Послесловие

Огород дяди Саши выходил на речку возле последних порогов Катуни. Это место, пожалуй, самое красивое в Ае. Когда я выбирал фотографию для обложки «Островов нашего детства», то не смог найти лучшего вида, чем этот.

Из всех айских шоферов дядя Саша был самым простым, самым немногословным. Молчун. Никого не критиковал, ни в какие споры не встревал, всем просьбам всегда шёл навстречу. Самое ходовое слово было у него «ладно». Сказал «ладно», значит согласился, значит выполнит всё так, как его попросили.

Через Аю сегодня проходит Золотое Кольцо Алтая. То, доасфальтовое, время помнят лишь старики. В Алтайск добирались на подводах, на попутных грузовиках и на грузотакси. Шофёром грузотакси был дядя Саша. В любую непогоду, в самую жуткую распутицу он пробивался в райцентр. И если уж сам дядя Саша отказывался туда выезжать, то тогда уж не посылали никого.

Дядя Саша всегда забирал всё, что к нему припрут: письма, записки, посылки, мясо, муку, а иногда просто какую-нибудь дребедень, которую какая-нибудь бабулька слёзно просила передать своей родственнице. Дядю Сашу за это уважали. На обратном пути иногда роптали: «Ну чё бесперечь мотаться по всему Алтайску, всем ведь не угодишь!» Дядя Саша угождал всем. И нам с Мишкой тоже угодил.

Мы с Мишкой Ощепковым учились в молтехникуме. Дядя Саша доставил нам прямо в общагу ежевичное варенье и домашние шанежки. Так сильно напахнуло родным домом. Ели шанежки, заедали ежевичным вареньем и готовы были разреветься. Так сильно домой хотелось…

А ещё удивлял дядя Саша односельчан своим отношением к колдобинам на дороге. Он терпеть их не мог. Колдобины всем не нравились, ясное же дело, но только дядя Саша засыпал их песком и гравием в самое неподходящее время. Развезёт по всему Алтайску посылки, записки, купит в аптеке кому-то для чего-то какие-то таблетки и наконец-то везёт всех пассажиров домой. В Аю. Всем хочется поскорей. Дома забот полон рот.

В такие моменты мысленно помогаешь мотору на подъёмах, хочется ему добавить несколько лошадиных сил, чтоб ехало грузотакси побыстрей. Ан нет. Дядя Саша тормозит, останавливает машину, выходит из неё... Наверное, шофёру в туалет надо. Как бы не так. Дядя Саша открывает заднюю дверь и просит подать совковую лопату. Она лежит в кузове. Яма на дороге ему помешала! Все её объезжают, а он, видите ли, не смог объехать. Все молчат, терпят пока дядя Саша не засыплет гравием эту ямку.

Помню, как он нас возил в военкомат. Со всей Аи собрали всех парней с судимостями, которые не успели отслужить в Армии. Мы с Киселёвым, директором Каянчинской школы попали в эту компанию. Дело было весной, дорогу начали только строить, объезды местами шли по пахоте. Слякоть. Надёжней бы было нас отправить в военкомат в тракторной телеге, но дядя Саша сказал «ладно» и повёз нас в Алтайск. На обратном пути вся компания гудит в кузове навеселе. После сарасинского перекрёстка подъезжаем к мосту. Мост дорожники разобрали. Остались лишь две пары брёвен. Дорожники сказали, чтоб дядя Саша ехал домой через Чергу. Это 130 км! За разобранным мостом до Аи всего лишь сорок пять. Дядя Саша постоял, смерил взглядом расстояние между деревянными балками и сказал «ладно». Думали повернёт назад, а он направил машину к остаткам моста. Дорожники замахали руками, закричали:

- Ты чё делашь-то! Пассажиров высади!

Колёса прошли ровно по балкам. Проехал как ни в чём не бывало. Этот цирковой аттракцион мы с Киселёвым наблюдали со стороны. По балкам на ту сторону пройти то было страшновато, не то, что проехать. Мы аж возгордились нашим айским шофёром. Особенно я, ведь он был моим двоюродным дядей.

