Длинное лето. Глава 29

Часть последняя. Год спустя
Глава 29. 1997 год. Лето

В детстве горе кажется океаном — навсегда и непоправимо. А потом солнце выглянет из-за облаков, брызнет в глаза, и снова захочется улыбаться. Потому что впереди новый день и новая радость.
Не так — у взрослых. Но они же взрослые, это как другая галактика, там всё по-другому. Мир детства от неё — невозможно, запредельно далеко. Я бы даже сказала, непоправимо далеко. И дружба в этом мире сильно отличается от взрослой.
Детские клятвы в любви, заверения в вечной дружбе, обещания типа «я больше никогда…», и «буду слушаться» — даются с лёгким сердцем и честными глазами. Но им нельзя верить, даже если они искренни. Клятвы забываются, обещания не выполняются, а заверения испаряются из памяти аки бес перед заутреней.

Детская дружба не выдерживает испытания временем. Взрослая тоже не всегда выдерживает, но не исчезает бесследно, остаётся в сердце прогоревшим угольком, оплывшим кусочком пластмассы, бывшей некогда кувшином, полным молодого не выстоявшегося вина.
Перебродило, перекисло, а уксус —  кто же станет пить?
С детьми такого не бывает: всё перегорает в момент и ничего не остаётся. Долгая разлука стирает дружбу как ластик-стёрка, оставляя после себя чистый лист.

Они встретились через год, когда снова наступили летние каникулы — двенадцатилетняя Роза и Аллочка, которой скоро исполнится десять. И нечего Розке воображать, что она старше. Подумаешь, на два года всего.
Выскочив из машины и взглядом испросив у отца разрешения, Роза со всех ног помчалась к Аллочке. — «Ой, ты стала длиннее!» — «Ты тоже!» — «А я алфавит выучила! И книжки  сама читаю, без бабушки!»— «А я на английском умею читать, и на испанском, у нас в школе два языка» - «Не ври!» — «Я не вру, правда, два. Я со словарём…»
После взаимного вранья и взаимных заверений в дружбе и искренности девочки побежали к Фомушкиным.

Вместо нарядного штакетника участок окружал металлический забор. Калитка оказалась запертой. На стук вышла Аглая Петровна. Лицо у неё было скорее испуганным, чем приветливым.
— Ани нет.
— А когда она приедет?
— Она не приедет. Она в Англии учится.
— И в каникулы? — изумилась Роза.
— И в каникулы.

Обратно они плелись нога за ногу, срывая растущие у дороги ромашки. Роза машинально обрывала лепестки: любит не любит, помнит не помнит, встретимся не встретимся.У неё получилось: встретимся. Значит, они ещё увидятся. Ромашки никогда не врут. Но разве в каникулы учатся? Так не бывает. Ведь сейчас лето, и можно спать до девяти, и за земляникой они с бабушкой пойдут, и купаться поедут с папой…

Вечером к Инге пришла Аглая, и они долго шептались о чём-то в беседке, где Эмилия Францевна накрыла чайный стол. Тя но ю, японская чайная церемония, улыбнулся Чермен и ушёл в дом. Он уважал чужие секреты и право на уединение.

Когда взрослые разговаривают, то нельзя крутиться поблизости, встревать в разговор, обращаться с просьбами. Это было непреложным правилом. Хочешь спросить о чём-то – спросишь потом.
Розе не хочется ждать, не хочется спрашивать. Ей бы послушать…

Эмилия Францевна прошла мимо неё, катя по дорожке сервировочный столик. Столик был пустым. Можно пойти на кухню, бабушка нальёт ей чаю, отрежет ломоть яблочного штруделя и будет с удовольствием смотреть, как она ест, откусывая маленькими кусочками (если большими – то сразу всё съешь, а ей хотелось растянуть удовольствие) и запивая душистым чаем с мятой-мелиссой, вкусно пахнущей лимоном. 
Роза не пошла. Штрудель никуда не денется.

В беседке пили чай и разговаривали. Роза с невозмутимым видом уселась на веревочные качели. До неё долетали отдельные слова: «Английское произношение… лондонский акцент…. ». Говорили об Ане!
Девочка спрыгнула с качелей, и переместилась поближе к беседке, стараясь не хрустеть гравием, которым были посыпаны дорожки. Уселась за смородиновым кустом и попросила бабушкиного Христа и папиного Аллаха, чтобы их подопечные не вышли ненароком во двор и не увидели, что она подслушивает.

