Пусть знают потомки...

Глава 30 (заключительная) из автобиографической повести "Игры с минувшим",

1997-1999
Мне шестьдесят лет. И если жить до восьмидесяти, то осталось приблизительно семь тысяч дней. А летят они стремительно! И бьётся, трепещет в душе: а ведь почти не осталось надежд на что-то «чистое, светлое и большое», а, значит, о себе уже не надо думать, - только о детях? - но не хватает сил «расписаться» под этим.
 
Внучка Машка в импортной качалке, два кота и я - на кухне, а там, в зале, наш друг художник уже пятую субботу пишет портрет дочки, но сегодня, кажется, закончит, так что часа в четыре придет муж и мы будем обмывать работу художника.
… Сидим перед готовым портретом. Хорош!.. А вообще-то у нас уже целая портретная галерея «кисти Виктора Якушина»: мама, Платон, его и мои родители и вот теперь... Платон – с бакалом:
- Моя жена задумала создать литературный триптих: жизнь матери, свою и Галя-дочка должна завершить его. Первая часть написана, вторая, я думаю, будет. Предлагаю выпить за то, чтобы и третья, как этот красочный портрет, тоже была написана, ну а внучка вырастит, разбогатеет и всё это издаст.
Я улыбаюсь тосту, ничего не говорит Галя и только Машка гулит и гулит в качалке.
… Вчера смотрела фильм Параджанова* «Тени забытых предков»: Карпаты, трембиты, гуцульские песни… Человек с детства тянется к мечте, но жизнь на какое-то время, - как вначале кажется, - заставляет его уйти от неё, а потом оказывается, что теряет мечту навсегда. И, наверное, только в час смерти вспоминает о ней. Значит, таков извечный круг жизни? Значит, идущий вослед, тоже проходит свой путь под названием «Мечта»?
 … Дочка купила небольшой японский телевизор и теперь смотрит все фильмы подряд. Вчера, в паузе между каким-то сериалом и моими кухонными делами, говорю ей:
- Ты же у меня умная, красивая, энергичная! Но все это остается, как сейчас принято говорить, не востребованным. Почему?
Пожимает плечами:
- Ну, если говорить об энергичности... Я же сама одеваю себя, обуваю, Машку содержу, вот и телевизор купила.
И все же… Целыми днями сидит она с дочкой взаперти, а дни, месяцы идут-бегут… а любви нет, да и работы, к которой можно было бы привязаться... Как-то она сказала:
- Неужели и я проживу так, как вы?
Но у нее-то пока - хуже! В её возрасте у меня была интересная работа, институт и я была свободна. Нет, не могу понять её: что же ей надо, чтобы прожить лучше нас? Неужели только деньги?
… Сейчас возьму лёгкую детскую коляску, сяду в троллейбус, через три остановки выйду у садика, Манька выбежит ко мне навстречу, по-деловому сядет в неё, пристегнется, и я повезу её домой. Растет, растет человечек!..
… Когда Галя приезжает на дачу на своей машине, - сумела все же и на неё заработать! – то внучка стоит позади передних сидений, держась за переплетенный шпагат, которым я их связала.
- При-иехали, мои наездницы! - встречаю обычно и Машка улыбается через стекло во весь рот.  Смешливая, веселая девчушка растёт, как и её мама в своё время, - «девочка с обложки». И ничем не обделена, в том числе и лаской. Вот только папой зовет своего деда.
… Едучи на работу, в троллейбусе дочитывала последние страницы об Альберте Швейцере*, а потом смотрела на мелькающие за окном фонари и думала: какой поразительный человек! Столько знать, уметь, получить признание и уехать в Африку, чтобы просто лечить людей. И дожил до девяноста двух лет. И работал до последнего дня. А когда сердце износилось, сделал крест и умер. Какие дубы иногда возвышаются!.. среди нас – мелкой поросли.
 … Теперь сын живет не с нами, - ушел к Лене. А длился их роман почти два года, но он ничего нам не рассказывал, а лишь все чаще и чаще ночевать домой не приходил. Я волновалась, ждала его и до двух, и до трех ночи, а когда объявлялся, лишь ныла:
- Ну, хотя бы позвонил…         
- А чего звонить? – бросал в ответ и в следующий раз опять не звонил.
Но все же дочка как-то узнала о его увлечении, рассказала нам, и вот, совсем недавно, объявил: женился, мол… и ушел.
… - Галь, подари ты кому-нибудь этого злыдня! Он мне весь балкон загадил!
Это я - об очередном коте, которого она подобрала на улице.
- А-а, ты как невзлюбишь кого!.. - сразу наступает.
- Да причем тут «невзлюбишь»? Кот, как кот, только...
«Если он нужен тебе, то забирай его к себе, в свою квартиру» - договариваю про себя.