За Верх-Айским перевалом расковыряли съезд с насыпи. Грузотакси рвануло вниз через слякоть и вылетело на покос. Косогором объехали три слякотных заезда. Впереди кусочек осенней зяби. Не проехать. Если её объехать снизу, машина на насыпь не поднимется. Вверх тоже не подняться. Дядя Саша открывает дверь» «Вылазьте!» Не выходите, а вылазьте. Вылезли. Дядя Саша попросил достать из кузова верёвку. Вся орава весело протащила грузотакси через поле. Насыпь дядя Саша взял с приличного разлёта. Прям ласточкой залетели на неё и попёрли домой. Под насыпью на объезде застряли три трёхосных грузовика и два шофёра. Третий, видимо, пошёл в Верх-Аю за трактором. Парни аж завизжали от ликования. Вот что означало для айчан «дядя Саша в грузотакси»!

Душа его была всем открыта, но не всё в ней понятно было. Он ведь не любил ничего объяснять. Зачем, если и так всё ясно. Своим характером он напоминал мне кержака Киприяна, Мишкиного отца. Такой же молчаливый, такой же деловитый. Возле Этажика он часто останавливал своё грузотакси, выходил из кабины с кружкой и направлялся в сторону Айки к болотцу. Черпнёт воды, выпьет. Постоит, подумает о чём-то и вернётся обратно.

Он никому не объяснял этот свой ритуал, и унёс бы с собой в могилу, если бы мне не рассказал историю этого места Мариин брат Егор. Возле устья Айчонка раньше была летняя колхозная стоянка. В ней круглосуточно жили доярки и пастухи. На этой стоянке вдали от всяких больниц родилась Мария Шварц, двоюродная племянница дяди Саши.   Доярками и пастухами работали подростки и молодёжь.  Мальчишки увозили молоко в Каянчу на молзавод. Ремнём связывали по две фляги и перекидывали их через седло. Везли прямо через гору. В их возрасте это был подвиг сродни переходу Суворова через Альпы.

Ночью девчонки и мальчишки, несовершеннолетние колхозницы и колхозники, спали вместе на общих нарах. Так начиналась их юность.

Ну а родник под Этажиком был священным. Все это знали. Знали, что на Этажике раньше стояла часовня. Раз в год сюда съезжались со всей округи монахи и освящали в часовне воду из родника. Она считалась очень целебной. Дядя Саша не был православным человеком, его крестили по лютеранскому обряду, но православные обычаи он уважал и целебную воду того священного родника ценил.

Строителям Золотого Кольца Алтая эта история была неизвестна и на священный родник положили асфальт. Вода пробилась рядом с дорогой в том болотце. Трудно сказать теперь, о чём он, дядя Саша, думал тогда, стоя возле него с кружкой священной воды. Священной для него… А для нас?

Не могу сказать, чем стал для дяди Саши переезд с Алтая в Германию, на родину своих предков. Трагедией или счастливым случаем. Он ведь на судьбу свою никогда никому не жаловался, успехами и достижениями ни перед кем не хвалился.

Родился он не на Алтае, а в Поволжье. Выселение пережил в подростковом возрасте. Разлуку с родным селом переживал вместе со всеми взрослыми. Отца отправили в трудармию, брат пропал на фронте без вести. Мать осталась одна с детьми и внуком. К ним подселили ещё двух осиротевших детей. Дома, на Волге, Саша окончил четыре класса немецкой школы. Русского языка не знал.  В айскую школу идти противился. Пацаны больше девчонок противились. Стыдно было сидеть за партой, ничего не понимая, быть отстающим.  Многие из его одногодок так и выросли малограмотными. Это не мешало им выходить в передовики производства и быть уважаемыми на селе людьми.

Работал дядя Саша без перерыва с детства и до самой пенсии.  Раздвигал бульдозером по обочинам сугробы со всех улиц и со всех дорог, рыл траншеи, буртовал силос, потом пересел на бензовозку. Если нездоровье припрёт, в больницу не обращался. Однажды в рейсе так припёрло, что сил хватило доехать лишь до Сросток. Там подрулил к больнице  и потерял сознание. Половину желудка вырезали. Выжил. Вернулся в гараж. Доверили грузотакси. Ответственную работу поручают ответственному человеку. Дядя Саша был таким.

Ая стала ему родной. О жизни на Волге вспоминали лишь старики. Покидать Аю было нелегко. Если бы он переехал из Аи всего лишь на другой берег Катуни в Майму, то даже и тогда его замучила бы ностальгия, а тут ведь не на другой берег, а на другой край света пришлось уезжать. Ради детей, конечно. Пусть живут там, где им лучше. Лишь бы им было лучше.