— …Устроилась в русскую семью, в пригороде Лондона, помощницей по дому, — рассказывала Аглая. — Они в Англию месяц как переехали, девочке шесть лет, по-английски говорит, но плохо, а надо чтобы — свободно. Аня с ней только по-английски разговаривает, и книжки ей читает английские, а с родителями по-русски, ей ведь там не с кем на русском общаться. Ну и по хозяйству помогает.

Аглая ждала слов одобрения, но Инга сказала совсем не то, что она хотела услышать:
— Как же она там, одна? Она у вас такая… домашняя.
— Слишком домашняя. Нелюдимая, робкая, необщительная… ("Вы её такой сделали"). Витя говорит, ей надо это в себе преодолеть. Вот и отправил… преодолевать.("Сказала бы я твоему Вите… А ты не сказала, промолчала. Тебе всё равно, тебе даже лучше, что её нет").

— Она наверное, не привыкла там? Там же всё по-другому, и еда другая, и порядки, и школа другая… Она, наверное, весь год ждала этих каникул. А вы её там оставили. Ей пятнадцать всего, а вы её гувернанткой…
— Да какая гувернатка! — перебила Ингу Аглая, принимаясь за второй ломтик штруделя. — Ммм, вкуснота! Говорю же, она им по хозяйству помогает, и с девчонкой на английском… Они с ней только по-английски разговаривают, и родители, и няня… — Аглая запнулась, поняв, что сказала лишнее.

— Няня? А Аня… она что, прислугой работает?!
— Ну, а что тут такого? Работает, ей за это платят. Ты хоть знаешь, во сколько нам её учёба обходится?! Они там, в колледже этом, все в каникулы работают, кто репетитором, кто кем.
—  Кем?
— Ну… В банке информацию вводят в компьютер, с бумажных носителей. В кафе официантами, или в супермаркетах работают… Или в фирме курьером.("Курьером… А вы свою — домработницей").

— Работают, но ведь не всё лето. На путешествие себе заработают и поедут отдыхать.
— А куда ей ехать? Она и так за границей живёт, в графстве Суррей. Там воздух свежий, и этот, как его… вереск. И от Лондона недалеко, там у них всё недалеко, страна-то с гулькин нос, — умехнулась Аглая. — Да не волнуйся ты за неё ("А ты — за неё волнуешься?"), там семья хорошая, они её не обижают("Да откуда тебе знать?"), у неё и комнатка своя, и платят хорошо, за репетиторство и за уборку, и выходные дают. Стиральная машина-автомат, с программой, сама стирает, сама отжимает, досуха. Ей только бельё вынуть да погладить, да по шкафам разложить.  Готовить не надо, у них кухарка своя, русская. И девочка послушная. Аня говорит, хорошая. Она осенью в школу пойдёт, так что заниматься надо усиленно. Чтобы свободно говорила, падежи не путала, и запас слов был достаточный.

("Послушная. Как Аня. Будет сидеть за учебниками всё лето, а осенью пойдёт в школу, а летом у неё будут каникулы. А у Ани? Сейчас бы ходила с Аглаей на ферму за молоком, собирала землянику на вырубке, и купаться поехали бы на озеро, все вместе").
— Вы купаться-то ездите с Виктором? —  спросила Инга, и Аглая удивилась.
— Ну да. Шашлыки жарим на Барских прудах (прим.: бывшая усадьба купцов Гребневых в г. Фрязино Московской области. Красивая усадьба, красивая природа, и много воды). Вчера на Торбеево озеро смотались, вода тёплая, мягкая, я прям душу отвела, и Витя тоже. Он устаёт сильно, домой приезжает совсем никакой. Ему отдыхать надо.
(Ну да, ну да… Отдыхать надо, и Виктору, и Аглае, и Ане, о которой Аглая рассказывает как о постороннем человеке. Которую оставили в Англии, хотя могли бы забрать домой. В чужой стране, в чужой семье, и неизвестно, как там с ней обращаются. Да никак. Как с прислугой. Инга читала, у них там прислуга не член семьи, не человек даже, а робот. Молча сделала, молча ушла. У прислуги не спрашивают – как ты? не устала? не замёрзла? Что будешь, котлеты или блинчики тебе разогреть? У прислуги своя семья и свой дом, где её ждут.
А если — не ждут?)