А дело в том, что свершилось «великое событие»: передали мы «в дар городу» квартиру, которую купили возле мясокомбината, а нам выдали другую, в центре. Правда, доплатили мы за неё аж сорок тысяч, - все наши сбережения «улютели», как говорила когда-то дочка, в бюджет города. И теперь забросила Галя свои коммерческие дела, тем более что сейчас самый «застойный» месяц, и в новой квартире передвигает стенки, перевешивает двери, раковины, стелет новые полы, выравнивает потолки, так что скоро останемся мы с Платоном «глаз на глаз». И как заживётся?
… Только закрывшись в кабинете на ключ, могу хоть немного побыть с собой. Ничего, что прохладно, ничего, что за дверью суетятся и  покрикивают, - от этого беруши в ушах, - главное, что одна! Вернее, не одна, а с Александром Чижевским*, когда чиитаю сборник его поэзии, чтобы выбрать из него для своей передачи несколько четверостиший:
                Смотря на лучезарный хор,
                Стараюсь пристально проникнуть в сочетанья
                Живой мозаики, хочу понять узор
                Явлений жизненных и звездного пространства...
Эту передачу, - наверное, последнюю, ибо осталось лишь две недели до окончания моего договора с Комитетом, - назову так: «Космос и мы».  И для нее почти всё уже отсняла, записала, а вот продвигается она туго, - слишком многое хочется сказать, а втиснуться в полчаса... Да и образное решение ее не пришло, не выносилось. Ну, какой «экранный образ» можно дать, например, вот под эти строки:       
                Глядим в ночной простор с поднятой головой.
                Хотим в сияньи звезд постичь законы мира,
                Соединив в одно их с жизнью роковой
                И тросы протянув от нас до Альтаира...
Из коридора даже сквозь беруши доносится сварливый голос выпускающей, да и операторы вот-вот придут. Нет, ничего у меня сегодня не получится. И вообще, так, наверное, и не успею выносить в себе, слить воедино уже записанные размышления астрономов из планетария и свои, - «картинки», музыку, стихи Чижевского. Но всё же, прикрываю ладонями уши и снова склоняюсь над строками:               
                Мы – дети космоса, и наш родимый дом
                Так спаян общностью и неразрывно прочен,
                Что чувствуем себя мы слитыми в одном,
                Что в каждой точке мир - весь мир сосредоточен.
                И жизнь - повсюду жизнь в материи самой,
                В глубинах вещества - от края и до края
                Торжественно течет в борьбе с великой тьмой,
                Страдает и горит, нигде не умолкая.
 … Осталась неделя до окончания моего договора с Компанией, но так мне и не предложили продлить его. Нет, не пойду к Корневу выяснять: почему, мол?.. И так все ясно: угодил «раскрывшейся» перед ним заместительнице Тихировой, которая терпеть меня не может, а унижаться перед ней не стану. Сегодня заболела внучка, так что воспользуюсь этим, - возьму бюллетень по уходу за ней и больше не выйду на работу.      
… Позвонил Валерий Андреевич, стал вроде как извиняться, - банкет, мол, прощальный хотели устроить… все же тридцать шесть лет проработала… не так бы тебе уйти, - а я успокоила: всё, мол, нормально и по-другому не хочу. Жаль только, что так и не успела смонтировать передачу «Мы и космос». Но в последние полтора года всё же удалось сделать несколько передач по собственным сценариям, - журналисты почему-то не справлялись с «плановым заполнением», - и то были часы счастья. Даже за несколько дней до монтажа, этого завораживающего соединения образа и звука, у меня начинало сладко трепыхать сердце. Но, к сожалению, продлилось счастье недолго, - закончилась моя «трудовая биография» и вышла на «финишную прямую»… или кривую? И осталась лишь боль по неразделенной любви,  - телевидению.
… Просыпаюсь и слышу: кот кричит благим матом на кухне! Надо вставать. Этот сиамский кот с улицы, - мое наказание. Целыми днями крутится у меня под ногами и все жрет, жрет! Может, послан мне свыше, как напоминание о моих голодных годах?..
Готовлю завтрак, зову Платона. Входит и тут же включает радио. Дались ему эти известия! Я-то люблю вставать в тишину, а ему обязательно надо включить радио!.. Распевая что-то, ковыляет Манька, лезет к деду на колени, начинает выхватывать из рук вилку, нож. Входит на кухню и дочка в синем махровом халате...
Собственно, ничего вроде бы не изменилось, - каждое мое утро так же и начиналось: надо было всех быстренько-быстренько накормить, напоить, выпроводить, но…
