Шестьдесят две копейки комсомольских взносов

               
На ступеньках, на входе в школу, возле огромной картины Вождю революции, протягивающему, ровную как стрела подъемного крана руку, указующую путь в светлое будущее, меня поджидала одноклассница Валя.
- Тебя Раиса Ивановна, всю перемену ищет, бегом в кабинет английского, там все собрались- обеспокоенно сказала Валя.
За школьной котельной, на большой перемене после физкультуры, мы с пацанами добили последнюю сигарету из общей пачки. Теперь после уроков, надо стрелять у старших или давиться дешевой «Ватрой» без фильтра.
- А что случилось? Кто там собрался? - дохнул я на нее свежим табаком болгарского «Родопи». 
- Фу, как накурился. Да, от куда я знаю, какое то начальство приехало. Тебя сначала директор спрашивал, он их к Раисе Ивановне  прям на урок привел. 
Друг Пашка протянул надкушенное яблоко.
-На, загрызи, чтоб не воняло. Это наверное «Овчарка» из детской комнаты милиции тебя вычислила или кто-то из «Заводских» заложил, смотри УАЗ ментовской вон стоит, точно повяжут – Стал нагонять страха, Пашка.
- Во блин, попали. Я думал, пронесло, -  часто забилось мое сердце от нехорошего предчувствия.
 Дело в том что, в воскресение, мы с Центровскими пацанами сорвали культурное мероприятие в Заводском клубе. Разбили крутящийся  зеркальный шар светомузыки, сломали колонки, нечаянно повредили  бобинный магнитофон и высадили панорамное окно в фое. Все началось в разгар дискотеки, под песню «Чао бамбино», когда пьяная толпа Заводских, вломилась в зал. А закончилось через два часа, в сквере у памятника Ленину, стенка на стенку. За Заводских,  «Слободские» ребята за хороший могорыч, пообещали вписаться. Так что те, сразу осмелели, ведь клуб их территория,  да еще после нескольких банок самогона, изрядно прибавилось борзоты. Сразу на входе, наехали на наших куривших пацанов, слово за слово, и понеслось. Пятерых у дверей клуба сразу рубонули. Потом на улице толпа собралась больше сотни, типа на разбор. Наших «подвальных» спортсменов, пацанов двадцать, все школьники  и  ПТУшники, «центровских» столько же, ну а местных «Заводских в полтора раза больше, Слободские постарше нас  и даже после армии к ним в шоблу с десяток, крепко пьяных парней затесалось. Так что драка серьезная намечалась. Потом такая кутерьма началось, что не разобрать в темноте, кто свой, кто чужой. Метелили всех подряд, без разбора. Старшие тоже подключились, даже  взрослые мужики из соседних домов и те в общей свалке мордобоя поучаствовали. На двух возах на резиновом ходу, запряженных хрипящими конями, прикатила банда цыган, от совсем сопливых цыганчат до сорокалетних мужиков с ножами и нагайками. У них свои терки со Слободкими были. Раньше Слободские  одного юного цыгана на воровстве мотоцикла прихватили. Воришку избили, обожгли волосы спичками, раздели догола, и в дырку уличного сортира,  раз пять головой макнули. Воспитывали так  по народному, наглядно и доходчиво, что бы другим неповадно было. Так что цыгане зуб точили на Слободских, а тут такой случай подвернулся. Слободские на мотоциклах к клубу приехали. Свои Явы,  Чезеты, Ижи, Восходы и Минскачи на стадионе за длинным деревянным помещением, раздевалок и тренерских, оставили.  Ушлые цыганчата, когда свалка началась, пронюхали где техника стоит, стали колеса резать. А потом  в нескольких мотоциклах открыли баки, перевернули и на куражах подожгли вылитый бензин. В общей суматохе сначала не заметили, а потом когда полыхнуло, пожарную вызвали, но поздно. Раздевалки уже пылали.  Двух  молодых патрульных милиционеров дежуривших на дискотеке, впотьмах не разглядели и наваляли в общем месиве. В разгар побоища,  пожарные машины приехали, пожар тушить и дерущихся разливать, прям как в Америке на разгоне демонстраций,  в конце то ноября с  вечерними заморозками, самый убедительный аргумент охладить горячих пыл пьяных драчунов. Потом понаехавшие на уазиках менты, битых и мокрых по всему городу вылавливали и свозили в ментовку. Но наши пацаны почти все смылись, а кого взяли, родители под утро забрали, малолетки ведь. Обошлось вроде без серьезных последствий, так чепуха: зубы выбитые, синяки, ссадины да носы расквашенные. Правда, одному случайному прохожему, череп раскроили, нескольким  заводским пацанам, ребра поломали, и почки отбили. Потерпевшие на следующий день сами в больницу явились, когда кровью ссать начали, там их менты и зацапали. Такая была последняя известная  информация, которую мы шепотом пересказывали друг другу в школе. Думали, что пронесет как всегда, ведь не первый раз драка между районами в захолустном городке.
В понедельник с утра, ребят из «Центра» проверяли, пацаны из другой школы рассказывали,  что все по серьезному закрутилось, начальница детской комнаты милиции,  капитан Овчаренко  Людмила Михайловна, списки составляла для постановки на учет, а теперь видать и к нам на окраину наведалась.
- Ну, ты идешь? – прервала мои печальные мысли Валентина. 
