Производственный роман

Отрывок 
      

     …Горели красным аварийные лампочки, немного освещая неподвижные громады станков, вагонетки и рельсы. В глубине цеха, за паутиной предохранительной сетки, под алой полосой материи с лозунгом о победе коммунизма  утробно вздыхало что-то большое. 

     Двое шли сквозь темноту по гладкому цементному полу.
 
     Александр, полный и лысоватый мужчина в отутюженном  черном сюртуке, боязливо прижавший к груди толстый портфель, и Глеб – молодой клерк в запыленном от цеховой работы костюме-тройке.

     Неожиданно раздался грохот. Александр, и без того семенивший позади своего попутчика, замедлил шаг. Глеб оглянулся на него.

     Вдали что-то вспыхнуло, возник огненный шар, взлетел к потолку, и там, на невероятной высоте, лопнул и разлетелся искрами. Выхватил из мрака юное суровое лицо Глеба. И его взгляд – насмешливый, дерзкий.

     – Не бойтесь, – сказал он.
     – А я и не боюсь, – ответил Александр, суетливо осматриваясь. – Мы в подвале?

     Глеб презрительно хмыкнул. Скривил губы. Плюнул на пол. Ответил с иронией.

     – Нет, конечно.  За кого вы нас принимаете? Подвал ниже, все люки заварены. Не извольте беспокоиться.
     – Я не беспокоюсь, – повторил Александр, зябко вздрогнул и пошел вперед.  – А они правда заварены?

     И снова взлетел огненный шар.

     Затем навстречу вышел человек. Высокий, сутулый. Худой страшно.  В таком же, как у Глеба, помятом костюме, только еще помятей. На лице – защитные очки. Защищают, видать, от темноты. Огромные, как глаза насекомого. Голову вбок наклонил. Смотрит напряженно, опасливо.

     – Митька… – ткнул себя пальцем в грудь, объясняя, – меня послали вас  встретить… Неспокойно тут…

     Потом тихо спросил у Александра:

     –  А вы и впрямь второй заместитель первого заместителя начальника юридического отдела?
     – Нет, – пробурчал человек с портфелем. – Вы ошиблись. Я всего лишь третий заместитель второго заместителя начальника.
     – Хорошо! – обрадовался Митька, – но ваша должность – тоже огого. Большие люди к нам редко заходят. Зато по телефону их слышим. Издалека нами по проводам управляют. Пойдемте, народ у конторы волнуется. Аварию уже два дня не могут устранить. Бьются, а света все нет.
     – Много людей? –  сдавленным голосом спросил Александр.
     – Много! А как же!

     Через несколько минут они были почти на месте. Не дойдя, остановились. В темноте, незамеченные.

     …Стена на краю цеха.  Вывеска «Управление». Кривые двери распахнуты. За ними – будто пещера. Лампа под жестяным конусом покачивается. Светит ярко, глаза режет, но лишь около себя. Тьму поодаль не трогает. Видно, договорились они. Граница тонкая, но за нее не переступают.

     У входа –  толпа. 

     Почуяла их, повела носом, обернулась. Ноздри раздувает, воздух  втягивает, как хищное животное. Не видит, а нутром чует. Что не в нутре у нее, хорошо чует! Как без этого? Не почуешь – в нутро не поместишь.

     Клерки в толпе – грязные от дыма и бумажной пыли. Галстуки – вкривь и вкось. Но верхние пуговицы на костюмах застегнуты. Не опустились, значит, за время вынужденного безделья. Выстояли. Есть стержень.

     Лица – темные, прокопченные. Однолики, как тени. Лишь глаза блестят. Ой, недобро блестят, подумалось Александру. Взгляд  – рентген будто. Пронзит вместе с портфелем. Не обманешь этот взгляд. Ой, не обманешь! Увидит даже то, чего нет. Правду увидит!

     Молчат, не шепчутся. Смотрят. Глазами голодными смотрят. Облизываются. Изголодались по работе.

     – Пропустите, товарищи.
 
     Александр и Глеб зашли в контору, Митька остался снаружи. Глеб распахнул дверь в кабинет.

     …Черный, проржавленный мастер- электромонтер Гера задумчиво сидит за грубым столом. Темно, лишь в одной лампе свет мотыльком трепещет. Гера старый, маленький, но тень его на стене огромная. Нависает. Шевелится. Дышит. Сказать что-то хочет. Ан нет, теням говорить запрещено.

     …На столе документы да запчасти электрические разложены. Дребезжат, ползают.
Рукава Геры мелко пробиты ударами тока. Держит в ладонях лампочку, и та чуть светится. Сколько  электричества он впитал за жизнь! Как помрет, еще долго шевелиться да моргать будет.

     – Ребята свет починяют, – произнес Гера и пожал плечами. – Мне приказали отдохнуть, мол, стар ты. Но разве я стар? С утра стар, да. Просыпаться тяжело, сны отпускать не хотят. Хватают за руки, воротись, кричат, ты наш уже. А потом  – ничего. Работа энергией заряжает! На пенсию мне не надо, прав телевизор. Будто мои мысли видит и пересказывает попроще, чтоб я сам понял. А вы, товарищ, вижу, из руководства? 

     – Да, – ответил Александр, почувствовав себя совсем неуютно.  – Меня направили дать юридическую оценку аварии и тем поспособствовать ее ликвидации.

