьями для «поглупения» в замешательстве,
- И чего спрашивать, если брать не стали?...
Ряды с «чудо-травами» сменили телеги с механическими приспособлениями самого необычного предназначения: деревянные маслобойки, железные дуги для конного сбора сена, плуги, что-то похожее на мясорубку или соковыжималку, сразу и не разберёшь. Хождение от лавки к лавке стало похоже на игру - угадайку: «Это, наверное, меха для кузнецы, а это какой-то духовой музыкальный инструмент за толстопузым котелком»…
- Тот диск с указателями – это календарь? – Спросил я у мужчины, предлагающего нам рассмотреть его товар, повнимательнее.
- Годовик, - поправил он меня, и принялся показывать, как работают указатели дня и месяца.
- Хорошая штука, - я не смог не согласиться с простотой и удобством использования, когда заметил, что он невольно, то и дело косит взглядом на мою левую руку.
- Часы у меня купите? – предложил я ему.
Торгаш видимо думал о себе как о непревзойденном стратеге и чтобы скрыть интерес, отмахнулся,
- Да у меня есть такие…
Я открыл рот от удивления, в готовности засыпать его вопросами: «Где взял? Когда?». Только тут же успокоился –прощелыга-торгаш, таким образом пытался ослабить ценность моих цасов!
Сравнивая стоимость ковров и других вещей, я успел наметить приемлемое для меня количество медяков.
- Сколько за них дадите? – Уступать я не собирался. Не даст пятьдесят медяков, пойду дальше.
- Четыре серебреника тебя устроят?
Я шепотом поинтересовался у Паныча,
-  Это в медяках сколько?
- Двести.
- Ну, надо подумать! Я двести пятьдесят за них выручить хотел, - соврал я, не моргая. «А, чего от меня ожидать. Я ведь из испорченной грехами Яви!»
- Я хорошую цену даю.
- Я ещё никому их не предлагал…
- Ладно, чёрт с тобой! Давай за двести двадцать.
- Двести тридцать.
- Зачем людей грабить. Столько весь мой товар стоит.
Значит точно хорошие у меня часы.
- Нет – значит, нет…
- Бери свои деньги, крохобор!
Снятые с руки часы за долю секунды оказались в руках торговца. Он только что не вырвал часы у меня, пока я их снимал. Не справившись с эмоциями от обладания редкой вещицей, либо подсчитывая прибыль от её перепродажи, он, всё же, не удержался от восторженного шепота:
- Тонкая работа, - и, почти мгновенно, вспомнил о маске равнодушия, по-моему, он её дома репетировал перед ярмаркой, спросил: А может, что по хозяйству у меня возьмёшь?
Заимев местные «бабки», я обрёл возможность помечтать о приобретении чего-нибудь ценного для меня в моём мире. Только, что?
- Оружие у вас есть? Ножи или кинжалы с оригинальными рукоятками?
- На кой тебе оружие? Деньги на игрушки тратить! У нас с кем ты чего не поделил? – растревожился мой старший приятель.
- Я не драться. На память, как бы, хочу оставить.
- На память семье строчник оставлять нужно или птичий щипатель, а не оружие, - пытался вразумить меня и торгаш, не понимая, что я вовсе не семье память о себе оставлять собираюсь, а себе вещь ищу как доказательство, что я действительно был в этом мире, а не бредил в коме после автокатастрофы.
- Этот агрегат у вас для чего? – отвлёк я их от дальнейших нравоучений, указывая на какие-то полированные палки неизвестного мне назначения. Я и вправду хотел знать, что именно я разглядел за парой станков, напоминавших ножные швейные машины. Это была неброская конструкция из двух палок, прикреплённых к небольшой лавке, буквой «г». На верхнем, подвижном конце деревяшка заканчивалась кожаным ремнём. Длинная пружина крепилась двумя скобами от верхней перекладины до педали под лавкой.
Продавец со знанием дела, меня тут же исправил,
- Это тебе ни какой не ареат – это очень важный домашний предмет. Каждое уважаемое семейство такую штуку дома имеет. Как прикажете без этого дитя воспитывать?
- Паныч, почему я у тебя подобной ерунды в доме не видел?
- У меня же одни девки. Им только брови сведи - они хныкать. В сарае шлёпень храню, от ненадобности.