- А, тебе что? Сказала и вали,- огрызнулся я, пряча под волосы раздутое синее ухо, в драке пропустил такую плюху, что всю ночь в голове звенело. Один бухой придурок солдатский ремень, над головою крутил, видать зацепил, гад, бляхой.
- Раиса Ивановна, попросила, лично, тебя доставить,- преградила путь отступления в боковую дверь, исполнительная Валя.
- Под конвоем, что ли?  Тогда где наручники ?- начал дурковать Пашка.
- Сейчас иду, подожди минуту, - сказал я Вале, и отошел в сторонку обсудить с Пашкой план общего вранья и предупредить всех участников, что бы валили из школы.
  Раиса Ивановна,  учитель английского языка, и классный руководитель параллельного класса, которая срочно хотела меня лицезреть, по совместительству с преподаванием  являлась моей мамой и утром заметив мое раздутое ухо, ссадины на шее, синяки на  груди и спине, а также сбитые костяшки на руках, учинила домашний допрос с поверхностным медицинским  осмотром. Кое как  я отмазался тренировкой, по рукопашному бою и битьем груши висевшей дома в саду на яблоне, хлебнув остывшего чаю, я убежал в школу раньше времени. Теперь, на ходу надо было срочно придумывать новую правдоподобную историю.
Возле кабинета английского языка толпилась группа семиклассников, звонок уже прозвенел, но в класс никто не заходил.
- Видать серьезный разговор предстоит, если урок задерживают,-  неприятно захолодило у меня под сердцем.
За учительским столом расположился плотный мужчина в костюме и перебирал исписанные листы разложенные веером на столе. На первой парте впритык к столу сидело две женщины и что-то быстро записывали в блокноты, а бледная мама с дрожащими губами стояла как школьница возле доски, низко опустив голову. Мужчина вслух зачитывал написанное, но увидев меня, прервался и убрал листы в папку.
- Валя, скажи ребятам, что бы не шумели в коридоре, а лучше отведи их в актовый зал, пусть готовятся к самостоятельной работе,- не своим голосом, попросила мама.
Валя вышла из класса, а я остался стоять у двери.
- Ну, что ты там мнешься, давай проходи, - по-хозяйски распорядился мужчина.
Все было намного хуже, чем я ожидал. Мужчина в костюме был следователем районной прокуратуры, а одна из женщин, инспектор  детской комнаты милиции.  Оказалось, что тот случайный парень, которому разбили голову, являлся сотрудником милиции, был на дежурстве по гражданке. Теперь он находился в областной больнице с тяжелой черепно-мозговой травмой. Патрульные милиционеры отделались синяками и царапинами. Также в больницу попали два человека, (слободские), с ножевыми ранениями и пяток с ожогами разной степени тяжести, видать мотоциклы свои тушили. Один с глубокой раной в боку, наверное отточенным напильником засадили,  после операции, не приходя в сознание, скончался. Ущерба клубу и окрестностям было причинено на десятки тысяч советских рублей. По поводу массовой драки, убийства, поджога, и избиения представителей власти, было возбуждено несколько уголовных дел. Информация дошла в область до большого начальства и следствие закрутилось по серьезному. Искали зачинщиков, поджигателей, восстанавливали хронометраж событий  и определяли всех, кто участвовал в массовой драке. Моя фамилия с несколькими ребятами из нашей школы, мелькала в показаниях протоколов, так что тупо отмазаться, что не был и ничего не знаю, никак не получалось.
Допрос длился целый урок, я как мог мямлил, петлял и уходил от прямых ответов. Но картина и без моих показаний была ясна. Как сказал следователь, судьба школьных хулиганов замеченных в беспорядках должна была решиться на днях, после серьезного расширенного совещания с милицией и ГОРОНО в райкоме партии. После представителей власти в пустом кабинете со мной очень серьезно и совсем не педагогически поговорила мама, от первого воспитательного удара ее тяжелой ладошки по больному уху у меня из глаз брызнули слезы. Дальше я  стал закрывался книжкой и скуля бегать между партами, когда мама взяла в руки другим концом, более серьезный аргумент воспитания, увесистую деревянную указку.
    Вечером я сидел дома и ждал маму со школы, сегодня она  задерживалась с внепланового педсовета.
- Ну, что доигрался с дружками своими. Теперь не институт, а колония малолетних преступников тебе светит, - продолжила мама воспитательную работу, совмещенную с поздним семейным ужином.
- В лучшем случае в ПТУ на тракториста пойдешь доучиваться, когда со школы с волчьим билетом выгонят, и меня вместе с тобой попрут, за такое воспитание. Бандита вырастила.
- А, ты чего молчишь?- сурово взглянула мама на отца.
- Хороший тракторист в колхозе на вес золота, да и в армии в танкисты возьмут,  - совсем не в тему ляпнул отец.
Мама опять не сдержалась и повысив голос, начала отчитывать нас с отцом по очереди. Его за безразличие к судьбе сына, ну а меня за все остальное. Младший брат, забрав недопитую чашку чая, убежал от греха подальше в свою комнату, у него тоже имелись косяки по учебе и поведению. Бабушка, мама отца, решила не вмешиваться, что-бы не попасть под общую раздачу. Она только печально вздыхала и скоблила у раковины блестящую чугунную сковородку, между прочим, эффективное оружие воспитания, не раз испробованное на моей спине.
