Родственность авиационных душ

Стояли погожие  июньские деньки – замечательные предвестники нежно-пепельных северных белых ночей.

Довольно обычный рабочий  день самой обычной рабочей недели  для большинства жителей  небольшого советского города республиканского значения благополучно завершился. На смену ему весело и самоуверенно заступал предвыходной пятничный вечер.

В городских средних школах в торжественной обстановке прошли праздничные церемонии по выдаче аттестатов зрелости, и все близлежащие к зданиям школ улицы, парки и скверы были заполнены радостными и нарядными выпускниками. Веселая и непринужденная атмосфера царила везде, где появлялось воодушевленное  мечтами о будущей свободной жизни  молодое  поколение будущих строителей социализма. Но некоторые из них были разгорячены и перевозбуждены не только радужными перспективами, но и возбуждающими средствами  совсем другого свойства.   И когда эта непринужденность переходила определенные границы,  происходили события, непосредственными участниками которых случайно стали два молодых авиатехника вертолетного участка авиатехбазы одного из объединенных авиаотрядов гражданской авиации.

Лидера кинопроката 1980 года - первый советский фильм-катастрофу «Экипаж» два друга-авиатехника посмотрели  в этот злополучный июньский вечер с удовольствием.  Не то, чтобы им очень понравилась банальная мелодраматическая канва картины,  нет. Просто ребятам доставляло удовольствие чувствовать какую-то свою особую причастность к авиационной линейке событий, происходящих на экране. Работали они также как и герои картины - в единственном и неповторимом Аэрофлоте. Обслуживали вертолеты, а один из героев кинофильма как раз и летал в начале своей летной карьеры на вертолете Ми-2. На аэрофлотовских лайнерах, в том числе и на Ту-154, довелось им уже слетать в свои первые командировки    на оперативные точки в отдаленные нефтегазовые регионы страны. В общем, по каким-то аспектам специфической авиационной проблематики, затронутой в фильме, могли они, как им казалось, давать свои профессиональные разъяснения не только родственникам и знакомым, но и не очень просвещенным в данных вопросах особам противоположного пола.

В этот прекрасный летний вечер, проводив указанных особ до места их компактного проживания в одном из городских общежитий и не добившись от них благосклонности и согласия на продолжение общения, возвращались Василий и Леонид к месту своего молодецко-холостяцкого обитания. Возвращались, естественно, не пешком, а посредством автобуса.

Как только они зашли в автобус, то сразу же почувствовали  какую-то не очень нормальную атмосферу: салон «Икаруса» был полупустой, но в его чемоданном прямоугольном объеме витали какие-то флюиды напряженности, какое-то предчувствие нарастающей конфликтной ситуации. 

Немного присмотревшись, ребята поняли, где находится очаг этой далеко не международной, а самой что ни на есть банальной подростковой напряженности. В конце салона компания подвыпивших выпускников количеством человек в восемь вела себя весьма шумно и развязно. Не обращая внимания на замечания пассажиров, они продолжали отмечать начало  своей свободной жизни, употребляя при  этом какое-то плодово-ягодное алкогольное пойло и совсем даже не литературные выражения.

Нельзя сказать, что Василий и Леонид были ангелами во плоти по части употребления этих самых выражений, да и горячительных напитков тоже. Но одно дело, когда ты выражаешься не совсем литературно где-нибудь на вертолетной стоянке или в ремонтном боксе по отношению к какой-нибудь вертолетной железяке, упорно не желающей выполнять твое  желание. И совсем другое,  когда  делается это в публичном месте с пренебрежением всех норм и правил социалистического общежития. Вася и Леня были тогда всего-навсего обычными комсомольцами, но эти самые нормы и правила знали твердо. Да и по поводу употребления алкоголя мудрые наставники  также сформировали у них определенный кодекс чести: всегда знай – где, когда, с кем и сколько.  Незыблемость и разумность  этих  правил подтверждались суровой  авиационной действительностью.

Так вот к чему мы здесь клоним наше повествование? А к тому, что не смогли Василий и Леонид долго сдерживать негативное отношение к  антиобщественному поведению младых своих земляков и чуть ли не дуплетом попросили они юных дев и мальчиков поумерить свой пыл и прекратить всяческие безобразия, как говорится, безобразничать.

В ответ на эти вполне здравые и трезвые предложения  разгоряченные  алкоголем  юнцы ответили дерзко и агрессивно: один из четверки юношей обозвал технарей грязным нецензурным словом и толкнул Василия своим хлипким подростковым плечиком. Василий при этом даже не пошевелился, мягко отодвинув пацана натруженной рабочей рукой на безопасное расстояние и собираясь продолжить воспитательную беседу. В это время другой агрессивный подросток, скорчив презрительную гримасу,    очень необдуманно  попытался нанести Василию «сокрушительный»  удар в правую челюсть.  Но откуда было этому несмышленышу знать, что в целом добродушный крепыш Вася до авиатехучилища пять лет посещал секцию бокса и своими мускулистыми руками добился, в прямом смысле этого слова, звания кандидата в мастера спорта. Добавим здесь же, что Леонид также не был «маменькиным сынком» или, как сейчас говорят – «ботаником», имея в своем боевом арсенале первый взрослый разряд по биатлону.