Но теперь уже я не спешу на работу, - круг сузился и остались только домашние заботы: приготовить обед, что-то помыть, отскоблить, постирать, прибрать в квартире, и т. д. и т. п. Ба-а! Уже вечер?! То-то меня уже тошнит от беспрерывного мелькания кастрюль, сковородок, ножей-ложек-вилок, картошки-помидоров. А еще, между прочим, не стерилизованы шесть двухлитровых банок огурцов… И все это теперь будет каждый день? Одно и то же. В любое время года. В любое время суток и в любую погоду… Мамочка, за что? Но одергиваю себя: уймись, не жалуйся и не ной, а радуйся тому, что всё это есть!
Но душа… Это она рвется и рвется из замкнутого круга. Это она томится, скулит! И ничем не могу ей помочь, а только прошу: ну, погоди, потерпи!.. вот только упрячу в банки огурцы, помидоры, вот только заполню бутыли ягодным вином, вот только закончим с огородом… вот только дочка переедет в свою квартиру и тогда...
Но что - тогда?
И только перед сном:
                …О, как ты рвешься в путь крылатый,
                безумная душа моя,
                из этой солнечной палаты
                в больнице светлой бытия!
                И бредя о крутом полете,
                как топчешься, как бьешься ты
                в горячечной рубашке плоти,
                в тоске телесной тесноты!..
Владимир Владимирович*, значит и с Вами – то же?
… Раньше тоска по телевидению вспыхивала довольно остро, - не раз даже и плакала от отчаяния, - а теперь рутина дней растворила её, поглотила и порою думается: как же успевала при всех этих хлопотах еще и на работу ходить? А теперь появилось и увлечение, - компьютер, который привез из Питера племянник Николай. И как же здорово перебрасывать в него свои дневники, «чистить», систематизировать! Вначале набрала и ещё раз отредактировала «Негасимую лампаду», следом – записки о самом интересном журналисте, с которым привелось работать, потом - о трудных годах жизни нашей под названием «В Перестройке. 1987-2000. Из дневниковых записей», а недавно переписала и «Моё индийское ожерелье», которое когда-то забраковал наш самый интересный друг Володя Володин.
Последнее его письмо:
«Сердечно благодарю тебя за оказанную честь быть одним из первых читателей «Негасимой лампады». Считай, что ты сделала мне большой подарок. Форма найдена удачно. Молодец! Так и надо: ни одного словечка от автора, полное доверие читателю. Любое вмешательство в этот чистейший кладезь простонародной речи было бы ложкой дегтя. Словечки, речевые обороты карачевских баб, порой не враз и прожевываемые, создают такую степень доверия к рассказу, какой позавидует гениальный художник. В чем, на мой взгляд, состоит главное достоинство этого литературного произведения?.. Почти слышу: «Издеваешься, Володин?» Нет, не шучу. Ничего не поделаешь с этой коварной природой творчества. Иные пыжатся-пыжатся, встают на цыпочки, но так и не выходят из разряда чернорабочих, а кто-то, загруженный по горло стиркой-штопкой-ребятней, выныривая из кухонного угара, создает шедевр. Написанное тобой, серьезно. Признавая это, не могу не серьезно отнестись и к задуманному тобой. Ты хочешь, чтобы в трех жизнях отразилась преемственно судьба трех поколений: через мать, тебя и дочь. Думаю, это неосуществимо. И уже не осуществилась первая часть этой трилогии, - ведь, несмотря на то, что всё в «Негасимой лампаде» рассказано твоей матерью, тем не менее, ты там присутствуешь. И больше всего там - тебя. Потому что так - у любого настоящего художника: чем меньше авторских отступлений, тем сильнее власть его над читателем.
Вверю, что сможешь рассказать и о своем времени. Ну, а надежды, которые ты возлагаешь на дочь, - иллюзии. Даже если когда-нибудь она, подержав микрофон у твоего шамкающего рта (лет через сто!), сядет и запишет все твои слова, то это не будет созвучно твоему замыслу. И это будет тоже - её.
Если хватит у тебя сил подать через себя дочку и её поколение, - твоя сверх задача будет исполнена. И, как говорится, Бог – в помощь!».
Ах, Володин! Сколько лет не виделись и увидимся ли?..
Но заключительные строчки автобиографической повести подсказал мне ты: не знаю, смогу ли, успею ли «подать через себя дочку и её поколение»?.. но то, что вовремя смогла записать и «сшить» «Негасимую лампаду», считаю долгом, исполненным перед мамой, потомками и даже оправданием своей жизни.
 