 В нашу с братом комнату, где я делал вид, что занимаюсь уроками,   вошла немножко успокоенная мама и бросила мне на стол, завернутую в красную обвертку тонкую брошюру.
- На, зубри. Чтобы к завтрашнему дню, все наизусть выучил. Я утром проверю. И не дай бог… погрозила она пальцем.
Я перевернул титульную страницу и прочитал черными печатными буквами заглавие: «УСТАВ ВЛКСМ».
- Ма, а че за спешка? - мой неуместный вопрос был прерван несильным подзатыльником.
- Я сказала, учи.. Завтра заполнишь бланк, две фотографии 3 /4, и отнесешь организатору школы, Тамаре Петровне, она задним числом примет. А после уроков, в Ленинской комнате, школьный комитет комсомола рассмотрит твое заявление. Все понял. Смотри мне гад, хоть тут не опозорься. 
 На следующий день меня, можно сказать по блату, в спешке, приняли в комсомол. А вечером мама принесла домой, комсомольский билет, пахнущий  чернилами, с хрустящими как новые рубли страничками.
Теперь меня как нового члена, утратившей свою былую силу, но по инерции еще  кое-что значащей организации, комсомольский актив школы, взял на поруки. Написали в милицию  положительную характеристику, приложили несколько благодарностей и спортивных грамот. Ну, конечно и мама побегала по разным кабинетам. Короче пронесло, со школы не выгнали, только поставили на учет в детскую комнату милиции, но через полгода пообещали снять, что бы не портить характеристику для дальнейшего поступления. Таким образом, я стал одним из…, так сказать, полноправным комсомольцем.
После ЧП так всколыхнувшее  город, начальство в разных кабинетах, зачесало репы. Надо было срочно решать проблему с молодежью города. Перестройка и гласность, начавшаяся в Стране, в основном в кабинетах и по телевизору совсем не решала проблем. Районные власти, заминали все  на местах без огласки, но с новым курсом делового президента и кучей проверяющих,  начали шевелиться и в провинциальных городках. Попытались не на бумаге, а на деле, каким-то образом реанимировать авторитет комсомола, и привлечь молодежь к общественно полезной деятельности. Нас, три десятка попавшихся на драке и хулиганстве комсомольцев, сначала попугали, потом пожурили, объявили выговоры и целый месяц гоняли на просветительные беседы и лекции в Дом Культуры. Мы зевали от затертых штампованно патриотических речей райкомовских выступавших,  дремали в креслах, втихаря курили в перерывах, а после бесполезной промывки мозгов, шли на вокзал пить разливное пиво.
  Вечерами занимались в подвале, в основном колотили по самодельным боксерским мешкам набитыми песком с опилками и таскали железо: подрезанные со школьного спортзала гири и гантели и сваренные из ломов и железных брусков кривые штанги. По выходным, бегали в кино и на танцы, так же дрались за девчонок, курили, пили самогон и плодово-ягодное вино, ворованное  канистрами с линии разливочного цеха завода Продтоваров, разводили на вокзале приезжих селюков на пиво, в общем жили сами по себе, как могли веселились и развлекались, потихоньку приобщаясь к суровым будням взрослой жизни.

« Подвальными» нас прозвали, за то, что мы единственные в городе среди малолеток имели свою секретную нелегальную базу для сборищ, - подвал старого двух этажного кирпичного дома. Этот подвал был запланирован как наглядное учебно -тренировочное бомбоубежище, для проведение занятий по Гражданской Обороне. Занятий там давно не проводилось, а ключи от входа находились у начальника ЖЭКа и местного слесаря жившего в этом доме. Чтобы попасть в бомбоубежище, надо было очень постараться: сначала открыть решетку на входе, потом внизу ступенек висячий замок на металлической двери, и на последок, толстую стальную дверь-глыбу бункерного типа, с ригелями,  входящими в бетонную стену. Через весь бункер-подвал, проходил узкий коридор, а по обе стороны коридора располагалось несколько больших, просторных отдельных комнат предназначенных для разных целей. Там были учебные классы, с десятком старых парт и привинченными  к полу табуретками и скамейками. Наглядные пособия,  манекены в военной форме образца ВОВ, с противогазами, стояли вдоль стен, под страшными плакатами, ядерных взрывов.  Комнаты отдыха с рядами двух этажных нар, и зал медицинской процедурной с железными столами и застекленными стеллажами находились в конце помещения. Стены и потолок подвала, были выкрашены в  серый цвет, а на полу лежал на то время дефицитный линолиум. Рубильник в железном ящике висел при входе. Ключи от этого по истине подземного замка, один из наших пацанов втихую одалживал у своего бати слесаря, и мы незаметно туда пробирались. Толстенные стены глушили все звуки нашего пребывания. Орущий на полную громкость магнитофон, крики, песни Цоя под гитару, были не слышны ни жителям дома, ни на улице. Сделав несколько комплектов ключей, мы, соблюдая маломальскую секретность, тусовались там долгое время. Но как всегда, потеряв бдительность, стали там выпивать, водить доступных девочек, те рассказали своим подружкам, и пошло-поехало, загремела слава о нашем  чудо-подземелье по всем закуткам. Темными вечерами, когда было скучно, выносили на улицу  чучело в противогазе, прятали в кустах или делали на дереве «висльника»  так пугали, припозднившихся теток и проезжавших мимо велосипедистов. Как то в один из праздников, когда мы гуляли в подвале, разложив на сдвинутых партах закуску и стаканы с вином на импровизированных скатертях, сорванных плакатах с устройством химических снарядов, нежданно негаданно, нагрянула доблестная милиция. Со скандалом и дальнейшими разборками с родителями, с позором, как казалось нам навсегда, закрыли наш подпольный клуб. Но через пару месяцев, после нашумевших событий, ответственные лица за комсомол и новую демократическую молодежную политику, решили легализовать наш подвал под новой патриотической комсомольской вывеской.