Вот по этим самым причинам дерзкое нападение четверки подвыпивших юнцов, сопровождаемое истошными воплями их подружек, было не только успешно отбито, но и пресечено самым жестким образом. Умело уходя от ударов руками, блокируя разухабистые и беспорядочные размахивания ногами, нанося точные и разящие хуки, кроссы и апперкоты, ребята прижали выпускников к задней стенке автобуса. Они уже собирались продолжить бесконтактную политико-воспитательную работу, но   неожиданно вся их активная воспитательная деятельность завершилась.   

Кто и как вызвал милицию, Василий и Леонид до сих пор не понимают, мобильников в то время еще и в помине не было. Но автобус почему-то резко остановился, рядом с ним лихо притормозили два желто-синих «уазика» с надписями «ПМГ», что в переводе на общегражданский язык означало «подвижная милицейская группа». Водитель автобуса предупредительно открыл передние двери, и старший  наряда милиции зычным командным голосом радушно  пригласил всю компанию дебоширов на выход из автобуса с последующим волнующим дефиле в канареечные милицейские авто.         

Василий с Леонидом пытались доказать громилоподобному старшине милиции, что они ничего противоправного не совершали, а только усмиряли подвыпивший не на шутку «молодняк», но страж закона был непреклонен, заявив, что «там, где надо, разберутся, кто, кого и как усмирял». Вот так наши герои вместе с их разгоряченными «визави» оказались в самом, что ни есть банальном  «обезъяннике» городского управления внутренних дел, который располагался в подвальном помещении  серого и угрюмо-мрачноватого четырехэтажного здания.

Надо сказать, что обстоятельством своего неожиданного заточения и попадания  «за решетку», а данное помещение для временной изоляции задержанных  лиц действительно от нормального мира было отгорожено прочной металлической  решеткой,  друзья не были очень сильно огорчены. Они прекрасно понимали, что стояли они за «правое дело», и что доблестная советская милиция разберется во всем быстро,  объективно и непредвзято.

Но через определенное время в душах и горячих сердцах ребят начало зарождаться определенное беспокойство.  Ведь  они просидели на жестких деревянных рундуках в довольно прохладном и затхлом помещении безвылазно сначала один час, потом еще один. Потом еще два раза по два. А куда-то вызывать и просить рассказать о происшествии их никто,  как оказалось,  и не собирался.

Время близилось к четырем часам утра, и ребята решили, что пора проявлять активность, иначе одному из них, а именно Леониду, не попасть было бы на работу. В этот месяц он работал по графику два дня работы через два дня выходных и отвечал за  то, чтобы в восемь утра вертолет, запланированный к несению санитарного и аварийно-спасательного дежурства, был полностью готов к  возможному экстренному вылету. А, значит, на вертолетной стоянке ему нужно было быть уже в семь часов утра.

Невзирая на  неодобрительные взгляды своих недавних противников, которые, тесно прижавшись друг к другу, пытались хоть немного поспать после бурных вечерних приключений, приятели стали настойчиво звать дежурного милиционера, подкрепляя свои крики настойчивыми ударами  каблуков по всем имевшимся металлическим и деревянным поверхностям. Через какое-то время их усилия увенчались успехом. Сонный дежурный, гремя ключами и смачно ругая  возмутителей спокойствия, повел Леонида в кабинет дежурившего в ту ночь оперуполномоченного уголовного розыска.

Опер, молодой мужчина лет двадцати пяти,  был неулыбчив и довольно мрачен. Видно ночь у него выдалась напряженной, и он решил побыстрее разделаться с вечерними «хулиганами».

- Ну что, гражданин Песков, рассказывайте все поподробнее, как вы с другом вчера покуролесили, - не очень дружелюбно  начал он опрос и заполнение какого-то  протокола.

Леонид подробно описал ситуацию, но  опера это не удовлетворило.
- Ну а чего вы дебош в автобусе то затеяли, это же общественное место. Знаешь, что тебе с другом теперь статья по «хулиганке» грозит?

- Но не мы же его начали, просто малолеток надо было усмирить, обнаглели вообще, - пытался что-то доказать Леонид, но опер был непреклонен.

- Придется тебе с другом посидеть еще немного, в девять следователь придет, будет дальше по вам работать, а сейчас пойдешь обратно в изолятор, - непреклонно  изрек опер и стал вызывать конвоира.