Через несколько лет напишу воспоминания «Тропки к детям» - о ранних годах детей, «Жизнь непременно станет светлее» и «Его путь к Троице» - о братьях Николае и Викторе.
Пусть знают потомки, как мы жили.
 
Вместо эпилога
2014-й
Возле указателя «Партизанская поляна» свернули с трассы, по лесной дороге проехали километра два, остановились, - «Да, здесь должны быть опята», - и вывалились из фургончика. Насыщенный запах свежести, прелых листьев, грибов ударил в нос и от этих густых щедрых запахов и тишины даже голова закружилась… Но ах, если бы еще и солнце! Разбросало бы тени, высветило б деревья, поляны, придало объём лохматому оранжевому покрывалу из листьев.
Но всё равно, как же благостно здесь, меж старых берёз! Опавшая листва приглушенно-желтыми красками радовала глаз, мягким шепотом отзывалась при каждом шаге и хотелось идти и идти, слушая вкрадчивый голос осени.
Попетляла меж стволов, перешла канаву, спустилась в лощинку, вышла на полянку и у темной ели, украшенной облетевшими желтыми лепестками берез, увидела несколько светлых головок опят… а вон там – еще, еще… Наклонилась, разгребла листья, оголив грибки до самой травы и залюбовалась ими, - до чего же красивы! Даже срезать жалко… Но всё же позвала дочку, невестку, внучку, чтобы порадовались со мной, и уже до самого вечера нельзя было оторваться от этого занятия. Как же увлекательно было высматривать головки опят и, разгребая оранжево-бурые шелестящие листья, срезать их, бросать в корзину, прикрывая листьями оставшиеся пеньки.
Но серый день сгустился, и мы пошли к машине: зять с сынишкой «шаманили» над костром, заклиная огонь разгореться,  сын подсовывал в него ветки, муж сидел, прислонившись к березе, окруженный корзинами с выглядывающими из них опятами, рядом в коляске спала внучка Ника-Ева, дочка нарезала бутерброды, сноха с дочкой Оливкой бродили меж берез, шелестя листьями, внучки Дашка и Машка сновали меж всех и щелкали фотоаппаратом, а я сидела у разгорающегося костерка, смотрела на огонь, на почти оголившиеся и потому графически-четкие ветви деревьев, на потемневшую, но еще подмигивающую меж ними голубизну неба, и во мне билась, трепетала удивительная светлая наполненность. Вот ведь как бывает! Когда-то приручила я Платона, потом выросли дети, возле них появились Артём, Агнешка, потом - внучки, внук… А ведь могла бы остаться и одна, если б захотела. Конечно, начала бы писать книги, как мечталось когда-то и, возможно, смогла бы войти в мир литературы, получить известность, но...
Но могло бы и статься, что тогда не было передо мной вот этого мирка, который и есть самое главное предназначение женщины.

*Сергей Параджанов (1924-1990) - советский кинорежиссёр, сценарист и художник.
*Альберт Швейцер (1875-1965) - немецкий и французский протестантский теолог, философ культуры, гуманист, музыкант, врач.
*Александр Чижевский (1897-1964) - российский учёный, историк, изобретатель, автор теории воздействия Солнца на биологические и социальные процессы на Земле.
*Владимир Набоков (1899-1977) - русский писатель, поэт.

Фото - моя мать Сафонова Мария Тихоновна, брат Виктор и мой сын.
Книгу "Игры с минувшим" можно приобрести https://ridero.ru/books/igry_s_minuvshim/-