Нас всех, кто являлся членами закрытого подвального клуба, вызвали в райком комсомола и под милицейским присмотром, предложили показать пример самоуправления. То есть стать авторитетными лидерами для остальной молодежи города и конечно отчета для вышестоящего начальства.
- Только не подведите, ребята !  – крепко жала нам руки, молодящаяся толстая тетка с копной перекрашенных желтых волос, одетая в модную джинсовую варенку.
- Мы вас в Областном райкоме партии, отстояли,- многозначительно закатывала она глаза и прижимала сдобную ладошку к своей пышной груди.
Сутулый очкарик, лет тридцати пяти, с мокрыми губами и комсомольским значком на лацкане мятого пиджака с наигранным энтузиазмом продолжил:
-  Ребята, с новым уставом вашей организации, мы поможем. Наглядную агитацию организуем. Спортивный уголок, учебный класс, библиотеку… Что вам еще нужно? – спрашивал он, доставая блокнот и ручку. Да, и как назвать клуб вы хотите. Как корабль, так сказать, назовете, так он и поплывет,- заливал банальностями очкарик, брызгая во все стороны мелкими капельками слюны.
-  Я предлагаю «Крылатая гвардия» с уклоном на парашютный спорт, и подготовку к дальнейшей службе в доблестных десантных войсках,- несло приехавшего очкарика, с порозовевшими щеками от волнения. Видать, он пытался так реализовать свои комплексы, несбывшихся прыщаво юношеских мечтаний.
- Ага, прыжки с парашюта это классно, - прервал очкарика Славка, наш пацан, который тырил ключи у отца.
- Только ближайший аэродром в Киевской области, далековато туда на поезде мотаться, со своими парашютами за спиной, – на полном серьезе сказал Славка, - Да и парашют дело хлопотное, не ватно-марлевая повязка, мамка не сошьет. Но если вы автобус нам купите, или  аэродром тут построите, тогда согласны.
Очкарик, понял что перегнул с мечтой о небе, и начал лепетать о более простом и приземленном, типа помощи милиции на совместных вечерних патрулированиях.
Через несколько дней обо всем договорились. Тематика  нашего нового клуба, осталась военно-патриотической. Куратором и наставником к нам назначили, председателя районного комитета воинов-интернационалистов, двадцатисемилетнего алкоголика, контуженого ветерана Афганской войны, старшего сержанта запаса, Сергея Николаевича Пахомова, по кличке Пахом. Личность в городе и даже  за пределами области довольно известную, и пользующуюся авторитетом, не только среди пацанов. Название «Подснежник»  нам придумал Пахом, сказал, чтобы никто не догадался. Но мы знали, что он имел ввиду. Горсовет выделил денег, быстро сделали ремонт и оборудовали наш клуб первоклассным спортивным инвентарем. В самую большую комнату поставили три теннисных стола, закупили двадцать пар японских ракеток и полное ведро дефицитных теннисных шариков. Настоящие боксерские груши, повесили в другой комнате. В специальном шкафчике вкусно пахли кожей новенькие боксерские перчатки, лапы и биточки. Третий зал сделали борцовским, пол и стены устелили толстыми матами. Также появилась  качалка, с кучей разнообразного железа, настоящей разборной штангой, и двумя велотренажерами. В шахматном классе на специальных столиках с нарисованными досками стояли коробки с шахматами, шашками и другими настольными играми. Также обустроили раздевалку с вешалками и ящичками под сменную обувь. Три комнаты пока были свободны и планировались под читальный зал, комнату отдыха с самоваром, и художественную мастерскую. Ключи от клуба находились у Пахома и одного капитана ГАИшника, который должен вести, четыре раза в неделю тренировки по вольной борьбе.
 Вскоре, райком комсомола, открыл первый военно-патриотический, молодежный клуб в райцентре, с новомодным самоуправлением. Приехавший  с области очкарик, выступавший на открытии, пообещал местной молодежи  переоборудовать все грязные подвалы, в спортивные залы, дискуссионные клубы и видео салоны с правильными тематическими фильмами. Он опять раскраснелся и мелко плевался с трибуны.
Торжественное открытие, чуть не сорвал, незваный,  крепко выпивший сосед и собутыльник Пахома, Петя Чалый. Сам Пахом, гладко выбритый и трезвый, стоял в кругу начальства в черном костюме с двумя орденами Красного Знамени, каким то Афганским орденом, и медалью «За боевые заслуги».
Перебивая обещания Очкарика, на фразе переделать все подвалы в читальные залы, и сделать не хуже чем за границей,  обрадованный Петька заорал:
- А бани будут?
- Какие бани,- растерялся очкарик.
- Такие, общие, вместе с бабами,- уточнил Петя.
- Зачем? – совсем стушевался очкарик.