- Товарищ милиционер, не могу я до девяти часов ждать, у меня срочная работа, я к восьми утра должен вертолет к сандежурству подготовить, а ночью вообще должен был в общаге находиться на случай срочного вылета! – привел свой последний довод Леонид.

В это время дверь кабинета открылась,  и в него вошел не полусонный конвоир, а лысоватый приземистый мужчина лет сорока. По всей видимости, это был начальник какого-то весьма высокого уровня, потому что вялый и сонный до этого опер вдруг встал, вытянулся в струнку и бодро отрапортовал.

- Товарищ майор, вот с дебоширами  разбираюсь. Придется до прихода следователя их оставить, много тут всяких неясностей…

Леонид   понял, что появился шанс выбраться на свободу, и, обращаясь к вошедшему,  чуть ли не сорвался на крик.

- Товарищ майор, не могу я до девяти здесь находиться! Мне вертолет надо к сандежурству готовить, а завтра выходной - диспетчеру будет трудно кого-то на замену найти. Люди могут пострадать. А я готов после работы придти, если понадобится!

- Тише-тише, не кричи, глухих здесь нет. А где ты, говоришь работаешь? – заинтересованно произнес  лысоватый майор, и Леонид в очередной раз рассказал ему всю свою подноготную, в том числе и события прошлого вечера.

Милицейский начальник выслушал его рассказ молча, не перебивая,  и после того, как Леонид умолк, попросил оперуполномоченного выйти из кабинета.

- Волков, иди покури, я сам здесь разберусь.

После того как молодой опер радостно выпорхнул из помещения,  майор подошел к зарешеченному окну кабинета и глубоко задумавшись минут пять молча смотрел на розовеющие  от зарождающегося утра облака.

- Леонид, вот ты авиатехником работаешь, а летчиком не мечтал стать? – внезапно нарушил он молчание и повернулся к слегка озадаченному собеседнику.

Каким-то внутренним обостренным от неоднозначности ситуации  чутьем авиатехник понял, что руководителя  уголовного розыска обуревают скрытые для внешнего восприятия чувства и воспоминания. И Леонид, не скрывая ни одного эпизода,  рассказал ему всю свою предавиационную эпопею.  Рассказал он и как его "бортанули" в  райвоенкомате, не предоставив по какой-то не совсем понятной зловредности  направление в военное авиационное училище,  и как его "отшила" от летного училища, якобы из-за близорукости, приемная гражданская медицинская комиссия,  и почему он решил поступить на учебу именно в вертолетное авиатехучилище,  и какие у него сейчас перспективы для перехода на летную работу в качестве бортмеханика вертолета.  При этом добавил и то,  что с мечтами о переходе на "борт" может он навеки распрощаться, если из милиции поступит соответствующая кляуза или тем более - будет возбуждено уголовное дело.

Майор выслушал задержанного молча, а потом с неподдельной грустью произнес:

- Вот и у меня все было примерно также, только после двух неудачных попыток  загремел я в армию. Служил, правда, в морской авиации, но и это не помогло, не удалось мне в летчики пробиться. Поступил на юрфак, окончил. Знаешь, Лень, а я во сне все равно летаю… И, как это не странно, не всегда пассажиром… Иногда меня и до штурвала какие-то высшие силы допускают… Ну да ладно, хватит воспоминаний… Время уходит, шесть утра уже… Так, у тебя ничего из вещей не забирали? Нет? Тогда двигай на свою работу, вот тебе пропуск, а твоего товарища мы чуть позже отпустим. И не беспокойтесь за свое будущее - идите смелее в бортмеханики. Но к нам постарайтесь больше не попадать. А то я ведь не в каждую ночь дежурю, - сказав это, майор взял со стола подготовленный оперуполномоченным протокол, порвал его в мелкие клочья и выбросил их в стоящую под столом мусорную корзину…

В этот день Леонид благополучно отработал свою смену,  обеспечив стопроцентную готовность  воздушного судна к экстренному реагированию на форс-мажорные ситуации.   Василий также абсолютно спокойно и без каких-либо последствий покинул стены правоохранительного заведения.
А через несколько лет они оба, благополучно пройдя подготовку в соответствующем учебном заведении, приступили к работе бортмеханиками вертолета в ХХ-м летном отряде N-ского управления ГА.

Иногда проходя  мимо здания, где  довелось им однажды вдоволь надышаться   затхлым и пыльным воздухом несвободы, они с огромной благодарностью вспоминают лысоватого, плотненького, не очень представительного, но очень решительного и, самое главное, очень человечного и неравнодушного майора.

Благодаря ему на собственном опыте  познали они такое интересное явление, как  «родственность авиационных душ». Существует, оказывается, на нашей земле это понятие. Такое же эфемерное и неосязаемое, но будоражащее иногда наше воображение и мировосприятие также глубоко,  как и  безграничное, прекрасное, завораживающее, непрестанно зовущее к себе, необъятное наше НЕБО.