— Но на каникулы —  можно же было девочку домой забрать?
— Девочка, — хохотнула Аглая. — Ей пятнадцать лет, взрослая уже. Пусть учится жить самостоятельно.

Инга помнила Аню угловатым нескладным подростком, с детски тонкими руками и странным выражением глаз. Ей, наверное, не радостно было в чужой неприветливой стране, и очень хотелось домой, дни считала, наверное. А за ней не приехали. «Что касается каникул, то с вашего разрешения она будет проводить их в Ловуде» — некстати вспомнилось Инге.

— Она хоть пишет вам?
— И пишет, и звонит, Витя телефон ей купил, сотовый. У них там у всех… Сначала письма приходили ворохами, в каждом одно и то же — заберите меня отсюда. И восклицательные знаки на весь лист. Виктор отвечать не велел, говорил, адаптация пройдёт, и она привыкнет, — увлечённо рассказывала Аглая, не замечая, как у Инги менялось лицо.
 — Теперь не звонит, Витя сам ей звонит иногда, звонить-то недёшево… — вздохнула Аглая. — И письма присылает дежурные, «учусь хорошо, до свидания». Времени ей жалко — родителям написать. Следующий год отучится, на каникулы в английскую семью устроится. Там, правда, платят меньше, русские больше платят, но зато языковая практика с носителями языка и лондонское произношение.

Розе неинтересно было слушать про языковую практику, и она нечаянно заснула. Ей приснилась Англия, которая во сне была похожа на Антарктиду, и было ужасно холодно. Роза хотела убежать, но ноги не слушались. Надо найти Аню, — поняла Роза, и тогда Антарктида её отпустит, их вдвоём.

Сон продолжался, и Антарктида, которая — Англия, графство Суррей, Роза запомнила.
И замок - серый, громадный, увитый плющом. Как в фильме «Джен Эйр». Роза найдёт Аню, и они вместе уедут домой. Полы в замке были традиционно каменными, а Роза где-то оставила обувь, она не помнила где. Ногам было холодно, но она шла.
В сырых безлюдных коридорах гулко отдавались шаги. Почему здесь так сыро? И где  Аня? Надо её позвать. «Ааа-ня-а-а! — изо всех сил крикнула Роза. Ей было холодно, давно уже холодно, а Аня не отзывалась. Может быть, ей здесь нравится, с мистером Рочестером и Аделью, и она не хочет уходить?

— Вот ты где! Я думал, ты в своей комнате, думал, спишь, а ты оказывается здесь улеглась… Ты с ума сошла?! Холодная вся, как лягушка. А мама где? В беседке беседы беседует? Ну-ка, вставай. Вставай-вставай, тебе надо под горячий душ, а то заболеешь завтра. — И не слушая её «папа, подожди, там Аня…», Чермен подхватил двенадцатилетнюю дочку на руки и понёс в дом.

Внутри клокотала злость — на себя, что не досмотрел, девчонка отколола номер, на холодной земле улеглась, теперь простудится, а у неё каникулы… На жену, которая болтала два часа кряду и не вспомнила о дочери. На Аглаю, которую — вот же шайтан принёс, дома не сидится…
Дверь хлопнула протестующе громко. Инга выглянула из беседки, но Чермен уже ушёл, и о том, что Роза слышала их с Аглаей разговор, она так и не узнала. Фонарь над крыльцом погас.
Разозлился, дверью хлопнул от всей души. Вот не надо было замуж выходить за дикого горца. А за кого тогда? Инге никто не нужен, только Чермен, больше никто… И свет на крыльце погасил. Темнотища-то какая! Проболтали два часа... Как  теперь в потёмках идти? Ох, чуть ногу не… Шайсс! (нем.: дерьмо).

 — Всё, побежала я. Пока! — Аглая чмокнула её в щёку холодными губами, замёрзла, наверное, в беседке, — и Инга вздрогнула. Вот так же, холодно поцеловав, Аглая простилась с дочерью. И облегчённо вздохнула. Не любят они её, ни она, ни Виктор.
Им хорошо вдвоём. Удобно, комфортно. А Аню отправили в Англию, чтобы не мешала. И о том, хорошо ли ей там, Фомушкины думают меньше всего. То есть, вообще не думают.
С того дня между Ингой и Аглаей словно выросла стена.

Продолжение http://www.proza.ru/2018/10/28/1388