- Как зачем, спинки тереть друг дружке будем,- на полном серьезе заявил Петя, - Ты же сам сказал как заграницей, а у них в каждом доме баня, общая с бабами.
Очкарик закашлялся и мигом смылся с трибуны, а Петю два милиционера вежливо попросили покинуть культурное мероприятие. На этом митинг открытия клуба под песню А. Пахмутовой,  «И вновь продолжается бой»  быстро свернули.
 
   Первое время стало так скучно и не привычно, что мы поначалу решили забить на регулярное посещение клуба. Но было жалко терять такое намоленное место. Новые тренажеры, теннисные столы, боксерские перчатки, шахматы и шашки  не заменили нам той свободы,  которую у нас отняли, точнее взяли под контроль. Курить в помещении, водить не членов клуба, проводить праздно и бестолково время, играя в карты на раздевание или желание, и тем более, распивать спиртные напитки, нами же самими, было строго запрещено.Так гласили пункты внутреннего устава, которые мы подписали, и повесели на стенке. Расписание тренировок и занятий, ежедневная влажная уборка и  прочая казенщина делала посещение подвала, какой то рутинной обязаловкой. Имея практически в собственности такое шикарное помещение, мы  в плохую погоду курили и выпивали в парке на скамейках, или  шкерились по чужим  подъездам. Частенько к нам гости без приглашения, наведывались разные проверяющие из райкома, милиции  и школы. Типа, посмотреть и  помочь каким ни будь дельным советом. Видать у них был свой график контроля нашего самоуправления. Потом  некоторые проверяющие, стали приводить своих толковых, проверенных ребят, с рекомендациями,  расширять  кругозор в моделестроении, лепке, и даже в вязанию макрамэ, для привлечения  новых  членов в клуб. Иногда в подвале мельтешило  и хозяйничало, столько бестолкового народа, что нам истинным основателям, не было места. А попросту за нами шпионили и старались выжить. Чтобы как что остановить нашествие активистов, мы придумали спасательный план. Только долго спорили между собой, что лучше небольшой пожар или потоп. Но только не большой, чтобы на время закрыть клуб и подумать о дальнейшей судьбе. Пришлось пожертвовать раздевалкой, качалкой, и шахматной комнатой, там по стенам шло много разных труб с  кранами  и вентилями, так что залив резиновых полов и коридора  горячей водой был верным решением. Все разбухшие шкафчики со сменной обувью и  заплесневелой чужой спортивной формой  мы выкинули на помойку. Пришлые и особо деловые комсомольцы, перестали к нам бегать. С некоторыми мы провели разъяснительные беседы, других просто послали, спровоцировав несколько мелких драк. Так потихоньку  наши дела стали налаживаться. О нас, со временем забыли или вернее сказать, на нас забили, чего мы и добивались. Первым из надсмотрщиков дезертировал Гаишный капитан. Ему далеко и лень, было таскаться в наш клуб, и он на халяву отжал почти весь  подвал в пятиэтажке, где находилась его собственная квартира. В один из вечеров, приехали  его ребята и стали отдирать маты с нашей борцовской комнаты, в связи с переездом секции вольной борьбы, на другой адрес, то есть уже в личный подвал, хитрожопого капитана, где в доброй половине, его родственники устроили кладовые, хранили свое барахло, картошку и консервацию. Потеряв почти все маты и половину железа из качалки, мы избавились от главного надсмотрщика. Всю ответственность за нас, свалили на комсомольского инструктора Пахомова. С Серегой у нас проблем никогда не было, он сразу отдал нам свои ключи, чтобы не таскаться каждый день на открытие, закрытие клуба. На все поручения райкома комсомола ему было плевать. Только частенько в самый неподходящий момент, когда на улице лил дождь или трещал мороз, он вваливался к нам с самогоном, пьяными дружками и бабами для продолжения банкета. Тогда нас, попросту пинками выгоняли на улицу, а на следующий день мы выгребали пустые бутылки, засохшую закуску, окурки и презервативы, валящиеся по разным углам под матами. Ему также было плевать, чем мы занимаемся и как проводим время, ну а мы  за такую свободу, терпели его дебоши и пьяные выходки. Иногда он помогал нам полезными советами, доходчиво объяснял, что с чем не рекомендуется мешать,  на каких точках продается паленая водка и бадяжный самогон, с какими с бабами не стоит «дружить». Предостерегал от внеплановых проверок и  так сказать, просто учил жизни.  Стал часто приходить один, сильно пьяным, и  долго бессвязно, рассказывал о жутко кровавом Афгане, потом плакал и обоссавшись засыпал сидя за столом. Оставлять одного, его было нельзя, и мы волоком тащили его домой, где он жил с ослепшим отцом. По пятницам или субботам Пахом собирал комсомольские взносы, сума  всегда была разной, но по минимуму должно хватать на пару пачек недорогих  сигарет или на пузырь самогона. Так как на выходных он был  крепко датым, то не всегда помнил, собирал он взносы или нет.