     – Где ж вы раньше были, товарищ, – сказал Гера. – Ребята без юридической оценки два дня на столб не могли забраться. Скользкий столб без нее, как в смазке. Охватит его электрик руками, обнимет бедрами, прижмется, полезет ввысь привычной гусеницей,  а через пару метров все одно на землю сползает. Медленно так, противно. Даже непечатная лексика не помогает! Причину не разумели, пока кто-то не подсказал дать юридическую оценку. Юристов под рукой не нашлось, и дали мы свою, рабочую,  –  он помахал удостоверением клерка,  –  простую и надежную. Пролетарий  – лучший юрист! За пару минут управились. И лексика та пригодилась. Для краткости. Кодексов не читаем, но оценку дадим, не отвертишься. И дело пошло! Столб враз шершавым стал, прикоснуться приятно. Василь попробовал, заахал от возбуждения, и через минуту его снизу уже видно не стало. Ткнул там отверткой, заискрился. Работает, прокричал радостно. Скоро починят, всю цепь починят.
 
     – А почему случилась авария? – спросил Александр.

     – Вредители устроили!  –  Гера вмазал кулаком по столу, посыпались искры. – Вот, полюбуйтесь!

     Выдвинул из стола ящик, достал за хвост мышь с куском медного провода в зубах. Поднял высоко.  Висит мышь, как маятник. Покачивается. 

     Вздрогнул Александр.

     – Во как! Кто б мог подумать. Ты гляди, дохлая, а улыбается.

     Мышь посмотрела на людей, зашевелилась,  и Гера бросил ее обратно. Закрыл ящик.

     И снова кулаком по столу. Заскрежетал челюстями.

     – Чтоб мир стал лучше, надо что сделать? Правильно, уничтожить все плохое. Поубиваем – заживем!

     Вздохнул мечтательно.

     – Пойдемте наружу.

     Вышли. Опять толпа. Смотрит. Ждет. Напряжение в воздухе. Грозовое.

     И тут….

     Свет! Лампочки! Иллюминация! Урааааааа!

     Грянуло. Покатилось.

     Свет – не везде, конечно. Десяток ламп по всему бесконечному цеху. Отбежала темнота недалеко. А кое-где даже приблизилась тенями. Странная штука – свет. Непонятная.

     Ну и что с того? Оживило электричество цеховые механизмы, затряслись они в нетерпении... Вот главное! Сейчас, родные, потерпите….

     …На полу ряды железных кубов. Будто наковальни. До пояса человеку, и в метр шириной. Сколько ж весят они? Много. Много железа на них ушло! Вечными они кажутся, несокрушимыми. Но присмотришься – а железо-то избитое, выщербленное. В оспинах. Какая нужна сила, чтоб такое сотворить? Знаешь ответ, а все не верится.

     …Цилиндры металлически над ними поблескивают. Молоты на поршнях. Огромные. Высоко. Изготовились.

     Неподалеку – канцелярские столы, заваленные документами. По столу напротив каждой наковальни.

     Заревели гудки, зашипел гадюкою пар, задвигались молоты. Поехали вниз. Сначала медленно, потом быстрее. Тени за ними. Не отстают, суетятся. Ударили молоты по наковальням, поднялись, снова ударили.
 
     Блямс! Блямс! 

     Грохот неописуемый. 

     Толпа около управы заметалась. Возбужденно, радостно.

     Глядь  – а у людей в руках щипцы с длинными рукоятями. Побежали рабочие к столам, схватили по документу, и  – на наковальни их щипцами. Руки вытянули, чтоб подальше стоять от молотов. Зевать тут нельзя. Одна ошибка – и все. Ступай в память народную. Сохранишься там навеки, но что тебе с этого?
Опасная штука  – делопроизводство.

     Блямс!

     Вновь ударила сталь. Уже не вхолостую, а со смыслом!

     Откатилась вверх.

     И теперь листы – не простые, а с печатью. С печатью! Оттиски печатные к молотам снизу приварены. Чудо! Ставят печати механизмы железной рукой своей. Попробуй, останови!

     Бегом уносят клерки новорожденные документы, хватают другие, кладут на наковальни.

     Бабах!

     Вырываются документы из тоскливого небытия, рождаются для трудной, но счастливой жизни.

     – Скажите что-нибудь народу, –  просит Глеб Александра. И кажется, что голос у Глеба издевательский.

     Нет, не издевательский. Победный. Торжествующий. Торжествует победивший класс! Не опустится гегемон-победитель до издевок. Потому и побеждает. Силен он и великодушен.

     Промолчал Александр.  Опустил голову, вздрогнул плечами и ушел понуро. В одиночество ушел. С тоской, горящей в сердце.

     Нечего ему сказать людям.

     Кто ты, спрашивал он себя. Никчемный бюрократ! А там, позади, настоящая жизнь. Кипит. Ревет. Клокочет. Стучит сталью о сталь. Чугуном о чугун. Кует победу. Не удержишь ее, не остановишь.
 
     Кто ты рядом с этой машиной? 

     Великой. Бесстрашной. Многорукой. Многоголовой. Восставшей из бездны.

     Твоя жизнь  — пылинка! Ничтожный осколок. Винтик. Оторвался и упал у подножия.
     Вернись, кричит внутри тебя. Вернись! Стань с механизмом воедино.

     Залезь внутрь его. Воткни провода себе в мозг. Вбей штырь в душу. Врасти плотью в металл. Вынь сердце и получи на складе железное. Вот оно, счастье!

     Нет, не сумеешь. Нет у тебя ни сил, ни желания.

     И почудилось Александру, что печать на нем поставили. Нет, не печать. Клеймо. На веки вечные заклеймили. Не исправить ему себя, не перековаться.