- Вот и тут бы он не помешал! - подсказал продавец, сопровождая слова размашистым жестом, он видимо уже представил, как вернул назад часть своих денег, - Слёзки бы девичьи по делу пришлись, а не по притворству. Возьми этот шлёпень – не пожалеешь.
- Не нужно. Обойдусь, - отмахнулись мы с Панычем почти одновременно.
- А если кто на воспитании не экономит, сложнее устройство есть. - Из под телеги-прилавка мужик вытолкал полированную, из светлого дерева штукенцию, на маленьких, деревянных колёсиках. - У меня сегодня три взяли, в подарок, на зубок.
От первого варианта второй, ещё не собранный «экзекутор» отличался, резной педалью с фиксатором амплитуды движения и более сложной пружинной частью, приводящей в боевое состояние белый ремень, - На этом шлёпне даже силу удара выставить можно, - похвалил конструкцию мастер и предложил Панычу: - Возьми своим дочкам.
- Да есть у меня уже один и давненько, можно сказать, друг детства.
- Моё дело предложить, - отступил от нас продавец «страшилки» для детской комнаты.
Паныч повёл меня дальше по ряду, скрывая за усами улыбку от воспоминаний, как я догадался связанных с этим самым «допотопным воспитателем». У меня в голове не укладывалось, как можно грудному ребёнку такое подарить. Они, что заранее при рождении дитя уверены, что без ремня у них нормальный человек не получаться.
- Я правильно понял, что тут детишек с помощью этой штуки секут?
- Приходиться, если забалуют.
- Не гуманно это как-то.
- Хочешь сказать - не хорошо? – Я согласился с подобным упрощением, а он стал рассказывать, не смущаясь беззаботной улыбки, которая то и дело углубляла морщины вокруг его глаз. - Не берусь судить о том, что ты считаешь правильным, только у меня шлёпень дома «почётное» место занимал и отцу я за него только благодарен. Конечно, мальчишкой думал, вырасту - на дрова поколю; уж больно часто на его лавке приходилось лежать, до тех пор, пока однажды от моего подросшего зада ножка под лавкой не подломилась. Отец тогда за тисканием соседской девчонки меня поймал. Зол был, как чёрт, а тут ещё шлёпень не выдержал. Уж лучше бы он целым был и, как обычно, ремень по мягкому месту. – Возможно, воспоминания были такими яркими, что Паныч, даже потёр низ спины, затем подвёл итог истории: - В общем, получил я тогда за упругие сисюльки сломанным шлёпнем по хребту.
Он рассказал ещё несколько случаев из своего отрочества, с большим уважением отзываясь об отце. Хотя среди старших членов семьи я не видел его родителей, и мне было неизвестно, где они или что с ними сталось, но несомненным было то, что в его тёплом взгляде отражались дорогие ему воспоминания.
Я проникся ими, думая о своём. За все годы, пока я рос, мой отец не прикоснулся ко мне и пальцем. Очень сдержанный, вечно занятой и уже не очень здоровый мужчина, до последних дней веривший, что смысл его жизни научить старшеклассников составлять уравнения химических реакций. Его убеждённость в чрезвычайной важности химии в жизни людей частично передалась и мне, влияя на выбор профессии. Я, как и мой отец, был уверен в силе по-доброму сказанного слова, но так как собственных детей у меня не было, мои слова прозвучали не убедительно.
- В моём мире подобные меры по отношению к ребёнку караются денежным штрафом, а то и отцовства могут лишить.
- Да как же там детей-то растят?
- Словами пытаются достучаться до сознания ребёнка.
- Словами не ровен час человека и покалечить можно, если сильно по нему «стучать». Пока слова нужные придумаешь и себя до белого каленья доведёшь и дитю башку прожжёшь похлеще горна. Я ещё пойму, когда баба разглагольствования ведёт, а отец точно должен дать понять – заработал - значит получи, чтоб неповадно было.
- Физическое наказание унизительно…
- Непростительно - молодого человека словами унижать. Сам знаешь, если зол, слова не сильно выбираешь… Отдам вам с Есенией мой отремонтированный шлёпень, чтоб внуков как следует наказывали, а не злыми словами уродовали!
- Фадей Паныч, ну и шутки!
Он засмеялся в голос, очередной раз, веселясь за мой счёт, с прищуром глянул на меня и, поправляя усы, хитро добавил:
- А я и не шутил, - отвернулся и, как обычно с довольным видом, продолжил развлекаться, подтрунивая то над продавцами, то надо мной.