Как то мы заметили, что у нас пропали теннисные ракетки и почти все дефицитные шарики. Спросили у Пахома, тот послал нас нахрен, обозвал жлобами и сказал, что ракетки и шарики отвез школьникам по дальним деревням, где дети играют в теннис фанерными ракетками и резиновыми шариками на сдвинутых столах, вместо сетки, ставят книжки. Туда же ушла боксерская груша, несколько коробок шашек и домино, пара перчаток и все легкие гантели.С велотренажера пропало только сидение. Скорей всего все наше спортивное имущество было пропито. Будучи каким то инструктором в райкоме комсомола и председателем Афганцев, Пахом часто мотался по району, присутствовал на похоронах погибших воинов, потом поминки, годовщины, навещал могилы и помогал как мог, семьям погибших, ну и конечно сильно пил от безнадеги или чего-то еще, что нам, да и ему было не ведомо. В тяжкие времена алкогольного кризиса, особенно когда цвели каштаны, он ночью, голый по пояс выходил на улицу с дедовской шашкой и рубил цветущие свечи на ветках. Менты, его не трогали, присматривали и ходили рядом, что бы, не дай бог, никого случайно не покалечил. Короче говоря, Пахом постепенно, но уверенно, деградировал и никакая ни перестройка, ни комсомол не мог его спасти. Впрочем и сам комсомол, вместе с коммунизмом и Великой Социалистической Страной стал умирать и быстро разлагаться. Новый курс Перестройки, забуксовал по вполне понятным причинам, так же как  и наш подвал, так и остался подвалом, не став показательным, патриотическим клубом.

      Первый раз за все время, существования клуба, нас собрал в подвале единственный из оставшихся, наш комсомольский наставник и старший товарищ . Он был немного выпивши, но самую малость, так сказать для тонуса. Устав ждать, пока мы шумно, рассаживались вокруг уже обшарпанного в пятнах, тенистого стола, на котором в последнее время только выпивали и закусывали, Пахом недовольно матюгнулся.
- А ну, бл..заткнулись и сигареты забычковали, четри малолетние,- растянул он губы в своей улыбе, похожей на оскал Гулмплена.
- Это че, типа комсомольского собрания у нас ?- съязвил кто-то из наших пацанов, речь будешь толкать? Вот микрофон, - протянули ему под нос, пустую чекушку.
Все заржали.
- Вот уроды. Че зубоскалите. Ладно. Расклад такой.
Все замолчали, затушили сигареты, стали слушать.
 - Вчера меня в комсомол вызывали, там уже все разбежались, давно занимаются своими делами, но на бумажках пока работают. Так вот, - закурил Пахом.
 - Захожу в кабинет к начальству, а там пожарник очкатый в кресле развалился. Сидит такой деловой, коньячок потягивает.
 - Какой нахрен, пожарник, Серега?
- Да тот очкатый, что на открытие, из области приезжал. Помните, обещал все подвалы в бордели переделать.
- В читальные залы,- поправили мы Серегу. И почему пожарник ?
- Да какая нахрен, разница. А пожарник, потому что, когда трындит плюется, как сука слюнявая. Пожар ртом тушит.
Мы опять заржали.
- Дак вот. По всей видимости, он приподнялся так нехило. На костюме. Перстень, часы золотые. Где то в Киеве в теплом местечке пригрелся. Чем сейчас занимается, я так толком и не понял. Опять чесал о новом государстве, патриотизме и свободе. Чуть не заплевал, собака.
- Ну и чего ?
- Да хрен знает, чего, - начал нервничать Пахом.
- Кто у нас на райкоме флаг желто-блакитный, Петлюровский, повесил и на стенке, тризубец нарисовал, знаете ?
- А это к чему? – зашушукались пацаны. Флаг, кажись Валера Лось, нацепил, он в Киеве в семинарии на попа учится, вот и приехал, весь такой просветленный. Пацанам все о свободной Украине заливал, потом пьяным на мотоцикле в коляске по городу с этим флагом катался. Ночью прицепил, и в Киев свалил.
- Вот и я об этом подумал,- почесал Пахом свой лохматый затылок .
- О чем об этом, не томи Серега.
- Короче. Очкарик зовет всех нас, на мутный патриотический съезд. Группа Киевских пацанов у нас на реке, в Пересыпском лесу, на тур слет приехали. Живут в палатках, тренируются. Они еще по совместительству каратисты или шаулини, какие то. Хотят с местными, то есть с нами, познакомится, приемы показать, кто не зассыт, может поспаринговаться. Потом свою программу предложить, не совсем легальную, кто заинтересуется, будут помогать и даже платить обещали.
- Ну, и в чем проблема. Давай съездим, позырим, что к чему. – Согласились  мы.  - Только туда далековато, пешком плестись. 
- Завтра на вокзале в 8.00 нас автобус ждать будет. Кто хочет, погнали. Только одно условие, всем взять свои комсомольские билеты.
На вопрос «Нахрена», Пахом только пожал плечами.
     На вокзале нас собралось четырнадцать рыл, в однотипных спортивных костюмах. Серега был пятнадцатым, в мятых штанах и растянутом свитере, в этом прикиде он видать сегодня спал. Спортивного костюма у Пахома не было. После армии, на весь спорт, кроме шашек и литрбола он давно забил. Пахом мучился похмельем,  возмущался, нервничал и шумел всю дорогу. Видать был не рад, что замутил с этой поездкой. Через пол часа мы прибыли на место.