От пива и от водки дядя Саша на гулянках не отказывался, но в свободное время себя этим не ублажал. Для души всегда было не это, для души была работа. Дядя Саша всегда просыпался рано. Срабатывал рефлекс, выработанный за все годы жизни. Надо было вычистить стайку, напоить корову, дать ей целый навильник сена, накормить поросят, потом завтрак, потом на работу. Возле арки РТМ уже стоят в нетерпении земляки. Здороваются. Ждут. Вот и гараж. Надо заглянуть в кабину, заглянуть под капот, проверить всё ли на месте. Пойти на разнарядку, взять путёвку. Так было всегда. После выхода на пенсию это ушло в прошлое. Для души оставался свой дом, огород, георгины  перед окном, берег Катуни за огородом. После переезда в Германию и это ушло в прошлое. Жизнь стала совсем другой.

Первыми просыпались в нашем русском дворе дрозды. Потом их неугомонное пение заглушал чей-нибудь стартер. Разбитые гольфы, солидные мерсы, крутые ауди урчали недовольно со сна и плевались дымом чуть ли не до восьми утра. Один за другим выходили во двор наши старики. Самые первые из них уже на рассвете бесцельно бродили по двору, не зная куда приложить свои годами натруженные руки. Дядя Саша выходил в город, мучился от безделья, бесцельно бродил по улицам, завидовал шофёрам грузовиков, которые проносились мимо него. Счастливые. Делом заняты.

Потом он возвращался домой, завтракал и выходил во двор. Там к тому времени старики кучковались возле гаражей, чтобы поведать друг другу какие-то свои, им одним известные, стариковские тайны. В любое время года, в любую погоду, и в жару, и в дождь, стояли они до самого вечера своим узким кругом в тени у гаражей. Сменится ветер, они передвинутся за угол к другой стенке.
Эти разговоры казались дяде Саше пустыми. Он брал метлу и начинал подметать двор.

Перемену в образе жизни вносили наши дворовые праздники. Визжать на танцплощадке под громкую музыку дедам было как-то не к лицу. Радовало другое. На праздники приезжали земляки с других концов Германии. Обнимались, радовались встречам. Радовались свадьбам. Дядя Саша не перетягивал перед свадебным эскортом верёвку, но наблюдать за процессом было интересно.

Потом стариков пожалели и отвели им гаражи. Там они продолжали свои незаконченные разговоры за игрой в карты. Это продолжалось несколько лет подряд пока весь наш русский двор снесли. Он исчез с лица нашего города вместе с той неповторимой русско-немецкой культурой, которая там за много лет сложилась. Старики, те что покрепче, собирались со всего города в том месте, где стояли гаражи. Как птицы возле разорённого гнезда. По-прежнему собирались в круг, чтобы поведать друг другу продолжение так и незаконченных вечных разговоров.

Их круг мельчал, редел. Всё чаще собираться стали не на этом пустынном месте, а на кладбище возле могил своих земляков. Со временем этот круг совсем исчез и про него все забыли, будто его и не было.

Мы жили в это время другой жизнью и не думали о том, как скрасить угасающую жизнь наших стариков. До сих пор меня гложет чувство вины перед ними. Разве за этим мы их притащили сюда за собой!? Я свой отпуск каждый год проводил не на морях, а на Алтае. Не всем дедам такой длительный перелёт был под силу. Их бессрочный отпуск проходил возле гаражей.

Когда впервые слетал на Мальорку и увидел, как немецкие старики и старушки выходят на пляж, как весело общаются меж собой в тени огромных зонтов рядом с плавательными бассейнами, меня вдруг осенило – чёрт побери! А ведь и мы могли бы своих стариков вытащить сюда, на море! Разве они этого не заслужили? Они ведь и на морском пляже могли бы вспоминать свою колхозную юность. Вместо этого весь остаток своей жизни они провели возле гаражей. Была ведь и другая возможность. Была, но поздно я спохватился. Мама моя из дома уже редко выходила и дядя Саша тоже.

Царствие им небесное! Люди, где бы вы не жили, боже мой, берегите своих стариков, пока они живы!