 На опушке леса, недалеко от реки стояло в ряд, четыре большие армейские палатки и немного в стороне одна ярко-оранжевая, видать командирская. Возле нее торчал свежее срубленный длинный шест с петлюровским флагом. За палатками, полированными боками, блестела крутая иномарка. Приезжих Киевлян мы насчитали, человек тридцать. Пацанов от двенадцати до шестнадцати лет и пяток взрослых. Начальником у них, по всей видимости был, пузатый дядька, с диковинной прической, на большой стриженной голове, козацким  чубом, заправленным за ухо. В белых штанах и вышиванке  он важно прохаживался у машины, отгоняя мошкару еловой веточкой. Тренер,  здоровый накаченный парень лет двадцати пяти, разбив группу на старших и младший, проводили разминку. Возле палатки  под зонтиком на раскладушке лежала откормленная тетка, а возле нее суетился наш знакомый очкарик.
Увидев нас, вывалившихся из автобуса и сразу закуривших, очкарик вприпрыжку побежал к Сергею Николаевичу(так он величал Пахома), отступившему на пару шагов сторону, поссать на трухлый пенек. Пока мы стояли кучкой, и курили к нам подошел их  тренер –каратист с странным именем Марк. 
- На территории нашего лагеря, курить строго запрещено, - сказал он с гордым вызовом.
- Кому запрещено? - спросил кто-то из наших.
- Всем,- ответил он, удивляясь наглости колхозников, коими они нас считали.
Мы хотели вежливо послать Марка, но вмешался Пахом, гаркнув на нас, что бы мы не борзели. Потом очкарик и пузатый посадили Пахома в иномарку, и что-то долго ему втирали, а нас с интересом разглядывали Киевские пацаны.  Все они были одинаково стриженные под горшок, младшие одетые в желтые спортивные трусы и голубые футболки с длинными рукавами, старшие, в кимоно с разноцветными поясами. 
Посовещавшись, старшие подошли к нам и предложили посмотреть или принять участие в тренировке. Мы согласились посмотреть. Тренировка была эффективная, но скучная. Ребята долго бегали вокруг палаток, потом приседали, прыгали, отжимались, садились на шпагаты, перекатывались, делали сальто, по свистку тренера. После растяжки, разбились на пары и начали отрабатывать приемы каратэ или ушу. Мы заскучали. После разминки нам показали несколько спарринг боев, похожих на красивую танцевальную гимнастику. Признаться, некоторые ребята здорово махали ногами. Разные вертушки и удары в прыжке были отработаны четко. Потом каратисты побежали купаться на речку, а мы расселись полукругом на траве и стали слушать очкарика. Он путано начал рассказывать новую историю Украины. О желто голубом флаге и гербе трезубце. Мы с недоумением поглядывали на Пахома, тот насупившись, молчал. Потом прибежали купальщики и расселись против нас, а слово взял пузатый. Его представили, Ярославом Богдановичем, каким-то председателем непонятного совета. Он погнал откровенную херню о освободительной борьбе народа, за Вильну Украину. Начал прославлять Бандеру и других немецких прихвостней, проклинать коммунистов и советскую власть. Сказать честно, мы сильно растерялись и напряглись, услышав такие речи. Когда Ярослав Богданович кричал «Слава Украине», все Киевские хором отвечали «Героям Слава». Каким именно героям, мы не поняли, и спросили его об этом. В разговор вступила тетка, секретарь Лариса, и визгливым голосом начала перечислять незнакомые фамилии настоящих героев Украины, а не НКВДэшных, Сталинских палачей. Пока мы были в глубоком нокауте, от шокирующей информации, Ярослав Богданович, призвал нас, так сказать еще действующих комсомольцев, оказаться от позорного комсомольского прошлого. Вступить в ряды националистического движения «РУХ» и организовать в городе молодежную ячейку,  а в знак согласия, сделать первый шаг, стать свободными и прилюдно сжечь свои комсомольские билеты. Секретарь Лариса полезла в палатку за видео камерой, а за нашими спинами, начали разводить костер. Мы в нерешительности поглядывали друг на друга и на Пахома. Расценив наше колебание по своему, Ярослав Богданович вежливо попросил у меня комсомольский билет. 
- Тебе очень дорога эта красная книжечка с лысым вождем на обложке -  спросила меня секретарь Лариса, приближая камеру.
Я молчал, но билет из кармана достал.
- Я ничего не сделаю, без твоего согласия, заверил меня председатель и протянул руку.
Я отдал ему свой комсомольский билет. Он заулыбался, раскрыл и начал считать членские взносы, по две копейки в месяц. Всего набралось тридцать один платеж, точнее шестьдесят две копейки, за все мое комсомольское прошлое.
- О, неплохо,- неизвестно чему обрадовался он.
- Я, обещаю отдать вам все платежи. Каждая уплаченная копейка – поднял Ярослав Богданович, значительно вверх, толстый сосисочный палец, - Вернется, нашим  рублем. Тебе в карман, вместо этой бумажки, я положу шестьдесят, два рубля.
- Сколько, сколько - переспросил я осипшим голосом.
Все наши пацаны, полезли в карманы за комсомольскими билетами и начали считать свои взносы. На всех набиралась огромная сумма, около тысячи рублей.
- А когда будут деньги? - спросил Пахом.
Часть сегодня, лично вам как лидеру, а остальные после организации ячейки, - ответил Ярослав Богданович, и протянул Пахому, пухлую ладонь.
-   Ну, что по рукам ? Сейчас каждый из вас подходит к камере, кричит «Слава Героям» и бросает билет в огонь, а все отвечают «Героям Слава». Приступим, - отдал он мне мой билет.  - Ты первый, – глядя на меня,  распорядился Ярослав Богданович.
Пахом долго молчал, сверля красными припухшими глазами то нас, то Киевских, все ждали что он скажет.
- Бандера- предатель и пи…рас, а настоящие герои, наши солдаты и партизаны, которые и немцев и ваших ****ских бандерлогов херачили. Пошли вы нахер, со своими  «Рухами» и рублями. Погнали домой пацаны !
От таких слов, все сильно напряглись. Очкарик залился краской, и стал  успокаивать своего начальника. Два тренера подошли ближе. Наши пацаны, резко вскочили на ноги, распихивая по карманам комсомольские билеты.
Секретарша Лариса, начала визжать на Пахома, называя его комсомольским быдлом. Пахом не стал обижать женщину, только сказал вежливо, чтобы она захлопнула пасть, дура толстожопая.
 Председатель Богданович стал нашептывать тренеру Марку, что-то грозное на ухо. Тренер кивнул головой, подошел в плотную к Пахому и ткнув, пальцем в грудь, кинул предъяву, что за такие слова и оскорбление дамы надо ответить.
- Кому, тебе? –  спокойно спросил Пахом.
- Не только мне, всей организации, если ты, мужик, а не ссыкливое  чмо.
Киевские  хором заорали: «Тренер, спарринг. Жесткий контакт»
 Один пацанчик, принес  перчатки и протянул Пахому. Пахом никак не среагировал. Тренер Марк, сбросил с плеч кимоно и остался в одних спортивных трусах. Стал медленно натягивать на руки красные биточки, играя бицепсами и мышцами груди. Схема такого подавления, типа спортивной дуэлью, была не нова и отработана до мелочей. Кто победит, тот и прав. Перед всем молодняком, а особенно перед своими, надо было унизить и наказать, зарвавшегося колхозного авторитета, этим показать всю силу и мощь организации. Потом остальных склонить на свою сторону. Сказать честно, ни единого шанса у пропитого и прокуреного Пахома, против стокилограммового каратиста не было. Мы понимая это, обступили своего наставника, если получать трендюлей, то всем.
Но, Пахом успокаивая  нас, стал стягивать свой старый свитер.
 Оставшись в белой грязной майке, он пошкрябал ногтями впалую грудь, наколку на левом плече,под куполом парашюта пулевой патрон и внизу три буквы «ДРА» и весело сказал:
- Щас пацаны, я этого мудака грохну и поедем на вокзал, пиво пить.
С первого удара, маваши, ногой в голову, Пахом отлетел метра на три. С трудом поднявшись на колени, он полез на карачках к противнику. Киевские ржали, а мы от обиды кусали губы. Тренер каратист, тоже смеялся, задрав голову. Бить такого доходягу ему стало не интересно, надо было поглумиться и поучить зарвашегося чужого авторитета. Каратист собрался небрежно оттолкнуть от себя ногой  поднимающегося с колен, шатающегося жалкого Пахома с лопнувшими кровавыми губами, потом взять за загривок и натыкаить мордой в землю, как паршивого кота, за оскорбление и в пустую потраченное время на провинциальных придурков, но произошло что-то непонятное. Пахом изловчился, левой рукой схватил  каратиста за трусы и резко дернул на себя и в ту же секунду вцепился зубами, мертвой хваткой питбуля, во внутенню часть ноги, в боковые связки под коленом. От неожиданности и дикой боли, тренер Марк взвыл и упал спиной на землю, а Пахом не давая опомится обхватив его ногу руками, все глубже вгрызался в плоть, пережевывая накачанное мясо, хрустя словно морковкой, хрящами коленной чашечки. Кровь хлестала из прокушенной ноги, заливая утоптанную траву. Сплюнув с кровавых губ ошметки кожи, Пахом приподнялся, вдавил свое острое колено в ребра каратисту и в несколько секунд, тяжелыми как гири кулаками, превратил его минуту назад смеющеюся лицо, в кровавый фарш с пузырящимися красными соплями. С растерзанного тела каратиста, мы еле отодрали, начавшего душить впавшего в транс, Пахома,  мычащего непонятную песню на чужом гортанном языке. Секретарь Лариса визжала как недорезанная свиноматка, очкарик и пузатый  Ярослав Богданович, убежали в машину. Бледные Киевские пацаны расступились, а мы взяв Пахома под руки, быстро потащили через лес к речке, отмывать от крови. Через пол часа несколько наших пацанов вернулись за забытым свитером Пахома и обнаружили что лагерь каратистов-патриотов быстро свернулся и покинул дикие места.
После этой поездки, Пахом, бросил пить. А спустя пару месяцев, попал под поезд. Ночью у элеватора, сокращая путь, через железную дорогу, подлез под вагон товарняка. Состав дернулся и его перерезало пополам. Ходило много слухов и версий, от несчастного случая до убийства. Но мы догадывались, что Сергей Николаевич, просто устал от жизни и лег спать под вагоном, приняв свою последнюю, убойную дозу.
Хоронили Пахома в конце сентября, на слдеющий день, во всех газетах Страны написали,  о самороспуске такой всесильной организации как Коммунистический союз молодежи. Из подвала нас выгнали, как оказалось навсегда. Новые хозяева жизни, кооперативные коммерсанты, устроили там склад паленой Польской водки, сигарет, шоколадных баточников и прочей ларьковой хрени. .